Тёмная рать

Будущая заслуженная жертва сидела за саркофагом, привалившись спиной к его холодной гранитной поверхности, и горько плакала. Перед ним на каменном полу валялись те самые серебряные пластины. Цент наступил на них ногами, навис над черным магом и сказал:

– Вставай, дорогой, пойдем к нотариусу.

Будимир поднял зареванное лицо, шмыгнул волосатым носом, и пробормотал:

– Поздно.

– Да ничего не поздно. Пойдем. Нотариус нас примет.

– Поздно! – уже прорычал Будимир, и вдруг разразился сатанинским хохотом. – Моя взяла! Теперь я круче всех.

Цент собрался было объяснить лоху, что вслух величать себя крутым без веских на то оснований есть нарушение понятий и за это можно и нужно больно ответить, но тут каменный пол под его ногами вздрогнул, и по всему огромному залу пронесся стон и скрежет сдвинувшихся со своих мест гранитных блоков. С потолка посыпалась каменная крошка, одна из циклопических колонн опасно зашаталась. Воины света попятились от саркофага, а сумасшедший Будимир вскочил на ноги и закричал:

– Восстань, Кощей! Сделай меня круче всех! Пусть все вокруг целуют мои грязные ноги! Пусть целуют!

Огромный саркофаг пошел трещинами, будто что-то большое и страшное рвалось наружу, а затем раздался настолько жуткий рев, что даже Цент едва не повторил постыдный поступок Будимира. Каменный гроб взорвался, огромные глыбы полетели во все стороны. Машка и Владик предусмотрительно спрятались за колонной, Цент присоединился к ним в самый последний момент, едва не получив по лбу трехпудовым гранитным камешком. Будимир продолжал что-то орать, кажется, доказывал, что он очень крутой и совсем не тупой, а так же через слово упоминал свои грязные ноги, срочно нуждающиеся в массовом лобзании. Затем тональность его голоса изменилась, и будущий повелитель вселенной истошно завизжал.

Цент осторожно выглянул из-за колонны. Саркофаг превратился в кучу щебня, а над ним клубилась и извивалась какая-то непонятная черная масса. Будимир стояла перед ней на коленях и жалобно скулил – кажется, он рассчитывал, что Кощей окажется хотя бы немного человекоподобным.

– Повелитель! – запищал бородатый двоечник. – Это я тебя освободил. Это все я. Древние боги потеряли свою силу, и теперь ты сможешь победить их даже без своей неуязвимости.

Черная масса перестала колебаться, в ее центре оформилось нечто, похожее на глаз.

– Меня тупым называли, – распахнул первый том жалобного собрания сочинений Будимир. – Надо мной все смеялись. Нужно их наказать. Я хочу начать с физрука. И еще я хочу вечную эрекцию очень….

Список явно был велик и заготовлен заранее, но озвучить его не удалось. Из черноты стремительно выползло тонкое щупальце, и неласковым образом ухватило освободителя за шею. Будимир захрипел и еще разок грянул низом, но в этот раз не засмеялся даже Цент. Щупальце легко оторвало дергающееся тело двоечника от каменного пола, а затем без замаха отшвырнуло прочь. С диким воплем бородатый чародей пролетел через весь зал и кровавой кляксой размазался об одну из колонн. Секунду он висел на ней, как прибитый к стене ковер, затем медленно отклеился и шлепнулся на пол. Проверка пульса и прослушивание грудной клетки в данном случае не требовались – Будимир отмучился стопроцентно. Так и не успев, кстати, отписать все свое имущество некому Центу.

– Что там случилось? – прошептала Машка, которая пыталась оторвать от себя прилепившегося пиявкой Владика. Программист намертво вцепился в девушку, крепко зажмурил глаза, и стал убеждать себя, что это просто сон.

– Тихо! – шикнул на нее Цент.

Сгусток тьмы какое-то время болтался над обломками саркофага, затем сдвинулся с места и медленно поплыл к бездыханному телу Будимира. Цент громко сопел, интенсивно потел и яростно тискал рукоять кирки. Он не боялся врагов из плоти и крови, мог бы даже на слона наехать или на бегемота, но то, что сейчас плыло через подземный зал, не было ни человеком, ни слоном. Оно вообще не принадлежало этому миру. Тупой импотентский двоечник пробудил от тысячелетнего сна какое-то запредельно нереальное зло. Тот факт, что сам спаситель огреб благодарность первым, лишь укрепил Цента во мнении, что с этим чудовищем не удастся договориться. Да и умеет ли оно говорить?

Черная сущность подползла к телу, какое-то время обнюхивала его, а затем накрыла сверху собой. И просто исчезла.

Цент выждал минуту, выждал другую, но ничего не происходило. Черная сущность больше не появлялась, она либо куда-то ушла, либо просто исчезла навсегда. Оба варианта Цент устраивали. А когда утекла и третья минута, стоять и ждать ужасов стало просто скучно.

– Владик, хватит скулить! – проворчал он. – И отцепись от Машки.

– Это сон! Это сон! – блажил айтишник.

– Конечно, сон, – не стал спорить изверг. – Какая девка наяву позволит тебе вот так к ней прижиматься? Ну, отцепись, сказал же. Задушишь ведь.

Совместными усилиями Владика кое-как оторвали от тела возлюбленной. Он был бледен и подозрительно попахивал.

– Что произошло? – попытался выяснить программист. – Я слышал ужасный рев. Я так испугался….

– Как будто кого-то это волнует? – перебил его Цент. – Ты вечно напуган. Нет бы, похвастался, что остался храбрецом даже перед лицом страшной опасности, вот это было бы интересно послушать.

– Это был Кощей? – полезла с расспросами Машка.

– Затрудняюсь ответить, – признался ей Цент. – Что-то там такое было.

– Страшное?

– Ну…. Скажем так: если бы очкарик это увидел, его дикция существенно ухудшилась бы, а волосяной покров побелел.

– А куда оно делось?

– Не знаю. Исчезло. Давайте отсюда выбираться. Я устал, есть хочу.

– А где тот бородатый мужчина?

– Мужчина, это сильно сказано. Вон там он валяется. Причина смерти ясна как день – тупость клиническая, неисправимая. Все, отстаньте от меня. Идем искать выход.

– Не так быстро! – прозвучал за спиной незнакомый голос, жуткий и зловещий. Цент вздрогнул, Машка взвизгнула, Владик непроизвольно опорожнился.

Это был Будимир. Мертвый Будимир, с размозженным черепом, из которого, пузырясь, вываливалась розовая мозговая масса. Будимир с переломанными костями. Совсем-совсем неживой Будимир. Но какая-то сила подняла его на ноги, более того, не превратила в тупого зомби. Тут-то Цент начал догадываться, куда подевалась та черная жуть, что вылезла из саркофага. И вовсе она не исчезала, просто вселилась в тушку бородатого страдальца.

– Падите ниц перед владыкой всех миров! – завопил Будимир. – Теперь никто меня не остановит. Я сокрушу старых богов и завоюю Ирий, а вы, жалкие черви, станете моими рабами и будете целовать мои грязные ноги. Я буду править тысячу лет и еще три года. Я…. Что ты делаешь?

Вопрос был адресован Центу. Бывший рэкетир, которому, по замыслу Кощея, полагалось трепетать от ужаса, снялся с места, подобрал валяющуюся на полу кирку, и, насвистывая, направился к одной из исполинских, подпирающий свод колонн. Не только для древнего бога, но и для Машки с Владиком, поведение Цента оставалось загадкой. Правда, оставалось недолго.

– Пади ниц! – взревел Кощей.

– Ты еще грязные ноги прикажи целовать, – усмехнулся Цент, останавливаясь возле колонны. Затем ухнул, сделал богатырский замах, и вогнал зуб кирки в солидную щель. Дернул инструмент, проверяя, насколько прочно тот вонзился в тело колонны, и навалился на рукоять всем телом. От непомерного физического напряжения едва низом не затрещало, а кирка даже не шелохнулась. За своей спиной Цент расслышал глумливое хихиканье. Уж было подумал, что автор оного попутавший берега и понятия Владик, почти метнулся к программисту с целью изничтожить насмешника, но оказалось, что скалить зубы изволит древний бог.

– Ты, верно, возомнил себя титаном? – весело спросил Кощей. – Решил, что раз сумел пробраться сюда, убив по дороге пару-тройку недотеп, то сам едва ли не бог? Увы, человек, ты ошибся. Силы твои малы, жизнь коротка, а ум скуден. Эти колонны возвели дети богов, великие кудесники скрепили их могущественными чарами. Не с твоими тараканьими силенками пытаться порушить их. Ты всего лишь жалкое животное. Довольно ваше обезьянье племя поправило миром. Теперь мой черед. Моя эра. Мой порядок.

У Цента лицо пошло красными пятнами вдоль и по диагонали. Еще ни разу в жизни его не окатывали таким количеством оскорблений за раз. Не потому, что не встречались хамы и грубияны – этого добра попадалось сколько угодно. Просто внешность у Цента была такая, что пробуждала вежливость даже в конченом жлобе. А даже если и встречался на жизненном пути грубиян с конкретно притупленным инстинктом самосохранения, то много он все равно наговорить не успевал. Цент ведь не стоял и не ждал, пока на него весь ушат опрокинут, он уже после первых капель начинал выдвигать контраргументы. В словестную перепалку не вступал – вот еще, не хватало опускаться до уровня базарных бабок, способных облаивать друг друга часами. Цент был выше этого. И эффективнее. С невоспитанными хамами поступал как с вареными яйцами: вначале бил их лицом обо что-нибудь твердое, вроде фонарного столба или фасада многоэтажного знания, затем катал по асфальту, а после обчищал догола, изымая в качестве компенсации морального ущерба деньги, ценности и внутренние органы.

И вот, под старость лет, довелось выслушать поношение от начала и до конца. Будь Цент моложе лет на десять, он едва ли сумел бы себя сдержать. Обязательно полез бы на Кощея с кулаками, что, скорее всего, привело бы к летальному исходу. Но старый, битый жизнью волк к седым волосам поумнел и научился худо-бедно контролироваться свою ярость. Точнее, научился направлять ее в нужное русло, а вовсе не сдерживать в себе, каковым манером поступают вечно все смиренно терпящие лохи. Цент не кинулся на глумливо ухмыляющегося Кощея с целью покарать, вместо этого всю злость, рожденную наездом, направил на рукоять кирки. В мышцы вдруг влилась такая силища, что от могучего напряжения едва резинка на трусах не лопнула. Цент стиснул зубы, зарычал, закряхтел, и понял, что сейчас либо колонна уступит его натиску, либо он сам сломается пополам. Ничьей не будет. Ничья – удел лохов.

Колонна вдруг содрогнулась, словно гигантская змея, обретшая свободу. Со скрытого во мраке потолка посыпались уже не мелкие камешки, а солидные валуны, каждый из которых мог легко оборвать жизнь. Куски гранита рушились вниз как бомбы, с грохотом дробились о плиты пола, во все стороны со свистом разлетались осколки. Владик рыдал, вцепившись в возлюбленную мертвой хваткой. На пороге неизбежной гибели программист решил осуществить мечту всей жизни, и попытался залезть Машке под юбку. Та, хоть и была увлечена происходящим, сочла необходимым дать отпор неадекватному ухажеру.

– Владик, прекрати! – требовала она, отбиваясь от программиста. У того были шальные глаза, из носа текло что-то вязкое и сползало аж до самого подбородка, а руки продолжали лезть куда не надо.

Цент вырвал кирку из трещины, размахнулся, и вогнал ее еще глубже. За спиной вновь закричал Кощей, но теперь уже не грозно и насмешливо, а испуганно. Похоже, древний бог понял, что изрядно недооценил этого смертного.

– Мы все погибнем! – крикнул Кощей. – Остановись! Мы можем договориться. Когда я верну свою силу, я исполню любые твои желания. Что ты хочешь? Хочешь, дам тебе несметные богатства. Хочешь, дам тебе огромную власть. Тысячи рабов будут ползать пред тобой на коленях, и целовать грязные ноги. Ты будешь править от моего имени, ты станешь могущественнее любого из когда-либо живших правителей. Я дарую тебе долголетие. Что такое человеческая жизнь? Не успеешь глазом моргнуть, как она уже истекла. Ты же будешь жить тысячу лет.

Цент дал себе зарок не поддаваться на всяческого рода заманчивые обещания, но Кощей вывалил разом столько всего, что голова пошла кругом. Он прекратил давить на кирку и слегка повернул голову к богу, давая понять, что заинтересовался. В самом деле, не соблазниться всеми прозвучавшими посулами было трудно. Власть, богатства, тысяча лет жизни. Что еще можно пожелать? Он ведь и сам всегда этого хотел. Стать крутым, богатым, авторитетным, и никогда не умирать. Неужели все это может исполниться?

– Нам незачем враждовать, – уже с меньшим напором сказал Кощей, медленно приближаясь к Центу. – Нам нечего делить. Моя цель – обитель богов. А мир смертных пусть достанется тебе.

Цент разжал пальцы и отпустил рукоятку кирки. Колонна, изогнувшись коромыслом, поймала хрупкое равновесие, и, вроде как, не собиралась обваливаться сиюминутно вместе с подпираемым ею потолком.

– Ты поступаешь мудро, – одобрил Кощей. – Уверен, мы с тобой поладим. И потому я сделаю тебе еще один щедрый подарок.

– Это помимо власти, богатство и бессмертия? – уточнил Цент.

– Да, помимо. Мне ведомо, что твоя женщина сейчас находится в царстве мертвых. Так вот, я верну ее тебе. Она вновь обретет жизнь и разделит бессмертие с тобой. Вы будете вместе тысячу лет.

Убаюканный сладкими обещаниями Цент вздрогнул так, будто его шилом в зад ткнули.

– Стой, стой, какая еще женщина? – заволновался он. – Ты не об Анфиске ли?

– Да, о ней, – подтвердил Кощей. – Я верну ее к жизни. Клянусь.

У Цента мурашки понеслись по спине. Анфиска воскреснет из мертвых? Станет бессмертной? Будет рядом с ним тысячу лет? На одно короткое мгновение представив себе весь этот ужас, Цент покрылся холодным потом. Ноги едва не подломились, сердце пропустило три удара. Даже один год в компании Анфисы равен веку в аду, а тысяча лет….

– У меня все еще недостаточно сил, чтобы обрушиться на старых богов, но твою женщину я смогу вернуть тебе прямо сейчас, – подлил масла в агонию Кощей.

Цент с утроенной яростью навалился на рукоять кирки, чувствуя себя домкратом. Спина взвыла от боли, ноги заскользили по каменному полу. В глазах потемнело от немыслимого напряжения. Как будто издалека он расслышал испуганный крик Кощея, который пытался вызнать причину расторжения только что заключенного соглашения. Цент не стал ничего объяснять. Древний бог был самим воплощением зла, раз планировал обречь своего якобы союзника на самую чудовищную и немыслимую пытку. Тысяча лет с Анфисой! Тысячу лет питаться ее отвратительной едой, слышать ее тупую болтовню, страдать от ее неисправимой глупости, а ночами ласкать ее несвежее, сильно потрепанное многочисленными клиентами, тело! Цент не знал, есть ли на свете пытка ужаснее. Подозревал, что нет.

Поняв, что уговоры не подействуют, Кощей показал свое истинное лицо – оскалил зубы, зарычал как зверь, и бросился на Цента. И в этот момент колонна, наконец-то, устала сопротивляться натиску крутого перца.

Кощей что-то пронзительно закричал, кажется, неласково отозвался о своем несостоявшемся партнере. Колонна пошла вниз все быстрее и быстрее, разваливаясь на части, пока не обрушилась всей своей массой на соседку. С потолка уже летели не валуны, а огромные гранитные блоки, а вместе с ними сыпалась земля. Все вокруг заволокло пылью, грохот стоял такой, будто они проваливаются прямиком в преисподнюю. Напуганный Цент бросился бежать и через два шага налетел на что-то живое. Толком не разглядел, понял лишь, что перед ним некто мужского пола. Вариантов, в принципе, было немного – либо Владик, либо Кощей. Поскольку обоим этим субъектам Цент желал добра примерно в равных объемах, то, не задумываясь, врезал неопознанному типу ногой в пах. Удар вышел что надо – ногу едва не сломал. Страшно было представить, каково пришлось адресату. И судя по дикому визгу, на мгновение затмившему весь остальной шум, пришлось ему крайне несладко.

Цент в глубине души надеялся, что подбил Владика, но жертвой оказался Кощей. Древний бог визжал и прыгал на пяточках, не обращая внимания на сыплющиеся с потолка блоки и рушащиеся колонны. В какой-то момент он поднял взгляд, и встретился глазами с Центом.

– Контрольный! – радостно закричал бывший рэкетир, и провел еще один удар в ту же болевую точку.

Сказка ложь да в ней намек. Спасибо, в детстве бабушка читала не только о пионерах-героях, а то бы и знать не знал, где у Кощея смерть. Тот, правда, не подох, но после второго удара на пяточках прыгать перестал, упал на пол среди каменных обломков, выпучил глаза и распахнул рот в беззвучном крике. Валялся так заманчиво, что Цент понял – нужно и в третий раз уважить. И уважил бы, если бы рядом с ним не рухнул каменный блок, размером с автомобиль. И хотя Цент, спускаясь в гробницу, внутренне был готов окончить здесь свой земной путь, все же инстинкт самосохранения взял дело в свои руки. Мучительно захотелось жить дальше: пить пиво, кушать колбасу, щупать девок и терзать Владика.

Цент бросился сквозь пылевую завесу, надеясь на авось. За спиной послышался писклявый голос Кощея – тот, кажется, угрожал жуткой местью, лютой вендеттой, жестокой расправой и безжалостным воздаянием. Стал сулить, что найдет где угодно, из-под земли выковырнет, и так далее, в том же изъезженном духе, пока сверху на него не рухнула одна из колонн.

Цент плохо помнил, как нашел лестницу, как взбирался по ней, чудом избегая контакта с падающими сверху камнями. Как наступил на что-то живое и пахучее, ожидаемо оказавшееся Владиком, как подобрал по дороге забившуюся в угол Машку. Когда они достигли выхода из гробницы и вывалились в пещеру, огромный подземный зал перестал существовать окончательно. Рухнул потолок, рухнули тысячи кубометров грунта, которые тот удерживал. Вся эта чудовищная тяжесть образовала для едва успевшего освободиться древнего бога новую тюрьму, не менее надежную, чем прежняя. Задыхаясь от пыли, Цент брел к лифтовой шахте и тащил за собой своих чуть живых спутников. Жалел лишь об одном – не успел-таки прописать Кощею в третий раз, чтобы уже наверняка, без шансов.

Глава 16

Все трое сидели на пригорке и наблюдали за тем, как клубы черного дыма поднимаются над бывшим логовом Последнего ордена. Выбраться наружу оказалось куда сложнее, чем проникнуть внутрь, это отняло много сил и времени. А поскольку просто так Цент уйти не мог, он на прощание устроил небольшую, но изящную диверсию – поджог склад ГСМ. Все это сопровождалось свирепым убиением каждого встречного, и хотя Владик с Машкой пытались убедить изверга, что теперь, лишившись своего идейного лидера, бойцы Последнего ордена уже не представляют угрозы, тот их не слушал и продолжал валить всех налево и направо. Первого зарубил киркой, остальных убивал из трофейного оружия. Попутно налетчиками был разграблен буфет, результатом чего стало обретение целого ведра пирожков с капустой. Теперь этим пирожки один за другим с умопомрачительной скорости исчезали в утробе изверга. Машке достался один, самый маленький и с боку подгорелый, Владику ничего не досталось, поскольку тот, по мнению Цента, не проявил в бою должного героизма и самопожертвования. Огонь на себя не вызвал, амбразуру собой не заткнул. Мало того, еще и выжил. Жуя пирожки, Цент сетовал, что заготовил шикарную торжественную речь как раз для похорон программиста, и вот теперь ей суждено пропасть даром. Владик от подобных речей вздрагивал, очень боясь, как бы изверг, дабы речь не пропала, не вздумал организовать погребение несостоявшегося героя заживо.

Коварно подожженный склад топлива рванул так, что вздрогнула земля. Горящие бочки с бензином и соляркой разлетелись по всей базе, создавая новые очаги возгорания. В считанные минуты пожар охватил всю крепость. Полыхали жилые корпуса, горела техника, в удушливом черном дыму как бараны метались члены Последнего ордена, пытаясь спасти свои жалкие жизни. Цент и этим воспользовался. Передал на хранение Владику трофейные пирожки, предварительно крепко завязав программисту рот тряпкой, дабы не произошло несанкционированное пожирание сдобы, вооружился лопатой с пожарного щита и натопил кровавую баню. Напуганные, ничего не соображающие сектанты даже не пытались оказать демону ада какого-либо организованного сопротивления, и гибли один за другим под радостный хохот профессионального садиста. Цент, пожалуй, истребил бы всех поголовно, но обстоятельства вынудили прервать восхитительный процесс геноцида. Огонь подобрался к воротам, и тем самым возник риск оказаться в ловушке, внутри объятой пламенеем крепости. Погибать Цент не хотел, у него были большие планы на будущее, так что пришлось оторвать себя от приятного занятия. Поскольку хождение пешком есть удел лохов, было присвоено автотранспортное средство, точно такое, на каком они и приехали сюда. Вместе с ними в машину попытался залезть какой-то юноша, который со страху попутал все понятия, но Цент не поленился напомнить – приложил три раза лицом о капот, затем провел фаталити лопатой. Машка попыталась сесть за руль, Цент и ее не обошел вниманием, сообщив, что место бабы на кухне у плиты. Затем глянул на заднее сиденье, где скорчился черный от копоти и напуганный до икоты Владик, гневно ругнулся и проворчал:

– Опять ты жив, паразит! А я уж надеялся….

Прямо к воротам ехать было нельзя, потому что так неинтересно. Цент сделал по территории круг почета, тараня бампером все живое и дико радуясь, когда очередное тело падало под колеса или перелетало через лобовое стекло, разбрызгивая фонтаны крови и испражнений. А когда проезжал мимо посадочной площадки, увидел нечто возмутительное – несколько непростительно живых сектантов спешно грузились в вертолет. Тот уже бодро крутил лопастями, планируя взлететь. Цент понял, что не сможет спать спокойно, если позволит этим негодяям уцелеть, или, что еще хуже, найти безопасное место, где много баб, пива и сухариков со вкусом хрена и чеснока, и там обосноваться. Он прямо на ходу выскочил из машины и бросился к вертолету с лопатой наперевес. Его заметили, но слишком поздно. С диким криком и обещаниями сбегать за паяльником, Цент изрубил в фарш пытающихся погрузиться в вертолет злодеев. Затем пролез внутрь, добрался до пилота и зарезал его зверским образом. И только после этого запоздало сообразил, что вертолет можно было бы использовать для личных нужд. Увы, теперь об этом следовало забыть, потому что никто из их бригады пилотировать летающий транспорт не умел. Чтобы никто другой тоже не смог воспользоваться вертолетом, Цент несколько раз ударил лопатой по приборной панели.

Затем огонь добрался до складов с боеприпасами, и началось такое, что даже у Цента отшибло желание топить кровавую баню. Под грохот взрывов и свист пуль он вывел автомобиль за территорию объекта и погнал по дороге, подальше от разоренного логова зла. Когда отдалились на пару километров, Цент вдруг ударил по тормозам и закричал трагическим голосом:

– Пирожки! Пирожки где? Владик, я тебя….

– Они здесь! Здесь! – поспешил утешить изверга программист, показывая тому ведро с трофеями.

– Я пересчитаю! – пообещал Цент. – Если сожрал хоть один, кара будет жестокой.

И хоть Владик даже не притронулся к пирожкам, его все равно охватил страх, потому что Цент может запросто соврать, сказать, что его, дескать, объели, просто для того, чтобы найти повод лишний раз поиздеваться над программистом. Впрочем, разве этому садисту нужен какой-то повод?

Восток пылал утренней зарей, последние, самые стойкие, звезды истаивали на светлеющем небе. Цент запустил руку в ведро и вытащил оттуда девятый по счету пирожок. Интуиция и раздувшийся живот подсказывали, что самое время остановиться, но Цент сказал себе, что сможет. Неизвестно, когда еще доведется побаловать себя любимыми пирожками. Больше было похоже на то, что впереди его ждет безрадостная в гастрономическом плане жизнь, жрать придется в основном консервы да натуральную пищу, то есть фрукты, овощи и живых существ. Цент покосился на Владика, подумал, что в условиях отсутствия питания программист может отощать так, что и на порцию шашлыка мяса не наскребешь с его костей, и ласково предложил:

– Очкарик, скушай пирожок.

Наученный крайне горьким опытом общения с извергом, Владик не поспешил обрадоваться или воспользоваться аномальной щедростью монстра. Ужасные подозрения родились в его душе. Уж что-то демон из девяностых задумал, неспроста решил пирожками прикормить.

– Правда, можно? – осторожно спросил Владик.

– Да. Разрешаю. Один можешь съесть. Только один. Один!

Программист понимал, что бесплатно у Цента бывает только по шее, но все же протянул руку и взял пищу, ибо был зверски голоден. Цент внимательно проследил за тем, чтобы Владик, в силу природной наглости и неуважительности к чужой собственности, не утянул два или три пирожка, а когда айтишник жадно приступил к трапезе, довольно кивнул. Следовало заботиться о Владике, чтобы впоследствии не пришлось грызть один жилы да шкуру. Дабы убедиться, что пропитание пошло впрок кормовому животному, Цент даже потыкал Владика пальцем. Проверка показала, что программист худ и тощ, и единственное, что из него может получиться, это не слишком наваристый супчик, ну или холодец из мослов.

– На-ка вот, ешь! – повелел изверг, вручая Владику второй пирожок.

У того и первый обратно едва не полез, потому что несчастный программист все понял. Его откармливают на убой.