Ноты сердца

***

– Неважнецки выглядишь, я тебе скажу.

Наверное, судьба назначила Маренова моим ангелом-хранителем, в трудную минуту так или иначе он всегда оказывался рядом. Вот и сейчас миролюбиво согласился пустить меня попьянствовать у него на кухне и переночевать на гостевом диване.

– Серьезно? А что так? Четыре часа сна в день не способствуют свежему внешнему виду, что ли? А чего меня не предупредили?

Я огрызнулся без азарта, сосредоточенно размышляя, налить ли еще виски или хватит уже, с учетом завтрашнего раннего подъема.

– Спишь плохо? – Димка глянул мне в лицо и потянулся за сигаретами.

– Вообще черт знает как сплю…

– Ты ж только из отпуска, когда замотаться успел?

– Да отпуск этот… – Я махнул рукой и все-таки добавил еще немного в стакан.

– А что не так? Прилетел сияющий, как начищенный чайник.

– Да понимаешь…

Маренов прикурил и длинно затянулся, пуская дым в потолок и снова поднимая на меня взгляд. Молча, зараза. Знал, что начнет расспрашивать – пошлю. А против этого явного интереса к моим словам, а главное, переживаниям, устоять никогда не выходило. Сидит такой вот напротив, смотрит с ожиданием, но оставляет лазейку: не хочешь – не заставляю. А вы пробовали отказаться от внимательного слушателя? Я вот не мог.

– Снится мне одна…

Димка помолчал и все же подтолкнул:

– Всего одна?

– Эй, я не на блядки ездил!

– Угу.

Я помолчал и все же продолжил:

– Я там и баб-то не снимал, отсыпался, потом мотался, собирал всякое, пару мастер-классов прошел… не массажных, не ржи! А почти перед отъездом понесло вдруг. Мотанул в Куту через пол-острова, и прямиком на пати попал пляжное.

– А там – она, – голос у Димки был неуловимо ехидным.

– Она, епта! Не он! – Меня вдруг охватило раздражение. – Налетел на нее на танцполе и как прилип. Она вообще… и она ко мне… Блядь, как объяснить!

Стакан я оттолкнул подальше от края, поднимаясь со стула. Перед глазами замелькали тела и руки танцующих парней и девчонок, и моя незнакомка.

– Натолкнулся и обхватил, а она сразу в такт со мной, и сразу рукам доверилась, понимаешь? Я веду – она отзывается. Ни хрена про меня не знает, а доверяется! Повторяет, как надо, толкнешь – поворачивается, к себе – как кошка льнет, сука, у меня хрен чуть штаны не порвал!

Маренов продолжал дымить и молчать, а меня уже несло.

– Как колибри, яркая такая… сосалась, как сумасшедшая, все мне разрешала, куда руки протяну, везде открывалась, все можно… Сама меня на себя тянула, подставлялась, просила, – только пару раз просила, – а потом, не переставая, стонала. Ебать, как мне только телки не помахивали, а никто так не затягивал, как эта… Понимаешь?

Я посмотрел на него и вздохнул:

– Димон, она вся для меня была. А я даже имени не спросил… козел… Понимаешь?

Маренов помолчал и кивнул, так и не сказав ни слова.

Глава 13. Смрад

Антон

Тамара. Она всегда меня встречала вот так – шелковый халат, обязательно поясок ослабленный, и грудь отлично видно. В первый раз только была в дорогом костюме, ей пиздец как шло – строгие узкие брюки, в которых и крепкая маленькая задница отлично видна, и ноги от ушей. Хотелось ей по ягодице с оттягом – так, чтобы взвизгнула. Только Тамара не станет: она заорет и глаза выцарапает. И все равно я ее отымел. Так что скулила, зад отклячивала, сама на член насаживалась и стенку царапала, а потом, сучка такая, впилась ногтями мне в бедро, когда кончала. Из нее текло просто, хлюпала, как шлюха, только все равно, когда я вытащил, презик сдернул и вытер ей о ягодицу, зашипела на меня через плечо:

– Совсем охренел?! Я тебе блядь, что ли?!

Она стояла, как блядь, и выглядела так же. Но ты попробуй такое залепи жене босса, где окажешься – сам понимаешь. Пришлось в шею поцеловать и на ухо шепнуть:

– Ты самая горячая красотка в мире, Томочка… Прости, после такого траха охренел, да…

Странно, но успокоилась, я думал, оскорбится. Но нет, только полезла в карман сумки за бумажными платочками, подтерлась и на пол бросила. Натянула трусы и брюки и оттолкнула к стене:

– Отодвинься ты, дышать нечем. Нашел вообще место!

Ну, положим, не я нашел, а ты, сука, меня сюда пихнула, когда тереться об меня стала, а я тебя под задницу ухватил крепко, так, чтобы пальцы надавили как надо, в мягкое и уже тогда влажное. Но место, и правда, странное. Химия бытовая под ногами, ведра какие-то. За хлипкой дверью гремела музыка, корпоратив в самом разгаре. А я стоял с женой Георгия, мать его, Дмитриевича и хрен об нее вытирал. Резинку бросил там же на полу. Не с собой же таскать?

Больше я ее такой не видел – вспотевшей, с поплывшей краской, но затянутой в дорогой костюмчик и на охуенных шпильках. Сколько не упрашивал ее потом надеть их, только фыркала. Конечно, домой к себе не звала. Ко мне тоже не приедешь, с семьей Лизки почти дверь в дверь живу, угораздило… Тамара номер снимала в каком-нибудь отеле. Приезжала первой, принимала душ и заваливалась на кровать, уткнувшись в телефон. Мне сбрасывала сообщение, куда прибыть. Мне кажется, после этого она утыкалась в свои соцсети и так и тупила, пока я ехал, цветы покупал, раздевался и душ принимал. В этом было что-то невозможно унизительное: не она меня ждала с нетерпением, как любовника, соблазнительно устроившись на кровати, нет. У нее всегда было такое лицо, как будто собачонку щелчком пальцев подзывала. Это я прибегал, а не она ждала. Стерва.

В первые разы еще следила голодными глазами, рассматривала, нравилось ей, как я раздеваюсь, как из душа выхожу в одном полотенце. Но раз за разом взгляд становился все ленивее, как будто она наелась, и теперь я был не страстно желанным, а обыденным, как… не знаю, блядь, вибратор… Вот и сейчас она лежала на боку, лениво пальцем скролила ленту и на меня глянула мельком.

– Ты опоздал.

– Пробки, Томочка.

– Слушай, Антон, – она отбросила телефон на тумбочку у изголовья и села, опираясь спиной о подушки, – что с тобой будет, если мой узнает?

Охуеть вопросик, когда стоишь спиной к любовнице и брюки с жопы спускаешь. Я стянул их и повесил на стул, прежде чем повернуться и ответить. Но эта сучка не дала ничего сказать, уставилась на мой пах и хмыкнула, криво улыбаясь.

– Что-то ты не слишком настроен, как я посмотрю.

От злости во рту стало кисло, и зубы скрипнули так, что чуть эмаль не посыпалась.

– А ты хотела бы, чтобы у меня на упоминание твоего мужа хер вставал? Я тебе не пидарас!

– Боишься, да?

Улыбка у нее была совершенно змеиная, и длинными острыми ногтями она вела по покрывалу, вычерчивая извивы. Тварь. Георгий Дмитриевич был нравом крут. Может, особой любви между ними и не было, но свое этот павлин никому не отдавал. Заподозрит – я на счет раз вылечу на хер с фирмы, а у меня были планы, да еще какие!

Я знал, почему она подначивала меня и шпильки свои втыкала. Кого бы она из себя не строила, а, видать, муженек-то бортанул. Пару лет назад, когда я перешел на должность старшего менеджера, они приезжали в офис вдвоем. Шеф мог ее и облапать у лифта и поцеловать, отправляясь на работу и отсылая ее обратно, и на обеды с ней выходил. А как новый бизнес затеял, как будто остыл разом. А может, остыл, потому и затеял? Томочке хотелось страсти и ревности, хотелось увидеть, как ею дорожат. Только морду для битья я подставлять не собирался.

Тамара все улыбалась, рассматривая мое лицо. Бесит, бесит эта сука, но она мне нужна. Я шагнул к постели и толкнул ее в плечо, опрокидывая на спину, и сам тут же забрался, колено вталкивая ей между бедер. Под халатом она была голой, чисто выбритой, гладкой, сливочно-белой. Я ухватил ее за бедро пальцами, ущипнул, резко, остро, так что она дернулась всем телом и когти запустила мне в плечо.

– Не вздумай следы оставлять, урод!

Я рассмеялся. На кончике языка вертелось: чтобы увидеть, надо на тебя смотреть, а когда твой муж последний раз тебя голую рассматривал? Но вместо этого нагнулся и выдохнул ей прямо в ухо:

– Тебе же нравится, Томочка, да? Мы оба знаем, что нравится.

Она зашипела, пытаясь вывернуться, но я только теснее сдавил ее руками с боков. О да, ей нравилось это – жесткая хватка, скрещенные и прижатые над головой запястья, рука, отталкивающая ее колено в сторону, чтобы раскрыть как проблядь. Томочка могла материться и дергаться, вырываться и беситься, но грудь у нее набухала, и соски твердели, темные, яркие, стояли торчком. И между ног все наливалось до красноты, как будто ей клитор и губы сосали долго и жестко.

Я сунул руку вниз, прихватил влажные, налитые кровью складочки, оттягивая так, что Тамара застонала. Член у меня уже стоял, елозил ей в паху, а эта шлюха, которая только что орала матом на меня, изворачивалась и поскуливала, пока я тер головкой ее вход. А мне хватило только одной мысли о том, как она подзывала меня, похлопывая ладонью по постели рядом, чтобы выпрямиться на руках и вбиться одним движением по самые яйца. Она зашипела снова, что-то визгливо вякнула: «Сдурел, больно!» – только я уже не слушал.

За все это пренебрежение, кривые усмешечки, ебаные подколки, за ее выебоны и подначки, за весь ебаный гонор ее муженька, моего драгоценного шефа, за их ебаные бабки и кислые рожи – за все это я всаживал Тамаре быстро и резко, до вскриков, трахал ее, как шалаву, зажав рукой рот, щипал за соски и бока, задирал ноги себе на плечи, отвешивал шлепки по заду. Но эта сучка взвизгивала все протяжнее, и если поначалу и правда от боли, то с каждой секундой она прогибалась и подмахивала все яростнее, стонала от наслаждения – ее драли, как девку, и она ловила с этого кайф. А у меня мошонка поджималась все туже, и я бесился от того, что ей хорошо, и драл, драл до темноты в глазах, пока не кончил на выдохе, придавив ее собой и дергаясь от тянущих спазмов и накатывающей слабости.

***

Это всегда кончалось одинаково. Я возвращался домой с пустыми яйцами и больной головой. Ненавидеть и трахать – это, наверное, особый какой-то изврат. Она унижала меня, я унижал ее. Мы оба ждали встречи, чтобы поиздеваться друг над другом как следует, каждый по-своему, и разбегались сытые трахом и озлобленные, что опять дали друг другу желаемое. Странная связь… Но оставить ее я не мог. И должен быть петь серенады о том, как она дивно хороша, как я ее хочу, как дрочу на ее светлый образ, когда долго не видимся. Тамара глотала это все подчистую, как сперму, которую я сливал ей в рот.

Раздражение росло с каждым шагом, приближавшим меня к дому. Потому что за дверью подъезда был лифт и этаж, моя квартира, а наискосок – квартира Остролистовых и еще одна заноза в моей несчастной заднице. Лиза.

Нас поженили, кажется, с пеленок. Когда мне было десять, а ей год, кто-то из взрослых пошутил, что вот и нашли мне невесту из порядочной семьи. Так и пошло. На каждом празднике, где собирались всем кагалом, непременно говорили обо мне и Елизавете. В десять мне было плевать. В пятнадцать я злился. В двадцать считал, что мои родственники и друзья родственников ебанутые на всю голову. Когда мне исполнилось двадцать пять, отец на очередном сборище, увидев мою кислую мину, подошел и сказал негромко:

– Не будь идиотом. Тесть со связями – это сила. Морду попроще сделал, живо.

Он редко давал мне советы, и всегда вот так, как плевком в лицо. Но всегда оказывался прав, и я задумался. Связи у Лизкиного отца были прочные, сам он – пробивным мужиком, с ним считались в нужных кругах. И я согласился, в жены Лизка годилась. Только вот никак не ожидал, что вместе с симпатичной мордашкой и классной фигуркой у нее окажется стервозный характер. Она постоянно задавала вопросы, ни хрена не слушала, делала все, как хотела, как будто издевалась надо мной. Тамаре я спускал язвительность и злобу. Но Тамара была не моей женой. Представить, что собственная супруга будет открывать рот, чтобы со мной спорить, я не мог. Не хотел. Нет уж, если женимся – все-таки, надо, – то Лизка должна быть послушной и тихой, примерной и правильной. И воспитывать ее надо начинать прямо сейчас, пока еще не совсем поздно. Универ окончила, и будет, погуляла. Пора брать за ошейник.

Глава 14. Сбой матрицы

Лиза

Маленькой я всегда мечтала повзрослеть. Все мечтают, да? Можно не ложиться спать в девять, не надо делать уроки, никто не заставляет чистить зубы и не забирает с улицы от подруг и веселых игр. И конфеты ешь, сколько влезет. Никто тебе не рассказывает, что взрослая жизнь – это решать за себя и самой все делать. Вообще-то мне казалось, что я не такая уж безнадежная. Да чего там, я думала, что мозгов у меня хватает, как и сообразительности, и умений, и всего остального. Что могло случиться на должности младшего секретаря?

Но оно случалось, каждый день по несколько раз: не та бумага, нет картриджей, электронка завалена письмами, кофе нельзя заваривать так слабо, шеф любит крепкий. Надо было печатать документы, проверять по базе отчетность, вносить какие-то цифры по схеме, которую я никак не могла запомнить, каждый вечер сводить их в итоговую таблицу. Я путалась в последовательности действий, не успевала выполнять поручения, которые сваливали на меня все, кому не лень, опаздывала и забывала, и психовала, психовала, психовала…

Почему никто не выделит пару часов, чтобы все внятно мне объяснить? На мои вопросы старшая секретарша отмахивалась: «Господи, да что тут сложного! Вот сюда вносишь отсюда, эти документы регистрируешь здесь… если только не от зама или шефа… Ты чего, не разберешься, что ли?»

Я пыталась и снова все путала. Светлана, моя непосредственная начальница, сначала улыбалась, говорила, что все норм, никто сходу не может уследить за всем сразу. Потом начала раздраженно посматривать, когда я снова приходила с вопросами, и я перестала, принялась делать сама, как поняла по объяснениям, – и выходило совсем плохо. Начальница уже не раздражалась, а откровенно злилась, и я слышала, как она болтала с кем-то по телефону и разве что ядом не капала: «Где они такую бестолочь нашли, понять не могу! Три раза ей повтори, все равно накосячит, а я переделывай, и еще деньги ей платят, прикинь! Лучше б мне прибавили!»

В тот вечер, вернувшись домой, я даже ужинать не стала, ушла к себе и плакала, пока не заснула. Как такое вообще может быть, чтобы меня почти в глаза называли дурой? Я действительно ни на что не гожусь? Это было больно и ужасно обидно, это не могло быть правдой!

***

– Не представляю, что будет, когда шеф вернется. – Светлана поднялась из-за стола, сгребая одним движением стопку бумаг. – Он терпеть не может повторять и на бардак злится.

Я буквально сжалась на стуле. Господи, как будто меня мало тыкали носом, как котенка, она сама и ее подруги из менеджеров, теперь она еще грозится шефом. О нем все девицы в офисе говорили чуть не с придыханием. У кофемашины в кухонном закутке только и разговоров было, что о его отпуске: гадали, какой он приедет, каких идей привезет, загорит или нет, отдохнет или опять мрачный ходить будет. Впрочем, из разговоров я поняла, что мрачным Георгий Дмитриевич бывал не так уж часто. По рассказам выходило, что он «красавец, ты чего, обалдеть, особенно когда на байке своем приезжает, ты видела же, да?».

Нет, я не видела, и тогда мне принялись рассказывать, что шеф мог явиться в офис на машине с шофером, в деловом костюме и при начищенных ботинках, и тогда смотрелся как мужик с рекламы для топ-менеджеров. Стрижка, шмотки, парфюм, и «о боже мой, как он всегда пахнет!». Старший менеджер из отдела закупок, Марина, реально глаза закатывала, когда говорила. Но в другой раз, говорили, его вообще прямо было не узнать – это когда к зданию подкатывал алый с черным байк и с борзого разворота вставал на главное место на стоянке.

– Ты не поверил, Ли-и-и-из, – мое имя она тянула невозможно пошло, но я молчала: вот еще, только врагов тут мне наживать. – Когда он приезжает такой, это отвал на хрен всего на свете! Высокий и весь в коже, косуха тяжеленная, он как-то бросил в приемной, когда ненадолго заскочил. Светка убрать в шкаф хотела, говорит, сто тонн весит, обалденно классная! И ботинки такие, ну, с носами подкованными и цепочкой под каблуком. А уж когда из-за города приезжаее-е-ет… Не знаю, он там один или с женой, или еще с кем, но приезжает на этом своем стальном коне с этой своей трехдневной щетиной… Лиза-а-а, отпа-а-ад!

О шефе, кажется, все здешнее женское население готово было рассказывать на новенького часами. По их словам выходило, что Георгий Дмитриевич какой-то сексуальный бог, шутник, весельчак и балагур. Недостатков у него не наблюдалось, строгий, но справедливый и девочкам всегда цветов на праздник приносил, и тонко чувствующая душа, разве стал бы другой затевать все это с духами? А вот наш-то!

На самом деле, меня распирало от любопытства. Правда, как так, взрослый дядька – и такое занятие выбрал? Когда спросила, отец сказал со вздохом:

– Блажь, конечно. Но если человек успешный и у него доходный бизнес, почему не потратить часть доходов на то, что приносит удовольствие, – помолчал и добавил, – и деньги в перспективе.

Но мне хотелось думать, что дело тут не в перспективе. Еще ни разу не видев шефа, я представляла его человеком целеустремленным, активным, ярким. Такие обычно талантливы, и артистичность натуры у него явно есть. В творчество люди без нее не идут. И, само собой, Георгий Дмитриевич должен был быть харизматичным. Воодушевлять и вести за собой людей какое-нибудь унылое нечто было бы неспособно. Да, мой шеф – натура явно нетривиальная. Но я не представляла себе, насколько харизматичным он окажется на самом деле.

***

Тот день начался обыденно. Ранний подъем, дорога в офис, утренний кофе, выпитый торопливо, потому что Светлана уже поглядывала на меня не с укоризной, а прямо с нарочитым раздражением. И я снова закопалась в бумажки, как в какую-то нору. На столе громоздились горы, и конца им видно не было. Шум в коридоре докатился до меня, когда я тыкалась в таблице, пытаясь правильно определить место для регистрации очередного договора аренды. Куда ему столько помещений?..

– С приездом, Георгий Дмитриевич! – восторженно и звонко откликнулась Марина. – Как загорели! Хорошая была погода, как перелет? Такой Вы посвежевший, вот правильно, давно Вам надо было в отпуск!

Ответили ей смехом, низким и приятно рокочущим, а потом хорошо поставленный голос добавил:

– Марина, Вы-то всегда выглядите отлично!

Светлана буквально подлетела со стула и заметалась между столом и кухонным закутком, заряжая кофемашину, собирая свежие сводки, открывая дверь в кабинет и поднимая жалюзи. Я туда уже заглядывала мельком: чистый, светлый, гладкий интерьер, на столе ноут и странная стеклянная штуковина, настолько абстрактная, что я не представляла, что это вообще может быть. Старшая метнулась к дверям и расцвела в какой-то невозможно сладкой улыбке:

– Доброе утро, Георгий Дмитриевич! С приездом! Все готово, как только скажете, я зайду с отчетом.

– Доброе, Светлана Сергеевна, Рим стоит еще?

Она рассмеялась:

– А куда он денется. Хотя без Вас…

– Никаких неожиданностей?

– Нет, Константин Михайлович справлялся прекрасно, все в соответствии с Вашими указаниями.

– Отлично. – Шеф шагнул из-за двери и повернулся ко мне. – А Вы кто?

Ну, отлично просто! Да я тут лавандовый раф зашла выпить, знаете ли, жду, пока принесут. Ему что, не сказали ничего про меня? Как вот мне представляться, самой? Здрасьте, я новая секретарша, а Вам не сказали?

– Это Лиза, Елизавета Остролистова. Константин Михайлович распорядился, он сказал, что согласовал…

Светлана как-то стушевалась и заглядывала шефу в лицо, а я так просто рассматривала, пытаясь совместить рассказы с человеком, который передо мной стоял и смотрел спокойно и удивленно.

Высокий, подтянутый и крепкий, ровный загар с оттенком в красноту, как у индейца, темные волосы, идеальная стрижка, и все равно выглядит так, будто только что ветер ловил на доске. Лицо жесткое, остроскулое и резкое, глаза такого яркого цвета… мелькнуло что-то такое в памяти, безумное, и я затолкала это подальше. Теперь я в каждом синеглазом парне буду видеть того, с пляжа?! Но жесткость эта тут же будто испарилась, когда он улыбнулся. Это тупое сравнение, но улыбка оказалась такой светлой и солнечной, как будто он и правда обрадовался какой-то левой девице, о которой минуту назад вообще ничего не знал.

– Елизавета Остролистова. Очень приятно, Георгий Дмитриевич.

Руки он не протянул, только чуть кивнул, и я как всегда брякнула, не подумав:

– Да, меня уже предупредили.

Светлана тут же сделала страшные глаза: «Ты дура совсем?!» А шеф хмыкнул негромко и прошел в кабинет, бросив:

– Какие у меня дисциплинированные и информированные подчиненные.

***

Пару дней было все тихо, разве что атмосфера в офисе стала как будто строже. Никто не бегал по два раза в час на улицу курить, чайник получил отдых от бесконечных чаепитий и перерывов на кофе. Даже общаться друг с другом сотрудники стали вежливее, как будто босс мог их подслушать и сделать надлежащие выводы. Я немного успокоилась, все как будто стало получаться, Светлана только пару раз указала на неправильный сорт кофе и позакатывала глаза, когда пришлось поправить формулировку в составленном мной письме, да и только.

Гром грянул внезапно. Прибывший прямо к девяти Георгий – как-то «Дмитриевич» к нему у меня не клеилось – был сосредоточенным и каким-то напряженным. Моя начальница тут же метнулась за ним в кабинет и почти сразу выскочила обратно.

– Лиза, по расписанию у Георгия Дмитриевича встреча после обеда. Ты подтвердила? Позвонила?

– Встреча?..

Никогда не думала, что может так стукнуть по затылку от одного только слова. Конечно, встреча. Светлана говорила мне, что шеф скоро летит в Милан, а перед этим собирается устроить брейншторм с ребятами из лаборатории. Но это не то, своих подчиненных Георгий вряд ли будет так официально предупреждать… Господи, встреча! Да, она говорила, это по другим его делам, клиенты с портфелями, что-то из его головной конторы, а он так занят сейчас здесь, что в голове не держит даты и время… А они только на день, специально… Мамочки…

Я почувствовала, как к щекам прилила кровь и тут же отхлынула. Пальцы стали ледяными, колени затряслись.

– Забыла.

Она даже не спрашивала, просто сказала. Я кивнула, чувствуя, как набегают слезы. Светлана поджала губы.

– Иди и отчитывайся сама. Снимет тебе башку, сама виновата, выгораживать не буду. Бестолочь.

Я поднялась и судорожно распрямила спину, подняв подбородок. Схватила со своего столика папку с расписанием и подошла к открытой двери, остановившись сбоку. Светлана приподняла брови, глядя сверлящим взглядом. И я постучала.

Глава 15. Дежавю

Гера

Я бы не назвал себя прогрессивным руководителем, но все-таки когда с сотрудниками общаешься по-человечески, то тебе отвечают тем же. Панибратство только вредит, но внимание – это приятно, и люди стараются ответить тем же. Пряники работают отлично. Как, впрочем, и кнуты. Но новенькие на то и новенькие, что им все в новинку. Никогда не требовал ничего сложного с тех, кто только пришел. Девочка эта в приемной, второй секретарь, я вспомнил, как Костик говорил о ней. Какой-то старый знакомый попросил пристроить дочку на теплое, непыльное место. Мол, подучится, за ум возьмется, дорастет до нормальной должности. Почему бы и нет, хорошо, когда тебе кто-то должен, пусть и мелочь. Я сказал Светлане, чтобы дала привыкнуть, важного ничего пока не поручала. И углубился в работу, забот накопилась хренова туча.

От любимого дела, если оно не стало единственным, всегда что-нибудь отвлекает. Благо, и брокерство мне нравилось. Иногда я думал: интересно, а если дело с духами взлетит, как я буду выбирать? Что выберу в итоге? Но пока кормила меня и мое парфюмерное увлечение именно биржа. И когда позвонил один из клиентов, что будет проездом в нашем городе, сразу подумал, что надо встретиться. Договорились быстро, обед в ресторане. Деловой центр, хорошая еда, приятное обслуживание, и сделки там заключались удачные. В общем, я сейчас своим временем вполне располагал, уж на обеденный перерыв точно мог рассчитывать. И назвал день – как раз на сегодня. Когда Светлана вплыла вслед за мной, спросил больше для проформы:

– С Катненковым сегодня же встречаемся? Правильно?

Обычно она откликалась буквально следом, всегда «да, Георгий Дмитриевич», «конечно, Георгий Дмитриевич», а сейчас за спиной повисла тишина. После паузы я услышал тихое:

– Сейчас проверю, Георгий Дмитриевич.

Я обернулся медленно, подумав, что никогда не слышал, как Светлана шутит. Встреча – и проверю? Да мне выезжать к обеду. Но ее не было в кабинете, дверь прикрыта, и слышались тихие голоса из приемной. Я все еще стоял, удивленно глядя на створку, когда раздался робкий стук, и я удивился еще больше. Светлане нужно особое приглашение?