Ноты сердца

Но мне на его нотации сейчас было плевать. Здесь все было как в рекламных проспектах, как на картинках, как на открытках! Голубое, синее, бирюзовое, опаловое море, белый песок, как бархат, пальмы прямо нарисованные в бездонном небе, и улыбки! Везде, всюду каждый местный тебе улыбался в тридцать три зуба. Ясно, туристам все рады, но складывалось ощущение какой-то неспешной, ленивой радости во всем. Пахло океаном и фруктами, отовсюду тянуло сандаловым дымком – я чуть позже узнала, что там все поголовно жгут палочки, это дар богам такой, – и цветы. Мамочки, как там пахло цветами!

Когда-то я видела, как за городом в первый раз выпустили привезенного из города подрощенного щенка. Черт, я, наверное, металась сейчас так же – все глянут, пощупать, понюхать, насмотреться! На ресепшн девчонки улыбались так, как будто меня тут ждали все двадцать два года, и вот свершилось! Да, еда включена, да, днем хорошо на пляже, вечером там же алкопати, можно экскурсии на другой конец острова, на черные вулканические пляжи, а можно в Убуд, и там сколько хочешь духовности и древней красоты, можно, можно, можно… У меня даже голова в первый момент закружилась от возможностей. Хочу все! Это запросто можно было прочитать в моем взгляде на Антона, но тот, как всегда, скривил морду. Господи, какой он уродец становится, когда так делает!

– Не думаю, что стоит на экскурсии тратиться. Машину возьмем и съездим, если уж тебе прямо так припрет.

Девочки за стойкой улыбались по-прежнему, а моя улыбка увяла.

– Ты собрался в отеле, что ли, сидеть?

– Зачем? Пляж в двух шагах, купайся-загорай, в чем проблема?

– Загорать можно и в Италии с Испанией. Тебе вообще ни черта не интересно, что ли? Какого бля тогда переться столько было?

Антон привычно закатил глаза. Ладно, мол, что с глупой девчонкой спорить, и махнул рукой, чтобы чемоданы отнесли в номер. Я его проводила взглядом и повернулась к милым девочкам:

– Скажите, пожалуйста, а какие тут экскурсии есть? И как машину взять?

– Ой, только не машину, мисс! – Та, что получше говорила по-английски, затараторила, для убедительности размахивая руками в отрицательном жесте. – Тут все на мопедах ездят! У мисс есть права? Просто возьмите в прокат мото, не пожалеете. И на нем можно в ужасные пробки попасть, но на машине или такси вообще часами стоять будете!

Я закивала, улыбаясь ей благодарно:

– Да, права есть, и у моего парня тоже, спасибо, что подсказали! А экскурсии?..

– Сейчас, я сейчас достану список, мы тут их организуем, можно с гидом, можно так, а можете даже сами все сделать, вот, смотрите…

Было на что посмотреть, и я углубилась в изучение маршрутов, листая буклет по пути в номер, куда уже величественно отбыл Антон.

***

Вышло все как по писанному и в соответствии с моими опасениями. На каждую экскурсию он собирался, как больной: мотался по номеру, зудел, отнекивался, по сто раз переспрашивал, куда меня несет, а потом всю дорогу вел мопед, недовольно кривясь, а я пыталась вспомнить, когда последний раз видела, как он вообще улыбается. Но хоть насчет средства передвижения споров не возникало. В первый раз, когда мы поехали посмотреть рисовые террасы Тегаллаланг – ну, как фоток не наделать для соцсетей? – он все-таки собственным волевым решением нанял машину. Юркое авто неизвестной мне марки, наверное, даже по нашему миллионнику проскочило бы без особый усилий в час пик. Но тут… Тут час пик был все время и везде. Даже мопеды стояли намертво, запрудой, и мы еле-еле ползли вперед, Антон – плотно сжав губы, я – без стеснения матерясь каждый раз, когда мопеды перед нами продвигались все дальше, а мы торчали на одном месте.

Выдохнула я, только когда мы добрались до места, выскочила из машины и дверью грохнула с размаху.

– Сам поедешь обратно, один! Я пешком пойду, если мотик не найду тут!

– Лиза, не говори глупостей. Здесь тебе прокат не предусмотрен. И машину надо вернуть.

– Вот и возвращай! Без меня!

Я развернулась и потопала решительно вслед за небольшой туристической группой. Примазываться и слушать не собиралась, но хоть направление не перепутаю. Антон догнал меня минуты через три и примирительно тронул за плечо.

– Я не могу тебя отпустить одну, ты же это понимаешь? Я за тебя ответственность несу.

– Ответственность несешь, а не волнуешься? Ну да, я так и поняла.

Я дернулась, освобождаясь, но он тут же прихватил меня за плечо, останавливая.

– Милая, так не пойдет. Я обязан привезти тебя обратно живой и здоровой. И да, я за тебя волнуюсь. Это же очевидно.

– Кому как… – буркнула я уже тихо, но руку все же его скидывать не стала. – Надеюсь, обратно такого ужаса не будет.

– Я тоже, – он улыбнулся наконец-то, хоть и коротко, и достал мне из легкого рюкзачка бутылку воды. – Попей, жарко…

Пологие склоны рисовых полей, расчерченных, как по линейке, завораживали. Ровные ряды сочных стеблей топорщились длинной щетиной, пахло влажной землей, теплым болотом и островатой зеленью, и это почему-то успокаивало. Я долго стояла, глядя на них, но стоило повернуться в сторону, и покоя как не бывало. Я невольно взвизгнула:

– Ой, она упадет сейчас!

Антон повернулся мгновенно и рассмеялся.

– Дурочка, это фотозона.

– Фото или не фото, она ж грохнется!

Секунду спустя до нас долетел визг девчонки в длиннющем малиновом платье, кажется, шелковом, взлетевшей в вышину, почти в самое небо на громадных качелях. Она орала от души и парила, как будто вообще никогда не вернется на землю, а стоящие на земле люди весело смеялись, гид щелкал фотки, наверное, на ее телефон. Я замерла, когда качели полетели в обратную сторону, и тут же дернула Антона за руку:

– Я тоже так хочу! Черт, жаль у меня не платье!

– Платье напрокат можно взять. – Какая-то парочка чуть постарше меня притормозила, девушка улыбалась. – Я вот хочу золотое, ну, желтое такое. Там их разных дофига.

– Ой, пошли вместе?

– Лиза! – голос моего парня снова был недовольным. – Не навязывайся!

– А ты не разговаривай со мной, как с ребенком, – отпарировала я даже зло.

– Это опасно, – он попытался взять меня за руку снова, но теперь я ее отдернула.

– Ты сам сказал: это фотозона, – я посмотрела на девушку с ее спутником, – можно с вами?

Парень только плечом пожал, а она кивнула весело:

– Пошли! Вдвоем я не такая трусиха буду!

Мы рассмеялись обе и побежали в сторону аттракциона, оставив мужиков злиться, расстраиваться или смеяться, кому что больше нравится.

Это оказалось просто невероятно. В платьях мы копались, как ошалелые котята в клубках шерсти, пока не выбрали, она – золотое, как и хотела, а я лиловое, яркое, как здешний закат – переливающееся, с длинным шлейфом. Никогда не забуду эти ощущения. В первую секунду, когда усаживаешься на досочку, кажется, что она хрупкая, стеклянная, проломится сейчас под тобой. Само собой, на пояс цепляют страховку, но и она кажется ниточками, когда качели толкают и они взлетают над землей… Мы визжали обе и хохотали обе потом. Но сначала визжали: от страха, от восторга, от воздуха, который обжигал легкие, от земли, улетающей из-под ног, от неба, обрушивающегося на голову. Господи, это… я летала, честно!

После приземления коленки у меня подрагивали, но не от страха, а от нереального драйва. Хорошо, что я сунула свой мобильник дядьке-гиду, который все еще тут ошивался с группой. Второй раз подряд я не выдержала бы и сомневаюсь, что мы приехали бы сюда снова. Девушка – она сказала, что ее зовут Ольга, – стояла рядом со мной, и мы смотрели друг на друга и на мир огромными, ошалевшими глазами.

– Пиздец как круто… – я выдохнула, даже не подумав.

И она тут же закивала в ответ.

– Охуительно… – Потом глянула в сторону своего парня и хмыкнула. – А твой чего такой кислый? Боится за тебя?

– За свою жопу он боится. – Обида внезапно подступила горечью к горлу. – Отца моего боится, если что со мной, он с него шкуру сдерет…

– А чего не пошлешь на хер? Выгодная партия?

Ее интерес был искренним и каким-то… жалостливым, что ли. Я вспыхнула и прикусила губу.

– Да не то чтобы…

Ольга уловила мое настроение и, извиняясь, коснулась моего плеча.

– Ладно, не мое дело. Спасибо, здорово полетали, без тебя очканула бы точно!

Я кивнула и улыбнулась. Ее парень, имени которого я не узнала, подошел и обнял ее за плечи, что-то шепча. Антон же кивнул им на прощание и приблизился, молча на меня глядя. Захотелось заплатить еще триста тысяч рупий и рвануть на качели второй раз, просто ему назло.

– Ну?

Я взгляда не отводила, и он покачал головой.

– Поехали обратно.

И мы поехали обратно. На той же дурацкой тачке.

Глава 8. Катализатор

Гера

Цветы. Это оказалось первое, что оглушало на острове. Казалось, пруды и заводи с лотосами просто бесконечны. Рядом с ними во влажной жаре пахло странно свежо, сладковато, зелено и водянисто, но то был не запах воды. Так пахли срезанные стебли и серединки цветов. Гладкие разлапистые листья в скатывающихся каплях на воде, раскрытые чашечки и аромат, нежнее которого трудно придумать.

Балийская гардения оказалась оружием массового поражения даже здесь, где все запахи приглушались местным климатом. Впервые я унюхал этот цветок, сладко-сливочный, глубокий, яркий запах с оттенком розы, жасмина и… грибов, обычных таких, свежесрезанных, когда на ножке проступает роса сока. Он был один на огромный куст, а запах плыл в густом воздухе волнами, и в нем можно было утонуть.

И франжипани – символ Бали – спиралью развернутые лепестки похожие на восковые, гладкие, фарфорово-белые, с золотом в серединке. Эти цветы были везде. Из них плели венки, их клали на подносы, когда приносили завтрак в отеле, они были насыпаны у алтарей местных богов, которым курили благовония перед домами и таскали на пляж корзинки с подношениями, фруктами и цветами. Они пахли маслом иланга, сладким до горчинки, тягучим, какими-то смолами и цветущей липой, а еще свежестью огурца.

Но вообще тут благоухало буквально все, все, кроме… океана. Он почти не имел запаха, совсем немного соли и аромат теплого ветра. В пляжных клубах, где подавали только что выловленные дары моря, пахло рыбой, но это был не сам океан, а его отзвук. Пахли дожди и рисовые поля, пахла земля и имбирные лилии, которые клали в еду, а как пахла сама еда и представить трудно! Имбирь, куркума, лайм, кокосовое молоко, лук, чеснок, перец, тамарилло – соусов они готовили море, не утонуть бы, и заправляли ими все подряд. Рыба, кальмары, осьминоги, снова рыба и фрукты – остро, пряно, иногда едко, но вкусно до одурения. От тарелок не хотелось отрываться.

Центр острова – Убуд, он оказался раскрашенным тропическими красками, яркими, как неон. Рисовые поля и джунгли пахли хищно, землей и немного тем тленом, который появляется там, где много влаги, тепла, цветущих и умирающих растений. Я бродил по старым улочкам, рассматривая строения, черно-серые, зеленые, будто пеплом присыпанные. Но оно и понятно, застывшую лаву тут считают даром богов, и храмы, и статуи, которые встречались на каждом шагу не только в Убуде, а по всему острову, делали и делают из нее. А спускаясь после посещения храма, наткнулся на лавочку, где торговали твердыми духами, маслами и бальзамами.

Бали был весь пропитан ароматами. Забавно, но здесь, в царстве запахов, наверное, никто и не задумывался о духах, кроме меня. Массажные масла и цветочная вода, которую тут пьют, вот и все парфюмерные изыски, как мне казалось. Но на одной из улочек я наткнулся на бар, в котором давали мастер-класс по коктейлям. И бармен вытащил на стойку целую батарею настоек. Нет, не тех, что продаются в магазинах. Самые настоящие натуральные настойки: мелко нарезанные корни, листья, цветы, стебли в спирту, толстые стеклянные банки с притертыми пробками! Боже мой, я чокнутый точно, но он выглядел парфюмером Зюскинда, когда принялся отмерять капли в основу, налитую в бокалы. Спасибо, хоть объяснял, что из чего, почему и зачем…

А еще кофе и чай, я не смог прикинуть, сколько сортов чая предлагают туристам в Чангу. Но остановился у столика, на котором высились стеклянные банки с пробковыми крышками, и пропал на пару часов. Вранье, что нос не способен вынести больше пяти–десяти дегустаций. Чистый воздух прочищает лучше всяких кофейных зерен, и я медитировал, открывая банку за банкой и наслаждаясь оттенками специй, цветов и фруктов, которыми пахли чайные листья. Если бы я выбирал себе рай, остался бы тут, ей-мать.

Правда, через неделю таких медитаций я понял, что и в раю можно заскучать. Первые дни я просто кайфовал от того, что нет никаких звонков, только пара сообщений в день от зама, все и без меня крутилось и вертелось. Даже Димка меня не дергал вопросами, что да как. А больше всего меня перло оттого, что я никаким боком не доступен сейчас Томке. В первый день я ловил себя на том, что подсознательно жду: вот сейчас, сейчас, еще пять минут и прилетит от нее месседж, опять про деньги, или просьбы, жалобы, претензии… Но минуты, часы, полдня – и ничего, и это было удивительно. Я как будто выныривал из болота под ливень, и с меня смывало всю эту грязь.

Сидя в бич-клабе и наслаждаясь толстенными королевскими креветками, которые принесли и приготовили при мне, я размышлял о том, что и в голову не приходило дома. Я женился если не по любви, то по искреннему увлечению. Тамарка, на мой взгляд, подходила на роль жены идеально. Девочка, приехавшая из провинции, цепкая и умненькая, она быстро набралась городского шарма, ловко управлялась с хозяйством, преданно ждала вечерами, восторженно слушала. И я растаял. Я поверил, что это именно она, та самая. Мне приятно было на нее смотреть, да и секс был отличный, Томка не стеснялась своих желаний и подстраивалась под мои, стоило намекнуть.

Сейчас меня уже даже не интересовало, когда все превратилось в нескончаемый вялотекущий скандал, вязкий, как застывающее стекло. Богом клянусь, у меня сложилось ощущение, что я вот-вот так и застыну в нем навсегда. Глупости какие! Вот стоит вырываться время от времени из привычного круга обязанностей и людей, чтобы дошло: вовсе не обязательно длить то, что тебя не устраивает. Томка была хороша… в свое время. Но терпеть рядом девицу, которая клянчит бабки, злит и выводит из себя – зачем? За ее общество я расплатился сполна. Зачем люди вообще держатся друг за друга? Страх, что воды никто не подаст в старости? Так у нас детей не было, да и, может, я и пить не захочу тогда. Надо будет все же сказать Семенычу, пусть документы на развод готовит. Мне надоело.

Я попросил принести пива, и мне тут же подали ледяной стакан прямо из морозилки и бутылку. Оно здесь было дешевым и не противным, а жажду утоляло лучше коктейлей, которыми развлекались в основном девчонки в барах. Мысли от размышлений о почти уже бывшей жене вполне естественно соскочили к тем самым девчонкам, милым, юным, открытым новому. Да, на острове отдыхало много парочек. В тихом районе хороших отелей, где суета затихала примерно за час до полуночи, в основном только они и жили. Бали вообще страна ранних пташек. Я же любил утром поспать, но, похоже, успел отоспаться за неделю, и пришла пора перебираться в городок, где, говорят, кутили по полночи, – в Куту. Вот там и не только парочки встречались. Туда собирались компаниями и ездили с подружками, на чилле до утра бесились, и там запросто можно было подцепить девчонку. Меня вдруг охватил давно подзабытый охотничий азарт. Каждый мужик – охотник. Дойная корова в стойле ему в конце концов надоедает. А пестрая колибри, чирикающая и порхающая вокруг, всегда вызывает инстинкт схватить, поймать, придавить лапой, запустить когти, а потом и зубы…

Тело, только что расслабленное, вдруг словно напружинилось. Я вспомнил, каково это: накатить покрепче, выскочить на танцпол, прижаться сзади к какой-нибудь девчонке, двигаться в такт, ловить ту волну, которая прошибает оба тела разом, в один ритм, в слаженное движение. Оно там только начнется, касания рук, столкновение тел, взгляды, смешки, шутки, объятия, а закончатся совсем иначе, жарко, мокро, жадно… Мне вдруг повело голову от внезапной жажды – почувствовать все это снова, и кто я такой, чтобы себе отказывать? За ужин было заплачено, мопед верно дожидался на стоянке, а ночью дороги на Бали были почти свободны. Кута? Отлично!

Глава 9. Химия

Лиза

Я так и знала, ну вот, я так и знала! Первый блин комом, говорите? Ни-хре-на! Если за дело берется Антон, то все блины будут колобками, отвечаю. Поездка на очумительные качели была первым, но не последним моим обломом. Даже не знаю, что бесило меня больше – его вечно недовольное лицо, непробиваемая лень, постоянные скандалы по поводу моей внешности, разговоры о том, «как важно быть серьезной», или то, что он часами зависал в телефоне.

– Это дела, Лиза, как ты не понимаешь? Серьезный человек не может уехать, не оставив своих контактов! Если я хочу нормальной жизни и достойных денег – связи, мне надо налаживать связи, это так сложно? Ну, подумай хоть немного, хоть раз в жизни!

Это было все, что я слышала каждый раз, когда возмущалась, увидев его, тыкающего пальцами в экран.

– Тогда не надо было уезжать, раз ты такой занятый!

– Сама себя послушай, а? Мы договаривались о поездке черт знает когда, а потом я тебе скажу, что не могу лететь вообще, и ты что, прямо вот обрадуешься и скажешь: «Антон, милый, конечно, оставайся, занимайся делами, ведь это так важно»? Ты бы мне глаза выцарапала! Ты этого отдыха хотела…

– А ты нет?! Я хотела?! Мы с тобой собирались, и в Париж, заметь, и обсуждали это давным-давно, ты согласился, я так хотела…

Это было странное чувство, я и бесилась, реально готовая ему глаза выцарапать, и чувствовала себя виноватой. Ведь он все-таки поехал, хоть и занят, и в чем-то прав, больших денег не заработаешь, валяясь на диване, это мне еще отец объяснял не раз. И хоть Антон сам не ездит на экскурсии, – я без него скаталась в Убуд и на водопад, смоталась в лес обезьян, чтобы посмотреть на дерево, которое, по легендам местных, вдохновило создателей «Аватара» на деревья Пандоры, еле отбилась от мартышки, которая пыталась сумку у меня спереть, – но ведь платит, заказывает все, что хочу… А я, тварь такая неблагодарная… Мне хотелось плакать.

Антон бросил телефон на стол, за которым пил кофе, и поднялся.

– Ладно, прости. Я, наверное, и правда, резковат был. Но ты должна меня понять, моя хорошая. Бизнес – это не шутки. И тому, кто работает всерьез, всегда предоставляется шанс. Вот, не поверишь, сюда прилетели два бизнес-партнера твоего отца. И в соседнем городке, мы там проезжали, где тихо и приличное все, в отличие от этой Куты психованной. Понимаешь, какая это для меня возможность?

Я было подалась под его руку, пока он осторожно гладил мои брейды (терпеть их не мог, знаю же!), но при этих словах буквально на стуле подскочила.

– Ебать! Надо же! Они прямо случайно совсем сюда прилетели с любовницами, небось, оба, да?! Какое сов-па-де-ние!

Я вскочила, как в задницу ужаленная, отталкивая его с дороги.

– Ты к ним поедешь разговоры взрослые разговаривать, так?

– Лиза, ты должна понять…

– Ничего не должна, ясно?!

Ах так, да? Все понятно теперь, и чем ему Париж плох, и почему в смарте висел постоянно, «ах, как нам будет хорошо на Бали!». Идиотка я!

– Вали к своим важным дядькам, говори с ними взрослые разговоры, а глупая девка пойдет развлекаться!

– Ты куда?

Голос у него сразу изменился, из сдержанного стал напряженным и злым. Ага, вспомнил, что папенька мой башку тебе отвинтит, если что! Только мне уже было плевать. Не слушая Антона, я металась из комнаты в ванную, кидала в маленькую сумку, что попадалось под руку, особо и не думая, куда рвану, как только выскочу из номера. Хотя… это Кута! Что тут думать? Каждый день на пляже прыгают и орут, в венках этих цветочных, выпивка все такое – туда и пойду!

– Лизавета!

Грозный окрик нагнал меня на пороге, но я увернулась, когда Антон попытался меня схватить, и вылетела за дверь:

– Не жди, папочка, буду поздно, если вообще буду!

Кто бы знал, как я была тогда права…

***

Только что приехавших легко было отличить от тех, кто на острове уже провел хотя бы несколько дней. Прибывшие последним рейсом всегда как будто электричеством искрят – нервные, дерганые, парни ржут конями, девки визжат, когда в море забегают. Эти, наверное, только с самолета, и я хихикаю, когда думаю, что и только что с пальмы слезли. Но этот визг и писк, треп, спиртное, тосты, вопли и поздравления – день рождения у кого-то? – меня неожиданно заводят до странной предвкушающей дрожи. Как будто я из клетки вырвалась и вовремя, потому что лечу навстречу своей судьбе, вот же, Лиза, ты фантазерка безглазая! Линзы-то… линзы остались в номере, но на что они мне тут, я не читать пришла!

Музыка захватывала еще на подходе, басы хриплые, задыхающиеся от слабости колонки, но все равно пробирали до самого позвоночника, вибрацией стекали от затылка до самого копчика. Кто-то стоял на самом краю, у столиков, где потели крупными каплями по жаре ледяные стаканы, громоздились бутылки и брошенные бокалы недопитых коктейлей. А ближе к воде выплясывали дружно, закручиваясь в круг, как могут только люди, которые хватанули одного драйва и одного кайфа. Руки, вздернутые вверх, тела, подпрыгивающие в одном ритме – они затягивали, как водоворот, оглушали музыкой и дыханием, как будто тоже единым, так на стадионе, на каком-нибудь фесте, все орут и прыгают вместе, вместе, вместе!..

Кто-то смеялся рядом и совал мне в руку стакан, но я тоже рассмеялась и отпихнула руку, боком ввинчиваясь в пляшущую толпу. Глаза слепило вспышками, кто-то снимал наш кружащий на месте косяк блестящих рыбок и рыбаков, ловящих их руками, жмущих к себе, вплотную, крепко, хватко… вот так, да, как сейчас меня поймали чьи-то руки. Я обернулась через плечо и даже в сумеречном свете и бликующих вспышках и огнях поймала взглядом пронзительную голубизну глаз, хоть лица толком так и разглядела. Парень… нет, молодой мужик был бы странным в такой компании где-то у нас, но тут все было правильно – ладони, придавившие мой живот и бедро, горячее тело сзади, резкое дыхание в шею… По плечам сыпануло мурашками, в этой жаркой влажности казалось, что прямо сейчас моей спины касается не тонкая футболка, а голая кожа. Он бесстыже тянул меня все ближе, вплотную, толкаясь твердым пахом в мою задницу, а у меня дрожали пальцы от того, как сладко и остро било током по всему телу и слабели ноги. Здесь можно все, никто ничего не скажет, никто даже не узнает! Я сказала себе «можно» и прогнулась в его руках, закинув руку за голову, ловя его волосы, взмокшие, густые. Он пах солью и потом, бензиновым дымком, вином и голодом. Высокий и жилистый, танцевал, как бог, о, этот танец он знал отлично. Басы резанули с оттяжкой, я повернулась в его руках, закинув свои на его крепкую шею, и сама ткнулась губами к губами. А он поймал, мгновенно, жадно, толкаясь языком, пролизывая мне зубы и щекоча язык, терся о нёбо, засасывал губы. У меня колени готовы были подогнуться от его запаха и вкуса. Мы не танцевали уже, мы сосались, как оголтелые подростки, нас толкали, но всем было похеру, никаких запретов!

Он потянул меня к себе, снова, тесно, так что не осталось никакого зазора, коленом толкнулся между моих, а я бедрами сжала его бедро, потираясь, как шалая кошка, готовая запрыгнуть, обхватывая его по поясу ногами. Мужик, взрослый, он на ощупь был жестче и угловатее, чем мои ровесники, это точно, но такой же шалый, как я, подхватил меня ладонями под ягодицы, сжал туго, до боли, удерживая на весу, так что я толкнулась лобком прямо в твердый бугор на его штанах. Отпустил, поймал за руку и рванул из толпы, выкручиваясь мимо бесившихся парочек, туда, в сторону, к морю, прочь от них всех. И я только хрипло пискнула, когда он скинул меня на ноги, на влажный у полосы прибоя песок. Жесткое, резко очерченное лицо – все, что я могла рассмотреть сейчас – придвинулось вплотную, и хрипловатый голос окатил меня жаром:

– Пошли!

Глава 10. Точка невозврата

Гера

Думал, это я горю, но ее руки обжигали кипятком. Почему она? Да черт его знает! Я натолкнулся на нее в толпе этой очумевшей молодежи, нас как притянуло друг к другу, рывком, разом, намертво. Она мне в руки влилась, как всегда тут была. Тонкая, стройная, яркая даже в этих недо-стробоскопах, бирюзовые косы хлестали меня по плечам, когда она мотала головой в такт музыке. Руку царапала острым краем серебряного челукского браслета, двойного, ажурного. Я прихватил по запястью пальцами, в ровном полотне не хватало одного изящно вырезанного звена, его края и дернули по ладони резкой болью. Но было плевать.

Тонкая талия гнулась под нажимом, как будто я уже толкнул ее на постель и прогнул под себя, чтобы упереться жестче коленом и вбиться внутрь, в мокрое лоно… Оно таким и будет, я знал. Девчонка откинулась назад, прямо мне на грудь, и притерлась ягодицами так, что у меня в глазах потемнело. Член стоял колом, жесткая джинса терла прямо по головке, немилосердно, до боли, и я толкался и толкался в нее, зверея от невозможности дернуть застежку, задрать на ней короткую юбку и нагнуть прямо тут.