Ноты сердца

Сердце молотило, обгоняя жесткий ритм, и в глазах у меня уже перемаргивались багровые круги от возбуждения, но девчонка развернулась рывком, сама – и сама впилась мне в губы. И я впился в нее в ответ, сожрать был готов, чуть не укусил за язык. Целовал, пока не вспыхнули легкие, перехватил за руку и рванул за собой.

Нас вынесло оттуда немного в сторону, к полосе прибоя, но отель переливался огнями совсем недалеко, а у меня колени подрагивали от возбуждения и дрожали пальцы. Она вилась в руках, как жидкий огонь, хватала за плечи, лезла к губам – и это не казалось пошлым и глупым. Было правильно и голодно, меня скручивало внутри спазмами, как будто я девку не трахал год, два, три… Завалить ее на песок, в коленно-локтевую, содрать белье, сдернуть свое и вставить, прямо так, мокрое к мокрому, потому что и у меня головка уже текла смазкой. Но мозгов хватило на то, чтобы поймать ее руку и дернуть за собой снова.

Мы бежали по песку, потом по дорожкам, проскочили холл, даже не заметив тактично улыбающихся девушек на ресепшн. У двери в мой номер прижал ее к стене спиной, колено вбил между бедер и терся кобелем, пока засасывал ее рот поцелуями и тискал крепкие округлые ягодицы. Карточкой-ключом тыкал на ощупь, и прямо в коридоре, как только захлопнулась дверь, ухватил под задницу и потащил в спальню, натыкаясь на столик и кресла по дороге. Так и держал девчонку, пока она сама стаскивала топик, открывая небольшие острые груди, соски на которых сейчас густо темнели. Она терлась ими о мою футболку, извиваясь телом, как будто нас все еще подталкивала музыка, но это кровь била в висках.

Я толкнул ее на постель спиной, футболку через голову содрал и накрыл девчонку собой, прижался к груди, придавив, почти рыча от напряжения в штанах. Последние капли мозгов отчаянно орали, колотили в затылок – резинка, сука! Прямо на ней лежа, пахом вдавился так, что девочка пискнула, но прогнула поясницу тут же, вздергивая коленки вверх.

– Давай уже… помочь, сам не спра…

Зашипел в ответ хрипло, добравшись до верхнего ящика тумбочки, зашарил там, выдернул квадратик, зубами дернул и сунул ей в руку, поднимаясь на колени.

– Помогай!

Господи, как она смотрелась на моей постели, глядящая снизу вверх, дергающая одной рукой мою ширинку. Член уже лез головкой из боксеров, их она спустила в пару движений и уставилась на подрагивающий ствол.

– Красивый…

Выдохнула и вдруг обхватила меня кольцом пальцев, я даже не понял сразу – презик, прохладная и скользкая резинка раскаталась до основания, сдавив со всех сторон. Руками я зашарил под короткой юбкой, по ногам протащил трусики, мокрые, так и есть! Ребра у меня дергались в коротких и резких вдохах.

– Ляг! Ляг живо! Колени расставь…

Рехнулся бы, если бы она это не сделала. Но девчонка послушно коленки в стороны дернула, раскрываясь, и я не удержался, чтобы пальцами не скользнуть по припухшим лепесткам губ. Горячие, мокрые, влага сочилась, почти стекала, и я толкнул пальцы дальше. Она охнула, вся дрогнула, но тут же развела бедра шире, а руки закинула за голову, хватаясь за простыню. Атласная, жаркая, тугая, пульсирующая прямо на руке, готовая, прямо под меня, с-с-сука… я согнул палец и с нажимом провел по передней стенке, чувствуя, как она наливается твердостью.

Девочка всхлипнула и застонала, мелко дрожа.

– Не тяни, ну… пожалуйста… ну, пожалуйста, давай!

И меня сорвало.

Не помню, как голым оказался. Помню, как бедра ее задирал выше, как рукой толкал головку ей внутрь, вдавливал, как в порнухе, жестко, резко. Но она была готова совсем, она сама просила, и я проскользнул легко, сразу до половины, а вторым толчком вбился по самые яйца, зарычал глухо сквозь стиснутые зубы. И не останавливался больше. Бедра двигались широко и резко, я почти до конца выходил и снова загонял в нее член, пальцы давили до синяков ее тазовые косточки, хватали грудь, тянули и давили соски. Я шипел на ее стоны и трахал, трахал послушное, гибкое, жаркое тело.

Она пыталась мне подмахивать, но все понеслось слишком быстро, и девчонка только принимала. Впускала меня, чуть не с яйцами вместе, впивалась в плечи, скулила, когда ритм стал рваным. Когда меня окатывало от макушки до копчика короткими судорогами, от которых мошонка поджималась до боли и немели бедра. Когда я подхватил ее колени, вздергивая себе на бока, и уткнулся в длинную потную шею, впиваясь поцелуем-укусом. Когда ее выгнуло спазмом оргазма, и мышцы, схватившие член внутри, заставили и меня затрястись, кончая…

***

Мне было охуенно. Впервые за много лет я вдруг почувствовал блаженную легкость, открыв глаза. Нет, ночь потрахушек и пустые яйца поутру всегда серьезно облегчали бытие. Но я про другое.

Мы с этой девочкой из алкопати совпали, сложились, как пазл. Я не спрашивал ни о чем, и она тоже, но отзывалась на каждое движение, как будто мысли читала. В глаза смотрела ошалелым взглядом, стонала так, что даже сейчас при воспоминании тянуло в паху. Ей так же надо было и ласки, и жесткости. Она тоже голодна была, как и я. Была откровенной до последнего предела, со мной, чужим мужиком, – и я ощущал себя вовсе ей не чужим.

С улыбкой потянул в сторону руку, собираясь погладить ее гладкое упругое бедро, но пальцы шаркнули по простыне. Я открыл глаза. Постель оказалась пуста. И номер был пустой, я проверил, хоть и не поверил сразу. Мои вещи валялись на полу, куда я их бросил, но от незнакомки – я даже имени ее не спросил, козел! – и следа не осталось. Ни вещей, ни записки, только влажное полотенце в ванной и отзвук ее запаха, самой его сердцевины, огненной и пьяняще сладкой. Моя полночная любовница, нежная, жаркая до разврата, идеальная девушка моих снов, испарилась.

Я сел на край постели и посмотрел на это разоренное гнездо.

«Ты дебил, Герыч», – сказало мое сердце голосом Димы Маренова.

И я, как и много раз до того, с ним согласился.

Глава 11. Контраст

Лиза

Я сбежала, как трусиха. Только окатила себя водой и наскоро вытерлась. А потом как воришка на цыпочках прыгала по номеру, собирая шмотки. Замирала, стоило ему заворочаться на сбитой постели. Пыталась унять сердце, колотящееся в горле. Босиком выскользнула за дверь, шмыгнула мышью мимо уборщицы, радостно мне улыбнувшейся, они тут вообще не спят, что ли?.. И выдохнула дрожаще, выскочив на улицу. Солнце только поднималось из океана, нежно-нежно розовое, еще не жаркое. Здесь и правда просыпались так рано, я не замечала раньше. А теперь казалось, все смотрят на меня, девочку, которая сошла с ума.

Голова кружилась, а колени подкашивались, пока я брела в сторону своего отеля. Господи, что это было?.. Вчерашний день проступал, как трехмерная картинка из месива разрозненных капель краски. Мы поссорились с Антоном, я сбежала. Меня принесло на пляж, где уже вовсю гремела музыка и танцевала толпа. И я туда бросилась, как чумовая, поддалась странной эйфории чужого веселья. Оно закрутило, закружило, как в водовороте, ничего не было, кроме смеха, басов, света – и вдруг меня поймали его руки. Крепко, прочно, твердо, как надо. Даже сейчас тело окатило жаркой волной. Он как будто знал, как сжать ладонями бедра, чтобы задрожали пальцы. Он знал, куда я повернусь и чего захочу, он ловил каждое движение и вжимался плотно, каждым изгибом совпадая так, словно нас создали друг для друга.

И потом… потом он тоже не спрашивал ничего. Целовал так, что хотелось обхватить руками и ногами, повиснуть на нем, чтобы крепкие руки держали под задницу, целовать в ответ, пока не кончится воздух. Ему хватило одного слова, чтобы я послушно схватила протянутую руку и побежала за ним, не видя ничего вокруг. Просто безумие. Руки, жилистые и жесткие, жадные губы, тело, под которым я готова была задыхаться от наслаждения, шлепки влажной кожи о кожу – он меня трахал так, что у меня дрожали колени и под спиной взмокала простыня, все мышцы натягивались струной, и налитыми стенками влагалища я чувствовала, как член проталкивается, раздвигает их, ощущала, наверное, каждую проступившую вену. И текла так, что головка проскальзывала гладко и резко, так глубоко меня никогда не трахали.

Когда я проснулась рано утром и поняла, что все это был не сон, щеки обожгло стыдом так, что стало почти больно. У меня такое вообще в первый раз было, чтобы меня просто подцепили, как шлюшку, отволокли и отымели, а я бы еще пищала от восторга, фу! Но это самое «фу» тонуло в томной, тяжелой сытости тела, гудящего еще ночным удовольствием. И я сбежала. Только от самой себя не убежишь…

Бывают места, которые словно связаны с одним и тем же действием. Я улетала на Бали чуть не с опозданием и в день отлета обратно явилась в номер всего за три часа до самолета. Скандал, который закатил Антон, был мерзкий. Вроде он и не имел на меня права так орать, ведь не муж и даже не жених, предложения мне так и не сделали. Но стыд, проснувшийся вместе со мной в чужой постели, подпевал ему в унисон. И я молчала, пока мылась в душе, собирала вещи и добиралась с ним до аэропорта. И на борту молчала, когда Антону надоело орать, сначала в голос, а потом шепотом, для приличия, стоило подняться в самолет. Просто смотрела в иллюминатор и даже почти ни о чем не думала. Только временами накатывало – песок, пляж, яркие голубые глаза, а после руки, и губы, и плечи, за которые я отчаянно хваталась. Но тот мужик, и сам остров, и закаты, и океан, и мартышки в диком лесу – все оставалось там, внизу и позади. Мы летели домой.

***

Все изменилось. На отдых я улетала беспечной вчерашней студенткой, а вернувшись, попала на серьезный разговор с отцом. Усевшись за столом на вечернее чаепитие, которое ба свято блюла, устраивая каждый день, я попала под перекрестный огонь сначала взглядов, а потом и вопросов.

– Елизавета, рассказывай, как отдохнула.

Отец в присутствии тещи всегда вел себя официально и строго, хотя и наедине общался со мной без особой ласки. Мне как-то мамина сестра, тетя Женя, сказала, что он очень хотел сына, мечтал о наследнике, а родилась я. И больше мама забеременеть не смогла. Мне он этого не простил или ей, без понятия, но теплоты в нашем общении не было никогда.

– Хорошо отдохнула. Погода нормальная была, на пляже повалялись, по экскурсиям поездили… – Я вяло ковырялась ложкой в розетке с домашним вареньем, еще одна бабулина причуда.

– Антон сказал, что не очень доволен вашей поездкой, – мама говорила негромко, но по лицу читалось, что она расстроена.

– Антон там делами своими занимался! Мог вообще тогда не ездить, я бы сама скаталась, или с Дашкой, вон, сгоняли бы!

– Лизавета, – бабушка тоже вступила, осуждающе качая головой, – тебе ли не знать, что мужчина должен обеспечивать семью. А значит, должен работать. Надеюсь, ты не упрекала своего молодого человека за это.

Это не звучало вопросом и им не являлось. Ба была уверена, что хорошо воспитанная девушка это и сама понимает. Я только вздохнула. Отец покосился на меня и приподнял брови, придвигая ближе чашку чая.

– Учитывая, что Антон мне рассказал…

– Он что, наябедничал?! – я чуть не онемела и от возмущения перебила отца, даже не подумав.

– Лиза! – мама тут же одернула, со стуком положив чайную ложку на блюдце. – Что за тон?

– Извините…

Папа помолчал и продолжил:

– Так вот, учитывая, о чем мы с ним говорили, Елизавета, тебе придется взять себя в руки и изменить отношение к жизни. Студенческие развлечения хороши в свое время. Оно закончилось. Тебя учили брать на себя ответственность. Пора показать семье, что ты усвоила урок.

У меня неприятно засвербело в носу.

– Это как же я должна показывать?

Он откинулся на спинку стула и отодвинул чашку, не выпив ни капли.

– Елизавета, надо быть серьезнее. Твои косы, драные штаны, футболки с дурацкими надписями – хватит этого. Поедешь в салон с матерью, пусть постригут нормально, одежду купишь приличную. Клубы, бары – это все потом. Я тебя устрою на работу. Должность пока маленькая, но с чего-то надо начинать.

Я неприлично шмыгнула носом и дернула плечом.

– Что, продавщицей в магазин за углом?

Стул отъехал по полу, противно скрипнув, когда отец поднялся из-за стола.

– Завтра едешь приводить себя в божеский вид. Послезавтра едем на твое первое место работы. Изволь не позорить меня там.

Дверь за собой он прикрыл тихо. Папа никогда не повышал голоса, и чем больше злился, тем спокойнее и размереннее говорил. Мама вздохнула:

– Лиза, он прав. Берись за ум.

Чай мы допивали в тишине.

***

Это оказалось ужасно. Когда мне расплели брейды, протонировали волосы и закончили стрижку, из зеркала на меня смотрела настоящая приличная девочка. Гладкое каре и строгий оттенок горького шоколада после кос и бирюзы казались по-настоящему унылыми. И костюмы, которые мне выбирала мама, были такими же строгими и унылыми. И настроение у меня стремительно падало все ниже, пока не начало биться лбом в асфальт.

– Мам, это же кошмар какой-то!

– Это юбка, блузка и пиджак.

– В этом на похороны надо ходить, ну, ма-а-ам…

– Лиза, не говори глупостей, – она отрезала, разглядывая следующий костюм более светлого оттенка. – Возьмем еще блузки, брюки, вон те, жилетку…

Спорить было бесполезно. В том, что прилично, она разбиралась, конечно, лучше всех. Меня же эти вещи приводили в ужас. Вообще, меня все после приезда начало приводить в ужас и уныние. Я жила веселой птичкой, занималась тем, что мне нравилось, училась не то чтобы с большой охотой, но было весело. Мне казалось, что я такая вся уже самостоятельная, что все в жизни получится, как я хочу, хотя, наверное, не очень понимала, чего же именно. У меня были отличные друзья, личные отношения и целое лето отдыха впереди. Был азарт и смелость, было желание устроить все по-своему.

Только все оказалось обманкой. Мое лето давно расписали по дням и часам, мою одежду перетряхнули и выбрали за меня другую. Решили, на какую должность я пойду и за кого должна буду выйти замуж, как мне стричься и какими духами пользоваться. «Ты не знаешь, не понимаешь, еще ничего не умеешь, слушай, слушай, слушайся…» – это мне бубнили в уши каждый божий день, ба, мама, отец, Антон. Не могли же они все ошибаться? Они же хотят, как лучше, они же любят меня. Наверное, я и правда безответственный ребенок, который не понимает собственной выгоды и не видит правильных путей… И я сдалась.

Через день, наряженная, как самое унылое говно на свете, я спустилась в отцовскую машину и села, прилежно оправив юбку средней длины и пристегнувшись.

– Папа, ты скажешь, куда мы едем?

Он кивнул, не глядя на меня, а что-то листая в телефоне.

– Ты помнишь Дмитрия Васильевича? – и тут же продолжил, не дожидаясь ответа: – У его сына есть своя брокерская контора. Я сначала думал пристроить тебя туда. Но там все же нужна хорошая подготовка, да и штат укомплектован. Но на втором его предприятии нашлась вакантная должность младшего секретаря.

Я нервно сглотнула.

– На телефоне сидеть и кофе приносить?

– Что скажут, то и будешь делать. Ты еще никто и звать тебя никак, Елизавета. Поэтому будь благодарна за то, что твоим устройством занимаются. Проявишь себя, получишь повышение. Тогда и будем разговаривать.

Моя будущая тюряга оказалась вполне приличным зданием, таким же стеклянным, серым и кислым, как и любая офисная коробка. Прохладный холл, каблуки по нему щелкали дробно и звонко, стальные двери лифтов, стеклянные двери – какие-то разъезжались перед нами, какие-то были забраны под ключ. В середине коридора было ответвление, отец подтолкнул меня туда. На двери висела неприметная табличка «SIRENS», и за ней тоже не было ничего необычного. Коридор, офисные кабинки, чайная зона, приемная, кабинет начальства.

– Светлана Сергеевна! – папа окликнул женщину лет сорока, одетую куда как свободнее, чем я. – Вот мы и приехали. Это Елизавета, моя дочь.

– А, добрый день, отлично! Идите сюда, я сейчас все ей покажу. Георгий Дмитриевич скоро приедет, звонил. Я занята буду, простите, у меня времени совсем немного.

Папа подтолкнул меня к ней.

– Слышала? Иди и будь умницей.

Я развернулась и, не оборачиваясь, пошла за этой Ириной, как ее, Сергеевной, пока не приехал их страшный босс и у нее было на меня, никчемную, время.

Глава 12. Наваждение

Гера

Проще всего поверить, что Бали был какой-то странной сказкой, рядом с Томкой. Еб твою мать, контраст так контраст! Остров, на котором я был сам себе хозяин, свободный от всех видов мозгоебства, и родимый город, где на каждом углу натыкаешься на напоминания: надо, должен, не забудь. И, само собой, любимая рыба-пила на должности супруги.

– Ты вообще ни разу не позвонил. – Она сидела в углу кухни, парила какой-то приторно-сладкой дрянью и следила за мной глазами.

– А ты скучала? – Я налил себе кофе и сел на другой конец стола, подальше от этого аромата. Терпеть не могу эти вонючки, честный табак и то приятнее.

– А ты мне повод дал скучать?

– Тома, невежливо отвечать вопросом на вопрос.

– Ах, ебать, какие мы нежные! – И как нарочно пустила клуб пара в мою сторону.

– Тамара, – я постарался вложить в голос всю возможную вежливость, – когда ты успела стать такой стервой?

– Может, когда ты стал говнюком? Перестал интересоваться, что у меня происходит, звонить, вникать в мои проблемы и трахаться нормально?

Я хмыкнул, ероша волосы, чтобы быстрее высохли после душа. Перед глазами вдруг мелькнули бирюзовые косички и зацелованные, яркие губы…

– Знаешь, никто не жаловался вроде.

Томка чуть не взвизгнула, вскакивая и швыряя вейп в стену.

– Ты совсем охуел, козел?! Давай, еще расскажи мне, как ты шалав дешевых ебешь!

Интересно, почему ревность кажется такой приятной в начале отношений, показывающей твою ценность в глазах партнера, и почему потом она так бесит, сначала глухо, а потом и откровенно? Меня Томкина ревность бесила уже острее кайенского перца.

– Почему обязательно дешевых? – Я залпом допил кофе и поднялся. – Девки бывают и очень дорогие, сама ж знаешь.

Никогда бы такого ей не сказал еще года два назад, в голову бы не пришло. Но я терпеть не могу, когда требуют внимания и подарков, считают обязанным и должным. Сам решу, кому должен, а кому прощаю. Поэтому от чашки, полетевшей в мою сторону, увернулся вполне хладнокровно, да и потом, слушая истеричные вопли вслед, не особо напрягался. Томка и правда в моих глазах выглядела теперь жадной девкой, когда стала только требовать и перестала отдавать. Как я мог купиться на нее, где мои глаза были?

***

Работа всегда отвлекала меня от любых домашних и личных неприятностей. И сегодня не подвела. Когда я решился на основание небольшой фирмы – производителя духов, сложнее всего было составить четкий план, что и за чем надо делать. Со стороны глянь, господи, за что хвататься?! Придумать аромат, исследовать рынок, создать лабораторию, найти химиков, закупить сырье, тару, договориться с поставщиками, найти завод, на котором возьмутся настаивать продукцию, когда дело дойдет до собственно производства джуса… Это ж очуметь можно! Что первое, что второе, пятое, десятое, сотое?

Одно время мне казалось, что голова лопнет, о таком количестве вещей одновременно приходилось думать, столько просчитывать, сопоставлять и сводить. Я метался, как курица с отрубленной головой, хватаясь то за одно, то за другое, пока волевым решением не одернул сам себя и не застопорился в одной точке. Посмотрел на себя со стороны, и аж скулы свело от омерзения. Всегда презирал слабаков, не способных продумать и установить последовательность действий. Как же ты, Герыч, проебался-то так? Стройность мышления всегда была у меня поводом для гордости, а тут такое фиаско. И я начал все с начала.

Читать о парфюмерных трендах оказалось так же увлекательно, как листать биржевые сводки. Здесь оказались свои титаны и свои трикстеры, гиганты и мелкие игроки, те, кто вели за собой, устанавливая, так скажем, высокую моду, и те, кто заполняли масс-сектор. Были легендарные имена и дома, пережившие уже не десятилетия, а оставившие за плечам век и больше. Были совсем новые игроки, которые с напором юности отвоевывали себе место под солнцем.

Будь у меня свободное время, взялся бы за книги по истории этого ремесла. Парфюмерное искусство уходило корнями в ритуальные обычаи Древнего Египта, Рима и Греции, переживало упадок в Средние века и снова возрождалось в Новое время, и это было отчаянно интересно. Но времени всегда не хватало, а куда важнее было освоить рынок современных, нынешние тренды, такие же переменчивые, как в прет-а-порте. Ароматные соединения возникали и исчезали из палитры парфюмеров, устаревали, возвращались, уступали конкурентам и забывались, заменялись на более прогрессивные…

Кумарин, фиалка, лактоны, альдегиды, мускусы – я заучивал новые слова, как любимую песню, копался на парфюмерных сайтах, листал статьи и отчеты экспертов о мировых выставках. Забредал и на форумы, где увлеченные парфюмерией любители – некоторые, кажется, знали побольше иных профессионалов! – спорили до хрипоты, стали ли духи хуже от того, что запретили использовать натуральных мох, или химия, всегда шедшая рука об руку с парфюмерией, – это будущее отрасли. Я тасовал в памяти странные слова: дамаскон, гедион, эвернил, калон, этилмальтол – за этими названиями стояли легендарные ароматы, становившиеся символами своей эпохи. И каждый надо было увязать в голове с запахами, так было немного проще. Я был новичком на этой территории, я не был химиком, и чтобы понимать, о чем написаны эти увлекательные статьи, надо говорить на том же языке, что и их авторы.

За этим праздным с виду интересом стоял вопрос о химических лабораториях, без которых невозможно никакое производство. И я начал искать их. Искать, а потом и летать в города, где они находились. Крупные, фабричные, производственного масштаба были недоступны, но ведь парфюмерные композиции создавали не только для духов. Огромным полем оказалась косметика и… бытовая химия. И тут стоило найти предприятия с размахом поменьше федерального, и дозваниваться, списываться, приезжать, договариваться…

Особняком стояла история парфюмерного стекла – аптечных флаконов, алхимических лабораторий, история хранения самых разных душистых веществ. Я прослеживал путь от простейшего стеклянного кубика, аптекарской склянки, до шедевров из хрусталя и металла, вышедших из-под рук великого Рене Лалика, Пьера Динана или Сержа Морсо. И это тоже важно, ведь как бы нас не учили, что содержание всегда важнее формы, она также имеет значение. Купишь ты аромат, если в магазине в твоих руках окажется скучная, однотипная стеклянная болванка? Дрогнет ли сердце, если возьмешь в руки выточенную из стекла раковину? Восхитишься ли, тронув флакон, задрапированный стеклянными складками призрачного платья или расписанный вручную?

А за этим стоял новый виток поисков – фабрик, где делали тару под самые разные вещества. И снова созвоны и поездки, полеты и разговоры. Я перебирал образцы и спорил с техниками, задавал сотни вопросов, вникал в производственный процесс, думал, думал, думал, считал и прикидывал.

Договор с одной из лабораторий удалось подписать только через полгода после того, как я взялся за дело всерьез. Химики были загружены работой просто невероятно, и все это время я искал ребят, которым стало бы интересно взяться со мной за новый бренд. Примеров успешных кустарных, а точнее инди-брендов, было не так уж много. И почти каждый из них возглавлял человек, который имел химическое образование как минимум. «Зачем плодить сущности?» – спросил меня один из молодых людей, перспективных и увлеченных, как мне сказали. «Затем, что у меня есть свое видение и свои цели», – ответил я. Юноша улыбнулся: «Тогда Вам в университет и за "орган"», и ушел за свой «орган» – так назывался стол, на котором на полочках, выстроенных амфитеатром, стояли плотными рядами флакончики темного стекла с дозатором. Там хранилось то, что чаще ценилось куда дороже золота того же объема, что заключалось в стеклянном хранилище, – масла, экстракты, абсолю, вытяжки…

Сырье. Боже, вы знаете, как трудно и дорого добыть правильные вещества для духов? Производителям невыгодно связываться с мелким покупателем, и чем меньше партия, тем она выходит дороже. И поди еще разберись, какой сорт ветивера тебе нужен и чем различается уд, полученный из деревьев, выросших в разных местах!

Но когда эта круговерть, снова меня захватившая, хоть немного отступала, я выдыхал – и снова и снова вспоминал свой отпуск и эту очумительную ночь с девчонкой, чьего имени я даже не спросил. Она мне снилась, такая же жаркая и гибкая, что-то шептала, но во сне никак не выходило понять, что именно. Просыпаться с каменным стояком, как в свои семнадцать лет, было не сказать, что забавно. И факт, от этого наваждения ни черта не помогало! Про Томку молчу вообще, но и Мими со своим жарким ртом и скулящими вскриками не смогла вытеснить воспоминания о той, что стонала подо мной, сжимая меня коленями и царапала мои плечи там, за полмира отсюда.