Красота красная

Она выглядела скорее экзотичной, нежели красивой, с пышной черной гривой, обрамлявшей пропорциональное лицо, на котором выделялись глубокие голубые глаза. Если присмотреться, под сдержанным макияжем угадывались темные круги под ними.

Тео Ален собирался сопровождать жену, но Санти в последний момент решил допросить их по отдельности. Ана не позволила себе выказать удивление, когда он сообщил об этом ей, и просто попросила Тео подождать в соседнем кабинете. Она не совсем поняла маневр Санти, но сейчас было не время подвергать его сомнению. Она буквально сгорала от желания присутствовать на беседах. Работа над делом Аленов стала для нее долгожданной возможностью перестать быть невидимкой для начальства.

В тесном кабинете номер два помещались лишь круглый стол и шесть стульев вокруг. Ана села рядом с Санти, Сара устроилась напротив них.

– У вас нет камер или зеркал, скрывающих полицейских, которые будут слушать наш разговор?

Голос Сары Сомосы оказался теплым и обволакивающим. Санти едва заметно улыбнулся, а Ану слегка напрягло проявление чувства юмора со стороны босса.

– Это неофициальная беседа.

– Как и все те, что были у нас до сих пор, инспектор Абад. Полагаю, именно поэтому мы не берем с собой адвоката. И думаю, что нам больше нечего сказать. В любом случае, после я не знаю скольких неформальных бесед со всеми нами вы уже хоть что-нибудь прояснили? Добились ли прогресса в расследовании?

– Мы изучаем факты. Как поживает ваша сестра?

Лицо Сары внезапно исказилось.

– Я еще не была у нее. Лия – очень чувствительный человек. Произошедшее взволновало ее до невыносимых пределов.

– Но мать – вы, – возразил Санти.

Ану восхищала его способность подмечать мельчайшие детали на допросах.

– Я была матерью. Потеря ребенка – это нечто настолько ужасное, что ты никогда не будешь готов с этим столкнуться. В словаре нет слова для обозначения того, кто теряет ребенка, понимаете? «Сирота», «вдова»… существуют слова, описывающие всевозможные потери близких людей. Смерть ребенка – то, что мы даже назвать не смеем. Матерью была я, вы не ошибаетесь, но Лия намного слабее меня. Не все из нас обладают одинаковой способностью справляться с болью.

– Простите, я имел в виду несколько иное. Просто реакция вашей сестры оказалась немного… как бы это сказать… несоразмерной.

Сара не ответила.

– Если вы не возражаете, мы снова обсудим то, что произошло в Ночь Святого Хуана. Вы устроили у себя дома небольшую вечеринку.

– Просто дружескую встречу. Моя сестра провела с нами несколько дней… Пара друзей, соседей по жилому комплексу… Все это вы уже знаете. Сколько раз вы намерены задавать одни и те же вопросы?

– Как долго вы живете в Лас-Амаполасе?

– Почти семнадцать лет. Мы поженились в ноябре двухтысячного года и после свадьбы вселились в этот дом.

– У вас приняты серьезные меры безопасности.

– Сначала в каждом из домов устанавливались собственные охранные сигнализации и камеры. Девять лет назад произошла череда краж со взломом, и мы решили построить ограждение вокруг жилого комплекса и нанять частную охрану.

– Благодаря чему постороннему человеку практически невозможно войти на территорию комплекса, не зарегистрировавшись у охраны.

– К такому выводу вы пришли уже неделю назад.

– Где вы работаете?

Смена темы удивила Сару, но ответила она без колебаний:

– Я директор юридического отдела компании, занимающейся ветроэнергетикой. Ветра Галисии-Венгалии.

– Вы юрист?

– Да.

– Ваша сестра, как и мать, художница. Вы увлекаетесь искусством? Рисуете? Лепите?

– Боюсь, все художественные способности унаследовала Лия. Но у Ксианы есть… у нее был невероятный талант к живописи. Вот почему она была так близка с Лией.

– Есть ли на вашей работе кто-нибудь, у кого имелись бы какие-либо причины быть недовольными вами?

– Множество.

– Множество?

– Разумеется. Но это не значит, что у кого-то был мотив убить мою дочь. Я занимаю руководящую должность. Я хожу на работу не для того, чтобы заводить друзей. К своей команде я требовательна, не терплю некомпетентности, критична, не склонна прощать неоправданные ошибки. Второго шанса не даю. Полагаю, найдутся люди, которые не поймут моего отношения, но именно такой подход к работе позволил мне стать лучшей.

– Вы кого-нибудь увольняли в последнее время?

– Не совсем так. Я не наняла двоих из четырех стажеров, работавших со мной в последние полгода. В частности, один из них, Рафаэль Гутиан, очень расстроился, когда я сообщила ему об этом.

– Что вы подразумеваете под «расстроился»?

– Сказал, что очень рад не продолжать работать на холодную и коварную сучку. И что ушел он сам, а не я его выгнала. Также он пожелал мне однажды почувствовать себя так же, как и он: дерьмом.

– Вы были расстроены?

– Чтобы меня расстроить, нужно нечто большее. Оскорбление – последнее средство заурядных личностей.

– Вы с ним встречались после этого?

– Нет. Ему хватило благоразумия не появляться в ритуальном зале.

– Что касается ритуального зала… был ли там кто-нибудь, чье присутствие привлекло ваше внимание?

Сара Сомоса вскинула брови и возвела глаза к потолку.

– Помимо желтой прессы, розовой прессы, полиции и половины населения Сантьяго-де-Компостела и окрестностей?

– Еще раз приношу свои извинения. Вы видели Фернандо Феррейро и Инес Лосано после ночи убийства?

Ана осознала, что Санти впервые произнес это слово в присутствии Сары.

– Нет.

– Они пытались связаться с вами?

– Нет.

Санти принялся тихонько постукивать ручкой по столу, молча, словно раздумывая, о чем еще ее спросить. Сара Сомоса задала вопрос вместо него:

– Хотите знать, верю ли я, что это сделали они?

Санти перестал барабанить по столу и внимательно посмотрел на Сару.

– Разумеется, вы хотите знать, – добавила она. – И я скажу: да. Думаю, они пришли в мой дом с двумя бутылками годелло, чтобы поесть сардин в моем саду. И в какой-то момент зашли внутрь, чтобы сходить в туалет, принести хлеба или воды, поднялись на второй этаж, зашли в комнату моей дочери и убили ее. И потом, не спрашивайте меня как, полагаю, они залили всю комнату кровью с единственной целью – разрушить нашу жизнь.

Санти оставался неподвижным.

– Но почему?

– Почему? Потому что. Нет никаких причин. Но иначе это была тетя Амалия… или Лия… или Тео… а подобного я не могу себе представить.

Ана взглянула на женщину, пораженная и одновременно восхищенная ее силой.

– Вы упускаете еще одну версию, сеньора Сомоса, – заметил Санти.

– Какую?

– Что это были вы.

Одиночество Лии Сомосы

Коннор Бреннан набрал номер Сары Сомосы в третий раз. Телефон был выключен. Он отыскал номер Тео Алена. Ответа тоже не последовало.

Выйдя в коридор, он направился в кабинет Адриана.

У двери ждали двое пациентов. Коннор постучал костяшками пальцев и открыл, не дожидаясь разрешения. Перед Адрианом сидела женщина лет пятидесяти.

– Бреннан! Я занят. Что-то случилось?

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Подожди за дверью, я сейчас закончу.

Коннор повиновался. У него тоже имелось несколько нуждавшихся во внимании пациентов, но случай Лии Сомосы тревожил, и ему требовалось принять решение уже сейчас. Он не знал, как поступить. Будь это обычный случай, он, несомненно, посоветовал бы Лии вернуться домой. Только вот этот случай обычным не был.

Женщина вышла, и Коннор стремительно проскользнул внутрь.

– Не врывайся в мой кабинет без предупреждения, – проворчал Адриан.

– Буду. Скажем так, я могу позволить себе такую вольность, поскольку избавил тебя от дела Лии Сомосы.

– Полагаю, о ней ты и хочешь поговорить.

– Что, черт возьми, творится с ее семьей? Прошло шесть дней с тех пор, как она к нам поступила, а никто из них даже не подумал здесь побывать. Я могу отправить ее домой, если у нее есть поддержка со стороны близких. Ты лучше меня знаешь: я не могу отправить самоубийцу домой, не получив полное содействие ее родственников. И вариант с помещением ее в психиатрическую больницу мне не нравится. У меня такое впечатление, будто единственное, в чем нуждается Лия Сомоса, – немного нормальности. И единственное, что могу предложить ей я, – пребывание в больнице или общество сестры, которая к ней не приходит, поскольку наверняка думает, что Лия убила ее дочь. Не говоря уже о том полицейском, похожем на Брюса Уиллиса, который с нетерпением ждет возможности наброситься на нее и допросить. Если я подпишу ее заявление, а Лия Сомоса в течение недели умрет, не хочу нести ответственность за это решение.

– Ты прав, – признал Адриан.

– Разумеется, я прав. Дело в том, что я не вижу никакого определенного выхода.

– Полагаю, нам стоит поискать золотую середину – решение, не предполагающее ее изоляцию, но позволяющее немного защитить ее. На самом деле, вчера я звонил Тео, чтобы обсудить с ним ситуацию и попросить приехать сюда, побыть с ней. Но Сара тоже сильно пострадала. Не знаю, хорошая ли вообще идея вернуть Лию в тот дом. И дело не только в том, что убита дочь Аленов. Дело в том, что полиция не дает им передышки. Они не очень хорошо проводят время.

– В самом деле? А каково Лии?

– Ты несправедлив. Ты не знаешь их так, как я.

– Мне приходится. Если я вынужден лечить Лию, мне стоит узнать их получше. Кстати, почему она живет с ними? У нее нет своего дома?

– Есть пентхаус в Мадриде, который служит ей студией. А здесь она месяцами живет вместе с сестрой.

– Дома в Галисии у нее нет?

– У сестер есть летний домик в Санхенхо. Раньше он принадлежал их родителям, теперь им. Но если мы отправим Лию туда, кто о ней позаботится?

– А в какое-нибудь частное учреждение, только не в обычную психиатрическую больницу?

– В «Родейру»?

– В «Родейру»! Как мне это раньше не пришло в голову?

«Родейра» была домом отдыха. Во всяком случае, так утверждала в интернете основательница проекта, их коллега Альба Фернандес. Почти двадцать лет назад Альба начала экспериментальную программу психиатрического лечения, выходящую за рамки традиционных методов. Через «Родейру» проходили люди с зависимостями, расстройствами пищевого поведения или депрессией. Пребывание там стоило дорого, но вряд ли деньги станут проблемой для Лии.

– Думаю, это отличная идея. Полагаю, я мог бы отправить ее туда хотя бы на месяц. Также было бы неплохо дать полицейским разрешение ее допросить, – предложил Коннор. – Попрошу, чтобы мне позволили присутствовать, если возможно. Прежде всего, чтобы избавиться от этого инспектора Абада. Сегодня он опять мне звонил.

– Ты сможешь пару раз в неделю появляться в «Родейре» и сам заниматься ей?

– Но почему я? Альба вполне способна справиться. Я почти не разговаривал с Лией Сомосой. Она многое держит в себе. Это потому, что живет в аду. Убивала она свою племянницу или нет.

– На днях я сказал тебе, что считаю ее виновной. Извини. На самом деле я имел в виду, что такое возможно, но ни малейших доказательств у меня нет. Я ляпнул не подумав. Похоже, дружба с Тео заставила меня лишиться беспристрастности.

– Мне все равно. Выяснять, кто убил Ксиану Ален, – не моя работа. Моя задача – угадать, что творится в голове Лии.

– Если ты не против, я позвоню Тео и Альбе, и мы закроем тему об отправке в «Родейру». Прежде чем переводить ее, нам необходимо убедить инспектора Абада в необходимости твоего присутствия на допросе. Полицейские могут разговаривать с ней, когда захотят, но если мы установим временные рамки, Лии будет спокойнее. А потом переговорим с Альбой, чтобы ты мог посещать Лию в «Родейре». Что до твоих гонораров, договаривайся с Альбой. Наши и раньше работали у нее со сложными случаями. Таким образом мы обеспечим дальнейшее лечение Лии и будем держать ее под наблюдением.

– Я еще не согласился. Почему бы Альбе самой не взяться за пациентку? – настаивал Коннор. – Я уже пару дней хожу в поликлинику Розаледо и веду диссертации двух студентов. Работы выше крыши.

Адриан взял со стола мобильный и принялся что-то в нем искать. Затем протянул телефон Коннору.

– Эту фотографию мы сделали в Санхенхо в прошлом году, в доме близняшек Сомоса.

На снимке были сестры, Тео Ален, Ксиана, Адриан, его жена и сын. Они все сидели за столом в саду. Адриан устроился между близняшками, обнимая их. Его сын наставлял рожки Ксиане Ален, та в свою очередь вытянула руку вперед и демонстрировала на пальцах победную V. Тео Ален обхватывал талию Сабелы, жены Адриана.

– Эти люди мне как родные. Моему сыну снятся кошмары. Я психиатр. Я знаю, ему нужно время, чтобы понять: то, что случилось с Ксианой, не произойдет с ним. И все же я совершенно уверен, что пройдут годы, прежде чем мне удастся забыть об этом. Вот почему мне нужно, чтобы ты лечил Лию Сомосу. Я прошу тебя об этом как коллегу и друга.

Коннор молчал, зная, что ему ничего не остается, кроме как принять предложение Адриана.

– Хорошо. Я постараюсь вылечить Лию, – в конце концов сдался он.

– Не знаю, хочу ли я, чтобы ты ее вылечил. Чего я действительно хочу, так это чтобы ты узнал правду. Сделала ли это она. Я должен рассказать правду Тео. И не только Тео, всем. Должен объяснить им. Что творится в голове убийцы? Предполагается, что мы умеем погружаться в мысли наших пациентов. Я должен предложить им утешение. Правду. И спокойствие. Немного спокойствия нам всем.

Вопросы

Ана попрощалась с Сарой и сообщила ей, что скоро они пригласят ее мужа. Стоило им остаться наедине, Санти поинтересовался:

– И что ты о ней думаешь?

– Она показалась мне одной из самых сдержанных женщин, с которыми я когда-либо общалась в своей жизни. Прошло всего две недели со дня смерти ее дочери, а она даже не вздрогнула. Четко отвечала на все твои вопросы, как на экзамене.

– Это и есть твои выводы? Что Сара Сомоса не переживает из-за смерти дочери?

– А что думаешь ты?

– Она не может спать. С трудом выражает эмоции. Она одинока. Тяжесть потери единственной дочери усугубляется тем, что ее сестра едва не умерла. И еще хуже, я убежден: она верит, что Ксиану убила ее родная сестра.

– Но она ее защищала!

– Не защищала. Единственный раз, когда Сара заняла оборонительную позицию, – когда я спросил у нее о сестре.

– Не обратила внимания.

– Когда я заговорил о Лии, она положила ладони на стол и дважды облизнула губы. И она не ходила к сестре в больницу. Они не просто сестры, они близнецы. Уверен, между ними есть особая связь, о которой всегда говорят, имея дело с близнецами. У сестры нет даже дома в Галисии. Она практически живет с ними четыре месяца в году. Вряд ли это назовешь типичными семейными узами. И все же Сара утверждает, что для нее нормально до сих пор не прийти в больницу и не увидеть Лию, после того как та несколько дней назад едва не умерла. Вот что я тебе скажу. «Я еще не была у нее» – самое примечательное в разговоре с Сарой.

– Я ничего такого не заметила.

– Учись быть внимательнее. Эта женщина ужасно страдает. Чего я не знаю, так это причины: потому ли, что умерла ее дочь, или потому, что она убила ее.

– Я хотела поблагодарить тебя за то, что ты позволил мне присутствовать на допросах, Санти.

– Полагаю, с моей стороны наивно было надеяться, что четыре глаза увидят больше, чем два.

– Ты и вправду считаешь, что она могла это сделать?

– Конечно. Не имею права кого-то исключать.

– Даже полуслепую старуху?

– Говорю же, никого, Ана. Иди пригласи отца, пусть заходит.

Ана вышла и направилась к кабинету, в котором ждал Тео Ален. Сара сидела с ним.

– Не могли бы вы пройти со мной?

– Скоро вернусь, – пообещал жене Тео.

Сара не сводила глаз с экрана мобильного телефона.

Ана знала Тео в лицо, как и Сару. Но если Сару она всего пару раз видела в Кашейрасе, Тео попадался ей значительно чаще. Преимущественно после обеда на одной из веранд кафе, где он пил кофе в одиночестве или вместе с дочерью. Она читала в газете, что Тео был государственным служащим. С учетом того, что Сара работала топ-менеджером частной компании, логичнее было бы, если бы больше времени с дочкой проводила она.

Постаравшись проанализировать жесты Тео, как рекомендовал Санти, Ана заметила, что при ходьбе он волочит ноги, являя собой живой образ сломленного человека.

Когда они вошли в кабинет, Санти что-то писал в своем блокноте. Поднявшись, он протянул Тео руку.

– Доброе утро, и благодарю за терпение и за то, что пришли в полицейский участок.

Тео лишь слегка кивнул в ответ.

– Я хотел бы начать с такого вопроса. Не вспомнили ли вы после первых допросов какие-нибудь детали, которые могли бы нам помочь?

Тео покачал головой.

– Вы разговаривали со своей невесткой после инцидента в прошлую субботу?

– Нет. Я общался с нашим другом, он работает в больнице. Он сказал, что ей уже лучше. Наверное, загляну туда сегодня.

– Вы один? Ваша жена не поедет?

– Эта ситуация дается нам всем нелегко.

– В каких отношениях находятся Сара и Лия?

– В хороших. В очень хороших. Они близнецы. Лия каждый год подолгу живет с нами. Ей нравится наше шале. Она говорит, что ей здесь хорошо спится и рисуется лучше, чем где-то еще. У них прекрасные отношения. Порой создается впечатление, что они общаются почти без слов.

– А что насчет отношений между Лией и Ксианой?

– Они друг друга обожали. Лия была крестной матерью Кси. Мой брат, он живет в Италии, был крестным отцом. Ксиана восхищалась своей тетей больше, чем кем-то на свете. Хотела, как и она, изучать изобразительное искусство. Если честно, у нее тоже был огромный талант. А Лия во всем шла у нее на поводу. Кси была ее единственной племянницей, а детей, как вы уже знаете, у Лии нет.

– А как насчет партнера?

– Нет.

– А раньше был?

– Лия – одиночка, хотя я не понимаю, какое это имеет значение. Кроме того, я не думаю, что мне стоит обсуждать ее личную жизнь.

Тео Ален был напряжен и нервничал, а еще не брился уже несколько дней. Впрочем, Ана и не заметила бы его светлую щетину, если бы не подошла достаточно близко. Он был красивым мужчиной. Выглядел как английский мальчик из хорошей семьи. Из тех, кто снимается в рекламе Burberry. Ксиана Ален тоже имела внешность иностранки. Будучи блондинкой, она напоминала героинь из фильмов о подростках, которые всю жизнь занимаются серфингом на пляжах Калифорнии. От Тео она унаследовала цвет волос и золотистый тон кожи. Только глаза были материнскими.

Ана решила вмешаться, хотя и обещала молчать.

– Инспектор не собирался обсуждать вашу невестку. Он просто пытается очертить круг ее друзей, чтобы исключить возможных подозреваемых.

– Но ведь это и без того понятно, верно? Подозреваемыми являются только те, кто находился в доме. Именно об этом круглосуточно твердят газеты и телевидение. – Тео закрыл лицо руками.

– Мы ни в чем ее не обвиняем, – добавил Санти.

– Нет. Конечно нет, – без особой убежденности откликнулся Тео.

– Вы что-нибудь узнали о парне Ксианы?

– Я вам уже говорил, у них не было ничего серьезного. Ей едва исполнилось пятнадцать. К тому же она давно бросила Уго. Вроде бы в феврале или где-то около того.

– И он разозлился?

– Нет. На самом деле они остались друзьями. И мы возвращаемся все к тому же. В ту ночь он не мог попасть в дом.

– За что была наказана Ксиана?

– Мы уже рассказывали: потому что сдала экзамен на шестерку, провалилась. Она рисовала в комнате. Можно сказать, устроила небольшой бунт. Мы постарались справиться с этим. Подумали, что ей нужна передышка, и в конце концов, понимаете…

У Тео дрожал голос. Судя по виду, он едва сдерживал рыдания. А потому Санти решил сменить тему.

– У вас есть враги на работе?

– В Хунте[5]? Ради всего святого! Я чиновник!

– Думаю, на этом все. Только еще один вопрос: имелись ли у Ксианы собственные средства?

– Да.

– Откуда?

– От бабушки и дедушки со стороны матери. Родители жены оставили ей весьма значительную сумму. Нас назначили управляющими. Ксиана получила бы деньги, когда ей исполнится двадцать пять. Если бы у моей невестки была семья, эти деньги бы поделили с моими племянниками.

– О какой сумме идет речь?

Тео откашлялся, словно испытывал неловкость от вопроса, и еле слышно ответил:

– Доходы от продажи семейного дома тестя с тещей в Эймсе. Почти миллион евро.

Исаия, глава 63, стихи 5–6

Ольга Виейтес успела свыкнуться с тишиной, воцарившейся в доме Аленов после смерти юной Ксианы. Проработав у них уже четыре года, она ни на что не могла пожаловаться. Но правда заключалась в том, что в последние дни она обдумывала поиск другой работы.

За последнюю неделю она получила несколько предложений принять участие в различных телешоу, но вежливо отклонила все до единого. Никогда бы так не поступила ни с Аленами, ни с Ксианой.

Ольга не могла поверить в смерть девочки. В голове не укладывалось, что какой-то сумасшедший перерезал ей горло, пока семья тихо ужинала. Перекусывала сардинами в ожидании традиционного костра.

В приличных домах такого не происходит. Так заявила Ольге мать. Но Алены, не проявляя особой любезности, относились к ней хорошо, уважали ее выходные и отпуска и платили вполне приемлемую зарплату. Учитывая нынешние времена, это было больше, чем можно желать.

Ольга хорошо ладила с капризной старушкой. Иногда та путала сны с реальностью, а порой возвращалась в прошлое, но большую часть времени мыслила ясно и вела себя спокойно.

Так что Ольга не собиралась рисковать хорошей работой ради того, чтобы посплетничать в телешоу. И хотя телевизионщики предлагали три тысячи евро за рассказ о частной жизни работодателей, она знала: это хлеб на сегодня и голод на завтра. Никто не пустит в свой дом человека, способного раскрыть тайну личной жизни нанимателей в обмен на деньги.

Ольга не верила газетным статьям, в которых утверждалось, будто Ксиану убил один из собравшихся на ужин гостей. Тео или Сара не могли этого сделать – такое было просто немыслимо. Старушка почти не передвигалась без ходунков, к тому же практически ничего не видела. Остальные являлись друзьями семьи. Нормальными людьми, которые ничего не выигрывали от смерти девушки.

И еще была тетя. Все твердили о том, как низко она пала. Лия даже не смогла посетить похороны. Осталась дома. Сидела на диване, обнимая подушку и не пролив ни слезинки. Закрыв глаза. Ольга пару раз подходила к ней, проявляя внимание и предлагая перекусить, аспирин или кофе. Однако Лия каждый раз отклоняла ее предложения. Потом призналась, что она трусиха. Что хотела бы появиться в ритуальном зале и церкви, но не может. Единственное, на что она способна, – оставаться на диване, уткнувшись носом в подушку Ксианы. «Она все еще пахнет ею», – сообщила Лия. А потом сунула подушку ей под нос. Ольга уловила слабый запах ванили, аромат шампуня Ксианы. «Что, если я уйду, и запах исчезнет? Вы меня понимаете, правда? Если я закрою глаза, я почувствую, что она здесь. Но стоит мне уйти, и аромат исчезнет, и ничего не останется. Больше ничего не останется, Ольга».

Эти слова показались более опустошающими, чем рыдания Тео, чем слезы Сары у двери той запертой комнаты, в которую Ольгу не впустили.

Поэтому она не могла поверить, что Лия так поступила с девочкой.

А старуха тем временем изрыгала проклятия и призывала демонов. Ольга не верила ни единому слову полубезумного бреда, но не могла отрицать, что каждый день при входе в шале ее бросает в дрожь.

Она посмотрела на часы и решила, что пора разбудить донью Амалию и дать ей лекарство. Направилась на кухню, взяла стакан воды и таблетки. Она также взяла с собой кусок торта. Повезло, что донья Амалия, сладкоежка, не имела проблем с уровнем сахара. Тео и Сара должны были вот-вот вернуться. Уезжая утром, они предупредили, что ненадолго. У доньи Амалии выдался спокойный день. Она без возражений пообедала и больше часа провела в саду, на свежем воздухе.

Лифт установили два года назад, когда пожилая женщина начала терять подвижность. Ольге нравилось вывозить ее на прогулку в инвалидной коляске или с ходунками, в зависимости от того, как себя чувствовала донья Амалия. В некоторые дни боль от артрита была настолько невыносимой, что она оставалась в постели, и тогда Ольга делала ей массаж с маслом розмарина.

Крик застал ее врасплох. Ольга невольно опрокинула стакан, и вода разлилась по кухонному столу.

Она бросилась бежать. Взлетела по лестнице, кинулась к двери и распахнула ее. Сильный запах заставил Ольгу оцепенеть.

Донья Амалия лежала в постели совершенно обнаженная. Под ней расползлась огромная темная лужа, пропитывая простыни. Сначала Ольга подумала, что это кровь, и застыла, парализованная, уставясь на старуху, которая громко визжала от дикого ужаса. Потом до нее дошло: это не кровь. Ольга подошла к старухе, чтобы попытаться привести ее в чувство.