Красота красная

– Дело кажется мне интересным. Хотела бы протянуть руку помощи.

– Шеф говорил, что если мне понадобится помощь, я могу позвать Хави.

– Шеф не говорил, что я не могу помочь. Ты же знаешь, что Хави ни единой лишней минуты не собирается отдавать этому делу.

Ана Баррозу, несомненно, являлась самым умным офицером полицейского участка. Санти не сомневался, что вскоре она дослужится до младшего инспектора. Ему нравилась ее любознательность и, прежде всего, инициативность.

– Ладно, заходи.

Ана вошла и закрыла дверь. Села напротив него, взяла со стола стопку фотографий.

– Я знаю близняшек Сомоса.

– Знаешь их? Откуда? Я не позволю тебе помогать, если у тебя обнаружится личный интерес. Мне не нужны проблемы.

– Нет-нет, приятель… я знаю их в лицо. Скорее, маму девочки. Тетя там не живет, хотя подолгу гостит у сестры. Моя мать подрабатывает в жилом комплексе, где их дом. У супругов, которые постоянно обитают в Швейцарии и приезжают сюда только на лето. Это небольшой жилой комплекс. Там все знакомы между собой. Видишь ли, я знаю, о чем говорю. Пару раз я ходила с мамой, помогала подготовить дом к приезду ее нанимателей. И ты прав в том, что туда не каждый может попасть. На подъезде к комплексу работает частная охрана, дома оборудованы системой безопасности.

– Это все нам известно.

– Дай мне остальные фотографии. Давай их рассортируем. Это те, что из комнаты девочки, да? Ее нашел отец?

– Нет, тетя. Поднялась наверх и обнаружила тело. Она начала кричать, и в комнату вошел Тео Ален. Все брызги, которые ты видишь на стенах, были оставлены отцом, когда он вошел. Когда прибыла полиция, он все еще обнимал девочку.

– А мать?

– Поднялась и осталась у порога.

– Кажется почти противоестественным, что она не вошла, правда?

– Противоестественно найти свою дочь мертвой в двадцати литрах крови.

– В двадцати?

– Двадцать, пятнадцать… это я образно выражаюсь. Когда Ксиана Ален истекла кровью, весь пол уже был покрыт слоем искусственной крови.

– В газетах об этом не упоминалось.

– Как и о многом другом. Газеты публикуют то, что мы им позволяем. Единственное, что точно известно, – в доме находилось всего шестеро: Тео Ален; Сара и Лия Сомоса; пара их друзей, Фернандо Феррейро и Инес Лосано, и пожилая женщина, тетя близнецов, которая жила с Сарой, Амалия Сиейро.

– А при обыске вы ничего не нашли?

Санти протянул ей два снимка. На первом было восемь пустых бутылок со следами крови. На втором – нож, испачканный чем-то красным.

– Искусственная кровь?

Санти кивнул.

– Где были бутылки?

– В комнате девочки. В шкафу. И нож там же.

– Полагаю, отпечатков никаких нет.

– Ты совершенно права. Работали в перчатках.

– Похоже, убийца очень любит кровь.

– Или нет. Возможно, он просто хочет, чтобы мы в это поверили.

– В чем причина?

– Завтра постараемся выяснить. Я отправляюсь домой. В такую жару никто в этом кабинете просто не выдержит.

– Позволишь мне разместить твои фотографии на пробковой доске? Знаешь, попытаюсь посмотреть с другого ракурса. Расширить перспективу.

– Нет, оставь все как есть. Посмотри, если хочешь. Вот некоторые примечания к делу. А еще у нас есть результат вскрытия. Перед уходом запри дверь. И перестань смотреть фильмы, Ана. Куча фотографий, пришпиленных к доске разноцветными кнопками, не поможет тебе раскрыть дело.

– Смогу ли я присутствовать на допросах?

– Не-а.

– Молча. Просто послушаю. Четыре уха слышат больше, чем два.

Санти взял фотографии у нее из рук и положил их на стол.

– Я ухожу.

– Пожалуйста…

Санти нахмурился.

– Ты очень упертая! Завтра в половине одиннадцатого. Откроешь рот – отстраню тебя от дела. И еще одно условие.

– Какое?

– Вызови техобслуживание. Учитывая твою настойчивость, я не сомневаюсь, что ты заставишь их починить гребаный кондиционер.

Исповедь в спиральном блокноте

Лия не отрывала взгляда от блокнота на оранжевой спирали. На верхней строчке врач написал ее имя и дату. «Лия. 5 июля». Потом он замолчал, пристально посмотрев ей в глаза. Несколько секунд они не разрывали зрительного контакта. Балансировали на проводе тишины.

– Ирландец.

– Что?

– Я ирландец. Вы думаете о том, откуда я родом. Из Дун-Лэаре, недалеко от Дублина.

У него был интересный акцент – результат сочетания ирландского акцента его отца, с которым тот всегда говорил по-английски, и акцента матери, которая, хоть и прожила в Ирландии почти двадцать лет, так и не отказалась от певучего говора Риас-Байшас[3].

– Нет. Я об этом не задумывалась.

– А мне кажется, задумывались. Я немного колдун, понимаете? Привык угадывать, о чем думают мои пациенты.

– И о чем же я думаю?

– Вы думаете, что я, по всей видимости, иностранец, ведь к моему халату прикреплен бейджик с надписью «Коннор Бреннан». Также вы думаете, что не будете со мной общаться, пока я не расскажу, какого черта ирландец работает в Галисийской службе здравоохранения. Также вы хотите, чтобы я увеличил вам дозу антидепрессантов. Или уменьшил ее. Не очень понятно. Вот почему я так пристально смотрю в ваши глаза. И вы не хотите говорить о том, что случилось с вашей племянницей.

Лия открыла рот, собираясь ответить. Сказать «нет». Заявить, что ей без разницы, ирландец он или шотландец. Что ей не нужны таблетки. Что она ничего не хочет. Вернее, сама не знает, чего хочет.

– Не-а.

– Я не угадал? Ни в чем?

– Я не хочу говорить о Ксиане.

– Не хотите или не можете?

– Хочу, могу… Какая разница? Мне нечего рассказывать. Все есть в газетах.

– Журналистов в той комнате не было.

– Почему вы работаете в Галисии?

– Моя мать – галисийка. Из Кангаса. Теперь моя очередь.

– Вот, значит, как? По одному вопросу от каждого?

– Все будет так, как вы захотите. На самом деле, мне кажется, это хорошая система. Я начинаю.

Лия снова посмотрела на спиральный блокнот. Психиатр рисовал пересекающиеся линии, пока не получилась своего рода шахматная доска. Лия начала пересчитывать клеточки.

– Не могли бы вы рассказать мне, что вы помните из того дня, дня убийства? – произнес Коннор.

Семнадцать клеток. Девять черных. Восемь белых. Доктор принялся рисовать следующую.

– Лия, вы приехали сюда пять дней назад. Вы чуть не умерли. Я хочу вам помочь.

Восемнадцать. Девятнадцать. Двадцать. Двадцать одна. Двадцать две клетки. Одиннадцать черных. Одиннадцать белых. Врач закрыл блокнот.

– Послушайте меня внимательно. Учитывая ваши физические повреждения, я через пару дней могу вас выписать. Могу попросить ненадолго поместить вас в психиатрическую больницу. Более того, полагаю, это будет наиболее целесообразно. Если только вы – или кто-то из ваших родственников – не решите отправиться в частное учреждение…

– Я хочу поехать к Саре, – перебила его Лия.

– Я не могу этого допустить, Лия, поскольку это будет означать то, что вы уже знаете. Еще больше допросов. Еще больше нервного напряжения. Больше беспокойства. Не сомневаюсь, через несколько недель вас снова привезут в эту больницу. Единственное, не уверен, будете вы живы или мертвы.

Несколько мгновений Лия молчала.

– Я хочу домой, – повторила она наконец.

– Вы осознаете, что это значит?

Лия утвердительно кивнула. Коннора поражало, насколько она миниатюрна по сравнению со своей близняшкой. Несмотря на практически идентичные лица, Лия выглядела хрупкой, имела почти андрогинную внешность: очень короткие волосы, маленькая грудь и крайняя худоба. Она казалась ледяной фигуркой, которая вот-вот растает, капля за каплей. Сара Сомоса, напротив, была женщиной в самом соку. Скорее даже, сексуальной. Коннор видел близняшку Лии только в газетах и по телевизору, но, если не считать черт лица, они выглядели настолько по-разному, что можно забыть о том, что они близнецы.

– Лия, если вы сейчас вернетесь домой, вам не удастся избежать внимания полиции. Полагаю, вы не в том состоянии, чтобы подвергаться допросам.

– Мне все равно. Подпишите мою выписку.

– Мне нужно быть уверенным, что вы не попытаетесь совершить какую-нибудь глупость.

– Я в порядке.

– Вы пытались покончить с собой.

Лия покачала головой.

– Нет. На самом деле нет. Просто я была измотана.

– Когда люди устают, они принимают снотворное, а не режут себе вены.

– Мне нужно выбраться отсюда. – Лия слегка повысила голос.

– Я ваш врач и решу, что вам нужно и что будет лучше для вас. Выбраться отсюда и столкнуться с тем, что вас подозревают в убийстве, – не лучшая идея.

– Я могу уйти. Мне нужно уйти. Сара, должно быть, абсолютно разбита. Мне нужно увидеть сестру.

– Что вам нужно, так это отдохнуть.

– Именно это я и пыталась сделать.

– Ответьте мне на простой вопрос: когда вы плакали в последний раз?

Вопрос застал ее врасплох. А врач снова открыл блокнот и снял колпачок с ручки. Лия уставилась на стержень, застывший в ожидании ответа. Она еще не плакала. Но не могла этого сказать. Может, в тот день. Возможно, и нет. Она не помнила себя в слезах. Помнила, как позади нее появился Тео. Помнила, как стояла, прислонившись к двери, и кричала. Не могла перестать кричать. Обняла его. Спрятала лицо на его груди, чтобы не видеть тело. Он резко отстранил ее, чтобы войти в комнату. Она видела, как он пересекает комнату, идет по озеру крови, пока не падает рядом с Ксианой и не переворачивает ее тело.

Она помнила, как Тео обнимал свою дочь, которая сейчас представляла собой всего лишь красный кровоточащий комочек. Помнила, как время застыло, превратившись в какую-то грязную и мучительную жалость. Лия слышала его рыдания. Он действительно плакал. И Сару. Она помнила Сару рядом с собой. Сестра появилась почти одновременно с Тео. Неподвижная. Молчаливая. Как застывшая картинка. Она не издавала ни звука. Словно парализованная. Сначала она просто молчала, а потом – тихонько шептала имя девушки. Ксиана. Ксиана. Ксиана. Все громче. Громче и громче. Пока пространство не наполнилось рыданиями Тео, голосом Сары, зовущим дочь, и ее собственными криками, все более пронзительными и истеричными. Громовая симфония, которая не прекращалась. Даже сейчас не прекратилась. Лия словно наяву слышала эти звуки. Следом поднялись Инес и Фер. Они все сгрудились у двери в комнату Ксианы, где линия крови проводила воображаемую границу. А потом еще больше криков. Лия помнила… помнила все, кроме того, что она плакала. Но этого она и не собиралась вспоминать. Не желала вспоминать. И отвечать. Она не могла сказать, что не плакала. Нет, не могла этого сказать. Признаться. Не хотела видеть эти слова записанными в блокноте на оранжевой спирали.

– Лия?

– Вчера. Кажется, вчера.

Коннор захлопнул блокнот.

– Не плакать – не преступление, Лия.

Вскрытие

Место: Сантьяго-де-Компостела.

Дата и время проведения: суббота, 24 июня 2017 г., 13 ч. 00 мин.

Судебный медик: Сальвадор Терсеньо Рапосо.

Удостоверяет, что в соответствии с судебным запросом проведено вскрытие:

• Имя и фамилия: Ксиана Ален Сомоса.

• Род занятий: учащаяся.

• Возраст: 15 лет.

• Пол: женский.

• Лицо, опознавшее труп: Тео Ален Лоренцо.

• Справочная информация: смерть в доме семьи, расположенном в жилом комплексе Лас-Амаполас, № 3, в ночь на 23 июня 2017 г. Тело оставалось на месте происшествия до выноса в 00:15 24 июня.

• Данные, полученные при выносе тела: труп обнаружен в большой луже крови, покрывавшей весь пол помещения. Обнаруженная кровь имеет искусственное происхождение, смешана с кровью жертвы. Локализовано 8 флаконов из-под крови (бутафорская кровь для кинематографа Grimas Filmblood, 1000 мл. Тип Б: темная). Найдено возможное орудие убийства: нож марки Yamawaki, модель «Yasushi Steel White № 2». Размеры: 1,8 х 2,7 х 41 см. Материал: белая сталь. Рукоять: рог буйвола.

НАРУЖНЫЙ ОСМОТР

Труп в положении лежа на спине, на столе для вскрытия Института судебной медицины.

• Одежда: белое льняное платье (снято для медицинского осмотра).

• Физическое телосложение: астеническое.

• Рост: 1,71 м.

• Вес: 57 кг.

• Цвет кожи: светлый.

• Волосы: длинные, светлые.

• Глаза: темно-синие.

• Зубы: идеальное состояние. Идеальный прикус.

• Особые приметы: отсутствие татуировок.

• Другие особенности: нитевидная бородавка под правой подмышкой.

ОСМОТР ТРУПА

• Температура тела: не зарегистрирована.

• Глазные явления: роговица с расширенными зрачками.

• Генерализованная трупная ригидность средней интенсивности.

• Признаки разложения отсутствуют.

• Трупные пятна: дорсальные, фиолетовые.

• Трупная фауна: не подтверждено.

• Примерное время смерти: 15–17 часов.

• Череп: особенностей не выявлено.

• Грудная клетка: особенностей не выявлено.

• Брюшная полость: особенностей не выявлено.

• Отбор проб проведен:

• Периферические ткани резаной раны.

• Кровь.

• Содержимое желудка.

ТРАВМАТОЛОГИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

Одиночное повреждение передней и левой боковой поверхности шеи длиной 14 см и глубиной 3 см, прямолинейная траектория, параллельная плоскости опоры. Входное отверстие с левой стороны, выходное отверстие с правой стороны.

ВНУТРЕННЕЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

Травма поверхностно разрывает левую грудино-ключично-сосцевидную мышцу и увеличивается в глубину вблизи средней линии, пока не достигает максимальной глубины 3 см. Рассечен участок правой сонной артерии на расстоянии 1,5 см от ее разветвления, участок правой яремной вены и полностью рассечена трахея на уровне 1,5 см от ее разветвления на уровне перстнещитовидной связки. Наблюдается разрез нижнего правого рога щитовидной железы.

ВЫВОДЫ

• Причина смерти:

• Первоначальная причина: ножевое ранение с разрывом сонных/яремных сосудов.

• Непосредственная причина: гиповолемический шок[4].

• Медико-правовая этиология смерти: смерть от убийства.

Длина раны, ее глубина и отсутствие перфорационных повреждений исключают версию о самоубийстве.

Примечательно отсутствие защитных ран, типичных для нападений с убийствами. Нападавший, вероятно, правша, о чем свидетельствует направление входных и выходных раневых отверстий. Возможен удар сзади с захватом шеи. Рана совместима с возможным орудием убийства, найденным на месте преступления.

• Время смерти: после 20:00 дня совершения преступления.

Вскрытие носит предварительный характер до получения результатов назначенных анализов после отбора проб, описанных в настоящем вскрытии.

Сальвадор Терсеньо Рапосо

Отчет заканчивался серией фотографий, которые многие сочли бы отталкивающими. Ану же они не впечатлили. Она внимательно осмотрела перерезанное горло, на котором четко виднелись следы рассеченных трахеи и сосудов. Обратила внимание на чистоту пореза, соответствовавшего острию найденного в комнате девушки ножа. Убийца был опытен. Или амбидекстр. Никаких попыток защититься. Жертва не ожидала нападения. Вскрытие мало что прояснило. В полиции все это уже знали.

Согласно записям Санти, все шестеро находившихся в доме были правшами. И все они принадлежали к ближнему кругу Ксианы. Ее родители. Могут ли мать или отец взять нож и перерезать горло собственной дочери? Да. В том, что касалось убийств, ответ всегда «да». Она изучила снимок вскрытой трахеи Ксианы, напоминавший головы животных в мясных лавках на Пласа-де-Абастос. Ни один из подозреваемых врачом не был и, теоретически, не имел опыта обращения с ножом. Однако удар получился точным и уверенным.

Ана закрыла отчет о вскрытии и положила папку рядом со снимками, которые тщательно отсортировала. Ей хотелось показать Санти свое желание работать над этим делом. Уверить его, что может быть полезной.

Ана нуждалась в том, чтобы он принял ее во внимание. Чтобы перестал думать о ней как о тетке, вынужденной вызывать техников по ремонту кондиционеров.

Факты

Встретив босса у дверей полицейского участка, Санти постарался скрыть недовольство и кивнул в знак приветствия. Дело не в том, что они с начальством плохо ладили, просто практически никак не пересекались. Босс ограничивался делом. Звонил и спрашивал: «Как дела, Абад? У нас уже что-то есть, Абад?» И Абад прекрасно с этим справлялся. Эти двое знали, чего ожидать друг от друга.

– С добрым утром, Санти. Сегодня подъедут родители девочки, верно?

– Ну да.

– Посмотрим, добьешься ли ты от них чего-то полезного. Я уже дважды общался со СМИ. Надо бы продвинуться в расследовании.

– Ну, вы можете сказать правду: что бы мы ни нашли, судья постановил хранить тайну следствия.

Комиссар нахмурился.

– С тобой будет Лоис или Хави?

– Ана Баррозу.

– С чего бы?

– Женская точка зрения в небольшом количестве нам не повредит. Она довольно активная, к тому же живет в районе места преступления. Это может оказаться полезным.

Они подошли к двери кабинета Санти.

– Доложи мне, как только закончишь.

– Конечно, босс, – пообещал Санти и шагнул в свой кабинет.

Фотографии по-прежнему лежали на столе, но Санти заметил, что теперь они сложены в четыре небольшие стопки, рассортированные по тематике. В дверь постучали. Тихо буркнув: «Войдите», он одним движением разбросал фотографии. Вошла Ана.

– Привет, Санти. Ребята по ремонту кондиционеров уже побывали здесь. Им понадобилось заказать какую-то деталь. Полагаю, придется терпеть до завтра. – Она посмотрела на хаос на столе. – Что случилось? Могу поклясться, тебе нравится, чтобы все было аккуратно разложено.

– Просто хотел тебя немного позлить. Что ты узнала из этих снимков?

– Ничего такого, чего ты сам еще не понял.

Санти мысленно отметил, что она собрала волосы в пучок. Вообще, он не назвал бы Ану красавицей: угловатые черты лица, небольшие и близко посаженные глаза. Разве что она обладала спортивной фигурой, из тех, что являются результатом многих часов в тренажерном зале. Впрочем, среди молодых полицейских это было обычным явлением. Большую часть дня Ана хмурилась, что придавало ей настороженный вид и делало еще менее привлекательной. Казалось, она всегда в напряжении. Хотя Ана считала, что это нормально, если учесть, что работать ей приходилось в мужском коллективе.

– Жаль, – откликнулся Санти. – Родители девочки уже подъехали?

– Только что.

– Проводи их во вторую комнату.

– Могу я задать тебе один вопрос?

– Ты уже задаешь.

– Черт, Санти, не сбивай меня с мысли. Речь идет об этой фотографии. – Ана взяла снимок с места преступления. На нем Ксиана Ален лежала лицом вниз, очень прямо, параллельно изножью кровати.

– И что с ним не так?

– Ты говорил, что в комнату вошел отец, а здесь все так, так…

– Настолько удачное расположение, что выглядит искусственным. Я понял. Добравшись до дома, наши ребята увидели сцену, о которой я тебе рассказывал. Тео Ален находился в комнате и обнимал дочь. Все остальные столпились у двери, уставясь внутрь так, словно рассматривают картину в музее. Позаботившись об отце, наши коллеги попросили его оставить тело в том виде, в котором он его нашел. Присмотрись: на платье Ксианы сзади два пятна крови. Думаю, до того, как отец вошел в комнату, тело девушки было идеальным белым островом в этом море крови.

– Зачем столько крови?

– Не могу сказать…

– Я хочу сказать, что вся эта кровь свидетельствует о серьезном умысле. Возможно, убийца оставлял сообщение…

– И я хочу сказать то, что имею в виду, – перебил ее Санти. – Мы находимся на той стадии расследования, на которой не стоит строить догадки. Не желаю спекулировать фактами, пока они окончательно не прояснятся.

Санти собирался еще раз поговорить с каждым из людей, находившихся в доме, наедине. Первые дни расследования были напряженными, со всей этой кровью, проблемой безопасности в жилом комплексе, анализом социальных связей Ксианы Ален. А когда выяснилось, что только один из шестерых присутствовавших мог совершить преступление, Лия Сомоса попыталась покончить с собой, совершив непредсказуемый поступок, который, по сути, стал признанием.

– Согласись, что фотография получается как будто нарочитой. Несмотря на кровь, это не похоже на место преступления, – настаивала Ана.

– Похоже, что убийца подготовил театральную декорацию, картину из тех, что выставляются в музеях. Настоящее произведение искусства.

Ана сделала удивленный жест.

– Очевидно, ты не сомневаешься, что это дело рук семейного художника, – заметила она.

– Либо так, либо убийца приложил немало усилий, чтобы заставить нас в это поверить.

Танцующие скульптуры

Однажды, когда мне было десять, я без спроса вошла в мамину студию. Это произошло в воскресенье после обеда. Папа читал на диване в гостиной. Тетя Амалия с мамой пили кофе на кухне. Сара в библиотеке репетировала танец к выпускному концерту.

До сих пор не могу слушать музыку «Щелкунчика», не вспоминая тот майский вечер. Тогда я впервые не участвовала в том же праздничном мероприятии, что и Сара. В том году мама наконец-то перестала заставлять меня посещать уроки балета. А еще я впервые добилась того, чтобы меня отвели на рисование.

Вряд ли моя мать когда-нибудь считала, что мое искусство дотягивает до уровня ее творений.

Я и сейчас в это не верю.

Сегодня, когда все ее работы каталогизированы и выставляются во многих национальных и международных музеях, я знаю, что была неправа. Тогда я этого не знала. В то время мамино искусство представлялось неразрешимой тайной, скрывавшейся за дверью студии, где она работала.

Итак, в тот вечер, в воскресенье в конце мая, я решила взять со шкафа у входа ключи от сарая, служившего студией, и зайти внутрь, чтобы узнать, что моя мать прячет за этой дверью.

Мама к тому времени покончила с тем, что исследователи позже назовут ее красным периодом. Тем не менее время от времени этот цвет все еще проскальзывал в ее работах. И там, на кипе алых шелков, стояли пять гипсовых скульптур. Белых. Лысых. Безликих. Без конечностей. Бюсты венчались сферами, подобно детским игрушкам-неваляшкам, которые всегда стоят вертикально и покачиваются при касании к ним человеческой руки. Я не удержалась и одну за другой приводила их все в движение. Помню, как фигуры раскачивались в том направлении, которое выбрала я. Колебательные движения ускорялись или замедлялись по мере того, как я прикладывала больше или меньше силы.

И тут одна из скульптур столкнулась с другой, нанося сокрушительный удар. Помню, я стояла и смотрела на осыпающийся гипс, а трещины неудержимо извивались по белому хрупкому телу.

Я убежала оттуда. Закрыла дверь и бегом пересекла сад. Сунула ключи в шкафчик в прихожей и поспешила запереться в нашей комнате. Прошло два дня, прежде чем мама обнаружила беспорядок. Она вцепилась в нас с Сарой и, очень рассерженная, пригрозила оставить без поездки в конце года, если не признаемся, кто из нас двоих заходил к ней в студию.

Мы обе упорно отрицали свое участие. Нас наказали: на весь день заперли в комнате, не позволяя выйти. Во время ужина Сара изо всех сил старалась убедить маму, что ни одна из нас не заходила в ее студию и что это, наверное, порыв ветра столкнул статуи. Или вовсе виновата наша кошка Мяу, ведь в студии имелось небольшое оконце, которое частенько оставалось открытым.

Мама отменила наказание, и в том году мы отправились в поход в дюны Коррубедо.

В ту ночь, после того как моя близняшка убедила маму в нашей невиновности, Сара, лежа в своей кровати, очень тихо сказала мне: «Я знаю, что это была ты, Лия».

И тридцать лет спустя, в ночь, когда умерла Ксиана, после приезда полицейских и криминалистов, после того, как унесли тело, после того, как мы уложили в постель тетю Амалию, после того, как попрощались с Фером и Инес, после того, как Тео, подобно роботу, направился в свою комнату, в первую из тысяч ночей без Ксианы… после всего этого перед дверью гостевой комнаты, которую я занимала, навещая Тео и Сару, моя сестра, моя половинка, посмотрела мне в глаза и произнесла по слогам те же самые семь слов. «Я знаю, что это была ты, Лия».

Слова, которых нет в словаре

Сара Сомоса была одной из самых элегантных женщин, которых Ана когда-либо встречала. Привыкшая видеть ее издалека, в каком-нибудь кафе Кашейраса или газетном киоске, покупающей газету, Ана никогда не замечала строгости ее стиля. Совершенства, с которым одежда подчеркивала ее тело. Мускулистое, подтянутое тело, ничем не напоминавшее анемичную, детскую фигурку Лии Сомосы.

На Саре была узкая черная юбка ниже колен и белая блузка, облегающая ее пышную, хотя и не чрезмерно большую грудь. Слишком идеальную, чтобы благодарить генетику. Ана обратила внимание, что Санти тоже изучает ее внешность. Та этого не замечала. Женщины, подобные Саре Сомосе, привыкли к подобным взглядам.