Искатели Тьмы

Ритуал? Очищение? Мысли путались. Его тело действительно ныло от нечеловеческой усталости, разум был изъеден паранойей и болью воспоминаний. Но довериться? Ей? Существу, которое чувствует боль других на расстоянии? Которая называет себя "другом" после того, как он едва не задушил ее?

Он посмотрел на свои дрожащие руки. Руки, только что сжимавшие хрупкую шею. Руки, обагренные кровью демонов и, возможно, невинных. Руки, тянущиеся к силе Адрии. Может, она права? Может, он и правда сломан? И это "очищение" – единственный шанс дойти до Хавезара и Портала, не превратившись в монстра раньше времени?

Но гримуар под изголовьем… Он шевелился. Тихо, зловеще. Как будто холодная слизь перетекала внутри мешка. Книга Адрии не одобряла. Не доверяла. Чуяла угрозу – или конкурента?

– Кто ты? – спросил Тюр хрипло, отступая к двери, готовый схватить мешок и бежать в ночь. – Что ты такое? Друид? – Он выкрикнул древнее слово, обозначавшее исчезнувших лесных целителей, хранителей природных сил, которых считали вымершими или мифом. Или что-то похуже?

Девушка медленно выпрямилась, потирая шею. В ее глазах вспыхнул не огонь гнева, а… печальная решимость.

– Я та, кто чувствует боль этого мира, – прошептала она. – И пытается ее исцелить. Даже такую… как твоя. Останься. Хотя бы на ночь. Дай ритуалу закончиться. Или… уходи. Но знай – ты не дойдешь до Хавезара. Твоя тьма сожрет тебя раньше.

Выбор. Снова выбор. Довериться странной целительнице, чьи методы похожи на пытку? Или бежать в ночь, обрекая себя на верную гибель от истощения или безумия по дороге к ненадежной "крысе" Линдону? Гримуар холодно пульсировал, словно подталкивая к бегству. Но в глубине израненной души Тюра, сквозь ярость и страх, шевельнулось забытое чувство… жажда покоя. Пусть даже обманчивого.

Тюр замер на мгновение, его взгляд, полный подозрений и усталости, скользнул от багровых отпечатков на ее шее к ее слишком спокойным глазам. Гримуар под изголовьем излучал ледяное неодобрение, словно шепча предостережения прямо в его кости. Но в груди, под слоем грязи, боли и ярости, слабо кольнуло то самое забытое чувство – жажда покоя. И физического, и, возможно, душевного. Пусть даже на пару дней.

– Ладно, – выдохнул он, голос все еще хриплый, но уже без прежней ярости. – Останусь. На пару дней. Он сделал шаг вперед, не отступая к двери, но и не приближаясь. Его осанка, несмотря на изможденность, вновь обрела что-то от воина Бастиона – прямая спина, твердый взгляд. – Но смотри, друид… – он намеренно сделал ударение на слове, проверяя ее реакцию, – со мной шутки плохи. Один неверный шаг, одно подозрительное шептание – и никакая твоя магия не спасет тебя от моих рук. Понятно?

Аллода не смутилась. Напротив, ее губы тронула легкая, теплая улыбка, словно он сказал что-то забавное, а не угрожал смертью.

– Аллода, – мягко поправила она. – Зови меня Аллода. Она подошла ближе, не боясь, и снова подняла руки, но не к его вискам, а как бы демонстрируя их пустоту, отсутствие угрозы. – И слово даю: ты уйдешь отсюда не просто отдохнувшим. Ты уйдешь полон сил. И мощи. Готовым к любым приключениям, что ждут тебя в Хавезаре и за его пределами. Ее темные глаза блеснули лукаво. – И, скорее всего… ты даже захочешь вернуться ко мне. Когда снова почувствуешь, как тьма грызет тебя изнутри.

Она подмигнула. Легко, почти по-девичьи. И Тюр… почувствовал стеснение. Неловкое, незнакомое тепло, разлившееся по щекам под слоем грязи и щетины. Это было абсурдно! После всего, что он видел и делал? После Адрии, после Бастиона, после бесчисленных предательств? Его, ветерана Адских Войн, смутило подмигивание странной лесной женщины? Гримуар под изголовьем будто фыркнул ледяным презрением.

– Не рассчитывай, – буркнул он, отводя взгляд к тлеющим углям в очаге. – Мне нужны силы для дела. Не для… визитов.

Аллода лишь тихо рассмеялась – звук, похожий на журчание ручья. – Как скажешь, господин. А теперь… ложись. Настоящий сон – первое лекарство. Ритуал продолжится, когда твое тело и дух хоть немного отпустят свою хватку. Она коснулась его плеча – легкое, едва ощутимое прикосновение, но от него по телу Тюра пробежала волна освобождающей слабости. Не паралича, а глубокого, долгожданного расслабления. Веки налились свинцом.

– Только попробуй что-то… – начал он, но угроза потерялась в зевоте. Он рухнул обратно на солому. На этот раз сон накрыл его не черной бездной, а теплой, тяжелой волной. Последнее, что он смутно осознал перед погружением – это легкое пение Аллоды, не слова, а мелодию, сплетенную из шелеста листьев и шума далекого водопада. И странное чувство… будто корни дерева мягко обвили его тело, удерживая, защищая, вытягивая боль и усталость сквозь кожу.

Прошли часы? Сутки? Тюр проснулся не от боли или кошмара. Он проснулся от… тишины. Тишины внутри. Головная боль, вечный спутник последних лет, отступила. Тело, хотя и все еще ноющее, больше не кричало от каждого движения. Он глубоко вдохнул – воздух казался чище, насыщеннее. Даже мрак в углу хижины не выглядел таким угрожающим.

Он поднял руку – она не дрожала. Пальцы сжались в кулак – сила, пусть и не полная, вернулась в мышцы.

Аллода сидела у очага, помешивая что-то в котле. Аромат диких трав и кореньев наполнял хижину. Она обернулась, и ее улыбка была такой же теплой, как пламя.

– Видишь? – сказала она просто. – Первый шаг. Твоя ярость… она все еще здесь. – Она указала на его грудь. – Но она больше не душит тебя. Теперь она – твоя сила, а не тюремщик.

Тюр молчал. Он чувствовал… облегчение. И это пугало его почти так же, как ее ритуал. Потому что часть его – та, что сжилась с болью и яростью – уже скучала по ним. Как по-старому, грязному плащу. И потому что где-то в глубине души, под слоем недоверия, шевельнулся крошечный, опасный росток… благодарности. И мысль: "А что, если она права? Что если… вернуться?"

Он резко встал, отряхивая солому. – Сколько прошло? Мне нужно в путь. Его голос снова стал резким, защитной броней.

Аллода вздохнула, но не стала спорить. – Одни сутки. Сегодня еще день очищения тела. Завтра – укрепления духа. А потом… ты свободен идти к своей силе, господин Тюр. Она подала ему деревянную миску с густой, дымящейся похлебкой. – Ешь. Это часть ритуала. И не бойся – я не отравлю того, кого только что подлатала.

Он взял миску. Тепло обожгло ладони. И впервые за долгие годы он заподозрил нечто худшее – надежду. Надежду на исцеление. Надежду на то, что кроме тьмы и боли, в этом мире еще что-то есть. И это "что-то" сидело напротив, смотрело на него мудрыми, темными глазами и улыбалось. А гримуар в мешке … молчал. Но это молчание было зловещим. Как затишье перед бурей.

Тень недоверия все еще витала в углах хижины, но тело Тюра, вкусившее первый глоток истинного отдыха, жаждало большего. Аллода действовала методично, как опытный лекарь, знающий, что закаленную душу воина нужно смягчать постепенно.

– Пей, – она протянула ему глиняную кружку с дымящимся отваром. Цвет – как лесное болото, запах – терпкий, с горьковатой нотой полыни и сладким оттенком корня мандрагоры. – Очистит кровь от дорожной скверны и ядов усталости. Тюр поморщился, но выпил до дна. Жидкость обожгла горло, затем разлилась теплом по жилам, смывая остатки дрожи в конечностях.

Затем она подвела его к большому деревянному корыту, скрытому за ширмой из грубой ткани. В нем булькала горячая вода, испуская облака пара, пропитанные ароматом диких трав – чабреца, шалфея, чего-то цветочного и неуловимо древнего. Поверхность воды поблескивала масляными радужными разводами.

– Ванна, – объявила Аллода просто. – Скинь плащ и доспехи. Кожа должна дышать, а мышцы – распариться.

Тюр замер. Взгляд его скользнул по ее хрупкой фигуре, затем по узкому пространству за ширмой. Раздеваться? Здесь? Перед ней? Старые шрамы на груди и спине, следы когтей демонов и копыт адских тварей, вдруг заныли пристыженно. Он был воином, привыкшим к спартанским условиям, но не к… такому вниманию.

– Я… сам справлюсь, – пробормотал он, отводя взгляд. Щеки под щетиной снова предательски запылали.

Аллода засмеялась, легкий и чистый звук, заставивший пар над водой задрожать.

– Ой, да ну, давай же, храбрый воин! – поддразнила она, руки уперлись в бока. Ее глаза искрились веселым вызовом. – Покажи даме уж свое тело, не стесняйся! Видала я и не такие битвы на телах. Каждый шрам – история. Каждая мышца – подвиг. Или боишься, что сглажу? Она подмигнула, и это подмигивание, казалось, развеяло часть напряжения.

Стеснение боролось с усталостью, гордость – с потребностью в исцелении. Взгляд упал на жесткие от грязи и пота бинты на руке, на застарелую боль в плече, которая не отпускала даже после сна. Он вздохнул, глухо, как медведь, загнанный в угол.

– Шутки твои дешевы, друид, – проворчал он, но пальцы уже расстегивали пряжки потертого плаща. Потом – ремни грубой кольчуги, стягивающей грудь. Каждый слой одежды, пропитанный пылью дорог и страхом, падал на пол с ощутимым тяжелым стуком. Вот и холщовая рубаха, вот и штаны. Он стоял перед ней, могучий, израненный, уязвимый – как дуб, обнаживший корни после бури. Тело было картой сражений: багровые шрамы от мечей, белые звездочки от стрел, впадины от клыков, старые ожоги. Мускулатура, хоть и истощенная, все еще говорила о силе.

Он заметил, как Аллода слегка покраснела. Легкий румянец окрасил ее скулы, не от смущения ли? Ее взгляд, обычно такой спокойный и всевидящий, на миг скользнул вниз, к линии его бедер, затем быстро вернулся к лицу. В ее глазах не было пошлости, лишь… интерес? Или оценка масштаба работы? Скорбь от вида старых ран?

– Видишь? Ничего страшного, – проговорила она, голос чуть ниже обычного. – Теперь – в воду. Глубже. Она отвернулась, давая ему последние секунды уединения, чтобы ступить в горячее, ароматное пекло ванны.

Тепло. Сначала обжигающее, потом проникающее в самую глубь окостеневших мышц, в суставы, скованные годами напряжения. Он застонал – не от боли, а от освобождения. Грязь, копоть, пот – все это отходило пластами, растворяясь в маслянистой воде. Он погрузился по шею, закрыл глаза. Голова откинулась на край корыта. Впервые за годы он чувствовал не просто отсутствие боли, а роскошь чистоты и тепла. Гримуар, оставленный у очага, будто завыл от отдаленности и бессилия – тихий вибрирующий стон в его сознании. Хорошо, – подумал он с глупым, расслабленным удовлетворением.

Он не заметил, как уснул в воде. Разбудило его прикосновение.

– На кушетку, – мягко сказала Аллода. Она помогла ему выйти, обернула грубым, но мягким полотенцем, впитывающим воду и стыд. Он, как сомнамбула, проследовал за ней к низкому топчану, покрытому овчинами.

– Ложись на живот. Расслабься. Дай телу принять помощь, – ее голос звучал как гипнотический напев.

Он повиновался. Кожа, очищенная и распаренная, была невероятно чувствительной. И вот… ее пальцы коснулись его спины. Сначала легко, как крылья бабочки, скользя по напряженным трапециевидным мышцам. Потом сильнее, увереннее, находя узлы застарелых спазмов, глубоко въевшуюся усталость.

– А-а-ах… – стон вырвался сам собой, когда ее большие пальцы вонзились в жесткий комок напряжения под лопаткой – след давнего удара моргенштерном. Боль смешалась с невероятным облегчением. Ее руки были удивительно сильными для таких тонких. Знающие. Они не просто мяли мышцы – они читали его тело, как летопись. Каждый шрам, каждый заживший перелом, каждый участок, хранивший память о падении или ударе – все это находили ее пальцы. И с каждым прикосновением, с каждым разминанием закаменевшей ткани, в тело вливался поток живого тепла, иной, чем от ванны. Это была сила земли, текущая сквозь ее ладони, растворяющая боль, наполняющая истощенные ткани живительной энергией.

Он чувствовал, как тьма внутри него – гнев, подозрительность, боль прошлого – на мгновение отступает под этим напором чистого, природного тепла. Его дыхание становилось глубже, спокойнее. Мысли, обычно роящиеся как осы, затихали. Оставалось только ощущение – ее рук, тепла, уходящей боли, странной, тревожной близости с этой загадочной женщиной, которая, казалось, знала его тело лучше, чем он сам.

Но где-то на краю сознания, как далекий раскат грома, гримуар Адрии напоминал о себе. Легким холодком по позвоночнику. Шепотом зависти и предостережения. Сила Аллоды была целительной, но чуждой темной мощи книги. И пока ее пальцы творили чудеса на его спине, Тюр не мог отогнать вопрос: Что будет, когда эти две силы – светлая(?) магия друида и темное наследие Адрии – столкнутся в нем по-настоящему? И главное – захочет ли он тогда уйти к Порталу Дерзаний, или это исцеление станет новой, более опасной ловушкой?

Тюр отставил деревянную миску, опустошенную дочиста. Тепло травяной похлебки разливалось по телу, смешиваясь с остаточным благодатным теплом массажа и ванны. Физически он чувствовал себя… новым. Мышцы больше не горели, суставы не скрипели, даже шрамы казались менее стянутыми. Но в душе, под слоем этого непривычного покоя, копошились тревожные вопросы. И главный из них – Гримуар. Он лежал в углу, в просмоленном мешке, как спящая гадюка. Молчаливый. Опасный.

Тюр посмотрел на Аллоду. Она сидела напротив, спокойная, как лесное озеро в безветрие, попивая свой отвар. Ее темные глаза отражали пламя очага. Он видел в них мудрость, силу, но и ту самую загадку, которая не давала ему расслабиться полностью.

– Аллода, – начал он, голос звучал непривычно ровно, без привычной хрипоты ярости, но все еще с настороженностью. – Ты чувствуешь боль. Чувствуешь… многое. Ты чувствовала эту книгу с момента, как я вошел. – Он кивнул в сторону мешка. – Что ты знаешь о ней? О Гримуаре Адрии? О той, кто его создала?

Аллода поставила кружку. Ее лицо не изменилось, но в глазах промелькнула тень… не страха, а глубокой печали и знания, от которого мурашки побежали по спине Тюра. Она не стала отрицать.

– Знаю, – сказала она тихо, и ее голос вдруг показался старше ее лет. – Знаю эхо ее деяний. Знаю боль, которую она сеяла. Знаю тьму, которую лелеяла. Адрия… и Магда.

Тюр наклонился вперед, инстинктивно. Магда. Имя прозвучало как удар колокола в тишине хижины.

– Магда? – переспросил он, припоминая смутные слухи, обрывки историй о темных ведьмах, что ходили по Санктуарию задолго до падения Тристрама.

Аллода кивнула, ее взгляд ушел куда-то вдаль, сквозь стены хижины, в мрак прошлого.

– Далеко на западе, в глухих дебрях Западных пределов, где корни деревьев сплетаются с костями древних, существовали… существуют… скрытые круги. Маленькие. Тщательно спрятанные. Там хранили знания, которые миру лучше не знать. Туда пришла Адрия. Голодная. Талантливая. Безжалостная. Голос Аллоды стал жестче. – Она не просто присоединилась. Она взрастила свое влияние. Как плесень на гниющем стволе. Стала важной фигурой в их темном хороводе. И там… там она встретила Магду.

Она сделала паузу, словно пробуя это имя на вкус, ощущая его горечь.

– Они сблизились. Странным… зловещим образом. Как две половинки одного проклятия. Разделяли черты – жажду власти, презрение к слабости, бездонную любознательность, обращенную в самые мрачные бездны. Аллода посмотрела прямо на Тюра. – Их интересовало не просто зло, Тюр. Их интересовал Баал. Повелитель Разрушения. Его суть. Его сила. Его… наследие в этом мире. Они искали пути прикоснуться к нему, понять его, а может… и использовать.

Она замолчала. Тишина в хижине стала густой, тяжелой. Только треск дров нарушал ее. Тюр чувствовал, как холодок от мешка с гримуаром усиливается, словно книга реагировала на произнесенные имена.

– И этот гримуар… – Тюр указал на мешок. – Он плод их… союза? Знаний, добытых в поисках Баала?

Аллода медленно покачала головой.

– Не знаю всего, что в нем. Но… да. В нем – эхо их изысканий. Темные зерна знаний, которые Адрия взращивала потом сама. Знаний, которые привели ее к… другим владыкам. Она не стала произносить имя Диабло, но Тюр понял. Он пропитан их амбициями. Их страхом. Их… извращенной любовью к разрушению. Чувствуешь холод от него? Это не просто холод. Это пустота. Пустота, которую они пытались заполнить силой Повелителя Разрушения. И не смогли.

Она встала и подошла к мешку. Не прикасаясь, лишь протянула руку ладонью вниз. Лицо ее исказила гримаса физической боли и глубокого отвращения.

– Он… кричит беззвучно, – прошептала она, сжимая кулак и отдергивая руку. – Кричит о боли, которую они причинили, о мирах, которые хотели разорвать. И о том, что они так и не нашли… чего искали.

Тюр встал. Его обновленное тело напряглось, готовое к действию.

– А Портал Дерзаний? – спросил он прямо, глядя ей в глаза. – Он упомянут там? Или это… еще одна ложная цель? Еще один мираж? Выдумка для дураков?

Аллода отвела взгляд. Впервые за весь разговор он увидел в ее глазах… уклончивость. Или знание, которым она не хотела делиться?

– Портал Дерзаний… – она произнесла это как заклинание, полное древней силы. – Врата за Пределом. Цена Небывалая. Искра Вечности… Да, эхо этих слов есть в ее деяниях. Но… Она снова посмотрела на него, и в ее взгляде была странная смесь предостережения и… жалости?

– Но это путь не для исцеленной души, Тюр. Это путь в бездну, куда больше той, что ты уже нес в себе. Адрия и Магда искали его. Что с ними стало? Одна предала дочь и пала от стали. Другая… сгинула во тьме, которую сама же породила.

Она подошла к нему ближе. Ее запах – травы, дым, что-то дикое и чистое – смешался с ощущением опасности.

– Ты сильнее сейчас. Гораздо сильнее. Но твоя сила теперь – это не только ярость. Это… потенциал. Потенциал иного пути. Зачем тебе врата, ведущие к тому, что сломало даже таких, как Адрия? Ее голос звучал почти умоляюще. – Останься. Дай мне закончить. Не для того, чтобы удержать тебя здесь навсегда… а чтобы ты нашел свою силу. Не украденную у Повелителей Ужаса или Разрушения. А свою.

Тюр посмотрел на мешок с гримуаром. Потом – на Аллоду. На ее лицо полное искренней тревоги за него. На ее руки, что только что изгоняли боль из его тела. Он чувствовал притяжение ее слов. Притяжение покоя, надежды, иного выбора. Но в глубине, как ржавый гвоздь в свежей древесине, сидела одержимость. Образ Портала Дерзаний – врат к абсолютной силе, способной перевернуть реальность, сокрушить любое зло, отомстить за всех павших… Эта картина все еще горела в нем ярче тепла очага и тепла ее рук.

– Моя сила… – сказал он тихо, но твердо, поднимая мешок с гримуаром. Холод немедленно пронзил его ладонь. – Моя цель. Мой выбор. Завтра – укрепление духа, Аллода. А послезавтра – я ухожу. В Хавезар. К Линдону. К разгадке. Он не добавил "к Порталу Дерзаний", но это висело в воздухе между ними. Даже если это путь в бездну.

Он увидел, как в ее глазах погасла искорка надежды, сменившись той самой бездонной скорбью, которая была там, когда она говорила об Адрии и Магде. Но она лишь кивнула.

– Как пожелаешь, господин , – прошептала она, отворачиваясь к очагу. – Завтра – укрепление духа. Готовься. Оно… будет болезненным. Для нас обоих.

Тюр сжал мешок с гримуаром. Холод пустоты Баала смешивался с теплом хижины и трав. Завтра – последний шаг в его исцелении. И первый – в его возможной гибели. Адрия, Магда, Баал… Их тени сгущались в углу, смеясь над его надеждой на иной путь. Портал Дерзаний звал громче, чем голос разума или тихий зов покоя. Он должен был узнать правду. Даже если эта правда его убьет.

Лунный свет, холодный и предательский, лился сквозь щели ставней, серебря полосу на полу рядом с соломенной постелью Аллоды. Она спала. Дыхание ровное, глубокое, как шум далекого леса. Лицо в полумраке казалось безмятежным, почти неземным. Тюр стоял над ней, затаив дыхание.

Волна теплоты, странной и чуждой, накатила на него. Симпатия? Нечто большее? Он вспомнил ее улыбку, ее смех, как звон ручья. Вспомнил ее тело – гибкое и сильное под простой одеждой, ее красоту, столь яркую и неуместную в этом жестоком мире. Она манила. Манила не только плотью, но и обещанием покоя, исцеления, иного пути, о котором она говорила. Он мог остаться. Хотя бы еще на день. Навсегда?

Нет.

Образ Портала Дерзаний вспыхнул в сознании ярче лунного света. Врата к силе, способной сокрушить саму тьму, отомстить за всех павших, за Лию, за себя самого. Силе, ради которой он прошел через ад поисков, унижение доверия к "крысе" Линдону и… это исцеление. Аллода была светом, но Портал был… бурей. Бурей, которая могла все изменить. И он был ее сосудом.

– Прости, друид, – прошептал он так тихо, что слова растворились в тиканье ночи. – Моя дорога – в другую бездну.

Он двинулся как тень. Мешок с гримуаром, все такой же тяжелый и холодный, лег на плечо – знакомое, пугающее бремя. Он не взял ничего из ее скромного угощения. Только свою волю. И сомнение, грызущее сердце острой болью, ярче любой раны.

Переступив порог хижины в последний раз, он оглянулся. Аллода не шевельнулась. Но ему почудилось… знание в ее спокойном сне? Разрешение? Или вечную печаль? Он резко отвернулся и шагнул в ночь.

Хавезар. До него еще путь, но Тюр шел быстро, почти бежал, гонимый чувством вины и неумолимой целью. Рассвет застал его на холмах, откуда открывался вид на грязное пятно на горизонте – Заводь.

Это был не просто портовый городок. Это был гнойник на теле Санктуария. Скопление покосившихся лачуг, гниющих причалов, вонючих таверн и кривых улочек, где закон определялся весом кошелька или остротой клинка. Воздух, даже на расстоянии, нес запах гнилой рыбы, дегтя, дешевого рома и человеческих отходов. Контраст с чистотой и запахом трав хижины Аллоды был ошеломляющим. Тюр почувствовал тошноту. Или это гримуар на плече ликовал, приближаясь к родственному хаосу?

Линдон. Везунчик. Мошенник. Выживальщик. Слухи, как падальщики, слетались к последним местам его появления. И чаще всего упоминалась "Старая Сеть" – таверна-бордель-притон на самом краю Заводи, где сходились нити контрабанды, поддельных реликвий и грязных сплетен. Место, идеальное для крысы, затаившейся в своем вонючем гнезде.

Тюр спустился к воротам Заводи. "Ворота" – это были две покосившиеся балки, между которыми сидел полупьяный стражник с лицом, изуродованным оспой, и требовал "плату за вход". Тюр швырнул ему последнюю медную монету – не из кошелька Аллоды, а свою, старую, заляпанную грязью и кровью. Стражник буркнул что-то невнятное и махнул рукой, уже тянусь к кожаному бурдюку.

Войдя в Заводь, Тюр почувствовал, как его охватывает волна отчаяния и грязи. Крики торговцев тухлой рыбой, визг женщин в ярких, потертых платьях, зазывающих с балконов, лязг кубков из таверн, стоны пьяниц в переулках. И глаза. Множество глаз – подозрительных, жадных, пустых – скользили по его еще крепкой фигуре, по мешку за спиной, высчитывая стоимость.

Он шел сквозь этот ад, игнорируя зазывы, отталкивая назойливых попрошаек, чувствуя, как тепло Аллоды на его коже медленно съедается липкой сыростью и смрадом Заводи. Гримуар на его плече, казалось, ожил. Холодная пустота Баала и Адрии вибрировала в такт хаосу, шепча о силе, которая царит здесь, о власти, взятой грязью и обманом. Это была его стихия? Стихия его цели?

– "Старая Сеть"… – пробормотал он себе под нос, пробираясь мимо груды гниющего мусора, где копошились крысы размером с кошку. – Где же ты, Линдон? И знаешь ли ты, крыса, что тебе придется читать не просто книгу… а крик пустоты ?

Он задрал воротник плаща, стараясь отгородиться от вони и чужих взглядов. Симпатия к Аллоде теплилась в груди, как последний уголек в пепле. Но перед ним маячили Врата за Пределом. И ради них он готов был погрузиться в самое пекло Заводи, в грязь, в обман, в объятия к книге, шепчущей голосами погибших ведьм. Искра Вечности горела впереди. И он шел к ней, оставляя свет позади, в глухой деревне, где спала женщина, назвавшая его другом.

Он увидел вывеску. Вот она “Старая сеть”. Внутри пахло безысходностью и чем-то прокисшим. Тюр осмотрев таверну, людей было не так много. Его взгляд упал на харчевника что копошился рядом с бочками то ли вина, то ли чего похуже. Он подошел к нему и спросил сразу в лоб про Линдона. Харчевник секунду колебался.

–Линдон? Нет, таких тут никогда не водилось. – его голос дрожал, словно он боялся.

Тюр не стал церемониться с харчевником. Времени не было на любезности и прочие мелочи. Он схватил его за руку сильно сжимая запястье так что харчевник заскулил.

Тюр не ослабил хватки. Пальцы, закаленные в боях с демонами, впились в жилистое запястье харчевника так, что тот побелел.

– Последний раз спрашиваю вежливо, – голос Тюра был тише скрипа крыс под половицами, но от него стыла кровь в жилах. – Линдон. Где он? Или твоя рука станет первой платой за гостеприимство "Старой Сети".

Владелец притона замер. Его свиные глазки метнулись к темным углам зала, ища помощи у полупьяных головорезов. Но те лишь глубже уткнулись в кружки и карты. Никто не хотел связываться с этим призраком в плаще, от которого веяло ледяным смерчем Бастиона и чем-то… древним и злым, что пульсировало в мешке за его спиной.