Искатели Тьмы

Там, где луч касался камня, происходило НЕЧТО. Камень не плавился, не испарялся. Он… рассыпался. Не в пыль, а в абсолютное ничто. Как песок, уносимый ветром из вечности. И этот распад мгновенно распространялся.

Потолок рухнул. Не обвалился глыбами – исчез, испарившись в сияющей синеве луча. Стены заколебались, а затем посыпались, обращаясь в прах и пепел времени. Пол под ногами провалился в бездонную пустоту. Гоблины, застывшие в гримасах ужаса, исчезали без следа, сметенные синим вихрем распада. Само подземелье, вся гробница, вековые камни – все переставало существовать. Это был не обвал. Это был конец. Стирание места из ткани реальности силой неконтролируемого Времени и неистовой Ярости Падшего, слившихся в одном катастрофическом импульсе.

Мара падала. Вокруг нее рушился мир. Но в ее руке, сжимающей Осколок Вератиэля, который теперь пульсировал странным, стабильным золотисто-синим светом (Руна Веков впиталась в него, стала частью его!), было тихо. Синий луч Прима, уничтожающий все, обходил ее стороной, словно защитный кокон света меча ограждал ее от распада. Она видела, как тело Прима, источающее синий свет, распадается начиная с головы, превращаясь в сверкающую пыль, уносимую вверх, в образующуюся над ними гигантскую синюю дыру небытия. Последнее, что она успела заметить – его рука, все еще протянутая к месту, где был меч, тоже рассыпалась. А потом – удар. Не о камень. О землю. Свежий воздух, пахнущий пылью и… свободой? Слепящий свет дня (или луны?) ударил в глаза. Она лежала на спине, высоко над ней зияла огромная синяя рана в небе, медленно стягивающаяся, как шрам на ткани мироздания. Вокруг – только разрушенные, оплавленные временем руины на поверхности, да глубокая воронка, уходящая в темноту – все, что осталось от подземелья и гробницы.

В ее руке, крепко сжатой даже в бессознательном состоянии, лежал Клинок. Уже не просто ядовито-зеленый осколок. Теперь он был тяжелым, теплым куском металла, по которому плескались и переливались две силы: глубокое синее сияние Руны Веков, как океанские глубины, и золотистые искры несокрушимой воли Вератиэля, как далекие звезды. Они не боролись. Они… текли вместе, создавая новый, непостижимый узор.

Мара потеряла сознание. Но прежде, чем погрузиться во тьму, последняя мысль: "Прим… Руна… Вератиэль… Алчность… Что я наделала?" Тишина поглотила ее, нарушаемая лишь слабым, убаюкивающим гулом нового артефакта в ее руке – гудением слившихся воедино Вечности и Падшей Ярости.

Сознание вернулось волной боли и гула. Мара открыла глаза. Над ней было небо. Не лазурное, а затянутое дымом и пылью от разрушений, с бледным диском солнца пробивающимся сквозь пелену. Мысли путались, налетая друг на друга, как испуганные летучие мыши: Гоблины… Сияющий Прим… Луч… Распад… Руна… Вератиэль… Обрывки кошмара, смешанные с оглушающей реальностью: она жива. Сквозь туман в голове пробивался леденящий вопрос: Что произошло на самом деле? Было ли это слияние артефактов? Или… ритуал? Поглощение? Почему именно она выжила, держа этот клинок? Просто счастливая случайность, оказавшаяся в эпицентре? Или… воля того самого несокрушимого сердца прошлого, что билось под порчей?

Ее взгляд упал на руку. Клинок. Он лежал рядом, все еще сжатый ее ослабевшими пальцами. Золотисто-синие переливы под запыленной поверхностью казались глубже, спокойнее, но гул чувствовался даже через землю. Что теперь с ним делать? Выбросить? Спрятать? Отдать кому-то сильнее? Безумие. Такую силу не отдают. Она чувствовала его теперь – не как холодную сталь, а как живой узел энергии, пульсирующий в такт ее собственному, все еще учащенному сердцебиению. Связь была установлена. Разорвать ее… могло быть смертельно. Наверное… оставить себе? Мысль была одновременно пугающей и неизбежной. Он был ее проклятием… и единственным шансом понять, что с ней произошло. Бременем и ключом.

Она с трудом приподнялась на локте, тело ныло от перенапряжения и падения. Глаза скользнули по разрушенному ландшафту – воронке, оплавленным руинам, сизой дымке на горизонте. И тогда… на небе. Высоко-высоко, там, где дым рассеивался, почти упираясь в купол небес.

Силуэт.

Темный. Не просто черный, а поглощающий свет, как провал в самой ткани реальности. Он висел неподвижно, неестественно четкий на фоне блеклого неба. И в следующий миг – расправил крылья. Огромные, могучие, очертаниями напоминающие то ли перепончатые тени, то ли сломанные лучи тьмы. В этом жесте была непостижимая мощь и древнее зло.

Мара замерла, кровь стыла в жилах. Это не было видением отравленного разума. Это было реально. Существо наблюдало. С высоты, недоступной смертным. Знало. Видело всё.

Силуэт не сделал ни движения в ее сторону. Он лишь задержался на мгновение, будто ставя точку в только что завершившемся акте. А потом – растворился. Не улетел. Не исчез в дыму. Просто… стал частью неба, как будто его и не было. Лишь легкое искривление света на том месте, где он висел, да чувство ледяного присутствия, повисшее в воздухе, говорило о том, что это не галлюцинация.

Мара долго смотрела в пустое небо, рука, бессознательно сжимая теплую рукоять Клинка Веков и Ярости. Вопросы не умолкали, а лишь множились. Страх сковывал душу. Но под ним, глубже боли и смятения, зарождалась искра. Искра того самого несокрушимого сердца, что билось в мече. Искра ярости – против несправедливости, против марионеточности, против тех, кто наблюдает свысока. Искра воли.

"Что теперь?" – прошептала она в тишину разрушенного мира. Ответа не было. Только гудение артефакта в ее руке и память о темных крыльях, раскинутых на фоне бледного солнца.

Искра Стража

"Моя сила… Моя цель. Мой выбор… Даже если это путь в бездну."

Годы. Годы капали, как яд из треснувшего котла, растворяя надежду Тюра в кислоте разочарования. Санктуарий, этот вечно стонущий под тяжестью небес и адских бездн мир, неохотно расставался со своими секретами. А секрет гримуара Адрии – колдуньи, чье имя шептали со страхом даже после ее падения – был одним из самых охраняемых. Тюр облазил затхлые склепы под Тристрамом, рылся в пепле сожженных библиотек Калдея, допрашивал дрожащих от ужаса культистов в глухих уголках Сухих степей. Каждая находка – потрепанный фолиант, обугленный свиток, табличка с мерцающими рунами – сначала заставляла сердце биться как молот, а потом… Подделка. Или мертвый артефакт. Или ловушка, чуть не стоившая ему жизни.

Иногда, в редкие мгновения тишины меж погонями и разочарованиями, его посещали призраки иного времени. Времени, когда воздух звенел не от шепота свитков, а от лязга стали и воплей демонов. Когда он, куда более молодой и куда более наивный, стоял плечом к плечу с другими у стертых в кровь зубцов Бастиона, вглядываясь в бескрайнее море адского воинства Азмодана. Он вспоминал лица друзей – некоторые стерлись, другие горели в памяти ярким, пронзительным пламенем павших. Вспоминал ледяной ужас, сжимавший горло при каждом новом штурме, и пьянящую ярость выживания. Вспоминал спуск в самое Сердце Греха – тот смрад, ту невыносимую тяжесть зла, тот миг, когда сама смерть коснулась его холодным пальцем… Тогда, они сражались за свет, за саму идею надежды, пусть и запятнанную кровью.

Теперь же его цель была иной – легендарный Портал Дерзаний, сулящий тому, кто отыщет ключ к нему в записях Адрии, не просто богатство, но власть, способную перевернуть саму ткань реальности. Власть, за которую он, герой Бастиона, готов был торговаться с самыми мрачными страницами истории. И эта цель, в отличие от призрачных воспоминаний о славе, оставалась столь же призрачной. И вот он снова стоял в пыльной полутьме, дрожащей рукой нащупывая заветный переплет в груде мусора. На этот раз? – шептал измученный разум, уже боясь верить. Или это лишь еще один демон в обличье обещания?

И вот он снова стоял в пыльной полутьме, дрожащей рукой нащупывая заветный переплет в груде мусора. На этот раз? – шептал измученный разум, уже боясь верить. Или это лишь еще один демон в обличье обещания?

Пальцы коснулись холодной, странно жирной кожи переплета. И вдруг – не запах тлена и пыли, а запах серы и горячего металла, знакомый до боли, ворвался в ноздри. Запах Бастиона в последние часы перед падением врага. Запах ее магии.

Адрия.

Картина вспыхнула в сознании с ясностью проклятия: ликующий гул после победы над Азмоданом, еще не стихший звон оружия о камни, истерзанные тела героев… И она. Появившаяся как тень из дыма, с девичьей кротостью ведя за руку Лию – последнюю надежду, не ведавшую о своей ужасной сути. Тюр, тогда еще верящий в светлые знамения, видел в них спасение, маяк в кромешной тьме войны. Как они все ошибались! Как он ошибался! Он помнил каждый миг предательства в древнем храме. Помнил ледяную усмешку Адрии, сменившую маску материнской нежности, когда она обернула свою дочь, девушку, доверявшую ей всем сердцем, в кокон агонии. Помнил крики Лии – нечеловеческие, разрывающие саму душу – когда кости ломались, плоть растягивалась, а невинность навеки погребалось под рогами и чешуей восставшего Повелителя Ужаса. Диабло. Рожденный из предательства матери, из крови доверия.

Он стоял там, среди руин их надежд, и смотрел, как Адрия, совершив самое чудовищное жертвоприношение Санктуария, исчезла во тьме, оставив после себя лишь смрад измены и рев нового Владыки Ада. А потом… Потом были слухи. Шепоты о том, что сама Судьба настигла колдунью недалеко от Вестмарша. Что кто-то, наконец, вонзил сталь в ее черное сердце. Справедливость? Слишком поздно. Для Лии, для них всех, кто верил… Слишком поздно.

И теперь… Теперь его дрожащие пальцы сжимали переплет. Ее гримуар. Тот самый, что, возможно, хранил секреты ее чудовищной силы, ее планов, ее Портала Дерзаний. Книга предательницы, матери самого Ужаса. Отвращение, горячее и острое, как нож, подступило к горлу. Он хотел швырнуть ее, сжечь дотла. Но… Власть. Сила, способная перевернуть реальность. Сила, которая позволила бы ему сокрушить любое зло, предотвратить любую трагедию… Сила, за которую Адрия продала душу дочери. Разве не это было истинным наследием Бастиона? Не победа, а понимание, что против Тьмы нужна Тьма же? Что идеалы гибнут первыми?

Горечь заполнила рот. Он не искал богатства. Он искал оружие. Оружие, выкованное в предательстве и крови, чтобы навсегда покончить с тем миром, который породил Адрию, Азмодана, Диабло. Даже если это оружие сожжет и его самого.

С тихим скрежетом он открыл первую страницу. Пергамент шелестел, как сухая кожа. Руны, выведенные темным, мерцающим веществом – кровью? адской смолой? – заструились в полутьме, отбрасывая зловещие тени на его изможденное, ожесточенное лицо. "Начинается…" – пронеслось в голове, но это был уже не вопрос. Это было признание. Проклятие.

Он погрузился в чтение с яростью обреченного. Страница за страницей, глава за главой. Схемы пентаграмм, извращенные формулы некромантии, ритуалы призыва сущностей, чьи имена резали сознание как ржавое лезвие. Адрия была тщательна. Безумна. Гениальна в своем зле. Он видел истоки ее власти, корни предательства, леденящие душу пророчества о Возвращении… Но о Портале Дерзаний – ни слова. Ни намека. Ни единой чертежа, ни одной зашифрованной ссылки. Лишь туманные упоминания о "Вратах за Пределом", "Цене Небывалой" и "Искре Вечности", которые могли означать что угодно.

Ничего.

Пустота. Огромная, зияющая, насмешливая. Годы поисков, годы надежд и страхов – и вот она, книга в его руках, подлинная, пропитанная силой и зловещим знанием Адрии… и она молчала о самом главном. Ярость, горячая и слепая, ударила в виски. Он едва не швырнул ненавистный фолиант в стену. Дыхание стало прерывистым, в глазах поплыли кровавые пятна. Опять?! Но на этот раз обмана не было. Обманулся он. Не так читал? Не понимал? Не обладал ключом? Мысль пронзила сознание, острая и ясная, как удар кинжала в тишине: Ему нужен был кто-то, кто понимал это лучше.

И тут же, как похоронный звон, накатила волна отчаяния. Кто? Товарищи по оружию из Бастиона? Пали в бою, сгинули во тьме, спились на руинах былой славы. Мудрые архивариусы Хорадримов? Погребены под пеплом Калдея или растерзаны культистами. Декард Каин? Последний из Хорадримов, хранитель древних знаний… пал от руки собственной племянницы, ставшей орудием самого Зла. Его могила где-то в пыли Тристрама – холодный камень над холодной землей. Мир опустел. Знания умерли.

И вдруг – имя. Всплыло из глубин памяти, как пробка из болотной трясины. Не герой. Не мудрец. Не светоч надежды. А вор. Мошенник. Везучий негодяй с языком, острым как бритва, и пальцами, проворными как у демона-искусителя. Линдон.

Тюр фыркнул, ощущая горечь во рту. Линдон! Тот самый, кто ухитрился сбежать из самой пасти ада, выкрутиться из ситуаций, где любой другой уже трижды умер бы. Тот, кто торговал поддельными реликвиями и "секретными картами" у стен Вестмарша, пока герои проливали кровь. Последний раз Тюр слышал о нем пару лет назад – скрывался где-то в Хавезаре. В этой клоаке отчаяния, бандитов и отбросов всех мастей, где законы писались золотом и лезвием. Идеальное логово для крысы.

Он? Помочь прочесть гримуар Адрии? Мысль была абсурдна. Оскорбительна. Но… Линдон видел вещи. Странные, древние, запретные. Он обладал почти звериным чутьем на магию, особенно на ту, что могла принести прибыль. И он умел выживать. В этом мире, где герои гибли, а знания терялись, выживание – уже редкий навык. Может, именно эта крысиная изворотливость, это умение находить лазейки в самых неприступных стенах, и была нужна? Может, Линдон сумел бы разглядеть в этих кощунственных страницах то, что пропустил ослепленный яростью и разочарованием Тюр?

Решение созрело мгновенно, грязное и необходимое, как глоток сточной воды для умирающего от жажды. Он не хотел этого. Боже, как он не хотел опускаться до уровня поисков Линдона в его вонючем Хавезаре! Но альтернатива? Снова годы слепого блуждания? Нет. Портал Дерзаний был слишком важен. Месть была слишком сладка. И время… время текло, как песок в разбитых часах Санктуария.

Тюр резко захлопнул гримуар. Мерцающие руны погасли, оставив после себя лишь тяжелый, жирный холод в ладонях. Он сунул книгу в просмоленный мешок, затянул его потуже, как будто запечатывая внутри демона. Хавезар. Клоака. Логово Линдона. Путь туда будет долгим и грязным. И очень опасным. Но другого выхода не было. Он ступил из склепа в серый, беспросветный свет умирающего дня. Шаг был тяжелым. Унизительным. Но решительным. Охота продолжалась. Теперь – за крысой, которая, возможно, знала путь к Вратам.

Пять дней. Пять долгих, выматывающих дней пути, каждый из которых казался вечностью, наполненной грязью, подозрительной тишиной выжженных равнин и леденящим душу ощущением, что за спиной у него следят. Тень гримуара в просмоленном мешке давила не только на плечо, но и на сознание. Его сила, его проклятие, его незнание – все это тянуло вниз, как свинцовый плащ. Усталость въелась в кости глубже сырости склепа. Каждый шаг отдавался тупой болью в старых ранах, напоминая о Бастионе, о схватках с демонами, которые теперь казались почти… чистыми, по сравнению с этой грызущей душу гонкой за иллюзорной силой.

"Ночлег. Отдых." Мысль звучала в голове навязчиво, как мантра выживания. Умирать от изнеможения где-то на обочине по дороге в Хавезар, так и не дойдя до цели, так и не найдя Линдона – это был бы слишком глупый, слишком жалкий конец. Даже для него. Он должен был найти кров. Хотя бы на ночь. Хотя бы чтобы смыть с себя дорожную грязь веков и хоть как-то привести в порядок изодранную одежду и мысли.

Память, к счастью, еще не совсем его покинула. Где-то здесь, в этих серых, холмистых пустошах, не доходя до вони и хаоса Хавезара, должна была быть деревушка. Небольшая, бедная, затерянная. Названия он не помнил, да оно и не имело значения. Главное – чтобы там были крыша над головой, возможно, миска похлебки (пусть даже из крыс или брюквы, он уже не привередничал) и отсутствие лишних вопросов. Места, подобные этим, обычно предпочитали не видеть и не слышать странных путников, особенно таких изможденных и мрачных, как он.

Тюр прищурился, вглядываясь в предвечерний сумрак. Ветер гнал по небу рваные, грязно-багровые тучи, предвещая дождь. Или что-то похуже. Вдали, на фоне холма, он различил смутные очертания – не природные, слишком правильные. Кривые ограды, низкие, приземистые крыши из соломы. Дымок, тонкой серой нитью тянущийся к небу. Она.

Облегчение, смешанное с новой настороженностью, теплой волной разлилось по усталому телу. Кров есть. Но какой ценой? Деревушки на отшибе редко встречали путников хлебом-солью. Здесь могли царить свои законы, свои страхи, свои мелкие жестокости. А у него за пазухой – книга, от которой веяло адской стужей даже сквозь мешок и кожу. Стоило ли светить ей? Стоило ли вообще заходить?

Желудок болезненно сжался, напоминая о голоде. Ноги дрожали от непосильной нагрузки. Разум затуманивала усталость, грозящая ошибками. Риск был. Но риск упасть замертво на следующем холме был выше.

"Хоть бы не оказалось, что здесь правят культисты или бандиты", – проскрежетал он себе под нос, поправляя мешок с гримуаром так, чтобы тот был менее заметен под плащом. Он постарается быть тенью. Быстро зайти, заплатить за ночлег чем-нибудь не слишком ценным (последние монеты? кусок черствого хлеба? обещание уйти на рассвете?), отдохнуть пару часов, привести себя в более-менее человеческий вид – вымыть лицо, почистить плащ от налипшей грязи, возможно, починить разорванный рукав. И – снова в путь.

Тюр глубоко вдохнул, втягивая в себя запах сырой земли и дыма – запах жизни, пусть и убогой. Он снял капюшон, стараясь придать своему изможденному лицу менее угрожающее выражение. Хотя бы не пугать местных до смерти с порога. Сжал кулаки, ощущая под пальцами шершавую ткань перчаток, и зашагал по ухабистой тропинке, ведущей к жалкой россыпи домов. Каждый шаг был усилием воли. Каждый шаг – маленькой победой над истощением. Каждый шаг – приближал его к вонючей пасти Хавезара и к крысе, которая, возможно, держала ключ к Вратам Дерзаний. Хотя бы не подохнуть до завтра, – молился он своим угасшим богам, глядя на тусклые огоньки в окнах деревни.

Тюр постучал в дверь самого неприметного дома на краю деревни – низкого, с покосившимися ставнями и крышей, поросшей чахлым мхом. Стук его костяшек по грубой древесине прозвучал гулко в вечерней тишине, нарушаемой лишь завыванием ветра в щелях. Он готовился к подозрительному взгляду, к приоткрытой щели, к бормотанию испуганного старика или озлобленной хозяйки.

Дверь открылась плавно, без скрипа. И в проеме возникла она.

Молодая. Невероятно, неестественно красивая для этого грязного угла Санктуария. Черты лица – тонкие, кожа – светлая и чистая, будто не знавшая ни ветра, ни солнца этих выжженных земель. Глаза – большие, темные и… спокойные. Без тени страха или даже обычного для глубинки любопытства. Она смотрела на него – заросшего, покрытого слоем дорожной грязи и копоти, с лицом, изборожденным шрамами и усталостью, – как на обычного путника, забредшего в гости.

– Чего изволите, господин? – голос ее был мягким, мелодичным, как звон далекого колокольчика. Ни капли напряжения.

Тюр почувствовал, как у него перехватило дыхание. Это было… неправильно. Красота здесь, посреди убожества и вечной угрозы, казалась дурным предзнаменованием, яркой ядовитой ягодой на гнилом пне. Его рука инстинктивно потянулась к рукояти спрятанного кинжала. Демон? Иллюзия? Ловушка культистов?

– Мне бы… где-нибудь переночевать, – его собственный голос прозвучал хрипло, как скрежет камней. Он сделал усилие, чтобы выпрямиться, хотя каждое движение отзывалось болью. – А по утру я уйду. Я заплачу вам! – Он сунул руку в поясной мешочек, нащупывая последние серебряные монеты. Платить было нечем, кроме них.

Девушка не взглянула на монеты. Ее темные глаза мягко скользнули по его изможденной фигуре, по запыленному плащу, по тяжелому мешку за спиной, от которого веяло ледяным холодом даже здесь, на пороге. На ее губах тронулось что-то вроде легкой, почти невесомой улыбки.

– Проходите, – сказала она просто, отступая вглубь и жестом приглашая его войти. Ее движение было плавным, грациозным, неестественно легким для крестьянки.

Тюр колебался долю секунды. Каждый инстинкт выживания кричал: "Беги! Это ловушка!" Память подкидывала образы: сладкие улыбки, за которыми скрывалось предательство, гостеприимные хижины, превращавшиеся в застенки. Но тело его было разбито. Ноги подкашивались. Мысль о теплом углу, пусть даже иллюзорном, была слишком соблазнительной.

Хавезар еще впереди, – подумал он с горькой решимостью. Если это ловушка, пусть будет здесь, а не в той клоаке.

Он переступил порог.

Внутри было чисто, бедно, но удивительно опрятно. Запах сушеных трав смешивался с ароматом тлеющих в очаге поленьев. Скромная мебель, грубо сработанная, но выскобленная до блеска. Никаких признаков культа, оружия или скрытых угроз. Только чистота и этот странный, ненавязчивый покой.

– Садитесь, господин. Отдохните, – девушка указала на деревянную скамью у очага. – Я принесу воды и еды. Скромной, но горячей. Она повернулась, и свет пламени на миг очертил ее тонкий профиль, отбросив на стену извилистую тень, которая на мгновение показалась Тюру… слишком большой. Или с лишним изгибом? Он моргнул – тень была обычной.

– Благодарю вас, – выдавил он, с трудом снимая мешок с плеч. Книга внутри, казалось, на миг замерла, а потом… зашептала. Не звуком, а холодной вибрацией, пробежавшей по его костям. Предупреждение? Или реакция на нее?

Тюр опустился на скамью, стараясь не стонать от облегчения. Он смотрел, как девушка двигается по хижине – легко, бесшумно, слишком бесшумно. Кто она? Почему не боится? И почему ее красота в этом забытом богом месте кажется ему страшнее любого демона, встреченного на пути?

Отдохни, – приказал он себе, чувствуя, как тяжесть век наваливается на него. Хотя бы час. А потом… будь что будет. Но в глубине души он знал – этот ночлег уже не будет просто отдыхом. Это была новая загадка. Или новый шаг в ловушку, расставленную самой Судьбой на пути к Порталу Дерзаний.

Тюр плюхнулся на жесткую соломенную лежанку в углу хижины, не снимая сапог. Усталость, тяжелее свинцового плаща, навалилась мгновенно. Сознание помутнело, звуки – треск огня, шелест шагов девушки – уплывали куда-то далеко. Гримуар под изголовьем пульсировал тупым холодом, но даже этот адский дискомфорт не мог побороть изнеможение. Он провалился в черную, бездонную яму не сна, а забытья.

Боль.

Острая, жгучая боль в виске. Не физическая, а… ментальная? Как будто кто-то вонзил раскаленную иглу прямо в мозг. Тюр дернулся, глаза сами собой широко распахнулись.

Она.

Лицо девушки было так близко, что он различал каждую ресницу на ее фарфоровой коже. Ее темные, бездонные глаза смотрели сквозь него, в самую глубину. Теплые ладони легли ему на виски, и от их прикосновения по телу разлился странный, парализующий жар. Он услышал шепот. Не словами, а потоком чужих, навязчивых ощущений: холод склепа, горечь разочарования, острую колющую боль старых ран, леденящий ужас перед рогами Диабло, гнетущую тяжесть гримуара… Его боль. Его кошмары.

– Что ты делаешь, тварь?! – хриплый вопль сорвался с его губ прежде, чем он успел подумать. Инстинкт выживания, отточенный в аду Бастиона и бесчисленных ловушках, сработал молниеносно. Его рука, сильная, несмотря на истощение, впилась в ее тонкую, хрупкую шею, прижимая к стене. – Говори!!! – Голос его дрожал не от страха, а от чистой, животной ярости и отвращения. Еще одно предательство? Еще одна Адрия, играющая в добро?

Девушка не сопротивлялась. Не пыталась вырваться. Лишь глубокая тень страдания мелькнула в ее слишком спокойных глазах. Она задыхалась, губы посинели, но в ее хрипе не было мольбы или проклятия. Только… понимание? Скорбь?

– Не… бойся… – выдохнула она, с трудом выталкивая слова сквозь пережатое горло. – Я… друг… Казалось, она говорит не звуками, а тем же потоком ощущений, что и во время ритуала. – Я… почувствовала тебя… как только ты вошел… Ее взгляд был полон странной, нечеловеческой жалости. – Твоя душа… искалеченная… избитая… Я… словно испытала… всю твою боль… сквозь стены… сквозь землю…

Пальцы Тюра ослабли на долю секунды. Почувствовала? Испытала? Это было слишком странно, слишком… интимно. Как насильственное вторжение.

– Это… ритуал… – продолжала она, ловя воздух, когда давление ослабло. – Очищения… и восстановления… Твоего разума… и тела… Ее глаза, полные слез от боли, но не страха, смотрели прямо в его душу. – Ты сломан… внутри… и снаружи… Останься… здесь… на пару дней… Я подлатаю тебя… Дай мне шанс…

Тюр отшатнулся, как от прикосновения раскаленного железа. Он отпустил ее шею, оставив на нежной коже багровые отпечатки своих пальцев. Девушка согнулась, кашляя, но не плача. Она просто смотрела на него – не с обидой, а с тем же странным, неземным состраданием.