Искатели Тьмы

Антон S.A

Искатели Тьмы

Осколок Падшего

"Под этой порчей бьётся сердце прошлого, несокрушимое." 

Сырость глубоких склепов въелась в плащ Мары, смешавшись с запахом древней пыли и тлена. Где-то здесь, в этом лабиринте забытых костей и шепчущих теней, должна была таиться Сила. Не золото, не пыльные артефакты – Мара рыскала по кишащим нежитью подземельям Санктуария ради иного сокровища: Рун. Осколков Первозданного Слова, камней, хранящих эхо творения и разрушения. Ее пергамент, испещренный чернилами и пятнами крови, указывал на эту гробницу. Пальцы, привыкшие к холодной, стали, скользили по шершавой стене, выискивая знаки, когда внезапно тишину разрезал звук – короткий, дребезжащий смешок, тут же подавленный, словно кто-то зажал рот лапой. Он донесся из-за ближайшего поворота. Мара замерла, инстинктивно пригнувшись, рука сжала рукоять кинжала. Нежить так не смеялась. Этот звук был живым, хищным и… знакомо мерзким. Затаив дыхание, она краем глаза заглянула за выступ. Тусклый свет ее амулета выхватил из мрака не ожидаемые силуэты скелетов или паутину, а копошащиеся, невысокие фигуры. Гоблины. Эти хитрые и мерзкие твари, вечно таскающие мешки, набитые чужим блеском. Они еще не заметили ее, слишком увлеченные пересчетом какой-то сверкающей дряни из полуразорванного мешка у своих кривых ног. Их хихиканье, теперь уже не сдерживаемое, наполняло узкий проход противным скрежетом.

Мара застыла, слившись с холодной каменной кладкой. Мысль о бое была последней. Да, раздавить пару этих вредителей – дело пары взмахов ее клинка. Но гоблины… они редко ходили поодиночке. И были трусливы как крысы. Один визг – и из каждой щели, из-за каждого угла могла высыпать целая орда их соплеменников. А то и хуже – они могли призвать что-то покрупнее, какое-нибудь големоподобное чудище, прикормленное блеском монет. Рисковать из-за пары воришек? Бессмысленно. Ее цель была глубже, в сердце гробницы, где, судя по карте, должна была лежать Руна Веков.

Она медленно попятилась, отступая в тень предыдущего ответвления туннеля. Взгляд лихорадочно сканировал полумрак, выискивая обходной путь. Возможно, боковая галерея, заваленная обломками? Или узкая трещина в стене, достаточно широкая для нее, но не для упитанного от награбленного гоблина? Мысли лихорадочно метались, пока уши ловили каждый звук: звяканье монет, скрежет когтей по камню, их сиплый лепет на своем гортанном наречии.

А еще… В уголке сознания, где хранились старые страхи и еще более старые сказки у костра, шевельнулось поверье. Говорили, что иногда, очень редко, среди этих жадных тварей рождался особенно хитрый или удачливый. И такой гоблин, якобы, носил при себе не просто мешок, а… ключ. Крошечный амулет или камушек, способный открыть мимолетный портал прямиком в нутро их проклятой сокровищницы. Туда, где царила их мамаша – сама Алчность, древний демон, чье тело было слито из золота и драгоценных камней, вечно бдящая над несметными сундуками. Легенда гласила, что в той сокровищнице можно было найти не только горы золота, но и артефакты невероятной силы… и, возможно, даже особые Руны, собранные гоблинами за века мародерства.

Мара резко встряхнула головой, отгоняя наваждение. Сказки для глупцов. Даже если легенда и правда, шанс встретить такого гоблина – один на миллион. А вот шанс быть затоптанным ордой разъяренных вредителей или растерзанным демоническим "пастухом" – куда как более реален здесь и сейчас. Нет. Обойти. Только обойти. Ее пальцы нащупали за спиной край грубой каменной арки, ведущей в боковой коридор. Воздух там пахнет чуть менее затхло… и в нем не слышно противного гоблинского хихиканья. Шаг. Еще шаг. Главное – не задеть мешок с медяшками, валяющийся у нее под ногами…

Сердце колотилось как наковальня под ударами молота, но Мара проскочила в темную арку бокового коридора. Давящая аура гоблинов, их скрежещущие голоса и запах немытой шкуры остались позади, сменившись гробовой, почти звенящей тишиной. Лишь капли влаги, падающие с потолка где-то впереди, нарушали безмолвие. Она сделала несколько быстрых, но осторожных шагов вглубь нового туннеля, позволяя глазам привыкнуть к еще более скудному свету своего амулета.

И тут ее нога наткнулась на что-то мягкое и неподвижное.

Мара мгновенно отпрыгнула, клинок уже в руке, готовый встретить новую угрозу. Но угрозы не последовало. На каменном полу, частично скрытый тенями, лежал труп. Мужчина, судя по остаткам походной одежды и кольчуге. Бедолага. Очевидно, тоже искатель приключений или наемник, привлеченный слухами о сокровищах гробницы. Удача явно отвернулась от него. Тело было неестественно скрючено, лицо, обращенное вниз, скрывал капюшон, но по неестественной бледности кожи на руках было ясно – он мертв давно. Ни ран, ни следов явной борьбы – только пыль да тишина вокруг. Странно…

Взгляд Мары скользнул вниз, к его руке, сжимавшей рукоять меча с мертвой хваткой. И тут что-то вспыхнуло в тусклом свете. Лезвие. Оно было необычным. Не сталь, не железо. Казалось, оно было выковано из цельного куска темно-зеленого минерала, глубокого, как ночной лес, но с внутренними переливами. Словно ядовитый нефрит или застывший свет гнилушек. Призрачное сияние, едва уловимое, исходило от клинка, заставляя плясать странные тени на стенах. Он был красивым – изящные, линии гарды, идеальная полировка – но красотой змеи перед броском. От него веяло холодом, чуждым сырости подземелья, и чем-то… неправильным.

Мара замерла, инстинктивное любопытство боролось с годами выживания в Санктуарии. Такой меч… Это был не обычный трофей. Артефакт? Проклятый клинок? Дар какого-то коварного духа? Почему этот искатель умер без видимых ран, сжимая его? Мысли о Руне Веков на мгновение отступили. Соблазн протянуть руку и взять сверкающую смерть был почти осязаем. Но память кричала: в подземельях ничто ценное не лежит просто так. Особенно рядом с мертвецом, чья гибель была загадкой.

И все же… Рука, будто движимая собственной волей, потянулась вперед. Пальцы скользнули по холодной, неестественно гладкой рукояти темно-зеленого меча. Кожа на ладони сразу же заныла от леденящего прикосновения, словно прикоснулась к льдине из глубин ада. Она обхватила гарду, стараясь не смотреть вглубь переливающегося клинка, где, казалось, двигались тени. Медленно, с усилием она стала разжимать закоченевшие пальцы мертвеца.

В тот миг, когда хватка трупа ослабла, а меч полностью перешел в ее руку, тело искателя… рассыпалось. Не с грохотом, а с тихим, жутким шелестом, как сухие осенние листья. Одежда, кольчуга, плоть – все обратилось в мелкий, серый прах, осевший на камнях. Лишь череп на мгновение задержался, уставившись на Мару пустыми глазницами, прежде чем рассыпаться в пыль.

Меч был теперь в ее руке. Он был легким, как перо, но холод его проникал в кости. И тут же, точно укол иглы, жгучая боль пронзила ладонь. Мара вздрогнула, чуть не выронив клинок. На коже, там, где она соприкасалась с рукоятью, выступила крошечная капелька крови и тут же впиталась в темный минерал, словно его проголодавшаяся плоть. По руке от места укола поползла тонкая сеточка ядовито-зеленых прожилок.

Прежде чем она успела осознать это, из главного туннеля донеслось хихиканье. Но уже не тихое и осторожное, как прежде. Оно было громче, наглее, умноженное в десятки раз. И сквозь него прорывался тяжелый, гулкий топот, от которого дрожали стены и с потолка сыпалась пыль. Гоблины не просто вернулись. Их было много. И они вели с собой кого-то большого. Злобные выкрики на своем скрипучем наречии смешивались с рычанием и лязгом металла. Они шли прямо к арке.

Мара стояла посреди праха, сжимая в онемевшей руке проклятый меч, чей яд уже пульсировал в ее крови, а нарастающий гвалт гоблинов и их ужасного спутника обрушивался на нее, как волна. Путь к отступлению был отрезан. Холод меча смешивался с холодным потом страха на ее спине. "Бессмыслица… Яд… Орда…" – пронеслось в помутневшем сознании. Годы опыта кричали одно: БЕГИ! Но ноги будто вросли в камень, а зеленоватая дымка начала заволакивать края зрения. Между ней и выходом в главный туннель оставались лишь мгновения.

Инстинкт выживания пересилил оцепенение. С диким усилием воли Мара рванулась вглубь бокового коридора, прочь от арки, за которой уже слышался лязг оружия и восторженный визг гоблинов. Но бегство было кошмаром.

Разум ее плыл. Мысли путались, как пьяные мухи. Зеленые прожилки на руке пульсировали, посылая волны леденящей слабости и жгучей тошноты вверх по руке, к плечу. Мир вокруг качался и двоился. Стены туннеля, казалось, дышали, то сжимаясь, то раздвигаясь в причудливых перспективах.

Ноги заплетались. Она бежала, спотыкаясь о невидимые неровности камня, бросаясь от одной сырой стены к другой, как пьяная. Каждый шаг требовал нечеловеческих усилий. Падение. Колени больно ударились о камень, зубы клацнули. Подъем. Рука с проклятым мечом (который теперь казался невыносимо тяжелым) судорожно цеплялась за выступ стены, оставляя на темном минерале кровавые подтеки. Бег. Еще несколько шагов в полумраке, освещенном лишь зловещим зеленоватым свечением клинка. Падение. Снова. На этот раз лицом в пыль и прах. В ушах звенело, а со лба что-то теплое и липкое стекало на ресницы – кровь от удара.

И сквозь этот хаос в сознании и теле прорывался звук. Смех. Уже не просто хихиканье, а оглушительный, истеричный хохот десятков гоблинских глоток, смешанный с низким, хриплым рыком того большого. Он был повсюду: позади, спереди, сбоку, эхом отражаясь от каменных сводов, сливаясь в один жуткий, преследующий адский хор. Они не просто шли. Они носились по туннелям, как гончие, почуявшие раненого зверя. Звяканье монет в их мешках теперь звучало как погремушки смерти.

"Ближе!" – прошипело в ее отравленном мозгу. "Они уже рядом!" Она вновь поднялась на дрожащие ноги, опираясь на проклятый меч, как на костыль. Его холод теперь жёг ладонь, а ядовитые прожилки добрались уже до локтя. Тупик? Впереди, в колеблющемся свете меча, стена казалась сплошной. Или это просто галлюцинация? Отчаяние, острое и ледяное, сжало горло. Она была в ловушке. Зажата между каменной грудой, ядом в крови и неумолимо приближающейся волной когтей, зубов и дикого хохота. Последняя искра сознания угасала в зеленом тумане, оставляя лишь животный ужас.

Именно тогда они ворвались в боковой туннель.

Гоблины. Они не бежали – они скакали, кувыркались, визжали от предвкушения, как стая голодных крыс, настигших раненую птицу. Их рожи, искаженные злобными ухмылками, мелькали в зеленоватом свете меча Мары. Маленькие, уродливые, с длинными носами и сверкающими от алчности глазками-бусинками. Они тыкали в нее кривыми кинжалами, кидались комьями грязи и костями, их хихиканье слилось в оглушительный, безумный хор, заполнивший узкий проход.

А за ними… шел ОН.

Сквозь зеленую дымку отравления и мельтешение гоблинов Мара различила фигуру, резко контрастирующую с мелкой нечистью. Он был выше, хоть и сутулился. Его кожа не была грязно-зеленой или коричневой – она отливала мерцающим, почти сияющим перламутром, как нефрит под лунным светом. На нем не было рваных тряпок – переливающиеся, словно из чешуи, лохмотья драпировали тело. Это был Сияющий Прим. Легенда среди вредителей. Редкий, как чистый алмаз в куче угля. Гоблин, что обитал не на тропах, а в самых глубоких, забытых богами и демонами щелях подземелий, где скапливалась самая древняя и темная добыча. Его глаза, большие и совершенно черные, без белка, смотрели на Мару не с дикой злобой, а с холодным, расчетливым любопытством, как коллекционер на редкий экспонат.

Взгляд Мары скользнул вниз по его переливающейся фигуре. Мимо странных амулетов на шнурках из жил… мимо болтающегося, отвратительного члена… И зацепился за нечто, притороченное к его поясу из сплетенных черных корней.

Синее свечение.

Маленький, не больше кулака, но невероятно интенсивный кусок темно-синего камня. Его свет был глубоким, как сама ночь, и пульсирующим, как живое сердце. Края его казались неровными, древними, покрытыми резными знаками, которые заставляли глаза болеть, пытаясь их разглядеть. Руна. Несомненно. Та самая сила, за которой Мара пришла в эту проклятую гробницу. Она висела у Сияющего Прима, как трофей или… ключ.

Удача? Невероятный шанс? Или последняя галлюцинация умирающего разума, насланная ядом зеленого клинка и отчаянием? Мара зажмурилась, пытаясь очистить взгляд от зеленой пелены. Но синий свет не исчезал. Он горел, как маяк в кромешной тьме ее положения. Он был здесь. В трех шагах. На поясе существа, которое смотрело на нее как на обреченную диковинку, пока его орда теснила ее к каменной стене. Между ней и Руной Веков стоял теперь не просто гоблин. Стоял миф. И его черные, бездонные глаза видели все.

Последняя искра ярости вспыхнула в угасающем сознании Мары. Зеленый туман, боль, страх – все смешалось в единый вопль отчаяния. "НЕТ!" – хрипло вырвалось из ее пересохшего горла. Она судорожно сжала пылающую холодом рукоять проклятого меча и из последних сил рванулась вперед, не к отступлению, а навстречу сияющему кошмару. Ее движение было жалким, спотыкающимся рывком раненого зверя.

Ноги тут же подкосились. Каменный пол ударил ее снова, выбивая остатки воздуха. Проклятый клинок выскользнул из ослабевшей руки, звякнул о камни и покатился, оставляя за собой зловещий зеленоватый шлейф. Его ядовитое свечение осветило подпрыгивающие от восторга кривые ноги гоблинов.

Смех. Он разнесся по подземелью, гулкий и торжествующий, отражаясь от сводов, как победный гимн мелких демонов. Орда сомкнула кольцо. Мелкие, мерзкие твари тыкали в нее тупыми копьями, пинали пыльными лапами, плевали. Их рожи, искаженные оскалом голода и садизма, мелькали над ней в полумраке, сливаясь в карикатуру на адский хор. Она лежала ничком, без сил, чувствуя, как холодная сырость камня проникает сквозь одежду, смешиваясь с теплом крови из разбитого лба и леденящим страхом. Зеленые прожилки яда пульсировали до самого плеча, заволакивая разум апатичной пеленой. Все кончено…

И тогда шаги. Тяжелее, размереннее. Гоблины расступились с подобострастным ворчанием. Над Марой встала сияющая тень. Прим. Его перламутровая кожа казалась призрачной в тусклом свете. Черные, бездонные глаза смотрели на нее без злобы, лишь с холодным, научным интересом, словно на редкий, сломанный механизм. Его дыхание пахло сырой землей и древним металлом.

Его руки, длинные, с тонкими пальцами, покрытыми странными синими татуировками, протянулись к ней. Не для удара. Они начали методично, бесстыдно обшаривать ее тело. Грубые прикосновения скользили по карманам плаща, ощупывали пояс, залезали под кольчугу, ища пряжки, амулеты, все, что блестит или может стоить хоть медяк. Его смех, пока он работал, был тяжелым, резким, как скрежет ржавых шестеренок, лишенным веселья, полным презрительного превосходства. Каждое прикосновение было унижением, подтверждением ее полной побежденности.

Его пальцы скользнули к горлу, к застежке ее плаща… и тут его взгляд упал на валяющийся рядом проклятый меч. Черные глаза сузились. В них мелькнуло нечто большее, чем любопытство – опознание. Или… жадность? Он протянул руку, чтобы поднять зеленый клинок, сияющий зловещим светом в пыли подземелья. В этот миг лежавший без движения меч… вздрогнул. Его внутреннее свечение вспыхнуло яростным, ослепительно-зеленым адским пламенем. Резкий, пронзительный визг, не гоблинский, а словно вопль самой земли в агонии, разорвал воздух. Свет ударил в глаза, ослепляя, а по телу Мары, все еще касаемому рукой Прима, пробежала волна невыносимого, выжигающего душу холода. Сияющий Прим вскрикнул – впервые не резко, а с истинным ужасом – и рванул руку назад. Но было поздно. Ядовито-зеленый огонь уже лизал его перламутровую кожу, превращая сияние в черный дым. Но это было лишь началом.

Мир взорвался.

Меч, валявшийся на камнях, вздыбился. Он больше не просто светился – он горел. Пламя било из него неистовыми всполохами, но цвет… цвет менялся. Глубокий ядовитый зеленый сливался с пронзительным, ледяным синим, как два враждующих моря в шторме. Зелено-синие молнии били в стены, оставляя обугленные, мерцающие следы, вырывая куски камня. Воздух завывал от энергии, сгущаясь в видимые, искрящиеся волны.

Крики гоблинов из торжествующего визга превратились в пронзительные вопли ужаса. Сине-зеленые вспышки выхватывали их фигурки, мечущиеся в панике, бросающиеся под ноги друг другу, загорающиеся от случайных касаний адского света. Их хихиканье сменилось предсмертным визгом, сливаясь в один кошмарный хор агонии. Запах гари и горелой плоти смешался с запахом озона и древней магии.

А Прим… Прим стоял. Не бежал, не кричал. Он застыл посреди хаоса, как статуя из пепла и перламутра. Его рука, обожженная до черноты, все еще была протянута к мечу. Его бездонные черные глаза, отражающие бушующие зелено-синие молнии, были широко раскрыты. Но в них не было ни боли, ни страха. Было… прозрение. Древнее знание, всплывшее из глубин его долгой, мерзкой жизни. Он узнал этот меч. И это знание парализовало его сильнее любого пламени.

Мару же накрыла волна. Не огня, не холода – абсолютной пустоты. Яд, добравшийся до сердца, схлопнул ее сознание. Пелена перед глазами стала непроницаемой, белой и густой, как молоко смерти. Физическая боль, крики, свет – все отступило, поглощенное этой пустотой. Она падала сквозь нее, в бездну собственного угасания.

И там, в глубине этого белого тумана, возникло Видение.

Он. Существо огромного роста, облаченное в доспехи, что светились первозданным, чистым золотом. Его крылья – не перья, а потоки сконцентрированного света – были опалены по краям, дымились. В его руке, поднятой в последнем жесте отчаяния или вызова, был меч. Тот самый меч. Но не ядовито-зеленый и не синий, а сияющий бело-золотым светом надежды и небесной ярости. Божественное пламя лилось с его лезвия.

Но он падал. Падал сквозь бесконечные слои разорванной реальности. За ним тянулся шлейф света и… тьмы, которая уже впивалась в сияющие доспехи когтями. Божественное предназначение меча – защищать, карать несправедливость, быть щитом Света – угасало с каждым мгновением падения. Оно гасло, замещаясь горечью поражения, ядом предательства, холодом вечного падения. И сам он, Тот Кто Держал Меч, был уже не ангелом, но еще и не демоном. Существо на краю. Его лицо, обращенное к уходящему вверх свету, было искажено невыразимой скорбью и гневом. Он падал, а Меч в его руке темнел, зеленел, впитывая отчаяние и яд бездны.

Мара поняла. Не умом – умирающей душой. Она держала не просто оружие. Она держала Падение. Осколок разбитой небесной тверди. Душу низвергнутого стража, обращенную в клинок яда и вечной муки. Его божественная сила была извращена, но не уничтожена – она тлела под слоями адской скверны, как уголь под пеплом.

Видение схлопнулось. Белый туман рвануло в стороны ослепительной зелено-синей вспышкой из реального мира. Мара снова увидела – сквозь пелену агонии и яда. Прим, объятый странным сине-зеленым пламенем, которое не пожирало его плоть, а словно переписывало его перламутровую сущность. Его черные глаза сверкали тем же двойным светом, что и меч. Он больше не смотрел на меч. Он смотрел сквозь пламя – на нее.

Его рот, лишенный губ, растянулся в немом крике, который был слышен лишь в ее сознании, сливаясь с отзвуками видения падающего ангела:

"ПРОБУДИ ЕГО! ИЛИ УМРИ ВМЕСТЕ С НИМ!"

Слова врезались в ее угасающее сознание, как раскаленные клинки. Белый туман агонии смешивался с зеленым ядом и синим адским сиянием меча. И сквозь этот кошмарный вихрь, как колокол сквозь бурю, пробился Голос. Не извне. Изнутри. Из самых глубин ее души, из последней искры воли, еще не съеденной ядом, или… из самого меча, отозвавшегося на крик Прима?

"Под этой порчей… бьется сердце прошлого… несокрушимое…"

Голос был тихим, но обладал невероятной силой спокойствия. Он не заглушал крики гоблинов или треск пламени – он просто был, как скала среди шторма. Он говорил о ядре. О чем-то вечном, неподвластном разложению, скрытом под слоями скверны, боли и падения.

И тогда – вспышка. Не в реальности. В памяти. Обрывки услышанного в дымных тавернах Тристрама, у костров наемников, в шепотах старых библиотекарей. История. Легенда о самом страшном падении. Не о предавшем Архимелле, а о том, кто сражался до конца, кто проклял сам Ад своим падением.

"Вератиэль…" – прошелестели ее губы, не издав звука.

Образы слились воедино. Видение золотого воина, падающего в бездну. Его меч, теряющий свет, впитывающий яд преисподней. Его имя, ставшее символом непокоренной ярости и вечной муки для одних – и последней надежды для других. Ангел Ярости. Тот, кто не сдался, даже когда Небеса отвернулись. Чья воля была так сильна, что сам его артефакт, его воплощенная воля, не мог быть уничтожен – лишь извращен, скован, погребен под слоями ада.

"Неужели… этот меч… и есть… ОСКОЛОК ВЕРАТИЭЛЯ?!" – мысль ударила, как молния, ослепительная и ужасающая. Не просто легендарный клинок. Часть самого Падшего Ангела! Его сломанная воля, его заточенная ярость, его божественная сила, отравленная тысячелетиями в Бездне. "Сердце прошлого… несокрушимое…" – это была его воля! Его ангельская суть, закованная в ядовитую скорлупу!

В тот миг, когда имя "Вератиэль" пронеслось в ее сознании, меч на полу взревел. Не визгом, а глубоким, ревущим звуком, словно протестующая труба архангела, искаженная адским эхом. Зелено-синие вспышки слились в ослепительный вихрь. Энергия, бившая из него, сменила хаотичные разряды на мощные, ритмичные удары, как удары гигантского сердца. БУМ. БУМ. БУМ. Каждый удар сотрясал камни, заставлял взвизгивать гоблинов и заставлял Прима, все еще объятого странным плавлением, впервые по-настоящему отшатнуться. В его черных глазах, отражающих бьющееся сердце света и тьмы, мелькнул первородный ужас.

По руке Мары, по зеленым прожилкам яда, пробежала волна. Но не холода. Жара. Невыносимого, очищающего жара. Яд не отступал – он бурлил, вступая в бешеную схватку с чем-то новым, что пробивалось изнутри нее самой, отозвавшись на имя и на сердце меча. Ее тело стало полем битвы между падшей силой Ада и несокрушимой искрой Небесной Воли.

Она поняла приказ Прима. "Пробуди Его". Не меч. ВЕРАТИЭЛЯ. Хотя бы ту искру, что еще теплилась в этом осколке. Иначе… Слияние яда в ее крови и неистовой энергии пробуждающегося Артефакта Падшего Ангела разорвет ее на части еще до того, как гоблины доберутся до тела.

Она протянула дрожащую, прожилками искаженную руку не к Руне на поясе Прима… а к бьющемуся, ревущему сердцу зелено-синего ада – к рукояти Осколка Вератиэля. Последняя ставка в игре, где на кону была ее душа.

Касание было… откровением. Не просто холод или жар. Это был удар молнии по самой ее сути. Яд в ее венах взвыл, как раненый зверь, встретивший своего убийцу. Зеленые прожилки вспыхнули ослепительно, а потом – начали меркнуть. Не отступая, а втягиваясь обратно, к руке, к мечу, словно перепуганные змеи. Вместо них по коже побежали золотистые искры, крошечные, как пылинки света, несущие облегчение и невыразимую мощь.

И в этот миг – вспыхнула Руна Веков. Синий камень на поясе Прима, до сих пор лишь мерцавший, взорвался ослепительным светом глубокой, древней лазури. Он пылал, как упавшая звезда. И словно магнит невероятной силы, он притянул к себе клинок Осколка Вератиэля в руке Мары!

Меч дернулся в ее руке с такой силой, что кости хрустнули. Он устремился вверх, к сияющей Руне, словно жаждал воссоединения, или подчинения, или… уничтожения. Острие темно-зеленого (но уже пронизанного золотыми жилами!) клинка коснулось сияющего сердца Руны Веков.

Мир взорвался в беззвучии.

Резкая, абсолютная ТИШИНА. Не просто отсутствие звука – вакуум, высасывающий саму возможность шума. Зелено-синие вспышки меча, визг гоблинов, рев энергии, стук ее сердца – все смолкло. Свет не погас, но застыл, как в гигантском куске янтаря. Пылинки повисли в воздухе. Капля влаги с потолка остановилась на полпути. Время… остановилось.

Прим. Он все еще стоял в центре бури, застывшей в момент титанического столкновения. Его перламутровая кожа была теперь покрыта сетью трещин, из которых сочился не кровь, а тот же синий свет Руны. Его черные глаза были широко раскрыты, полные немого ужаса и… странного понимания. Он был мостом. Каналом между неистовой силой Падшего Ангела и бездонной мощью Руны Веков. И этот мост рушился.

Тишина длилась вечность и мгновение.

А потом… его голова. Она резко дернулась назад, с неестественной, кошмарной силой. Челюсть упала, рот раскрылся так широко, что хрящи и сухожилия затрещали и порвались с отвратительным, беззвучным хрустом. Из его глотки, из самой глубины его исковерканной сущности, вырвался ЛУЧ. Не пламени, не энергии – чистого, концентрированного СИНЕГО СВЕТА. Он был ослепительным, как взгляд самого Времени. Он бил строго вверх, в свод подземелья.