Якобы книга, или млечныемукидва

квази-мен: да уж, какая-то у нас безысходность получается совсем неприличная, сомневаюсь, что О0Х0О это пропустит, вы же его знаете… Он всегда просит, по возможности, оставлять надежду…

виэкли: давайте послушаем, что там якобы_графомен предложит, если это не подойдет, боюсь, нам придется в корне менять историю и придумывать что-нибудь другое(: Например, что бухгалтер оказывается именно бухгалтером, девушка рожает ему кучу детей, здоровых и бодрых, в общем, все становится хорошо и остается уверенность, что так будет и впредь!

квази-мен: но позвольте-ка, тогда история получится совсем уж банальной и незатейливой, до тошноты простой и предсказуемой, многократно уже виденной всеми, пустой, короче, вы меня поняли…

якобы_графомен: в таком случае вот что предлагаю я: а я предлагаю не оставлять нашу девушку на берегу безымянной реки в полном отчаянии и судорогах чувств, можно добавить еще один эпизод. Следующий кадр, последний: девушка возвращается в городок, еще совсем недавно суливший ей благополучную и счастливую жизнь. В городке тем временем разворачивается карнавал, люди веселятся на все лады, дудят в трубы и беззаботно приплясывают, потому что у них традиционный ежегодный праздник, какого-нибудь там плодородия, или еще какой. И в эту ликующую толпу, поднимаясь с низины, входит заплаканная девушка, ей не остается ничего, кроме как влиться в нее, ведь идти теперь все равно больше некуда и не к кому. И вот она движется вместе со всеми этими темпераментными, жизнерадостными, целующимися людьми, и тут, вопреки всему, широко улыбается и присоединяется к всеобщему веселью, как ни в чем не бывало, словно ничего непоправимого и не произошло. Жизнь как карнавал, она продолжается и идет своим чередом, несмотря ни на что. Пока есть жизнь, смерти нет, значит, нужно жить изо всех жил, хотя бы как получается, невзирая на все. Такая вот мораль…

квази-мен: хм, не так уж и плохо…

виэкли: не знаю, не знаю, надо еще подумать, красиво, конечно, но не уверена, что это подходит именно к нашей истории: такая концовка сильно меняет настроение всего произведения в целом, не находите?

патамушта: а разве не этот эффект нам так необходим? Отличный финал!

свитани: а я вот скорее соглашусь с Виэкли, будь я на месте той девушки, едва ли я смогла бы найти в себе силы вот так сразу все отмести и забыть, поймет ли зритель? Но предложить О0Х0О, считаю, можно. Посмотрим, что он на это скажет. А вот, кстати, и он.

О0Х0О вошел в чат

О0Х0О: Молодцы. Должен сказать, долгое время я внимательно следил за вашими успехами в этом вопросе, попробую кому-нибудь пристроить сюжет. Есть у меня на примете один господин, который, думается, сможет!

Голова 67. Анна в потемках

В перерывах между написанием сцен, сценок или сценариев мы любили порой спускаться с вершины холма и прогуляться парком, изучая и всякий раз отмечая особенности ландшафтных решений создателя. Помимо самой природы, наше внимание нередко привлекали попадавшиеся на глаза разнообразные персонажи: иногда как будто бы чем-то смутно знакомые, но чаще, пожалуй, все-таки нет. Персонажи эти прогуливались в определенные часы небольшими группами: кто по трое, кто по двое, хотя многие предпочитали проверенное одиночество.

Несколько раз, по пути в школу жизни, я отмечал для себя диковинную парочку: пышно одетую даму, в черном кружевном платье и шляпке, со спущенной на лицо вуалью, компанию же ей составлял неряшливо одетый мальчонка, эдакий оборванец, с благородной и вымытой, справедливости ради, физиономией. В тот раз мы вышли с Патамуштой в парк поразмять ноги, чтобы вернуться к холму в освеженных впечатлениями чувствах и закончить очередной урочный проект, с которыми, нередко бывало, возникали трудности как в завершении, так и в самом начинании. В общем, мы вышли немного развеяться, не имея намерений знакомиться с незнакомцами и тревожить их почтенное уединение.

И тут нас неожиданно окликнула та самая дама в темных одеяниях, лицо ее по обыкновению скрывалось за черной вуалью, хотя и сквозь ткань с легкостью угадывалось, что женщина молода, миловидна и одновременно чем-то очень и очень огорчена.

Анна Каренина входит в чат

А.К: скажите, не видели ли вы здесь мальчика, маленького такого, куда-то вот опять запропастился(:

патамушта: да вон же он, в лопухах засел, только макушка и виднеется:)

А.К.: а вы, я посмотрю, острите, откуда бы в Летнем саду взяться лопухам?

якобы_графомен: и все же мы вовсе не склонны шутить, сеньора, мадам, госпожа, поправьте меня, если это не так! А вот и мальчик!

А.К.: и действительно, Оливер, иди же скорей сюда, не бойся! А вы, любезные, зачем здесь в полночный час? Курсанты кадетского корпуса, должно быть, судя по форме…

патамушта: полночный, говорите? А на моих часах полдень:) Что касается формы, то мы больше радеем за содержание, поскольку формы извечно устаревают, хотя мы еще только учимся, конечно. Здесь неподалеку, кстати, и учимся, на том вот уютненьком холме.

А. К. опять шутить изволите? Откуда бы в Летнем взяться холму?:))

якобы_графомен: позвольте-ка, а разве мальчик не пожелает войти в чат?

А.К.: ну что вы!:) Оливер Твист совсем не таков, едва ли он вступит в переписку с незнакомцами:) Он слишком напуган миром и странными существами, что населяют его. И все-таки я в нем души не чаю! Он, насколько это возможно, заменил мне Сережу, после того как Алексей Александрович лишил меня свиданий с ним(((: Для того Оливер и выписан ко мне с брегов Темзы, в утешение…

патамушта: простите мне мою бестактность, но не могу не удостовериться: правильно ли я понимаю, что имею честь и удовольствие общаться с той самой Анной Карениной, о которой написано столько книг? особенно одна:))

якобы_графомен: к тому же я читывал в желтой прессе сравнительно недавно, что вы якобы погибли под колесами проезжающего поезда, спрыгнув в механическую круговерть с платформы, не выдержав ощущений, данных нам в реальности… Так и знал, что это грязная ложь!

А.К.: полагаю, я могу быть с вами достаточно откровенна, хотя бы и потому, что бесконечно измучена порочностью и лживостью высшего света, к которому и сама не так еще давно имела принадлежность. Да, я и есть та самая Анна, чье имя столь часто принято склонять на все лады в связи с роковой связью на стороне, а также нашумевшем прыжке под колеса проходящего поезда. Но прошу, не забывайте, что я не только знаменитость, но еще и женщина, и мать, и в моей биографии хватает эпизодов куда более почетных и заслуживающих упоминания, однако публика желает знать только скандалы, вроде того же дерзкого похода в театр. Что же до поезда, то да, было, не скрою. Были и всевозможные яды, удавки, прыжки с мостов по ночам и другие напрасные попытки лишиться чувств. Но каждый раз это бывало уже слишком прозаично, не достаточно зрелищно, чтобы привлечь всеобщее внимание и стать предметом для пересудов в салонах. И знаете что, порой у меня возникает ощущение, что я бессмертна и мне все равно ничего не будет, что я не более чем плод какого-то великого воображения, сотворившего меня зачем-то из лучших побуждений, да так и оставившего в неком буфере, задаваться вопросами, не имеющими спасительных ответов(:

якобы-графомен: вот уж кто из нас еще шутник!:) Поверьте, Анна Аркадьевна, мне, безусловно, понятны ваши сомнения! Будь я помещен в схожее вашему положение, я бы, пожалуй, и сам засомневался во всем, однако смею вас заверить, что вы не менее реальны, чем, скажем, вон та скамейка, или, допустим, я. Вы ведь верите в меня? Видите, я даже отчество ваше знаю, и это не такая уж незначительная деталь, какой она может показаться на первый взгляд.

А.К.: спасибо за вашу доброту ко мне, Якобы. Скажу, что прежде я всегда с известным недоверием относилась к всевозможным россказням про призраков у Михайловского и окрестностях, есть в этом, знаете ли, что-то простонародное, невежественное. Но сейчас, глядя на вас, убеждаюсь в справедливости подобных наблюдений. И на мой взгляд, все оказывается не так уж и страшно, как принято о том толковать и в салонах, и в мужицких кругах.

якобы_графомен: благодарим, что составили нам общество этим незабываемым вечером, однако, увы, мы вынуждены откланяться и пожелать вам терпения в ваших изгнаниях! Оливер, до свидания! Уверен, у тебя все будет хорошо! Увидимся!

После последней моей фразы, мы с Патамуштой спешно удалились, оставив Анну Аркадьевну в обществе запуганного миром мальчишки Оливера Твиста.

патамушта: что это на тебя нашло, зачем мы так резко ретировались?(: Только-только все начало проясняться!

якобы_графомен: проясняться? Разве для тебя не очевидно, что мы имеем дело с сумасшествием, выдающим себя за Анну Каренину? Лопухов она не видит, холма у нее нет, не говоря уже про полночь, я вот еще тогда все понял! А я вот психов как-то побаиваюсь, кто знает, чем захламлены их чердаки? И вообще, да будет тебе известно, Анна Каренина – это вымышленный персонаж, собирательный образ, не имеющий реального прототипа, выдуманный одним русским писателем, чтобы обнажить язвы общества того времени, вплетая ее трагическую историю в известные события и давая контрастом параллельной сюжетной линии.

патамушта: ладно-ладно, вполне возможно, ты и прав(: Но знаешь, я давно заметил, что люди в принципе склонны видеть то, что хотят видеть, что привыкли, что в состоянии узреть, в зависимости от состояния ума и точки зрения, так сказать. У меня же сложилось впечатление, что Анна видит именно то, о чем говорит, рассуждая об этом со свойственной ей душевностью. Она действительно не могла разобрать никаких лопухов и холмов, потому что находилась в своем Летнем саду, а мы тем временем в нашем саду. И в данной ситуации отменно, что мы сумели найти общий язык, пускай беседа выдалась несколько неровной и оборванной, спасибо тебе…:))

якобы_графомен: знаешь, зачастую ты говоришь воистину занятные вещи, но на сей раз я никак не могу взять в толк, что ты пытаешься мне этим сказать?

патамушта: это означает единственно то, что, возможно, мы и сами с тобой персонажи, застрявшие в какой-то, может даже, недописанной книге. Отсюда и это тревожное незнание того, что будет с нами дальше, что там надумает автор, наверняка ведь попытается сотворить какую-нибудь интригу на ровном месте, чтобы кому-то было просто немного поинтереснее, совершенно не считаясь с нашими пожеланиями и предпочтениями. Отсюда и накатывающее по временам ощущение некой неполноты проживаемой жизни, непроработанность и незавершенность целых сюжетных пластов. Основную мысль ты понял. Кроме того, допускаю, что на самом деле мы всего лишь второстепенные персонажи не самого значительного произведения, потому что Анну Каренину худо-бедно знают все: ты вот отчество, к примеру, припомнил. А вот нас с тобой не знает никто. И я не берусь утверждать, что это так уж прискорбно, во многих случаях быть второстепенным персонажем – несравненно большее благо, чем быть главным, принимающим на себя все плевки и шлепки авторского замысла. Такая вот есть точка зрения:)

якобы_графомен: а знаешь что? А не пора ли нам возвращаться к родному холму? Кажется, у меня появилась одна безумная идейка!

Голова 69. Отъявленные явления

я.

я?

Я!

Я есть. Ты есть. Он есть, Она, еще Они. Но не верьте тому, кто скажет, что нас множество, пантеон. Я всегда один, ведь Я – Бог, правильный и правдивый, всеведущий и всемогущий, всепроникающий и вездесущий, безраздельно господствующий – главный. И все живое: всЯкие птички, рыбки, человечки есть лишь разбросанные повсюду жучки и камеры наблюдениЯ, собирающие, анализирующие и осмысливающие переменчивую информацию, отправляющие ее в центральное хранилище мирозданиЯ, иначе говорЯ – храм имени Я. Замечательные созданиЯ: сенсорные, рефлексирующие, биологически воспроизводимые. Это Я, Ты, Он, Она – вместе дружная семьЯ.

Когда Я утверждаю, что Я – Бог, то сразу подразумеваю, что и сущий ДьЯвол тоже, двоЯкий и двусмысленный, потому как мы сродни правой и левой рукам одного целого. Именно Я вселЯю в ТебЯ надежду, Он выселяет ее на улицу, Я подаю отличную идею, Он отбивает ее в аут, точно теннисный мяч, именно Я в ответе за прием корреспонденции, этот нескончаемый поток молитв, прошений и на_всякий_случай_просьб, Он же перехватывает их прежде, делаЯ запоздалыми или закодированными. И вместе мы сила, взрывающаЯ мозги и разбивающаЯ сердца, танцующаЯ тела и обделывающаЯ дела, вместе мы даем торжественные обещаниЯ, а сами не приходим на ключевые совещаниЯ, вместе входим в долю, парализуем волю, уходим лесом, полем, морем, отбросим детали, главное – усталые, но довольные. Продолжать? Довольно. Это еще к чему, когда принципиально лишь то, что Я все равно много важнее, чем Ты, Он, Она, даже вместе взятые Они, на одну чашу весов сложенные, взвешенные и красной ленточкой перевязанные.

Еще Я совсем не любитель признавать своих ошибок, потому что Я их практически и не совершаю, а если вдруг все пошло не так, так это виноватый вовсе не Я, но Ты, Он или Она, еще чаще: какие-нибудь Они. Так уж Я устроен. К тому же Я – это всего лишь Он относительно иного Я. И кем бы ни был Ты, сколь много бы ни значил длЯ менЯ – Я всегда остаюсь поважнее, посущественнее, ибо Я – Бог, да простит меня Бог за такого рода уподоблениЯ. Я-то всего-навсего хотел высказатьсЯ в том духе, что отовсюду лезет эго Я, в каждой кроне древа заседает на ветке свое Я, в каждой собачьей конуре дрожит от холода такое Я, под каждым придорожным камнем притаилось это Я. Я – самое ходовое слово на планете ЗемлЯ, во всех Языках и наречиЯх. Я – ответ на любой почти вопрос. Кто Я? Ответ прост: Я. Кто виноват? Не Я. Ну кто так делает? Ну Я. Прямо говорЯ, никому еще не удавалось укромно укрыть свое Я. Есть свое Я и у разобщенной общественности, и у отдельно взятой бабули, казалось бы, упомянутой здесь случайно, искусственно выдернутой из общей массы; к тому же старости традиционно выдается такой кредит довериЯ и почтениЯ, что и поговорить-то тут вроде бы уже и не о чем. Однако вот на этом самом Я мы остановимся чуть масштабнее, иллюстрируя прискорбную, зачастую, неравномерность распределения богодьявольской пропорции в одном отдельном Я, когда ползунок чересчур смещен в положение зла, напрочь затмевая собой светлую сторону. Тем удивительней наблюдать, сколь часто подобным персонажам потребно показывать на публику полную противоположность.

Вот рассматриваемая бабуля возвращается в свою мрачную обитель, в престижную по планировке и расположению в районе квартиру, при этом насквозь засаленную и замусоленную, где ее встречает голодный котофей, облезлый и серый, как мутировавшая мышь: недаром говорят, что эти животные, как никакие другие, перенимают признаки своих хозяев. Бабуля, воротившись с очередного семинара по защите сирот от бессердечности взрослого мира, менее всего задумывается о незадавшейся судьбе беспризорников и прочих там озорников, куда больше ее занимает содержимое продуктового пакета, который так удачно удалось пополнить на семинаре доброты: здесь и воцерковленное молочко, и мяско, рыбные нарезочки и прочие вкусности и радости живота. Благодатное это дело – на семинары ходить и радеть о бесприютной детворе, произнося отвечающие теме собрания речи, увы, столь редко пересекающиеся с практической подмогой и милосердием.

Примечательная деталь: сама бабуля нисколько не заинтересовывается молочно-мясной продукцией; собранные деликатесы предназначены сожителю-полковнику, дослужившемуся до трех звезд и, что особенно славно получилось, благополучно уклонившемуся от всевозможных военных передряг, вроде участия в боевых действиях или попадания в немилость вышестоящим воякам. Сама бабуля – строгая вегетарианка, приверженка того специфического типа вегетарианства, упоминать о котором, пожалуй, попросту не к столу, за которым иной читатель, быть может, читает эти строки.

И мы не станем упоминать, потому как в ту же минуту раздается телефонный звонок: то звонит сынуля, на редкость хмурое и хриплое существо, затаившее на жизнь черт знает чем вызванную обиду, а ведь бабуля только-только пообещала отписать тому квартиру, отжатую у выселенного из нее внука, племянника относительно сынули. Однако аппетит приходит во время еды: сейчас они обсуждают планы по подаче иска о незаконном обогащении этого внукоплемянника, ведь пока тот проживал в той квартире, они вполне могли бы ее сдавать, следовательно, упустили прибыль. И это значит, тот подлец должен будет теперь возместить им недостачу, ведь бравого полковника нужно исправно кормить чем-нибудь густым и частым, да и других хотелок хватает. Поговорив об этом, бабуля принимает следующий вызов. На том конце провода висит популярный священник, благословляющий бабулю за сердечное выступление на семинаре, уверяющий, что за это ей воздастся еще при жизни, а уж дорога в рай, чего там говорить, давно заказана и заслужена, усыпана лепестками самых немыслимых цветов, их цветов, оттенков и благоуханий. Бабуля самым елейным голосом принимает эти комплименты, а впрочем и не скрывает, что комплименты любит, после чего выдает духовному лицу ответную порцию самых сочных сладостей. Батюшка, кстати, в отличие от бабули, любит детей воистину; настолько, что уже в недалеком будущем ему предстоит отыскать в себе израильские корни, чтобы укрываться на чужбине от весьма основательных обвинений в педофилии, пока все как-нибудь не утрясется.

Самоудовлетворив свое ненасытное это эго, бабуля зазывает наконец полковника на кухню, не знавшую ремонта никогда. На стенах, полах, потолках там и сям выступают какие-то липкости и мутности, самого неприглядного вида и запаха. По большому счету принимать пищу в подобных декорациях должно быть как минимум неприятно, но нет – они уж свыклись, принюхались. Одна-единственная комната во всей квартире имеет пристойную обстановку – это гостиная с камином, куда время от времени приглашаются прочие сердобольные и неравнодушные к невзгодам детства благотворители, исправно осваивающие бюджеты и гранты, выделяемые на такие богоугодные дела. Полковник меж тем деловито нарезает колбаску, намасливает хлебец, складывает это в привычную композицию, так и тающую во рту, и, запивая коньячком, докладывает о былых своих военных заслугах, столь бесчисленных, что порассказать есть о чем. Особенно ему удалось прославиться в сибирской глубинке, где его стараниями наладилось расхищение складских запасов, что и позволило в результате столь мягко десантироваться в невские брега. Бабуля, доставая из буфета баночку с каким-то своим кушаньем, неспешно выкладывает на тарелочку непонятного вида комочки, заливает их вареньем, после чего начинает трескать. Боже, только об одном тебя прошу: пусть навсегда останется тайной, что именно поглощала эта безумная старуха, о том не должна узнать ни одна душа, ну, кроме автора этих строк, он-то знает, и знанием своим опечален надолго, но чтобы прознал еще кто – пожалуй, уже лишнее. Это неминуемо бросит тень на всю семейку, а ведь еще не все, не все еще ее представители окончательно выжили из ума.

На сожителя, отметим, лакомство бабули не производит ни малейшего впечатления, еще бы: он и подсадил ее на дьявольскую диету, сам же остался верен старым привычкам и доброму аппетиту, предпочитая красную рыбку и смягчающий суровое сердце коньячок. Бабуля, как ни в чем не бывало, заканчивает свою вечернюю трапезу и начинает приготовления к старческому сну, ненадежному и захлебывающемуся, в не менее жутковатой ванной складывает челюсти в баночку, смывает обильно накрашенные щеки и собирается в спальню. Вспомнив, будто позабыла что-то на кухне, она отправляется туда и накладывает из баночки еще, прямо из ложечки в рот, затем аккуратно сворачивает баночку в газетку, на которой ее внимание привлекает вдруг газетная статья-объявление с бойким заголовком, прочтение которой и скрашивает бесноватую бессонницу злокозненными замыслами.

Голова 70. рИм

… так, сказал бедняк, что бы вам тут еще поведать, прямо-таки не знаю, вообще-то я могу говорить часами обо всем, что видел, когда-то узнавал, где-то слышал, или всегда подозревал – за это мне и плотют налом. Лады, придумал. Порассуждаем о феномене, который я обозначу как разинутая Империя молчания. Потолкуем о рИме, с заглавной «И» посреди и строчными «р» и «м» по краям: так помоднее будет, да и слово Империя здесь, поверьте на слово, центральное. Империя, конечно, сделалась таковой не вдруг, начиналось-то все по-исторически обыденно: жили, короче, по всяким холмам и лесам разные народцы, а когда догадались, что больше все же схожие, чем разные, особенно относительно совсем других, тогда и принялись договариваться и устраивать некоторую государственность. Но здесь и сейчас мы не станем копошиться в летописях, воссоздавать картины быта и нравов того времени, тем более что нравы, в общем и целом, остаются неизменно низменными в любую эпоху. Мы сразу обратимся к последним страницам из истории рИма: история эта, как известно, уже закончена, поэтому мы ничем не рискуем, и будем говорить так, как оно есть. Что же случилось? А ничего хорошего для рИмлян: они устали, выдохлись, сделались ленивыми и инертными, как одурманенные дихлофосом тараканы…

Смех в зале (видимо, публика среагировала на знакомое сочетание слов «таракан» и «дихлофос», показавшееся ей забавным и рождающее определенные бытовые ассоциации).

… ну так вот: из чего же слагались самые славные страницы в истории рИма, а? Правильно: военные походы, завоевания и победы, возведенные в принцип. Разумеется, имели место и науки, и искусства, и ремесла, но, прямо скажем, в значительной степени все это культивировалось в интересах военного промысла. То есть: если изобретение полезно армии – это хорошее изобретение, ежели нет, то никому оно особо и не нужно – денег не дадут. Зато военные успехи рИмлян были абсолютно реальны и глобальны, что и позволило расширить свои границы не только далеко, но и надолго, открывало выход на соседние континенты и очень поспособствовало обращению всевозможных аборигенов в свою веру, для чего по краям Империи традиционно подселяли рИмлян из центра, нарекая наместниками, как бы смотрящими…

Смех в зале (допускаю, что публика срефлексировала на «смотрящих», автор этих заметок и сам теряется в догадках).

…и, будем откровенны, суть любой Империи заключается, естественно, в расширении своих территорий, как минимум в наращивании влияния на соседние территории, на все известные территории. Идеал здесь понятен – охватить собой весь земной шарик, все заселенные земли, а потом сообща соорудить ракету и улететь в космос, где отчебучить чего-нибудь еще, кого-нибудь нахлобучить, включая в состав Империи и выдавая лицензию на продолжение банкета…

Смех в зале.

… но вот в чем драма: даже у великого рИма как-то не сложилось, как едва ли когда-нибудь сложится у любой из последующих Империй. Почему? Давайте поговорим об этом. Наверное, в поступательном развитии любой сухопутной Империи рано или поздно наступает тот переломный момент, когда границы неожиданно оказываются вражеским кольцом, сдавливающим и сужающимся, а ведь на эти окраины приходится пускать все больше и больше средств и ресурсов, ущемляя интересы коренных народов. Ну а люди с окраин, назовем их, как и заведено в учебниках, «варварами», начинают все наглее и напористее осваивать исторические области Империи, потому что у них есть простая и ясная цель: закрепиться, задержаться, присосаться к основным денежным потокам. При этом варвары несравненно сплоченней местных, очень скоро они начинают противопоставлять себя рИмлянам, продолжая придерживаться своих местечковых традиций и верований. Варвары лучше всех учатся подменять законы своими вольными трактовками, а динамично развивающаяся продажность чинов всех уровней Империи, очень способствует росту благосостояния варваров и укреплению их позиций; равно как и чинов, разумеется, тоже. Именно так чины оказываются с варварами в одной лодке, оберегают и покрывают друг дружку. И вот уже население центральной части задается вопросами: а что изменилось-то? Чуют, чуют: что-то уже не так. Не так, как было, и не так, как быть бы должно. А это Император отворил ворота, троянский конь уже внутри, все остальное – только вопрос времени, но народ безмолвствует, милосердствует и долготерпит, как нищий на паперти, а что ему остается: Императору ж видней, он же самый козырной и крутой у нас – голова, один над всем думает и все за всех решает, солнцеликий наш.

Смех в зале.

И что же делали в этой ситуации наши гордые и некогда непобедимые рИмляне? А ничего. Зарыли головы в песок, как страусы, продолжая требовать хлеба и зрелищ, и, надо сказать, получали их сполна: больше чем когда-либо прежде, пусть и качество постановок уже не выдерживало никакой критики и критике не подвергалось, а хлеба выдавались все более скверного помола. Многие рИмляне, безотчетно понимающие непреложность исторического хода, покидали родину предков, ища утешение в чужедальних сторонах и краях, растворяясь там, как кофе и сахар в кипятке. Сколько уж сказано и о разгуле разврата, в котором мужчины принялись очень друг друга любить, а женщины разлюбили рожать, потому как, ведь согласившись на одно предложение, всегда можно упустить множество других, как знать – возможно, и более выгодных и интересных. Это как у нас сейчас, знаете, на распродажах, всегда можно выгадать, если подождать, а можно и остаться на нулях. Если зазеваться – уведут кошелек.