Якобы книга, или млечныемукидва

В ту секунду, когда решение назрело, словно падкое яблоко, и я уже выдавливал из себя шутника, набирая в легкие тяжкого воздуха, в последний раз всматриваясь в размытую портящимся зрением толпу, кашлянув (вполне искренне, кажется, кашлянув), я запросил минутку внимания, хотя на практике мой последний залп не занял и минуты. В озвученной речи я всего-навсего подвел черту, констатировал, что все кончено: шуток больше не будет, точнее говоря, еще обязательно будут, только уже не в моем исполнении, после чего согнулся в поклоне, сделал ручкой и, сказав какую-то прощальную фразу, навсегда удалился за занавеску. Забавно, но в тот день, как водится, меня провожали аплодисментами, не шумнее и не тише обычного: публика по традиции приняла это действие за часть шоу, заранее продуманный эпатаж, а скорее всего и вовсе ничего не поняла и не собиралась этого делать. Солгал бы, сказав, что я был удивлен или расстроен.

Позже, когда все в моей жизни сделалось совершенно иначе, время от времени мысленно я возвращался в тот календарный день, в его вечер, пытаясь верно сформулировать, что же это было? Почему я оставил то, что давалось легко и само шло в руки, почему именно тогда, почему не значительно раньше или чуть позже – почемучения эти длились достаточно долго. Не знаю, пожалуй, мне так и не удалось преуспеть в выведении оптимального ответа. Должно быть, то было простое осознание: кто хочет стать фигурой трагического репертуара, тот обязательно своего добьется. В остальных жанрах – никаких гарантий.

Голова 62. Лучшие дни

Нередко лучшие дни становятся таковыми только по прошествии определенного времени, в свое время, представая заурядной повседневностью и совершенной нормальностью. Так и у нас в Первограде случались времена как погуще, так и пожиже. Хотя в самом городе все и всегда оставалось на высоте, без видимых происшествий и великих потрясений, а потому и любая мера этих погуще/пожиже являлась категорией, конечно, исключительно субъективной.

Вскоре после знакомства мы пришли к неожиданному умозаключению, что все мы, как ни странно, иностранцы относительно друг друга, будучи представителями одной, с некоторыми натяжками, цивилизации.

квази-мен: я вот все никак не могу определить, на каком мы с вами, собственно говоря, говорим языке, ведь это же не английский, не так ли?

виэкли: а я как-то все это время считала, что мы общаемся на моем родном норвежском…

квази-мен: это вряд ли:))

якобы_графомен: друзья мои, я говорю вам именно друзья мои, а не друзья мои по-английски или норвежски, и делаю это исключительно по-русски, по-другому не обучен.

свитани: а я была уверена, что по-чешски.

квази-мен: ну а ты, Патамушта, почему не признаешься?

патамушта: по правде сказать, я уже размышлял на досуге над этим феноменом. А так я говорю на албанском. Точнее говоря, на том диалекте, который более известен просвещенной публике как олбанский. Едва ли вы понимаете, о чем идет речь – это большие тонкости и порядком подзабыто. И все-таки, сдается мне, что и это не так уж существенно. Куда важнее, что мы понимаем друг друга с полуслова!

квази-мен: в таком случае мне важно вот что: достаточно ли правильно мы понимаем друг друга, велика ли вероятность ошибочной передачи отдельных слов, оборотов речи, имеют ли место так называемые трудности перевода?

свитани: квази-мен: вечно ты все усложняешь, дружок!

патамушта: смею предположить, что в данный момент мы изъясняемся на изначальном праязыке, самом полном и всеобъемлющем, впоследствии рассыпавшемся на множество обломков, более известных нам как родные языки: со своими правилами, исключениями и ограничениями в выражении смысла.

квази-мен: как знать, как знать, а кто-нибудь уже обратил внимание, что в нашем коллективе нет ни одного негра или китайца – неполиткорректно как-то.

якобы_графомен: и гомосеков:)) насколько мне известно.

виэкли: сменим тему, а?

якобы_графомен: виэкли: а что, твоя культура запрещает затрагивать подобные темы?

виэкли: да. И поэтому она передовая.

якобы_графомен: передовая сытая усталость и привычка думать исключительно над меню или каталогом?

виэкли: именно потому, что моя культура передовая, я могу позволить себе не соглашаться с твоей точкой зрения, не меняя при этом хорошего отношения лично к тебе, якобы_графомен.

патамушта: сдается мне, что сейчас вы повторяете те ошибки, которые и привели человечество к краху, с последующим разделением на языки, границы, заборы и культурные разногласия. Тем не менее, надеюсь, что мы-то с вами не станем повторять этих ошибок, давайте будем умнее!

И действительно: мы прекрасно понимали друг друга, причем не столько на уровне употребления простых и понятных мыслей, преобразуемых в слова и высказываемых в общий чат прямого эфира, сколько по части коллективного взаимодействия в реальности, наполненной интересами, интересами, интересами, преимущественно ими. И именно интересы сделали свое дело в принятии того простого факта, что наша разность – это наше разнообразие, а не различие, и нет никакой нужды играть на противоречиях, множа, дробя и усугубляя все на свете.

Надо заметить, в самые первые первоградские дни, которые еще не были лучшими, все мы угодили в одну и ту же ловушку, схожую по многим своим признакам с тем, что обычно называют шопингом. Сразу после очередного урока от О0Х0О мы устремлялись в многочисленные магазины, торговые центры и лавки, начисто игнорируя красоты природы и встроенного в нее города, жадно срывая листву, чтобы поскорее понабрать всех этих штучек и украшательств и заставить теми свои жилища. Тем приятнее было, не сговариваясь, осознать и начать признавать, что это уже слишком, перебор, хватит уж, что долой переизбыток, ведь золотая середина бесстыже пройдена и оставлена далеко позади, да и комнаты не резиновые, и за листву себе новую не купишь.

В общем, быстро пресытившись потреблением безграничных благ, мы все глубже проникались окружающим нас великолепием, ежедневно обучаясь у О0Х0О занимательным вещам. В частности, он выучил нас выходить к белым небоскребам и зеленым домикам короткой тропой, минуя уходящие в небо автострады. Сложно сейчас сказать, что в те предлучшие дни занимало нас более: сама учеба, или то, что происходило после нее.

А после учебы нам становилась открыта Игра. Мы обнаружили ее, прямо скажем, не сразу, а только по достижении некоторого коллективного статуса, поскольку Игра является соревновательным и командным действом. Поначалу мы просто наблюдали за игрищами других, не слишком улавливая правила и поставленные цели, однако по мере понимания энтузиазм переполнял, возрастало настроение включиться в игру поскорее, для того чтобы когда-нибудь обязательно стать в ней лидерами, лучшими из лучших. Не возьму на себя труд описывать принципы и философию Игры – не моего ума это дело. Могу лишь упомянуть, что Игра включает в себя лучшие качества боулинга и керлинга, интеллектуальных шарад и шахмат, карточных и настольных посиделок, ролевых, спортивных и дворовых игр, короче говоря, всего того, что мне приходилось видеть прежде: всех игр, объединенных в одно, причем не чрезмерно сложное, а, напротив, крайне захватывающее времяпрепровождение. Насколько я понял потом, все вышеперечисленные игры, подобно предположению Патамушты о языковом разделении, всегда были, есть и будут одной Игрой, поделенной прежними людьми на разновидности и культурные вариации, тогда как сама Игра остается цельной игрой, в которой есть Все.

Немало шишек мы набили, пытаясь на равных конкурировать с именитыми соперниками, несравненно более искушенными и знающими толк в Игре. Только после позорной серии безобразных поражений мы приноровились наконец-то задействовать свои индивидуальные качества в общих интересах, что и позволило как-то раз свести одну из Игр к ничейному исходу. И это была наша общая ничейная победа; заслуга рассудительности и логичности Патамушты, настойчивости и въедчивости Квази-мена, взвешенности и неторопливости Виэкли, спортивного азарта и авантюризма Свитани, а также некоторых моих качеств, которые, должно быть, тоже существуют.

Так уж вышло, что однажды мы выиграли Игру. Тогда и настали лучшие дни.

Голова 63. Живее всех

Случается, обычно раз в жизни, в один прекрасный момент все вдруг внезапно перестает, перестает быть таким, каким оно было еще вчера. Тогда-то и выясняется, конечно, что все не то, чем кажется, и метаморфоза эта не метафора, не следствие какого-то кошмарного катаклизма, просто одно восприятие необратимо сменяет другое, и истинное оказывается сложным. Вот и мне долгие годы неведомым образом удавалось отсидеться в коконе вымышленного мира, ощущая себя яркой птицей высокого полета, благородного белого оперения и широкого размаха крыльев. Лишь лень сдерживала меня от практических вылетов в реальность; лень и страх, что не смогу обнаружить обратную дорогу домой, в обжитый край привычных представлений. Не берусь сказать, сколь долго длилось это умопомрачение, скрывающее от меня подлинное положение вещей, словно мой разум все эти годы был сдавлен увесистым камнем.

Оказалось, что и в самом деле камнем. В один прекрасный день на нашей свалке разгорелся жуткий пожарище, прожорливый огонь и обнажил корректную картину мира. Да, мой мир в новом свете представал всего-навсего унылой и вечно тлеющей загородной свалкой, а круг общения серыми мусорными пакетами, уходящими в небо от разыгравшейся борьбы стихий: яростного огня и подпевающего тому порывистого ветра против противопоставленных им потоков воды из пожарных шлангов. Сам я, пока какой-то сапог не сдвинул камень с моей слабой сущности, упорно предпочитал мнить себя гордой белой птицей: невзирая на закрадывающиеся уже сомнения, все же я еще осмеливался мечтать, что являюсь на худой конец какой-нибудь хромой чайкой, ладно, поклеванной и потрепанной, не брезгующей помоями и объедками. И все-таки птицей.

Наверное, стоит сказать запоздалое спасибо той беспристрастной ноге судьбы, что разула мне глаза на суть, приотворяя воздушные коридоры в пространства иных помыслов и порывов; да, стыдно сказать, я оказался обычным белым пакетом с пестрым супермаркетным логотипом и призывом купить продукт у них, а не у тех, конкурирующих; пакетом, использованным в конце карьеры под вынос мусора. Поддаваясь актуальному курсу ветра и взмывая вверх, мне волей-неволей приходилось пристально всматриваться в продолговатую пустоту, зияющую внутри меня, и вместо былой белой безупречности я усматривал лишь картофельные ошметки и пару крепко налипших по бокам окурков. Только высота и воздух высвободили меня от приобретенного через прежний опыт налета, хотя к тому времени я уже безнадежно отбился от стаи старых друзей – профессиональных серых и черных мусорных пакетов, предназначенных для помойки с самого своего рождения.

Перемена настроения ветра меж тем спускала меня в прекрасное полноводное озеро, словно предоставляя возможность на время представить себя белым лебедем, грациозно разрезающим водные глади в поиске духовной (а другой не ищем) пищи. И все же, превозмогая соблазн, я не счел для себя полезным обманываться дальше, предпочитая тому честно принять себя по совести и примириться со статусом пакета промышленного пошиба, прикованного теперь к коряге на какой-то болотистой местности. Несмотря на это пикантное обстоятельно, вода определенно приводила меня в чувства, делая чище, чем я был прежде, возвращая практически к исходной, первобытной чистоте.

Как-то раз на меня вышел и подобрал споткнувшийся о корягу грибник, трезво рассудивший, что я вполне могу послужить ему в добром деле переноски срезанных грибов, облегчая переполненную корзинку. Грибы же, насколько я понял по их разговорам, такие дела добрыми не считали, догадываясь, что собраны на съедение, с обязательными теперь обрезаниями червивой плоти и многочисленными ножевыми ранениями, с неизбежным затем поджариванием на сковороде в компании картофеля. Хотя этот вариант среди них еще считался за благо, особенно в сравнении с заточением в банки и склянки с безжалостной солью на долгие годы.

Ну а мне неожиданно выпал уникальный на моем веку случай переждать холода и сопутствующие этому заиндевелому состоянию неприятности в отапливаемом помещении, между задней стенкой шкафа и бетонной стеной, в соседстве других, ранее собранных пакетов. К тому времени не оставалось уже ни малейших сомнений в том, что я не птица, никогда ею не был и вряд ли стану, что вовсе не мешало в тайне лелеять мечту когда-нибудь взлететь на воздух опять, как тогда, после пожара. Тем более что выяснялось, что мне повезло в этой жизни чуть больше, чем славному грибнику, вызволившему меня из влажных объятий коряги. Грибник оказался таковым только по призванию, по профессии же являясь в большей степени шофером дальних дорог, а потому по долгу службы подолгу бывал вне дома, отчего-то желая обеспечить всем необходимым свою подругу, смазливую на вид особу, насколько можно было судить об этом из-за шкафа сжатым зрением. Хотя справедливее было бы обозвать ее особью, с весьма двойственными моральными установками, что становилось совсем уж непристойным, стоило грибнику переступить порог дома и отправиться на заработки в сколько-нибудь отдаленные окраины своей человеческой родины.

Только лишь будущим летом грибник вновь пустился в лесные гуляния, желая передохнуть от жизненных тягот и тревог дорог, прихватив с собой на всякий случай и меня, памятуя о полезной способности вмещать попавшиеся грибы. И хотя я отнюдь не стремился вываливаться из бокового кармана, все же уже проговорился – вывалился, бесшумно плюхнувшись в траву, скомканный, зато абсолютно прежний в смысле понимания закона тяготения в существующем смятом состоянии, включая концепцию падения вверх, то есть полета, если, конечно, набрать оптимальную форму. И эту форму придали мне пространство и время, проливающие сверху воду, раздувающие ветром сбоку, даруя надежду и оставляя определенные шансы на взлет.

И вот настал такой день, когда сложилось. Звезды, закат, значит, вечер, ветер, внутренний и внешний порыв, перерыв, великий прорыв, ввысь, вот и высь, дальше некуда, только вниз, на север через северо-запад, какие виды, видать самое дно мира: ржавые поля, алюминиевые огурцы, рогатки деревьев и деревянные леса, бетонированные дорожки для машинок, меланхоличные речушки, дворы, на которых трава, дрова, крестьянская орава. Вон в дали замаячил город желтых и красных огней, белых ночей, поделенный рекой пополам и рукавами на острова, золотые шпили, вот бы угодить на один из них и заодно в экстренный выпуск новостей, но нет, уносит в сторонку, в сторону печального, – как все уже узнавший, вернувшийся пораньше грибник, – отшиба, на райончик. А вот и площадь, квадратная и каменная, как слеза младенца, неудачный образ, соглашусь, ай ладно, летим дальше: удавались и похуже. На площади маячит памятник, не знаю, кому он воздвигнут, должно быть, какому-то человеку, вряд ли хорошему, такие редко попадают в памятники. Площадь, между прочим, полна людей из плоти и крови, народ безмолвствует, не бесчинствует, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется и все переносит. Народ никогда не перестает. Я меж тем, под отвечающую случаю музычку, опускаюсь на площадь пророком, предоставленный стихшим ветром самому себе. Масштаб памятника и площади растет к лучшему, происходит детализация всего, памятник все ближе и ближе, хоп – и меня затянуло пустотой прямо на голову памятника, так я его возглавил, под нарастающий гул народных масс и вспышки фотографических аппаратов со всех четырех стран света, которые мне известны.

Лишь поутру я был снят с головы, снова скомкан, а затем кем-то подуман, расправлен и разорван в клочья, отчего-то именно в тот миг, почувствовав себя живее всех.

Голова 65. 2ФФ

квази-мен: предлагаю сегодня же закончить с тем сценарием, давно уже обещали О0Х0О сдать работу!

виэкли: неплохо бы, но же он не ставил нам никаких временных рамок, в этом и кроется вольготность нашего положения и независимость от графиков творчества, не нужно себя заставлять, куда-то торопиться, зачем?

квази-мен: боюсь, так мы никогда не закончим работу((: хотя я тоже не сторонник того, чтобы выдавать сырые материалы. И все же, насколько я понимаю, нам необходима хотя бы одна серьезная удача, чтобы выйти на следующий уровень Игры!

виэкли: возможно, нам действительно нужно пересилить себя, тогда давайте вернемся к тому сценарию. Субъективно: результат не плох, пускай сюжет и не нов. В прошлый раз мы остановились на том, что ему остро не хватает какой-то изюминки, виноградинки на дне бокала, вишенки на торте…

патамушта: есть мнение, что никакого торта еще нет:) Предлагаю еще раз определиться, какую идею мы закладывали, что хотели всем этим сказать, от этого и необходимо отталкиваться. На мой взгляд, проблема есть здесь.

якобы_графомен: патамушта: да иногда вроде бы и не хочешь сказать ничего конкретного, а что-то говоришь-говоришь, и получается, что-то получается и куда-то выводит. Так мне представляется на основании прошлых опытов.

свитани: очевидно, идея нашей истории в том, что жизнь бывает несправедлива, неоправданно жестока, незакономерна, что есть бесконечный источник печали(:

квази-мен: тоже мне новость:)) эту тему в полной мере раскрыли еще древнегреческие театры, и, стоит признать, последующий ход веков многократно подтверждал честность той драматургии.

патамушта: друзья мои, давайте все же вернемся в конструктивное русло, задача-то нам поставлена нешуточная, увлекательная. Кто знает, возможно, нашу картину увидят миллионы, и кто-то из этих миллионов даже сумеет оценить ее по достоинству, счесть оригинальной, глубокой, очень авторской вещью, пускай так и не узнав никогда подлинных авторов, то есть нас. Да, о нас не напишут в газетах, не укажут в титрах, но ответственность за результат и саму реализацию проекта лежит в основном на нас, напоминаю!

квази-мен: это все замечательно, конечно, вот только мы снова и снова возвращаемся к тому, что у нас по-прежнему нет грамотной концовки, которая заставила бы затрепетать даже самые равнодушные и скудные на эмоции сердца. А без этого мы занимаемся лишь констатацией очевидного: что нового мы привнесем в мир очередной подобной историей?

виэкли: свитани: может быть, ты нам что-нибудь подскажешь, ведь сама идея предложена тобой…

квази-мен: свитани: кстати, все стесняюсь спросить, насколько это перекликается с твоей собственной биографией, какова здесь пропорция правды и вымысла?

свитани: так и знала, что этот вопрос рано или поздно последует:)) конечно, это чистый вымысел! Просто эта история есть во мне, возможно, я где-то читала что-то такое, видела, слышала, к тому же большую часть деталей и подробностей внесли уже вы сами. И нет, я не проститутка, я была занята в модельном бизнесе, а это не одно и то же. К сожалению, у меня нет завершения нашей истории, я много думала, само собой, но ничего((:

патамушта: а что это у нас якобы_графомен весь день-деньской почти беспрерывно молчит? Неужто что-то придумал?

якобы_графомен: да.

квази-мен: и что же?

якобы_графомен: у меня есть концепция финала, во всяком случае, одно предложение, которое, думается, вполне может подойти к нашей истории.

свитани: тогда не тяни, выкладывай скорее!

якобы_графомен: прежде чем мы перейдем к финалу, мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь взял на себя труд восстановить сюжетные события до того места, на котором мы застопорились, затем уже и примерим на нашу историю. Возьмешься, Свитани?

свитани: охотно передоверю эту миссию Патамуште:) считаю, у него получше получится:))

патамушта: ну что же, Свитани, спасибо за оказанное доверие:) Давайте, действительно, попробуем еще раз. Итак, жила-была девушка, а может даже и женщина средних лет, которую мы для удобства изложения будем называть просто девушкой, чье имя мы оставим в покое и предоставим на утверждение режиссеру и его команде. Будем надеяться, они придумают что-нибудь памятное, нетривиальное. Жила она, значит, в позднем средневековье, в вечном городе, куда ведут все дороги, зарабатывая на жизнь телоторговлей. Подчеркнем, что это изрядно претило ее натуре, но социальная природа предоставила только такой промысел, ничего иного сироте и не оставалось, ведь чтобы дух жил в теле, тело нужно питать пищей, а потому девушка занималась тем, чем занималась, не имея других источников заработка. Мы не станем судить ее строго или попрекать этим. В свободное от работы время девушка прислушивалась к себе, зная, что это совершенно не та жизнь, которой следует жить, что есть и совсем другая, с принципиально иными делами и идеалами. И еще: каким-то образом она верила в возможность, в существование любви, что не слишком, насколько могу судить, присуще представительницам ее профессии, да и личный опыт, как и опыт окружавших ее несчастных существ, ничем эту веру укрепить не мог. А ведь любовь, что ни говори, подразумевает наличие предмета, субъекта, на который ее можно направить: как известно, нельзя сложить союз из одного, при всей даже бесконечно искренней и беззаветной любви к самому себе.

виэкли: патамушта, ты чересчур, по-моему, увлекаешься сторонними рассуждениями, давай уж вернемся к самой линии сюжета. Тем более что еще никому и никогда не удавалось дать всех устраивающее, универсальное определение тому, что принято называть любовью. Предлагаю и нам не забредать в эти дебри!

патамушта: принято. Вернемся к нашей девушке и ее подругам, таким же ночным бабочкам, каждая из которых тайно или явно мечтает, отправляя мольбы Мадонне, войти в русло нормальной жизни, в которой не будет места унижению в обмен на деньги. Отдадим разработку этих деталей на откуп окончательному автору, перейдем уже к самой крупной сути. Однажды нашей девушке необычайно повезло: случай свел ее с представительным господином, пусть тот и представился лишь скромным бухгалтером, но в целом предстал вполне обходительным и учтивым мужчиной, до крайности не похожим на привычную клиентуру. Тот, не вызывает сомнений, искренне полюбил девушку за присущие ей качества, за детскую почти капризность, привлекательную своенравность и непосредственность. Спустя непродолжительное время наш кавалер неожиданно делает девушке предложение, от которого она, конечно, не в силах отказаться, хотя сперва и не верит, что это по-настоящему. Девушка, стоит ли говорить, поначалу относится к господину с известным недоверием: вся предшествующая история отношений с мужчинами заставляет ждать подвоха, но подвоха все нет и нет, а есть предложение стать его супругой. И девушка влюбляется, видимо, из благодарности, что впервые в жизни к ней отнеслись с уважением: не как к поставщику услуг чувственных удовольствий, но как к человеку, к личности, достойной лучшей доли. Возможно также, что она полюбила из принципа, как любят, когда нужно кого-нибудь любить, не так уж и важно кого, только бы быть не хуже остальных – наша история оставляет пространство для догадок. Коллеги по работе, они же лучшие подруги, искренне и беззлобно сопереживают и, немного завидуя, радуются за нашу героиню: надо же, хоть кому-то из них выпал случай выбраться из проклятого круга порока и оставить телоторговую практику. Больше того – основать собственную семью, дать жизнь новым существам, воспитать их в иных правилах и традициях, опираясь на крепкое плечо почтенного мужа. Особо отметим, что теперь, видя одобрение подруг, наша героиня счастлива как никогда, у нее уже тысячи идей и планов по обустройству будущего семейного гнезда в родных краях супруга, куда тот предложил перебраться из суетного вечного города. И вот свадьба: довольно скромная, даже бедная, но так ли это все важно, когда на первый план выступают чувства и счастье молодых, а не показная роскошь и пышная пыль в глаза.

свитани: не забудь упомянуть, что девушка продает свой домик на окраине вечного города, пускай и совсем крохотный, но до крайности родной и уютный, ради приданого, чтобы как-то отблагодарить своего спасителя, ангела, только так она и преподносит всем свою находку.

патамушта: да, благодарю за напоминание – это важный момент. Так вот, идем дальше, знала ли она, ослепленная таким поворотом в своей жизни, что судьба уже готовит решающий удар, что счастье ее было недолговечным и заключалось единственно в собственных ожиданиях и представлениях о грядущем счастье. Нет, не знала. Долгожданная любовь сделала ее невнимательной не только к мелочам, но и вообще ко всему на свете. Девушка не замечает, что жених, то есть уже муж, сразу после свадьбы становится не таким галантным и чутким, как в период ухаживаний: он все время рассеян, замкнут в каких-то своих мыслях, чрезвычайно далеких от романтики медового месяца. Сидя на веранде небольшого ресторанчика, он значительно больше увлекается явленной ему пачкой денег – результатом поспешной продажи домика и съема всех сбережений с банковского счета, нежели ее исповедью о том, как ей нестерпимо стыдно, что жила такой низкой жизнью, что и подумать не могла, что это затянется на долгие годы, зато как она радостна теперь, окрылена тем, что высшая справедливость все-таки существует. На предложение супруга полюбоваться закатом, девушка отвечает игриво и охотно. И вот они направляются через чудесный парк к берегу реки, откуда и должен открыться божественный вид. Только здесь наша невеста улавливает перемены, произошедшие с ее избранником. Она интересуется его настроением, тот сухо отвечает, что все хорошо, хотя уже и самый юный зритель догадывается: девушке угрожает смертельная опасность, и дело назревает нехорошее, что бухгалтер этот оказывается заурядным охотником за приданым, мелкого масштаба аферистом, никак не ангелом. И вот решающий кадр: они выходят к реке, девушка обращает внимание на его бледный вид, выступающий пот и затянувшееся молчание, тогда она все понимает, только сейчас, когда уже слишком поздно. Этот взгляд передает всю гамму эмоций и психологию положения: не только знание того, что, похоже, через считанные секунды она будет убита и ограблена, но и изумление, мол, как же так, за что это мне, неужели главная надежда жизни стала очередным обманом, чудовищным заблуждением, вот и все: все кончено, конечно. Девушка сама отдает тому сумочку с деньгами, а жулик меж тем и сам пребывает в жутком замешательстве, кажется, он колеблется, размышляя, как поступить: оставить ей эту никчемную ее жизнь или просто сбежать с добычей. «Убей меня, слышишь, убей, я не хочу больше жить», – исступленно кричит девушка в полном отчаянии ему во след, но того уже и след простыл. И вот последний кадр. Она, убитая горем, остается на берегу очень дикой реки, один на один со всем миром и его избирательной справедливостью, не зная, что делать дальше, что с этим можно еще сделать, можно ли?.. Как-то так, все пока.