Якобы книга, или млечныемукидва

Именно в тот момент меня накрыло пониманием, что я абсолютно не помню, кто я и что я здесь делаю, а главное, что делать дальше, куда, к кому идти и чего ждать. В некотором смятении от навалившихся открытий я возвратился к дивану и бодро запрыгнул в исходное положение, ощущая, что комната налилась каким-то тонким цветочным ароматом, придающим сил и наполняющим нарастающим оптимизмом.

Сложно сказать, сколько раз я спрыгивал с дивана, снова и снова подходил к окну, выглядывая в него под разными углами и протирая глаза, всякий раз убеждаясь, что реальность незыблема и диво-город вовсе не фрукт моего воображения – город прочно стоял на своем, никуда не исчезая. И все же, вороша память и выуживая из нее разрозненные знания, мне так и не удалось прийти к какому-либо мнению, что это за город, страна, континент, хотя мне доводилось видывать в интернетах и журналах панорамы и достопримечательности всех сколько-нибудь крупных и заметных городов мира. В результате, утомившись от бесплодных дум, мне удалось убедить себя, что все не так уж важно, должно быть, это и есть тот самый легендарный бананово-лимонный Сингапур – наверняка!

Так я и провалялся на диване день-деньской, развлекаясь размышлениями о новизне своего положения, его причинах и интригующей неизвестности. Чуть позже, впадая в мягкую дрему, я расслышал методичное постукивание в дверь.

– Войдите, – допустил я.

В дверь вошел сравнительно знакомый уже персонаж. Это был шмель. Само собой, его облик разительно изменился, посветлел, но сущность, разумеется, оставалась невыразимо прежней и легко угадывалась.

– Ты чего это так долго окно не открывал? Я задолбался там! – лишь подтверждал тот мою уверенность.

– Я думал…

– «Я думал» – сколько раз я слышал подобный ответ… Ладно, мыслитель, можешь ничего не объяснять – мне давно следовало бы привыкнуть!

– Тогда у меня есть один вопрос, наверное, предсказуемый: кто ты? Как к тебе обращаться?

– Называй меня просто Оохо. Ты готов?

– К чему?

– Ко всему! Поехали, по пути все объясню.

Что ж, учитывая значительную неясность моего положения, я был рад явлению шмеля так, как, пожалуй, не радовался еще никому и никогда, с благодарностью принимая предложение отправиться в новый путь.

– Поехали! – выразил я много мыслей словом.

Голова 56. Город-герой-сад

Мы стремительно мчались в открытом авто в неизвестность направления, то и дело сталкиваясь с другими транспортными средствами, по большей части специально, но иногда просто так уж получалось, ничуть при этом не сбавляя оборотов и не сбиваясь с заданного курса. Все эти столкновения, кстати, изрядно развлекали и скрашивали рутину дорожного движения: немногим ранее я уже имел удовольствие удивляться тому, как эти резиновые устройства набирают ход неведомым принципом, безо всяких ключей, педалей и рычагов. Можно сказать, авто Оохо, как и все вокруг, больше походило на резиновую лодку, знающую цель и пункт назначения.

Увы, не на шутку развитая скорость несколько препятствовала пониманию структуры города, не давая рассмотреть подробности и оценить перспективу. В глаза кидались красивые и высокие здания, вполне гармонирующие с аккуратными и историческими на вид постройками и пристройками, кругом царил блеск и ухоженность скамеечек и торговых лавочек, и все вокруг сменяло друг друга так быстро, что составить сколько-нибудь целостную картину не представлялось возможным. Чистый живой воздух, очевидно, являлся следствием причины, отмеченной мною еще в обозрении города из белой комнаты: везде и всюду высились деревья, показывались садики, парки, целые, казалось, заповедники. Каким-то причудливым образом в непосредственной близости уживались пальмы, кедры, березки и многие другие породы деревьев. Очень скоро мне предстояло убедиться, что столь масштабное озеленение носит характер более чем прикладной, а не только декоративно-освежающий.

– Куда едем-то? – не удержался я.

– Куда-куда, в школу! – отвечал Оохо.

– Эээ, сворачивай! Похоже, произошла какая-то ошибка, какую еще школу?

– Обратной дороги нет. Ты здесь многого пока не понимаешь – это нормально. А что до школы, так это тебе больше нужно, и никакой ошибки здесь быть не может. Не расстраивайся раньше времени, тебя ждет масса всего увлекательного!

– Не знаю, не знаю… у меня есть некоторые основания сомневаться в этом…

– У тебя совсем неправильный настрой и ход мыслей! Мы говорим пока немного на разных языках и уровнях понимания. Ты будешь посещать школу, школу жизни – это лучшее, что может происходить с тобой сейчас.

– Я ожидал от поездки чего угодно, конечно, но чтобы так…

Помолчали.

– Вот тебе, между прочим, первый урок сейчас будет, – прервал молчание Оохо, авто остановилось у магазинчика.

«Канцелярская лавка» – ухватил я суть, прочитав название на незнакомом языке.

Оохо предпочел отсидеться в машине, отправив меня за покупками одного. Понабрав с полок всяких мелочей, которые, по моим воспоминаниям, могут пригодиться в школе, подойдя затем к кассе, я тотчас столкнулся с весьма деликатной и подзабытой уже проблемой – нет денег. Продавец недоуменно глянул на меня, не понимая причину проблемы, на что я повторно и честно констатировал: денег у меня нет. Тому оставалось лишь подивиться моему странному заявлению, как так – нет денег? Не выдержав нерва сложившейся ситуации, я направился обратно к машине, намереваясь позаимствовать средства на покупку школьных принадлежностей у Оохо, сильно раздосадованный тем, что если это и есть урок, то едва ли он пойдет мне впрок, да и что же тогда, страшно подумать, творится в самой школе жизни?

– По всему видно, ты столкнулся с некоторыми затруднениями? – несколько заученным тоном вопросил Оохо.

– Вот именно, неужели обязательно нужно было выставлять меня в идиотское положение?

– Да не беспокойся ты так, на кассе всего лишь образ. Он никому не расскажет об этом маленьком инциденте. А что до денег, то у нас это делается вот так, – подойдя к ближайшему дереву, Оохо привычным движением сорвал несколько кленовых листьев и, улыбаясь, протянул их мне, – на, держи, этого точно хватит!

Я, признаться, решил, что хитроумный мутант Оохо вновь меня разыгрывает, однако не оставалось ничего иного, кроме как опробовать его метод; к тому же, подумалось, раз уж на кассе всего лишь образ, то это же совсем другое дело, и я, наверное, ничем и не рискую. К моему удивлению, все прошло на ура: отдав кассиру-образу свежесорванной листвы, я получил в обмен желаемое, и почему-то ускоряя шаг, двинулся к выходу, не веря, что это так просто. Однако стоило мне только закинуть покупки на заднее сидение, как Оохо собрал их в кучку и, со словами: «Это тебе совсем не понадобится», выбросил в ближайшую урну, сводя все мои усилия на нет.

Не скрою, в первое время во мне периодически просыпался хищнический аппетит, закрадывались шальные идеи, что с такой-то примитивной, казалось бы, товарно-денежной системой можно позволить себе вообще все, скупить на корню все газеты-заводы-пароходы и заделаться князьком, а то и царьком, купающимся во всевозможной роскоши и благах. Однако реальная практика показала, что таким образом здесь мог повести себя только распоследний дурень, и все же дураков отчего-то не находилось: видимо оттого, что такое поведение было начисто лишено всякого смысла. Справедливости ради, поначалу я этого знать, конечно, не мог, тем не менее природа массового озеленения стала мне хорошо понятна на первый же день пребывания в грандиозном городе-супергерое. Удобно, ничего не скажешь.

В результате дальнейших перемещений по местности, после еще нескольких крюков и поворотов, мы подъехали к некоему парку, предваряемому изумрудной лужайкой.

– Приехали, – сообщил Оохо.

– Это еще что? – недопонял я.

– Это и есть школа жизни, – усмехнулся тот в ответ.

– Но… мы же еще встретимся? – захотелось мне на всякий случай прояснить ситуацию, вылезая из машины.

– А как же, куда ж вы без меня-то? – расхохотался Оохо, вновь обращаясь шмелем и улетая в сторону парка.

Голова 57. Как новенький

Вступив на идеально ровный травяной ковер, я направился в очередную неизвестность, не имея ни малейшего представления о том, куда идти и кого искать. По мере продвижения в сторону парка я только убеждался, что если где-то здесь и затаилась какая-то школа, то она, очевидно, не имеет ничего общего с тем, с чем мне приходилось когда-то иметь дело. Тут и там порхали бабочки самых неожиданных окрасов, цвели кустарники и благоухали ароматные кустовые цветы, вокруг которых плясали шмели; по приближении к парку зазвучало пение птиц, каким-то образом сливающееся в позабытую мелодию; время от времени встречались прогуливающиеся отдыхающие, не обращавшие на меня, впрочем, никакого внимания. Углубившись в парк, я вспоминал не только мотивы позабытой мелодии, но и, будто набирая энергию, восстанавливал давно уже утраченное чувство полного покоя и умиротворения, становясь как новенький.

Сложно сказать, сколь долго я плутал по волшебному парку, вдоль земляничных полян и ухоженных прудов; время исчезло, а в настроении нарастал долгожданный мир и договоренность с самим собой. Характер парка постоянно менялся, словно природа задалась целью явить все свое богатство и радушие в одном ансамбле. Так я добрался до подножия живописного холма. Не имея намерений взбираться на него, я предпринял попытку обойти, обойти, обойти, пока не озарило, что сделать это невозможно: я блуждал по кругу. Смирившись с таким положением вещей, я догадался, что все-таки следует удостоить визитом необходимый холм и осмотреть окрестности с возвышенности.

На вершине холма я и повстречал своих одноклассников, попивающих нектар, будто бы ожидающих кого-то; хотя никто из них, конечно, не представлялся мне в качестве одноклассника. Вероятно, это не очень точное слово, и все же, подобно той ситуации с преображением шмеля в Оохо и обратно, я просто знал, что мы чем-то связаны, что я один из них. До меня донеслись приглушенные голоса: «О, еще один, наверное, его-то мы и ждем; он так и будет там стоять? как нам до него достучаться?» Я собирался было что-то ответить, поприветствовать своих новых друзей, но между нами словно стояла немая стена непонимания, мне очень хотелось откликнуться на их реплики, подать знак, я предпринимал соответствующие попытки, но никак не мог ничего. И только когда я довел свое желание до физического практически уровня и во мне собрался нужный заряд энергии, тогда широко открылось окно чата, куда меня и затянуло, как шмеля в окно:

якобы_графомен вошел в чат

свитани: мы уж думали, ты никогда не догадаешься, как открыть диалог!

квази-мен: рады приветствовать на суше, путник, ты же к нам тоже после кораблекрушения пожаловал?

якобы_графомен: привет всем, кто в чате, так, кажется, это называется?:)

якобы _графомен: свитани: сообразительность – не самое сильное мое качество, извини.

патамушта: ну-ну, не набрасывайтесь сразу на новенького, мы тут тоже не целую вечность сидим, если что, и не сразу разобрались, как тут быть. К тому же мы и сами не владеем ситуацией во всей ее многоаспектности.

якобы_графомен: меня вот интересует: с чего это я вдруг якобы_графомен? Нет, ну понятно, что в массовой культуре широко распространены всякого рода бэтмены, супермены и прочие рыцари печального образа, но какое это имеет отношение ко мне? Едва ли я герой.

свитани: а ты думаешь, я Свитани? Система сама присваивает имена.

якобы_графомен: и как же тебя зовут?

свитани: не знаю. Знаю, что иначе.

квази-мен: вряд ли здесь приходится говорить о какой-то системе. Никто толком ничего не знает, не помнит, не понимает! Я лично склонен связывать это с кораблекрушением, наверное, это какие-то посттравматические явления, что-то вроде частичной потери памяти:(

виэкли: квази-мен: это не более чем твоя гипотеза, да и имеет ли это сейчас определяющее значение?

квази-мен: а как же, думаю, где-то меня ждет дом, обязательства, дела… так я чувствую.

свитани: квази-мен: какие, например, дела?

квази-мен: уверен, что у меня есть дела поважнее, чем обучение в школе:))

якобы_графомен: я, кстати, тоже не понимаю, о какой учебе может идти речь?

свитани: вот-вот, и я о том же: я лично знаю и умею все, что мне нужно знать и уметь!

квази-мен: ой-ой-ой, как самонадеянно, мэм.

виэкли: зря вы так, я вот полагаю, что всегда есть чему поучиться, и раз уж мы направлены сюда, наверное, все это неспроста.

якобы_графомен: так вы тоже из белых комнат?

свитани: якобы графомен: да, я тоже в белой!:) а то я уж боялась, что одна такая: остальные живут в зеленых.

якобы_графомен: вряд ли это так уж принципиально, просто спросил…

виэкли: значит, вы обитаете в белом небоскребе, а мы в зеленых домиках неподалеку.

квази-мен: и это все, что вас удивляет? А то, что мы видим друг друга, но общаемся через чат – нормально?:) Хотя, как ни странно, так получается даже быстрее, мысленный чат – нестандартное решение!:)

патамушта: друзья мои, диву вам даюсь! Поймите, не так уж и важно, как мы общаемся, нормально ли это, главное, что мы снова вместе, неужели вы не улавливаете самую суть!?

виэкли: да, мне с приходом Графомена тоже кажется, что система пришла в равновесие, какое-то новое чувство, будто нас всех что-то объединяет!

якобы_графомен: благодарю за теплый прием:) Признаться, я тоже очень рад видеть вас, а то поначалу я совсем ничего не мог сообразить: белая комната, город какой-то, этот шмель…

свитани: это город Первоград, единственный в своем роде, это мы уже проходили на первом уроке, который ты прогулял:) А вот про шмеля я что-то не поняла…

квази-мен: вероятно, он говорит о том, кто явился ко мне в образе зебры, догадайтесь сами.

патамушта: очевидно, все мы подразумеваем нашего друга и учителя О0Х0О.

свитани: да, он такой милашка…

виэкли: все надеешься, что он тобой увлечется?

свитани: да уж не тобой же!

квази-мен: леди, перестаньте портить обстановку в чате и понижать культуру дискуссии! Даже если вы питаете слабость ко всяким полосатым сущностям: зебры, шмели. В каком образе, кстати, он предстал пред вами?

свитани: не думаю, что тебе стоит об этом знать. Хи-хи.

виэкли: у меня никакого образа и не было, он предстал таков, каков есть. Вероятно, образ нужен не всем.

патамушта: лично для меня он был и остается светом, никаких визуальных трансформаций я тоже не отмечал. Из этого заключаем: мы такие разные, и все-таки мы вместе! Я прямо-таки чувствую завершенность и целостность нашего сообщества:)

якобы_графомен: каждый сходит с ума по-своему, ха!

патамушта: не совсем уместная шутка. Я совершенно серьезно!

квази-мен: да угомонитесь вы уже, о чем мы вообще говорим? Меня как-то больше заботят основополагающие вопросы: где мы, кто мы, зачем мы здесь? Неужели никто не помнит кораблекрушение? Якобы, ты, кстати, так и не ответил!

патамушта: боюсь, что жизнь слишком часто становила перед нами вопросы, не давая затем никаких внятных ответов. Зачастую это заставляет нас забывать сами вопросы и задаваться новыми. Давайте не будем спешить, возможно, школа жизни на то и есть, чтобы получать объективные ответы на свои вопросы…

свитани: квази-мен: да что ты заладил со своим крушением, никто ничего подобного не помнит, Графомен вон тоже твою теорию не подтверждает, успокойся:))

виэкли: может быть, как и в случае с индивидуальным восприятием О0Х0О, каждый здесь по своим причинам. Я вот помню воду, но никакого корабля, только берега.

свитани: я же настаиваю, что никакого корабля нет и не было! Я боюсь воды в принципе, даже речек, ручейков, какое уж тут кораблекрушение…

патамушта: к сожалению, и я не могу подтвердить предположение про кораблекрушение, но и опровергнуть тоже. Хотя и не думаю, что это имеет отношение ко мне, уж извини, Квази.

квази-мен: ну а ты, Якобы, что на это скажешь?

якобы_графомен: а я… я как-то и не знаю даже, вообще-то ничего такого не припоминаю, никуда вроде не ездил, торчал вечно в городе, корабль… разве что прогулочный катер, да и то вряд ли.

квази-мен: якобы_графомен: ну вот, а я надеялся получить от тебя подтверждение(: я-то уверен в кораблекрушении, что-то было такое, было! Думал, нас всех выбросило на какой-то остров… Так кто мне все же ответит на элементарный вопрос: где мы?

патамушта: это же очевидно: где-то на белом свете:)

квази-мен: патамушта: без обид, но такой ответ меня совершенно не устраивает… я привык во всем добиваться непротиворечивых, научных выводов, являющихся результатом методичных и последовательных исследований, абстракциями и догадками я довольствоваться не привык!

патамушта: абстракции абстракциями, меня же больше всего удивило то, что никто и ничто не отбрасывает здесь теней, замечали?

О0Х0О вошел в чат

О0Х0О: Итак, вы же уже успели познакомиться? Тогда начинаем урок, тема занятия: в круге света.

Голова 60. В круге света

Стою я, значит, на сцене, в круге света, весь такой забавный и незабываемый, что самому тошно. В зале собралась крайне разношерстная публика: в ближних рядах, за столиками, жирно расплываются хозяева жизни и их приближенные – жены, любовницы и беременные секретарши, чавкающие заплывшие дети, беспорядочно поглощающие все, что приносят на съедение угодливые лакеи. В центре зала вообще не пойми кто: люди без особых примет, не поддающиеся классификации и определению, видимо, охрана хозяев. На галерке расселись какие-то местные дачники, неудачники-коммивояжеры и прочие отдыхающие, словом, самая непривередливая публика. И всех их объединяет одно: они ждут шутку, чтобы хором выдохнуть и прыснуть смехом, наполняя зал собственного производства жидкостями и газами; шутку эту, ха-ха, призван пошутить им я, сравнительно уже известный юморист.

И сам, пожалуй, затруднюсь достоверно воссоздать события, в результате которых меня вынесло на белоснежные вершины юморного бизнеса. По правде говоря, вершины эти всегда были и оставались сугубо относительными и плакатными, как арендованный на пару часов лимузин, сияющий и пафосный, однако отнюдь не наделяющий данными характеристиками свое содержимое. Так и я, несмотря на узнаваемость, на самом деле всегда являлся всего-навсего трудовой пчелкой, прилетающей в обозначенный день в назначенный графиком город, дабы порассказывать людям разные истории, от которых те станут смеяться, в основном потому, что собственноручно приобрели свежеотпечатанный билет на юмористическое представление, и уже в самом этом поступке, согласитесь, есть что-то побуждающее предвкушать вкусненькое послевкусие, как бы досрочно начиная отбивать вложенные в вечер деньги.

А ведь когда-то я просто вышел в магазин за хлебом. Не то чтобы я так любил хлеб, но в тот день, как сейчас помню, мне отчего-то страстно захотелось свежести хлеба. Дело было обычным апрельским, ничем почти не примечательным утром. Да и магазин-то располагался метрах примерно в семидесяти пяти от дома, так что ничто не предвещало, что вылазка окажется сколько-нибудь продолжительной и рисковой. В связи с этим я вышел как есть: в шлепках и шортах, безо всякого паспорта или документа, после чего грянула череда разной степени сложности событий, включавших в себя стремление помочь бабушке, сбитой на моих глазах так называемой скорой помощью, выскочившей как черт из табакерки. Затем последовала поездка в карете скорой помощи в качестве сопровождающего и очевидца, идентификация моей личности через анализ слюны, ответы на неудобные вопросы, несколько телефонных звонков из приемного покоя родственникам пострадавшей, и никто из них не обещал, что будет легко. В общем, утро закончилось, вот только на смену пришел не день, но бред. Все это каким-то образом и завело меня в самый центр города, где я высмотрел у входа в одно из зданий объявление, информирующее уважаемую общественность, что внутри здания устроены смотрины молодых юмористов, с возможностью отправиться летом в южные курорты, дабы поразвлечь отдыхающих своей тупостью или харизмой: тут уж, видно, у кого какие таланты выявит комиссия.

Уж не знаю, какая сила: любопытство ли, легкомысленность или же что-то третье затянули меня именно в то здание. По большому счету мне хотелось просто остыть от неожиданной для апреля духоты и взглянуть на молодых юмористов хоть одним глазком, потому как всегда приятно побыть в свидетелях чужой заурядности и неубедительности. Едва я вошел в юморную комнату, как на меня тут же набросилось развеселое разнополое жюри в оранжевых и розовых эстрадных костюмах. На это я, извиняясь, поведал им историю про то, как я просто вышел за хлебом, но оказался в вихре событий, и вот заглянул сюда, рассчитывая передохнуть от жара, может быть даже, если выпадет случай, утолить жажду. К огромному недоумению, жюри воспринимало мое повествование как должное, сопровождая прослушивание смешками и вытиранием пота с ухмыляющихся лбов. То ли нетипичная для сезона температура воздуха, то ли отсутствие других соискателей на момент моего появления, сделало членов жюри податливыми и смешливыми: они принимали мой правдивый рассказ в качестве некой программы, которую я старательно репетировал для них долгими зимними вечерами. Как бы то ни было, меня взяли на гастроли, и сколько я ни пытался их убедить, что действительно оказался здесь совершенно непреднамеренно, никто этому так и не поверил: дамы и господа из жюри пребывали в полной уверенности, что все мои разубеждения – это финальная часть уморительного в своей нелепости выступления.

Если честно, не сразу я понял, куда попал. Гастроли сулили гонорары и успех, но у меня по-прежнему не было никакой программы, даже черновиков или наметок. Я провел множество бессонных ночей, силясь сочинять что-нибудь по-настоящему смешное, бодренькое, эдакое свежее слово в юморной науке, и все тщетно. Повертевшись в среде своих новых коллег, я приходил к очевидному выводу, что у меня имеется лишь два пути: пойти по их стопам или гулять самому по себе. Имея в виду, что моими коллегами были всякого рода матерые остряки и пошляки, непрестанно выдумывающие и перекладывающие на новые рельсы старые шутки про половую жизнь, а также генерирующие всевозможные незаурядные ситуации и телодвижения, вроде монологов путем движений своими ягодицами с синхронным голосовым сопровождением, я дополнительно укреплялся во мнении, что первый путь для меня не столько даже тернист, сколько вовсе непроходим. Именно поэтому моей отличительной чертой стало другое: я взял за основу тот самый случай, который и привел меня на сцену. Проще говоря, без особых затей говоря то, что думаю по различным поводам и явлениям, что видел вчера, сегодня и на основе реальных событий уже вижу завтра. И вот что действительно смешно: люди смеялись, хотя ничего смешного обычно я и не озвучивал, неся какую-то околесицу мистических прозрений, перенесенную на исторические слои или бытовые почвы.

Вот так я и узнал, что люди смеются только оттого, что взяли билет на смешное шоу, потому что они уже пришли и желают смеяться, а значит, будут корчиться от смеха, даже если просто показать им любой палец любой руки. И если не показывать им любой случайно выскочивший из кулака палец, люди станут смеяться над тем, что им не показали палец, потому как твердо уверены, что на сцене происходит и произносится нечто осмысленное, актуальное и добродневное; в особенности, когда не слишком-то понятно, о чем вообще идет речь. В такие моменты публика заливается еще гулче, дабы не уронить себя в глазах окружающих и ничем не выдать свою постыдную неспособность усвоить очевидное остальным.

Так уж вышло, что каким-то образом я отгастролировал на южных курортах три летних сезона. Больше скажу – это чуть было не стало моей профессией. Завсегдатаи курортов узнавали меня, брали автограф и привирали, что приезжают специально на мои выступления. Мне это вовсе не льстило, потому как я знал уже эту публику насквозь и понимал, что юморные представления нужны им лишь как пауза между дневным прогреванием пуза на пляже и ночными посиделками в летних кафе. Со временем мои программные речи становились все бессмысленней и бессвязней, и хоть бы кто обратил на данный факт внимание, выступив с непримиримой критикой этого или же затребовав чего-нибудь репертуарно-новенького. Однако же юморных боссов не волновало ничего, кроме наполняемости залов, а наполняемость естественным образом обеспечивалась отсутствием других форм досуга на курорте; уж не знаю, во сколько эта монополия обходилась моим тогдашним боссам…

И в тот памятный день, вернее вечер, в котором я засветился, значит, в круге света, на сцене, откуда должен был передать в зал некую шутку, чтобы в нем погоготали над сказанным, как-то внезапно и вдруг я дозрел до решения о завершении карьеры юмориста, пронзенный мыслью, что все это уже совсем не смешно, что хватит морочить людям голову, занимаясь делом, лишенным всякого смысла, пропадая в нелюбимых городах, развлекая неприятных мне пассажиров, стирая свои лета в интересах бизнеса, построенного на неискушенности публики и ее утомленности солнцем.