Млечные муки

Натерпелся, однако, страху бедняга. На смену построившим его господам и дамам, а также обслуживающим их бородатым мужикам с телегами, пришли товарищи нового типа. Разграбили стоящую рядышком церковь, а после и вовсе сравняли с землей. Торговля, расцветавшая прежде вокруг вокзала всюду – теперь чахла, став вне закона. Для людей новой формации вокзал перестал быть любимым детищем, а стал, скорее, бездушной игрушкой для переправки солдат и орудий в места перестрелок…

Время все равно все время шло. На смену страхам тридцатых годов пришли ужасы сороковых. Вокзал, будучи верным сыном своих краев, также постиг блокадную участь родного города. Шестидесятые. Свежие лозунги и тезисы – обещания. Отлегло. Вздохнули люди облегченно, другой такой страны не зная, где так больно дышит человек. Но история, словно подтверждая свою зацикленность, опять все опрокинула, разметала, вновь спутав все карты, заменив приличия ради детали и обстоятельства. Девяностые – финальная бойня века. И опять разруха в головах: старуха, оставшаяся у разбитого корыта, да что там – непруха целых биографий. Обновление старых лозунгов и пересменка плакатов.

Вокзал вновь выстоял, чудом выжив в очередной стрелке, перестрелке и разборке. Обретя новых хозяев. Привыкать ли к сменам курсов вокзалу? Когда все в нем есть, все при нем. Зал ожидания. Справочно-кассовый зал. Камеры хранения. Багажное отделение. Пускай теперь то, что еще век назад восхищало, почиталось архитектурным рыцарством, зодческим пижонством, увы, уже не впечатляет нынешних туристов и пассажиров, проезжих и приезжих. Вокзал как вокзал. Видели они и то, что полагают получше – посовременнее, поновее и постеклянее.

На вокзале и окрестностях – перекрестках, проездах и подъездах – заново людно. Многолюдно. И сегодня, и прямо сейчас – там грохот поездов и шелест пригородных электричек, предсказуемо уменьшающихся по мере приближения к горизонту и совсем укативших за горизонт, что уже и не думается о возможности их существования… Нездоровый смех, издаваемый входящими и исходящими. Табачный дым и хронический кашель. Мини-рынки рыночной эпохи. «НЭПманы вернулись», – вздохнет убеленный благородной сединой старик, который и сам теперь извозчик за деньги – таксист, в котором не без труда угадывается тень танкиста. Словом, вокзал попал в коммерцию, занялся бизнесом, угодив в руки капиталистов и империалистических хищников. Его внутренняя плоскость, полость – усеялась ларьками и павильонами, заполненными излюбленными товарами народного потребления: абсолютным алкоголем, серьезными сигаретами и забавными закусонами. Подверглись утрате и старые растяжки. Вместо идеологических анекдотов вроде «Советский народ встал на рельсы коммунизма», появились актуальные посылы: «Только у нас! Купите! Втридешево! У нас! И только у нас!».

Зашевелились, всколыхнулись все слои разобщенного общества после падения архитектурного шедевра своего века – железного занавеса. Никто его толком не видел, но его реальность ощущали все – тонкая работа. Заметно активизировались граждане после падения невиданного и невидимого колпака. Повылезали из укрытий и несуществующая цыганская мафия, и карманные воришки, и валютные кидалы и менялы; держали свои места на постах и полицейские, и внимательные люди в штатском. Теперь всякий предприимчивый гражданин в рамках отпущенных ему полномочий и ролей стремился извлечь максимальную выгоду из неиссякаемого скопления и потокового движения людей, желающих всего-то – реализовать свое право на свободу перемещений и сообщений с другими населенными пунктами и поселениями, тоже являющимися частью Вселенной, всего лишь той ее даже частью, которую принято считать родной планетой: Надродиной.

Известно, что железнодорожным путешествиям присущ налет вполне определенной романтики. В стуке колес вдруг обнаружится приятная эмоция, мелодия. Колбасная нарезка в газетке как-то по-особенному вкусна, словно запретный заграничный продукт. Попутчик оказывается необыкновенно остроумным и компанейским юношей – лучше лучшего друга – готовым излить свою душу, сказать все самое важное. Такими видятся зачастую поездовые приключения. И электрички почти не исключение, но и не совсем правило, ведь и внутри них панорама меняется естественно, соответственно скорости движения, разве что сбиваемой то и дело назойливыми остановками. Это век электричества породил электричку – забитую ли, полупустую, с контролерами и без, всякую. Электричка – боковая ветвь эволюции поездов, романтика сжатых масштабов.

Словом, созерцательность перемещения всегда есть верный спутник любых сколько-нибудь продолжительных сухопутных путешествий. Пускай во времена наживы и чистогана предсказуемо нашлись люди, вызвавшиеся возглавить все это железнодорожное хозяйство, умело поставить перевозки на коммерческие рельсы… Новые боссы довольно скоро экспериментально-опытным путем установили, что пассажироперевозки, тем более местного сообщения – дело хлопотное и малоприбыльное, особенно в сравнении с перевозками грузовыми. «Куда рентабельнее пустить лишний товарняк, чем своевременный электрон», – компетентно рассуждают они сегодня. И по мере насаждения подобного мнения в головах, и после того как рассуждения, как по заказу, стали получать обоснования от наемных экономистов, пассажироперевозки предсказуемо подверглись гонениям, утрачивая былое величие и значение. Отменять электрички отныне принялись как попало, как удобно. Дырявое расписание сделалась нормой и общим местом. Но кривизна расписания абсолютно безопасна для сочинителей, ведь русский человек, известное дело, он ко всякому беспорядку привычен, приучен смолоду. Все стерпит, смолчит, войдет в положение. Поворчит недовольно минутку, но воспримет весть об отмене электрички с многовековым пониманием и соглашением. Или, если угодно, с евразийским достоинством. Не станет писать жалобу, искать правду, мутить воду. Вместо всего этого – он подождет. Зал ожидания для кого отстроили, спрашивается? Не для людей ли?

Друзья-товарищи Денис и Димас уже ждали Никиту. Тот, запыхавшись, явился допустимо вовремя, на флажке, но тут же узнал, что спешил понапрасну. Не было в том такой уж нужды, в спешке. Электричка в поселок Нововолково, на которую так хотелось успеть, чтобы в ней поехать навстречу неизвестности выходных – отменена. Совсем. Другой такой уже не будет. Ну а двухчасовой обеденный перерыв соответственно начался досрочно, уже наступил. Какое это странное состояние все-таки, когда еще только что спешил, как очумелый мчал, а по прибытии получаешь позорный сюрприз из дополнительного времени – двухчасового простоя. Когда и ехать назад нет никакой возможности, смысла, а до ожидаемого отправления еще нужно себя чем-то изрядно занять. Народ у касс, натыкаясь на напористых кассирш непреклонных годов и узнавая противную весть об изменениях в расписаниях, то есть, по сути, о срыве намеченных планов, матюкаясь и бранясь, куда-то, тем не менее, стремительно исчезал, растворяясь в толпе ожидающих.

Желая укротить время, друзья отправились в привокзальное кафе пить кофе, попутно вспоминая Кафку. Сходясь во мнении, что как было бы замечательно и справедливо, если бы подобное талантище можно было бы бросить на описание российских железных дорог… К тому же – земляк основателя проекта. И сколько сюжетов и эпизодов пропадает зазря – без адекватного письменного сохранения и переложения на литературные рельсы!

Из телефонной будки голосил выше уровня приличия худой человек: «У меня проблемы? Это у тебя проблемы!». Давая излишний повод каждому случайному слушателю лишний раз вспомнить о своих проблемах… И это тогда, когда сами проблемы, при всей их кажущейся временности, переменности, решаемости, быть может, есть самое постоянное и неотъемлемое, пусть и непрерывно видоизменяемое, что бывает в человеческой жизни.

А вокзал – он больше и железнее человека. Любая честная фотография это с легкостью зафиксирует.

Вокзал служит людям дольше любого правительства. Он отогреет в мороз, остудит в жару, продаст бутылку с любимым напитком и уже подписанную открытку, если вдруг надо.

Вокзал есть во многом то, что в нем уже перебродило и продолжает бродить до сих пор. Здесь плевок на полу и изысканная люстра под сводом – полярности человеческих возможностей и ценностей.

Вокзал выстоял в самую лютую вечину. Чем не доказательство того, что хороших людей еще довольно достаточно, что ум за разум еще не заходит? Хотя прагматик увидит в вокзале лишь совокупность строительных материалов, технично сложенных в приличный вид, призванных удовлетворять людские прихоти и потребности. Человек иного склада увидит завершенное произведение искусства, умело поставленное на службу человечеству, уже ставшее живым участником и очевидцем неугомонной истории и ее предыстории; практически одухотворенным типом, архетипом, связующим звеном и посланием от предков к потомкам.

Сам же вокзал, пожалуй, единственный, кто доподлинно знает цену своего молчания, долгую историю своей жизни – такого стойкого топтания на месте… И истории многих: великого множества людей, уже перебродивших свое, еще бродящих насквозь.

Вокзал, как и пассажиры, не большой охотник бередить прошлое – средоточие сомнительных воспоминаний, собственноручных глупостей и старательных ошибок.

Вокзал, подобно людям, не склонен к глубокому анализу настоящего, настолько постоянно непонятного, как будто только подготовительного этапа к чему-то большему, к завтрашнему.

Вокзал тоже не знает, что будет дальше, даже на днях, но тешится неслучайностью всего. И терпеливо ждет, избегая характерных человеческих гаданий и терзаний, страданий и метаний. На то он и вокзал ожиданий.

вАбстракте

Отсканированная рукопись, обнаруженная при обыкновенных обстоятельствах на жестких дисках некоторого количества журнальных издательств, в папках под условно-объединяющим названием «Неиздаваемый отстой», вирусным путем все же проникшая в сеть, что не мешало ей оставаться никем не прочтенной.

«На днях выиграл у одних чертей в карты возможность начать жизнь сначала. Недурно звучит – начать жизнь сначала. Хотя всегда есть в таких случаях волнительный выбор, что посчитать за начало. Отнестись к такой возможности легкомысленно, беспечно назвав началом – ноль лет и дней, я не мог, так как началом жизни справедливее считать тот момент, когда вдруг начинаешь отдавать отчет своим поступкам, когда появляются маломальские самооценка и ценности. Несколько подумав, я предложил чертям вернуть меня в мое пятнадцатилетие. Примерно тогда, по смутным воспоминаниям, я принялся жить, то есть говорить спорные вещи и совершать необъяснимые поступки, болеть нигилизмом и впадать в заблуждения, не лучшим образом влияющие на настройки судьбы, словом… жить. Я выиграл в карты еще. И мне удалось выторговать себе даже бонусные условия: не просто вернуть меня на годы назад, давая шанс все переиграть, но, чур, чтобы с сохранением заработанного интеллектуального багажа и поддерживанием общей линейности событий, дабы я мог избежать прошлых ошибок, теперь-то регулярно оказываясь на высоте положения.

Припоминаю то потрясающее настроение, охватившее меня тогда. Казалось, что вот он долгожданный шанс изменить жизнь, которым я, конечно, воспользуюсь сполна. И он не дан мне какой-то судьбой или свыше, это я сам за него зацепился, обыграв в карты нелепых чертей. Вот теперь-то я развернусь: все исправлю, поправлю, выстрою по уму, избегну допущенных промахов… и к своим-то нынешним годам подойду подготовленным и всезнающим человечищем, буду купаться в любви и благах, в почете окружающих, уважающих меня. Большие дела мелькали в мыслях почти уже осязаемо. И увольте меня от глупых сомнений: как, мол, это возможно, чего-то ты здесь заливаешь, парень, ведь не бывает такого, чтобы пару дней назад выиграть в игру – и вдруг начать жизнь заново, ведь это противоречит всем базовым представлениям о мироустройстве и… этого просто не может быть. Увольте от глупых вопросов, этого не люблю. Если вы не видите воздуха, то это вовсе не означает, что его не бывает. Когда сидишь в теплом и сухом месте, то даже лютый холод за окном представляется нереальным. Мог бы с легкостью привести еще с десяток эквивалентных наблюдений в топку ваших сомнений, но опасаюсь, что может захромать повествование, а это совсем нежелательно, учитывая, что я планирую издать эту рукопись серьезными тиражами.

Казалось бы, как это легко и приятно: пройти уже известный отрезок жизни, зная наперед, что произойдет. Живи себе в радость, штампуя счастливые дни, полные побед и успехов; избегай себе без проблем досадные неудачи и недоразумения… Но… я не берусь объяснить это научно…В общем, у меня снова ничего не получилось. Даже будучи помещенным в идеальные условия, я опять умудрился все завалить. Даже взяв у жизни выгодный кредит, я все равно не сумел ее переломить и переменить, удачно распределить средства. Само собой, я очень старался, но получалась из этого лишь подмена одних неприятностей другими.

Например, однажды не пойдя на студенческую попойку, на которой я в свое время превзошел себя, не пойдя туда совершенно специально, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитый вечер, я все равно влип в историю, злоупотребив алкоголем в другом месте, недооценив коварность коктейля – натворил других дел. Нет, не спрашивайте, что именно. Поведав подобную историю, я рисковал бы окончательно утратить ваше доверие к своей персоне рассказчика. Однако именно после того вечера я осознал, что все усилия начать новую жизнь таким вот образом: просто уплыв по реке времени вниз по течению – это, братцы, пустая трата времени. Я растерял время попросту попусту. Даже несмотря на то, что уж теперь я был и умнее, и сильнее. Был молодым мужчиной. Или все-таки человеком? Здесь, как знать: в ту пору меня уже частенько обзывали «молодым человеком», но в тоже время еще никто не осмелился называть «моим молодым человеком». Вот сами и решайте, насколько я в те дни был взрослой и зрелой личностью. Хотя всегда можно вывернуться из ситуации, если просто изменить постановку вопроса, например, что лучше: быть молодым или человеком? Тем не менее, я настаиваю, что был в ту пору уже и молодым, и человеком, причем одновременно и взаимообусловлено. Словом, я не намерен усложнять ситуацию парадоксами на ровном месте, я ведь так и говорю, все как есть: был, значит, молодым человеком. А молодости, известно, присуща ветреность и легковерность. Эту мысль я почерпнул в одной из засаленных книг, найденных на задворках книжного шкафа, но почему-то именно она, невзирая даже на старорежимную ветхость, оказалась самой умной. Такое случается и в мире моих грез, когда назубок помнишь присвоенные системой паспортные данные, повторяешь их как мантру в официальных местах, но почему-то с каждым годом все менее походишь на того человека, которому некогда был выдан паспорт. Разве это не курьезно, когда взрослый мужик бродит по перекресткам мироздания с паспортом, в котором запечатлен совсем юный мальчишка – юниор жизни. Короче – дело к ночи, тут как не крути, но стоит уже признать, что ставка на новую жизнь провалилась.

Здесь подозрительно вовремя подвернулись знакомые черти. Это теперь ясно, что подозрительно, а тогда казалось, что все-таки вовремя. Встретился я с ними снова в нейтральной полосе. Только не спрашивайте глупостей: что там и как, при каких обстоятельствах и дополнениях, благоволила ли нам в тот ясный погожий день погода-мать-природа. Все это лишнее, пустое. Отчего вообще принято уделять столько внимания всевозможным подробностям, описаниям, обстановке? Ведь дьявол кроется в деталях, а главное уже сказано выше: говорю же, встретился с ними вновь. Передал им записку, мол, построить новую и счастливую жизнь даже в благоприятствующих условиях, скажем так, получилось не слишком-то здорово, а потому перебрасывайте-ка меня в ту плоскость, откуда я прибыл с наилучшими, но несбыточными намерениями. К моему неудовольствию, черти отнюдь не выглядели озадаченными моими незадачами. Надо заметить, что эти черти, будучи типичными представителями низшего сословия, в котором понятиям чести и долга уделяется не слишком много внимания на уроках нравственного труда, так вот, те черти меня киданули, как говорится, по полной: бросили в мир иной, отличный от привычного, пускай и схожий по многим характеристикам – до чертиков, до коликов.

Подлог обнаружился не сразу. Всюду блуждали, словно люди, тени, сделанные по тому же образу и подобию, на тот же лад скроенные. Болтая, шутили, болея, жили. Но большую часть времени – как свободного, так и занятного – проводили все-таки вАбстракте. Конечно, и в моих измерениях случались социальные сети, манящие универсальной функциональностью и дружелюбным интерфейсом, но на этих местах уже произошел существенный перегиб. вАбстракте не сказать чтобы дублировал реальную жизнь, и не то чтобы блестяще моделировал все комбинации жизненных ситуаций, а сделался в некотором роде – последним прибежищем человека. Обычная картина: сосредоточенные пользователи пользуют средоточие полезной и переменчивой информации друг о друге, сами же ее без конца обновляя, наращивая, то и дело тыркают по клавиатуре, ожидая одобрительных ответов и отзывов. Добровольно и с песнями переезжают, буквально закачиваются в электронный мир, загружают желанную информацию о себе в открытый доступ, предполагая преподнести себя таким образом в наивыгоднейшем свете, во всем субъективном блеске. Сбиваются в виртуальные группировки, тусовки, где сообща пребывают на седьмом небе от самих себя. Им не нужны примеры, ориентиры, они уже – фанаты себя. Такие вот игры доброй воли. Или неволи?

Нет – это подумать только: люди, смотрящие в повседневной жизни на все с подозрением и презрением, судящие об окружающих с высокомерием и относящиеся ко всему с недоверием, вдруг в сети… преображаются в утонченных романтиков и стиляг, становятся концептуальными оптимистами и рубахами-парнями. Как бы делаясь теми, кем на самом деле являются… или хотели бы являться. Только в сети и могут открыться. Прикол, да? Потому что в заданном мире допустить сантимент, проронить хоть каплю себя настоящего – нельзя, а то ведь не поймут, сочтут за проявление недостойной слабости, чуждой опытным пользователям жизни. Вот как-то так оно там у них получилось, что люди переселились из данного по умолчанию мира в сетевой мирок. По первому свисту, по зову моды.

Вот ты живешь – просто человек. Твое тело в объективном материальном столпотворении, где все может причинить боль. Возможно, уже прямо завтра ты… защемишь палец руки дверью, или подвергнешься атаке со стороны дикого зверя в собственном подъезде, и кто его знает, чем там обернется эта заворушка? Реальная жизнь чревата, начинена привкусом смерти, а здесь, в сети, все удобно и понятно, ты в полной безопасности. И если дикий зверь одержит верх в той потасовке, а тебя вдруг не станет, то твоя страница, такая упорядоченная, отличная от остальных набором индивидуальных сведений, останется на месте. И ты будешь по-прежнему числиться участником любимых сообществ, состоять в них для массовки, приумножая славу движения, даже будучи по уважительной причине не в состоянии прочесть последние новости и ответить на сообщения. Тебе уже проторена универсальная дорога в бессмертие. Пускай даже со временем, когда-нибудь, может быть, какие-нибудь злоумышленники сумеют взломать твою страницу, подобрав пароль, почитать твои мысли, соображения, изречения – без особого, впрочем, трепета, выхватив, может, самые неудачные из них, совсем не раскрывающие сущность твоей личности, ее уникальную индивидуальность, всю подлинность твоей натуры, потому что для них твоя личность – это лишь еще одна страница, с которой можно рассылать спам, или продать твою мертвую душу таким, которые рассылают спам. Но пока ты в живых, твоя страница – предмет гордости и визитная карточка, заполненная анкета, призванная удовлетворить любопытство, запрашивающих о тебе. А если никто не интересуется, так это ты, дружок, сам сплоховал, что не достиг должного рейтинга, не добрал баллов, не отправив вовремя смску, не зарекомендовав себя как искушенного и бесстрашного пользователя…

Но есть и замечательные стороны. Вот в жизни живешь и не знаешь, сколько у тебя друзей. Начинаешь их квалифицировать по степени настоящести, приближенности, по каким-то еще критериям. вАбстракте все намного проще – оно умеет математически безукоризненно посчитать количество друзей, дать точные цифры. Пару щелчков – и одним другом больше. Кто-то уже не тянет – удалил и привел систему в равновесие. Но и не опасно, когда в друзьях оседает много самозванцев, пассажиров, случайных попутчиков, по недоразумению внесенных в реестры как друзья. Никогда не стоит делать поспешных выводов, пороть горячку – ведь в списках вполне может оказаться и полезный пользователь, нужный в дальнейшем человечек. А уж если расторг дружбу, удалил ее, то пиши пропало, уже не возродить ее былой. Абсурд, да? Но нечто подобное я припоминаю и в своем мире, в каком-то зачаточном состоянии.

Один мой новоприобретенный приятель из здешних рассказывал, как долго и тщательно он ухаживал за одной девицей вАбстракте. Дескать, щеголял гусарскими словами, засыпал виртуальными цветами – утонченными лизиантусами и ранункулюсами, откупоривая приятно нарисованное шампанское. Словом, наш кавалер был влюблен по уши: втюрился, втрескался, запал. Уже даже созрел сделать предложение, в котором просить ее руки у виртуального папаши или большого братишки, но все испортил сам, попросив все-таки хоть разок встретиться в реале, чтобы, так сказать, вывести свои переживания на новые вершины, воспылать к предмету своего обожания совсем уж шекспировскими страстями. Избранница поначалу долго не понимала… зачем так делать? К чему, мол, еще и в реальности встречаться, когда и так уж все хорошо, а то в реальности там что – сплошные иллюзии, сложные заморочки, все там понарошку: всюду притворство и лукавство, приторно там и муторно, все так грубо и топорно сделано. После нескольких сеансов переговоров моему приятелю все же удалось назначить свидание воочию, лицом к лицу…

Утверждает, что битых полтора часа тупил в дорогущей кофейне, но избранница так и не явилась на первое свидание, хотя он пришел точно в срок, со всеми предметами отличий – в вельветовой бабочке и с журналом «Агонь». Но та все равно так и не явилась. Вечером состоялась, бывшая традиционной, переписка. Как дела? Что новенького? Она ему поведала, что рассмотрела его сквозь стекла кофейни… и сочла, что не такой уж он красивый, умный и добрый, как на картинках, а потому, очевидно, проходимец и плут, и в этой связи она считает своим долгом сообщить о разрыве, что все кончено, что все предыдущие договоренности аннулируются и не имеют больше силы. Вскоре Джессика Сидорова и вовсе удалила моего приятеля из друзей, ввергнув того в неделю страданий. Но тот в принципе совладал с ударом судьбы и вскоре пошел на поправку. И через месяцок женился на другом человеке. Даже тоже женщине. Такие вот вАбстрактные амуры.

Вы полагаете, что тамошние девушки еще ухаживают за собой, следят за румянцем, как встарь? Ну что вы… как же можно проявлять такую потрясающую наивность? Не проще ли там попросту извлекать свои старые фотографические карточки из закоулков жесткого диска и публиковать их на своей странице, выдавая себя прежних за нынешних? Или залезть в графический пакет, придумывая образ по мотивам себя, непременно что-то приукрашивая, добавляя красок и изымая изъян. Подготавливать лицо к новому дню по утрам стало моветоном, ведь чужие люди безразличны, а друзья все равно принимают тебя такой, какая ты есть на самом деле, то есть по модели образа, созданного на странице вАбстракте. Да и моложавые дядьки, тяготеющие к графическим пакетам, пристрастились улучшать себя и свою жизнь не через утомительную борьбу над своими слабостями – зачем? Не проще ли пару часиков всерьез покорпеть над своим имиджем на персональной страничке? И вот, за этими муками, уже просматривается новая личность. Прикрепить свою физиономию к какому-нибудь накачанному другим существом телу – и больше нет нужды навещать спортивный зал. Загрузил с пяток модных мелодий популярной группы из последнего макси-сингла, тем самым, выдав себя с потрохами как продвинутого и осведомленного в последних тенденциях юношу…

Иные там, куда бы ни отправились, таскают с собой фотографический аппарат, чтобы преуспеть в запечатлении своего туловища напротив престижных и популярных достопримечательностей. И для имиджа архиважно без неловких промедлений вывалить все отснятое фотохозяйство на своей же страничке вАбстракте, давно уже, понятное дело, синхронизированной со всеми имеющимися электроприборами. Тем самым отчаянно пытаясь сорвать аплодисменты восхищенных или завидующих друзей, да и может ли, спрашивается, иметь ценность малейшая поездочка, если никто о ней даже и не узнает, никто и не оценит? Вы всерьез полагаете, что может? В таком случае я восхищаюсь вашей старомодной системой взглядов и ценностей, давно утраченной там, где я побывал – в тотальном абстракте.