Млечные муки

Некогда сильные и волевые люди годами искали друг друга. Заочно интересовались успехами и достижениями своих учителей и учеников. Там же все это стало много проще: зашел в вАбстракте, внес исчерпывающую информацию о себе, необходимую для плодотворных щелканий, получив тем самым присвоенный порядковый номер и незаурядные функциональные возможности в придачу. И рейтинг. Личности присваивается рейтинг, улавливаете? Чем больше раскрылся как личность, тем выше рейтинг. Раскрылся как личность, все ясно? Чем пуще рейтинг, тем интересней и весомее человек, в силу того, что о нем значительно больше открытой информации, исчерпывающей информации, выложенной добровольно. И с треками. Жалею лишь, что традиции прикреплять ключ от квартиры, где деньги лежат, так и не оформилось, хотя и не вор.

У читателя может сложиться ложное представление, будто я там возгордился, возомнил себя чуть ли не Гулливером в стране лилипутов. Ничуть. Я тоже центростремительно угодил в западную западню, протирая часами штаны, довольно потирая руки после каждой удачной виртуальной вылазки. Все больше приходя к убеждению, что жить вАбстракте чертовски приятно, если не сказать – приватно. Ведь все как на ладони: все друзья в одной папке, излюбленная музыка в другой, видеозаписи – в третьей. Вся жизнь продуманно структурирована, разбившись по рубрикам. Порой даже удивляло, что находятся до сих пор чудаки, которые еще пишут музыку, что-то там старательно сочиняют. Ведь казалось, что усилия всего общества направлены на консервирование существующего расположения вещей, а все помыслы проживающих в реальном прототипе вАбстрактного мироздания заняты занесением этого контента в вАбстракте, пополнением того, что еще не проникло туда. Титанический труд, между нами говоря, не сговариваясь, проделали пользователи неистощимого ресурса. Отстроили такой уютный и безопасный мирок, что уже и вылезать из него не хотелось, точь-в-точь как из теплой ванны в сырую холодную погоду, когда центральное отопление занято Сизифовым трудом, то есть напрасным, или беспонтовым – специально для тех, кто закосил тот самый урок мифологии, когда об этом говорилось всерьез. Вот до такой степени не хотелось выходить из вАбстракте, где все так приятно предсказуемо и предумышленно. Да, я и сам увяз…

Это я осознал однажды, когда мне было нужно, откровенно говоря, необходимо уже, провести немаловажные переговоры по делу, во многом определяющему дальнейшее состояние моего духа. Уверяю, это были весьма важные переговоры с одним нерадивым человечком, мешающим мне вершить мою волю, направленную, разумеется, на обеспечение собственных интересов, но и чужих интересов в данном случае не задевающих, а, скорее, способствующих всеобщему благу. Не суть. Главное, что, встречаясь с этим человечком воочию, я так и не смог перейти к обсуждению наболевших вопросов. Не то чтобы я его опасался, да и сам я вовсе не был безвольным тюфяком, не способным поднять глаз и подать глас, но… не мог. Отвык вести конфликтное общение в реальности. Не поддерживать поверхностный треп, а именно вести, руководить разговором. В итоге я все-таки заполучил, даже спровоцировал этот неприятный, но необходимый для всех нас разговор вАбстракте, тогда как в реальном месте так и не сумел, такой вот психоз уже развился. Я обратил внимание, что и моему оппоненту тоже заметно полегчало. Только здесь, в родной стихии, он сумел раскрепоститься и выложить все как на духу – без всяких лицемерий и предосторожностей. Мы пообщались и решили накопленные вопросы. Итогом беседы для меня стало понимание, что так больше продолжаться не можно. Как можно проживать в мире, спрессовывающем личность до уровня страницы в сети, где пользователь жизни за высокий рейтинг и сам выдаст всего себя с головой. Где вся свобода мысли, умственная открытость, духовная близость, кажется, свелась к сетевому самовыражению и совместному обсуждению приколов.

Почему такая простая мысль не навещала мою голову раньше… я не знаю. Поискать чертей, подшутивших надо мной и забросивших сюда, непосредственно вАбстракте – я до поры не додумывался. Но когда это случилось, то без особого труда нашел одного из них, а вышло, как всегда – дернешь за ниточку… И весь клубок развязался, всех в одной связке сообщества и нашел. Мы встретились опять. Отнюдь не сразу мне удалось добиться высылки домой, точнее, в то место бытия, где мир отражается корректно – именно так, как я к этому привык с детства. Черти сперва никак не могли простить мне моего превосходства в картах, почему-то это задевало их за то немногое живое, что в них осталось. Тем не менее, я выиграл у них в карты вновь, за счет чего и вернулся. Понимая это как спасение, я вдохнул полной грудью, воздел руки к небесам, посылая благодарности ангелам-хранителям моего музея. Я был рад, что все вернулось ко мне… и стало, как было. Но опять же – впадать в подробности, каким образом я обернулся, считаю излишним.

Однако спустя короткое время меня снова начала одолевать грусть. Да что же я за человек такой!? Столько спасательных жилеток мне было сброшено с парусника бытия, а я все, как дурак, тонул. И жизнь-игру с нужного мне уровня заново попробовал. Не сдюжил. И в оцифрованном мирке попытался прижиться. Но везде находил все те же противоречия, что не дают покоя и в привычном кругу.

По возвращении я тут же устроился на работу, так как сильно нуждался. И в первую же неделю трудов умело продал целую партию колец для занавесок и прочих полезных для ванных комнат принадлежностей. За такие дела удостоился похвалы руководителя подразделения, командира и вожака, тот всячески поощрял меня, предлагая «так держать». Ему явно по душе пришлись мои успехи, способствующие его дальнейшему обогащению и преуспеванию. Но внезапно я, неожиданно даже для самого себя, уволился, лишь только получив на руки первую же зарплату и премию. Мой поступок внешне выглядел весьма нелогично, ведь, казалось бы – молодой специалист, только устроился, навел шороху, вся жизнь впереди, перспективы открываются широкие, как разливы Нила. А тот берет и увольняется в пустоту, словно странник, внезапно покидающий плодородные земли в пользу пустыни. И в одночасье из талантливого и эффективного менеджера превращается в неумного дуралея, недалекого кретина, обреченного на непрестижное бульканье в голодном животе. Мне было лень обижаться на людей, рассудивших все подобным поверхностным образом. Я надолго скрылся в глубине квартиры, где много думал.

О том, как я побывал в разных местах мира, единого мира, принимающего различные формы и образы, но всегда остающегося единственно возможным для существ моего класса. Я пока не умею понять, не в силах постичь, что все это значит, несмотря на то, что уже знаю, что что-то да значит, не может быть иначе. И несущественно, что я обитаю в одном из самых грубо прорисованных миров, ведь даже здесь моему мутному сознанию доступны проблески подлинной красоты. Всем нам свойственно искать некое счастье, пускай под оным каждый воображает себе все что вздумается. Повезло тем, кто в состоянии искать счастье в материальных проявлениях, здесь все просто как ясный день – чем больше, тем лучше. У кого больше бумажек, безделушек, болванок, тот и радостнее, и как бы счастливее. Слава богу, что мне недоступна растерянность тех, кто достиг всего чего хотел, наворовав ли, заработав ли, непонимающим более – зачем жить дальше, к чему стремиться, чего хотеть. Я не хотел бы достичь подобного дна, дожив до этого дня.

Я же просто пытался прощупать пульс пути, отделяя зерна от плевел, как суть от мути. Где я постоянно натыкался в ошибку? Думается, что я ее все-таки выявил, нашел, после чего даже пошел на новую работу, а один раз довелось, представьте себе, случайно попасть на дискотеку, хотя подобное рассеивание энергии и видится мне пустой тратой времени, но даже и там я нашел что-то для себя. Во мне просто устаканилось, что не стоит искать радости во внешней событийности, в благоприятном расположении случайностей, ждать стечения всего этого в свою пользу.

Может пафос здесь и неуместен, но я просто рассказал историю одного своего путешествия, из которого извлек урок – все и всегда есть в себе. Вовсе не обязательно летать туристом по всему земному шару, или мыкаться по схожим мирам – все одно, заключенное в голове. Так как голова – самый близкий по отношению к нам предмет, то именно там-то и не принято искать, подобно тем ситуациям, когда долговременно разыскиваешь ключ от квартиры и уже отчаявшись от тщетности поиска… вдруг находишь его в собственной ладони. После чего остается лишь рассмеяться, посмотреть в зеркало и увидеть там лицо: почему-то смеющееся, даже свое, хотя ум немного не поспевает, еще не понимая, что сам же подал замечательный повод своему лицу развеселиться. Вот балда! Вот как запросто стало жить, когда вспомнилось забытое, что нужно всего лишь в любых ситуациях оставаться и быть собой – человеком. В хорошем смысле этого слова. Всегда и везде – в аврале, в антракте, в абсурде, в астрале, вАбстракте, где я и плутал в последнее время, записав сейчас этот опыт на бумажный носитель…».

Казалось бы, при чем тут Никита?

Концы света

Электричка вздрогнула, тронулась. На север через юг вместе со всем своим содержимым: тележками, баулами, клетчатыми сумками и мешками с продовольствием. И их собственниками, возвращающимися с загородных просторов в привычную городскую шумиху и неразбериху. Среди людей было и трое друзей, пустившихся в обратный путь с экзотических по городским меркам выходных. Хотя, известное дело: что для городских считается в диковинку – все эти баньки, самогоны, туалеты на улице, то для местных давно уже переросло в образ жизни.

В окнах бросались в глаза леса, тянущиеся вдоль электрички. Или, вернее, сама электричка катилась по лесу, по широкой просеке с рельсами. Правда, лес время от времени внезапно прекращался полями, когда-то возделываемыми и окультуренными, а ныне запущенными и зарастающими чем придется. Потому что природа не прочь отдать в пользование человечеству часть своих владений, но как только видит, что очередное человечество опять оказалось неудачным, несостоятельным в смысле умелого природопользования, что оно вновь наигралось, отступило от изначальных помыслов и прожектов, тогда природа просто забирает свое назад. Так затягиваются осокой целые дороги, зеленеют заброшенные заводы и их пристройки, заземляются могучие каналы. Не сразу, конечно, но в историческом времени – сразу.

А вон уже замаячил очередной депрессивный городок, в котором под бетонными заборами с колючей проволокой разгуливают люди в черном. Повышенная склонность к ношению черных и темных всех оттенков одежд, словно напоминали, что жизнь в стране идет неинтересная и неблагодарная: батрачь на своем заводике за подножный корм, никуда не суйся, таскай траур, скорбя по своей неудачной и несостоявшейся жизни, преисполненной несбывшихся надежд и бескрайных разочарований. Но дети заводских депрессивных поселений под воздействием западных культур из телевизоров и журналов еще порой носят пестрые одеяния – оранжево-зеленые или там небесно-голубые. За что уже сейчас подвергаются нападкам со стороны угрюмых сверстников, не приемлющих жизнелюбия и самолюбия, считающих, что если самим им приходится худо, то всем вокруг должно быть как минимум еще хуже. Под подобным прессингом, те дети вскоре и сами перейдут на более темные варианты самовыражения – фиолетовые или коричневые. А когда совсем уж повзрослеют, когда взвалят на себя ношу заводских будней, тогда и переоблачатся в потертые отцовские кожанки и тяжелые поношенные сапоги. И тогда уж наверняка на смену ритмичным RnB и слезоточивым эмо-панкам в их головах упрочатся все те же легенды русского шансона – теперь уже классово-близкие и идейно-понятные.

* * *

Поселок Нововолково встретил Никиту и Димаса неприветливым ветром и остатками солнца, пробивающегося сквозь нахмуренные серые тучи. Глубокая осень – природа сбрасывает маски. Денису же все казалось обычным, поскольку он бывал здесь по несколько раз в году, навещая дядю и тетю, так и не перебравшихся в Ленинград. Пассажиры уверенным шагом спускались с платформы, направляясь по своим делам и участкам. Возле платформы красовался здешний торговый комплекс – пивной ларек с чипсами, уже переживающий предсказуемый кризис, ведь дачный сезон шел на убыль, а местные жители не слишком-то жаловали его количеством посещений в сутки. Женщина из недр ларька, недовольно отбросив свой женский литературный боевик из серии «Убойное убийство», нехотя отпустила молодежи несколько шоколадных батончиков, приобретенных ими скорее из возникшего желания увидеть ее в работе, нежели от голода.

Друзья сталкерами пробирались вглубь деревни по изрядно разбитой луже с грязью, переставшей быть дорогой с первыми же затяжными дождями. Однако по завершении лужи с грязью в поле их зрения неожиданно заблестела настоящая дорога, крытая асфальтом. Денис по этому случаю поведал отвечающую духу времени историю. Жители поселка долгие годы писали сочинения и мольбы во всевозможные инстанции на предмет прокладывания адекватной их чаяниям и нуждам дороги. Отправляли запросы по всяким ведомствам, строчили главарям администраций, способным войти в положение, сжалиться, да и просто сдержать свои программные обещания. Но ответов почти никогда не получалось, а если вдруг и следовали таковые, то они скорее обескураживали, чем оставляли надежды на радостное разрешение вопроса. Отвечали поселковым на самобытном чиновном диалекте, полном философских иносказаний и метафор, оставляющих изрядное пространство для фантазии и додумывания. Но вывод всегда сводился к следующему обобщению – денег нет. Бывали, справедливости ради, и более оптимистичные варианты, мол, пока денег нет. Так и длилось бы, вероятно, это безобразие еще десятилетиями, если не веками, но однажды поселку сильно свезло. В области искали место под строительство крупного азиатского автозавода, и одним из инвестиционно-интересных мест под застройку неожиданно выбрали поле, прилегающее к поселку. Таким образом, возникла высокая вероятность, что здешнее поле посетит в рабочем режиме один из крупнейших государственных дельцов. Тот мог нанести визит внезапно, даже уже и в ближайшие выходные… Мог, но не нанес. Однако убитую проселочную дорогу от греха подальше, как бы в рамках давно намеченных преобразований, накрыли асфальтом в три дня.

Зажиточных генеральских дач, устроенных усилиями защитников отечества, и домов, избранных кем-то господ, здесь почти не стояло, но они довольно сильно выделялись на фоне построек, в которых проживали, выживали и доживали селяне. Хотя несколько секций двухметрового забора с башенками вполне могли быть оценены знатоками рынка существенно дороже, чем соседствующий домик на шести сотках, со всей землей и прочей ботвой. Преобладали же обычные, брошенные на произвол судьбы заборы – мертвые изгороди… Покосившиеся, застывшие в постыдном падении, всерьез подумывающие о том, чтобы припасть к земле навсегда. Эти заборы давно уже и не помышляли о защите территории, даже и не пытались хотя бы как-то обозначить ее границы, словно крича и сигнализируя, что заходи, кто хош, брать-то здесь все равно нечего. Из-за двери, висящей на верхней петле, прорисовывается призрак – мужчина, лишь отдаленно напоминающий себя когдатошнего, окончательно спятивший от алкоголя, но всегда готовый поспешить на любую халтуру, сулящую спасительную дозу пойла. Прикуривает папиросу, но еще не успевает толком затянуться ею, как на облезлую сцену веранды выходит из себя глава семьи – его жена, и, прикрикивая, велит заняться делом: нарубить дров и протопить дом. Нет, она не злая, только уже с утра уставшая тащить на себе все хозяйство, всюду поспевать по дому, снаряжать детей в школу… Да, не такой она видела в молодости свою зрелость. Выходит, на смену женам декабристов пришли жены алкоголиков? Выходит, не оскудевает земля русская на самоотверженных, героических женщин? Декабристы некогда шли на погибель за введение в России конституции. И вот в России уже есть конституция – просто она не работает. А женщины по-прежнему работают.

В гаражах засели подростки, в который раз разбирающие и собирающие ветхий мотоцикл, уже забывший день, когда его выводили на прогулку, когда на нем последний раз пылили. Более старшие люди – отцы и деды – столпились в соседнем гараже. В них давно уже нет интереса чего-то там перебирать, смазывать, склеивать. Нет у них никаких желаний не оттого, что они снисходительные мудрецы-буддисты, просто они избрали совсем иной жизненный путь – пить. Стараясь тем самым затуманить ум, презрев свою земную стезю. Мужики еще не стары, но уже мертвы. Они разыскивают утешение на дне граненого стакана, ежедневно вливая в себя разные жидкости. Посмеиваясь над своими отпрысками, что познают богатый внутренний мир мотоцикла, которые вскоре и сами столкнутся с теми же неурядицами, что подкосили их самих. Например, с хроническим отсутствием работы, вернее, невозможностью найти ее ближе тех краев, куда ездить уже просто экономически невыгодно. И, как следствие, всегдашнее отсутствие средств к существованию – средств к самоуважению. «Настоящий мужик всегда заработает, чтобы обеспечить семейство, свозить жену на Канары…», – уверяют их эффектно расфуфыренные теледивы из башни. Мужики припоминают, что поначалу развала тоже пытались быть настоящими мужиками и заработать серьезные капиталы. Просто у них не получилось. А когда в обществе укоренилась идеология теледив, тогда мужики под гнетом порицания со всех сторон решили, что они ненастоящие мужики. И, значит, ничего не остается, кроме как криво катиться колесом под откос.

Другой обитатель дна показался из-за гаражей – озорной и бодрый дед Щукарь. В каждом селении еще есть такой дед Щукарь. Он никогда не был коммунистом, демагогом или демократом, умея обходиться без этого. Он лишь шугал воробьев, стрелял себе мелочь, поживая натуральным хозяйством. И дотянул до почтенных годов, хотя почета или звонких монет не нажил, даже став самым известным шоуменом на селе. Его обожают все, особенно бабушки, вспоминающие, как уморительно он пробовал ухаживать за ними по молодости. Те самые бабушки, которые сейчас закрывают огородный сезон, бывший не самым легким в их извилистой жизни. То дожди заливали, то жара засушила. «Худой год». Но фазенда – это дело их жизни. Не главное, нет, но последнее дело. Бабушки еще полны выдумки, энергии, и не их вина, что они не могут употребить ее на кругосветные путешествия, как это делают их немецкие и итальянские сверстницы, которых они некогда громили по всем фронтам. Их дочери, средних лет дамы, как и их мужья, зачастую пристрастившиеся к выпивке за компанию, осенью ездят на заработки в город, продавая плоды трудов бабушек. Довольно дешево, потому что в супермаркетах схожие товары выставлены еще дешевле, хотя и завезены из дальнего зарубежья – Латинской Америки, Австралии, даже Африки. Но дамы средних лет неизменно продают свой товар, делая упор на натуральность произведенного продукта, давая тем самым понять, что это качественный продукт – не Шанхай какой-нибудь.

Есть в поселке и прослойка людей, пребывающих в поиске, еще ищущих: рыщущих по лесам в ожидании грибов. Не городских – психотропных, а таких как подберезовики и подосиновики, хотя бы и опята. Кое-кто, правда, занят в этом ремесле не для того чтобы зажарить результаты собирательства с картошечкой или засолить до лучших времен, а ставя целью сбыть с рук на платформе поскорее да подороже. И на вымученные средства приобрести бутылку успокоительного горячительного, чтобы на время снять с себя все вопросы или забыть ответы.

Если осмотреть поселок взглядом извне, первым взглядом, непривычным, то можно, чего уж там, просто, скажем прямо… оторопеть. Взгляд изнутри же обычно прилизывает пространство, не склонен к самокритике, он свыкся с разрухой, уже принимая все за норматив. Подумаешь – грязно, дряхло, безнадежно, а так везде: за много верст по округе. То есть все нормально. Бывает еще хуже! И относительно того хуже, все не только нормально, но даже и хорошо! Хотя свежим взглядом видится, что здесь произошла чудовищная катастрофа. Ее хитрость в том, что она произошла не вдруг, не в одночасье, а тихой сапой поступательно расшатывая алкоголем и безработицей некогда приличный поселок. Поселок не сгорел за раз дотла, он все еще тлеет. И это не удивительный поселок – таких тысячи тысяч по стране. Конец света здесь уже настал. Настиг поселок под видом реформ и благодетельных перемен. Выжившие, уцелевшие после апокалипсиса, влачат какое-то существование, все дожидаясь окончания реформ. Им только забыли сообщить, что реформы уже успешно завершены. И теперь стоит рассчитывать только на себя. Быть сильным, смелым, счастливым – и тогда все получится. Не получилось? Ну, это вы зря…

Такие вот концы света пронеслись по селам, поселкам, деревням. Без использования коварных комет и циничных цунами…

Ребята добрели до дядиного дома, расположенного почти у самого леса. Дяди не было дома, но зато была тетя, накормившая отменными пельменями ручной сборки, навеявшими подзабытое послевкусие из далекого детства, в котором еще не было полуфабрикатных пельменей массового производства. Дядя, хитрец, подоспел аккурат к ужину – знает время. Родня Дениса принимала гостей радушно. Дядя почти не пил, зато сыграл на гитаре несколько достойных русских романсов. Никите подумалось, что на таких людях здесь еще что-то и держится… А в целом отдохнули славно: в первый вечер затеяли шашлык, устроив праздник животу – иногда можно. Второй вечер пребывания справили баньку, где попарились, пообщались. Что обсудить, что приятно, нашлось. Подверглись анализу и общемировая болезнь роста индустриализацией, и внутренняя и внешняя политика России на стыке веков, и вопросы гниения культур в мультикультурном сообществе. Не обошлось, конечно, и без воспоминаний о дядиной молодости. В том числе в контексте поселка…

По его словам в недалеком прошлом поселок считался перспективным и фигурировал во многих программах развития. Уже закладывались фундаменты больших жилых домов, поговаривали о строительстве второго совхоза, об учреждении лесоперерабатывающего предприятия. Не Нью-Васюки, конечно, но дух захватывало. Но вместе с развалом прошлой империи почему-то рухнули и все затеи… За поступательным ростом последовал мгновенный упадок. Второго совхоза так и не построили, а тот, что считался первым, стал последним – угас. Молодежь, не прощаясь, бежала в города. Многие из дядиных друзей, еще недавно застенчиво выпивающие по большим праздникам, не сумели освоиться в новых реалиях, спивались не по дням, а по часам. Запрыгивали в могилы, сами же подготавливая почву. Кое-кто подался в лесной криминал в надежде на легкую и быструю наживу, но для большинства это закончилось плачевно и печально. А для тех, для кого все закончилось якобы хорошо, так у тех теперь руки по локоть в крови. И их ждет, дай бог, суд почище Верховного.

Это обычная история России в миниатюре, о которой вновь постараются умолчать и забыть, ведь куда проще и приятнее делать вид, будто everything is OK. Поселок – один из великого множества подобных, или еще худших, исчезающих с карт страны ежеквартально. И неудивительно – ведь апокалипсис сейчас.

* * *

Злоупотреблять гостеприимством друзья не стали и на третий день отправились домой. Электричка подъехала к платформе с солидным опозданием, но все-таки подъехала – и на том спасибо.

Теперь три товарища по-прежнему возвращались домой. Под ногами электрички валялись многочисленные мусоры: осколки бутылок, огрызки овощефруктов, обертки разных лакомств и обрывки желтых от старости и содержания газет. Желтеющие леса сменялись пустынями полей. Время от времени зрелище обрывалось остановками в поселках и деревнях, подобных тем, откуда ехали отдыхающие. Хотя бывает так отдохнешь, что буквально не чувствуешь себя от усталости. Хочется лишь принять крепкий душ и завалиться сильно спать. Тогда нет уже сил вести беседы с друзьями, да и что тут говорить, когда все уже было произнесено за время совместного отдыха. Это потом будут новые беседы, когда поднакопятся свежие впечатления и ощущения от жизни, когда прогремят громкие информационные поводы.

Попутчиков в вагоне было немного, но кое-кто все же сопутствовал. Седоватый мужчина, смахивающий на отставного военного, мирно листал увесистый том. Простоватого вида мужичок без особых примет и знаков отличий. Чья-то бабушка, везущая в город огородные достижения в авоське. И компания из нескольких подростков, посасывающих пиво и, кажется, налегающих на что покрепче.

– Работу завтра начну искать, харе бездельничать, – сообщил Димас.

– Я тоже, пора уж, – устало выдавил Денис.

Никита промолчал о том, что уже неделю как вывесил свою анкету в сети, и резюме состряпал по всем канонам, даже скинув его по ряду почтовых адресов. И тишина. Хотя еще пару лет назад при аналогичных телодвижениях мобильный разрывался бы от предложений рабочего характера. Подобное представлялось плохой приметой. Что-то на рынке труда опять стряслось. «Новости что ли посмотреть…», – раздумывал он.