скачать книгу бесплатно
Стефан розповiдав, що ще в давнину римськi воiни зауважили лiкувальнi властивостi чорного пiску, вiн швидко гоiв рани.
І раптом Стефан почав розповiдати про свою поiздку до дружини на Рiздво у Рим. Вони зустрiлися в мiстi, в кафе, але дружина так i не запросила його до себе. Господар не дозволяе, сказала. Й обидва сини працюють в ii господаря. Але й вони не знайшли часу зустрiтися з ним. У нього склалося враження, що сини зумисне уникали його. Рiзне думав i про дружину та ii господаря.
Уже десять рокiв жiнка працюе в Італii i не хоче повертатися в Болгарiю. І вже десять рокiв вiн живе сам. Розриваеться мiж Великим Тирновом i Поморiем. А задля кого? Сини також не хочуть повертатися в Болгарiю. Кажуть, щоб продав квартиру в Поморii i роздiлив мiж ними грошi. Адже взимку тут нiхто не живе, а вiтри такi скаженi, що з нiг збивають. Мiсто взимку видаеться мертвим. А ранiше вони любили тут вiдпочивати разом з дiтьми.
Раптом Стефан згадав, що забув погодувати Лiзу, свою собачку, i швиденько понiс iй iсти.
Я часто спостерiгав з балкона за Стефаном i його сучкою Лiзою, помiссю французького бульдога з пiнчером (дружина казала, бульдога з носорогом). Вiн привiз ii з Великого Тирно-ва, i вона жила в Поморii пiд Стефановою машиною, прив'язана до ланцюга. Либонь, стерегла стареньке «пежо», i як припiкало сонце, вiдсувалася вiд палючого промiння в затiнок автiвки.
У маленькоi чорнявоi собачки нижня щелепа була трохи висунутою вперед, тому Лiза iла важко, схиливши голову набiк i притиснувши ii низько до землi. Я рiдко чув, щоб сучка гавкала. Лише iнодi вищирювала пащу в хижому оскалi. Переважно була мовчазною, дивилася на нас насторожено. Моiй дружинi цей маленький бульдог з носорогом одразу ж не сподобався.
Стефан казав, що вечорами i вранцi гуляе з Лiзою безлюдним узбережжям, але ми жодного разу не зауважили iх на березi моря. Бачили тiльки на пляжi його самого або з братом Атанасом, як засмагали до обiду. Тодi обое привiтно махали до нас руками й усмiхалися. Атанас також жив самотньо.
Якось Стефан запропонував нам своi послуги водiя: повезти за таку ж цiну, як iздить автобус, в Несебр, старовинне мiстечко, яке звели давнi римляни, i ми з дружиною без вагання погодилися.
Дорогою Стефана потягло на iсторiю. Вiн з гордiстю розповiдав про боротьбу болгар з турками й не приховував до них своеi дикоi ненавистi, хоча зовнi сильно нагадував саме турка. Вiн казав, що турки не дозволяли болгарам зводити високi церкви, вiкна на них мали бути нижчими за турецького вершника, тому давнi церкви такi низькi, немов би провалюються в землю.
Мiсцями проiжджали депресивнi райони, бензозаправки «Лукойл». Так, Болгарiя бiдна, але гостинна i щедра краiна, казав Стефан, а вiдтак тихо додавав, що росiяни вже скупили всю Болгарiю.
Автомобiль Стефан залишив на безкоштовнiй стоянцi в новому мiстi, i ми пiшки подалися в старе мiсто. Стефан був нам за гiда, i ми довго блукали вузькими вуличками, милувалися вцiлiлими будинками, затишними двориками, руiнами давнiх храмiв i давньоримського театру, заглядали в рiзнi крамнички. Коли ж запропонували Стефановi разом пообiдати, вiн категорично вiдмовився, але додав, що залюбки випив би з нами кока-коли, отож ми вирiшили з дружиною пiти на каву. Сидiли на терасi ресторану й смакували запашним напоем, а Стефан пригублював пляшку кока-коли. Поряд синiло море й виднiлися кораблi, i навiть лайнер «Украiна» з рiдноi Украiни був пришвартований до пристанi.
Ми розмовляли про рiзнi дрiбницi й смiялися, а я все думав про Стефана i його прив'язанiсть до Великого Тирнова, Поморiя, старенького «пежо», брата i сучки Лiзи. Невидимi ланцюги приковували чоловiка до всього, що оточувало його, немов Галерника до галери, через що вiн видавався менi страшенно нещасним. – А хiба ми чимось вiдрiзняемося вiд нього? – питав я себе. – Ми ж так само живемо, прив'язанi до свого мiста, дому, роботи, родини, але нiхто з нас не вiдчувае себе вiд цього нещасливим?
– А найгiрше те, – несподiвано сказав Стефан, – що менi перестали снитися сни.
І тут вiн згадав про давньоримський фонтан, якого ми ще не бачили. З нього й досi люди п'ють воду! – захоплено сказав Стефан, i ми неодмiнно повиннi попробувати ii.
П'ючи воду, я чомусь згадував чорний пiсок на узбережжi, який гоiть рани, але, виявляеться, не всi…
Опублiковано в книзi: Василь Габор. Про що думае людина: Вiзii та невигаданi iсторii. – Львiв Л А «Пiрамiда», 2012.
© В. Габор, 2012
Марина и Сергей Дяченко
Феникс
* * *
– Восстанет, на что спорим?
– Нифига не восстанет.
– Так спорим?
– Не восстанет!
– Давай зажигалку. На что спорим, ну?
На заднем дворе школы, позади поросшей травой спортплощадки, трое мальчишек поджигали феникса. Он вспыхивал, окутывался красными языками и распадался пеплом, чтобы через секунду восстать и появиться снова – живым и здоровым, с железной цепочкой на лапе.
Цепочка не горела и не распадалась. Старший из мальчишек держал другой ее конец, затиснув в кулаке.
* * *
Где-то за спортплощадкой, у бетонного забора, вспыхивало и гасло красное зарево. Дима сидел за последней партой у окна; места трех одноклассников пустовали. Вчера Длинный хвастался, что отец добыл ему феникса…
– Греков, ты слушаешь?
– Да, Ирин-Антоновн.
– Так смотри на меня, а не в окно! Будущее воскресенье – день Выбора, ты знаешь?
– Да.
Ирина Антоновна вздрогнула и пригляделась внимательнее. Потом нахмурилась, будто вспомнив неприятное, вздохнула и продолжала, обращаясь теперь ко всему классу:
– Рыба ищет где глубже, а человек – где лучше. В будущее воскресенье все мы будем выбирать, как нам дальше жить. Вы, как несовершеннолетние, не имеете права голоса, тем большее значение приобретает выбор ваших родителей…
Дима вертел в руках карандаш. Кончик его был изгрызен, как облюбованное бобрами дерево.
* * *
Вчера они ходили к нотариусу всей семьей… бывшей семьей. Отец нервничал, сжимал и разжимал пальцы, потом спохватывался, клал руки на колени, старался казаться спокойным и даже веселым.
Дима, говоря официальным языком, «присоединялся к выбору мамы». Мама решила голосовать за «Синицу в руке». А отец сказал, что не станет выбирать «Синицу» даже под страхом расстрела – он еще молод, полон сил и хочет многого в жизни добиться.
Он выбирает «Рывок в будущее», на эмблеме которого нарисован бегущий гепард.
Диме снился этот гепард. Как он стелется в воздухе, будто дым от папиной сигареты. По закону, если бы Дима сказал нотариусу, что хочет остаться обязательно с папой… Да еще прибавил, что молод, полон сил, хочет многого в жизни добиться… Что-нибудь в этом роде, специальным языком, красивыми словами, как в рекламе. Тогда ему разрешили бы «присоединиться к выбору отца». И папа – Дима видел – немножко на это надеялся, но ведь рядом, касаясь Диминого плеча, сидела мама!
Самым ужасным был момент, когда нотариус, толстая тетушка в сиреневой блузе, спросила Диму ласковым голосом, к чьему выбору он хочет присоединиться. Дима молчал; у нотариуса был маленький кабинет с террариумом, в котором жила двухголовая змея, и Дима смотрел на нее и думал: а что, если эти головы проголосуют по-разному?!
Его уговаривали минут двадцать. Он не отвечал и старался не плакать. В конце концов выдавил, как и было уговорено, что он «присоединяется к выбору матери». Нотариус двумя руками взяла печать, с натугой приподняла над столом и опустила на край заверенной бумаги, из-под печати повалил пар, а нотариус, отдуваясь, поздравила Диму с выбором… И у него потемнело перед глазами.
Они вышли на улицу. Шел дождь. Дима плакал, уже не скрываясь, а отец кричал на маму, и капельки из его рта смешивались с дождинками:
– Ну почему ты мне не доверяешь? Почему ты мне доверяла двенадцать лет, а теперь перестала?!
Мама стояла, бледная и очень твердая, цедила слова сквозь зубы, как цедят сквозь сито воду из-под макарон:
– Я тебе доверяла. Я с твоей подачи проголосовала за «Любителей цветов» на прошлом Выборе! И что с нами сделали твои «цветы»? В каком мире пришлось жить столько лет, во что превратился твой сын в этом мире?!
Отец как-то весь провис, будто дождь размочил твердый стержень, на котором держалась его спина.
– Чем же плох этот мир, ну, подумаешь, несколько странностей… Свет, вспомни, мы ведь решали вместе!
– То «доверяешь», – сказала мама желчно, – а то – «решали вместе». Так вот теперь, мой дорогой, «вместе» я решать не буду. Выбирая «Синицу», я, по крайней мере, знаю, что Димка нормально доживет до совершеннолетия. Я знаю, что делаю, ясно тебе? Я отвечаю за свой выбор, ясно?!
– Зачем это нужно? – спросил Дима, о котором, кажется, забыли. – Зачем обязательно… Зачем выбирать?
* * *
Вспыхивало и гасло красное зарево за спортплощадкой. Неужели они жгут феникса? Им интересно смотреть, как он раз за разом восстает из пепла?
Родители Длинного и его дружков выбрали «Свободу». Это значит, что они навсегда исчезнут из Диминой жизни. Неизвестно, хорошей окажется эта «Свобода» или плохой: папа говорит, предвыборные обещания всегда отличаются от настоящей жизни. Но Диму судьба Длинного не волнует. Пусть они все делают, что хотят.
– …Выбор, – говорил папа, – естественное состояние человека, природы, всего, что угодно. Ты рисовал блок-схемы алгоритмов? Если N больше десяти, иди налево, если меньше или равно десяти – иди направо… Если горит зеленый – переходи дорогу, красный или желтый – стой. Если сколопендра находится в тени – беги и вызывай милицию. Если она частично или полностью на солнце – замри и стой, задержав дыхание. Каждый день мы выбираем, каждую секунду в нашем организме делятся миллионы клеток… Клетка бессмертна, потому что не боится выбирать, Дим. Так почему боится Выбора человек?
Дима мог бы сказать, что не хочет выбирать между папой и мамой. Но промолчал. Произнести это вслух – все равно, что ткнуть пальцем в незажившую рану.
– Можно было бы иначе, – промямлил он, глядя на круги, расходящиеся по лужам.
– Как? – удивился отец. – Ты хотел бы, чтобы за тебя выбирали другие? Хоть бы и твой одноклассник, этот, Длинный?
– Нет, – Дима испугался. – Но можно было бы… как-то договориться. Например, если большинство людей выбирает «Рывок в будущее», то пусть и был бы этот «Рывок» для всех… Просто посчитать, что выбрали больше людей, и… пусть так будет!
– Для всех? – спросил папа. В его голосе был ужас – потому, что он представил себе этот мир, и сожаление – оттого, что Дима еще такой маленький и глупый.
– Для всех, – ответил Дима, заранее зная, что городит чушь.
– Интересно, – вмешалась мама. – Если толпа дураков выберет, например, «Любителей пива», то и нам жить с ними в одном мире? И чувствовать себя неудачниками?
Дима не нашелся, что ответить.
Проползла по лужам сколопендра, большая, размером с детский велосипед. Солнца не было – сколопендра «находилась в тени»; папа подошел к ней без страха и брызнул из баллончика. Сколопендра вильнула, увернулась и нырнула в канализационный люк.
– Жду – не дождусь, когда это кончится, – сказала мама. – Все-таки эти «любители цветов» – такая вероятностная аномалия…
Дима ничего не понял из ее слов.
* * *
Света любила дождь. Гроза приводила ее в восторг, монотонный осенний дождик навевал умиротворение. Сегодня стук капель по жестяным козырькам не казался ни мирным, ни сонным.
Глубокая ночь. Спит Игорь – на диване, как всегда в последние дни. Закрылся в своей комнате Димка; спит он или не спит – проверить невозможно. Сын резко отдалился, ушел в себя, из него не вытянешь слова, кроме «Да» и «Нет». Может быть, бросить все, наплевать на все надежды… и согласиться на этот проклятый «Рывок в будущее»?
Бегущий гепард на эмблеме. Хищные люди, хищные планы. Амбиции, рейтинги, готовность расталкивать локтями. Вот что ждет Димку в этом мире; он же не конкурент по натуре, не хищник, не борец. Это его станут отшвыривать с дороги, об него вытирать ноги более удачливые, сильные… хищные. Каким надо быть безмозглым отцом, чтобы этого не понимать?!
Света отбросила одеяло так, что оно упало на пол. Сунув ноги в тапочки, прошла на кухню, поставила чайник.
Кем надо быть, чтобы своими руками тянуть сына в мир, где ему будет плохо? Где имя ему – «лузер»?
– Ты эгоистка, – устало сказали за спиной.
Она подпрыгнула, как ужаленная:
– Я эгоистка?! Ты… ты! Ты скотина! Тупая, эгоистичная… инфантильная! Ты не наигрался в гонки на машинках?! Тщеславная сволочь! Ты посмотри, до чего ты довел ребенка! Он же разрывается на части, он…
Света разрыдалась.
– Я довел ребенка, – сказал Игорь в зловещей тишине, прерываемой Светиными всхлипываниями. – Я. Понятно. Может быть, это я забираю его с собой? «Присоединяюсь к выбору матери»… Может быть, это ты останешься одна, без надежды увидеть сына хоть раз в жизни?!
– Жалей себя, – злые слезы капали у Светы с подбородка. – Жалей.
– Ты его спросила? Чего он хочет? Прозябать в сером мирке твоей «Синицы», который выберут все больные, депрессивные, неуверенные в себе, слабые, безвольные… Ленивые! Бездарные! Среди них будет Димка? Ему там будет хорошо?
Чайник зафырчал, поводя кожистыми крыльями. Света выдернула из-под него горелку; чайник успокоился, пунктиром выпуская в потолок тонкую струйку пара.
– Ему будет хорошо, – сказала Света сквозь зубы. – Я об этом позабочусь.
* * *
Они опять орали на кухне.
Дима лежал на спине, закинув руки за голову, слушая шум дождя. Прошел понедельник, наступил вторник, а в воскресенье – Выбор.
Когда он вырастет… Он создаст свою информационную платформу. Свою собственную. Разработает программу и пойдет по дворам – собирать сторонников. Может быть, на это потребуется целая жизнь, – но когда его программу признают «дееспособной», и миллионы человек на Земле согласятся за нее голосовать – тогда Димкино изобретение зарегистрируют в Инфо-Избирательной комиссии.
А платформа будет простая. Люди, выбравшие Димкин «квадратик» на избирательной панели, навсегда откажутся делить свой мир на части. Пусть они спорят, ругаются, даже воюют – но остаются в одной мировой «капельке», в одном времени и пространстве. Тогда люди, проголосовавшие за разное, смогут оставаться вместе…
А как там феникс? Папа говорил, у них ограниченный ресурс. Они не могут восстанавливаться из пепла до бесконечности… И еще он говорил, что никакое человеческое чувство, даже самое сильное, не может длиться вечно…
«Процессы деления клеток лежат в основе роста и размножения любых организмов. У многоклеточных организмов с половым размножением различают два типа деления: митоз и мейоз. Главную роль в обоих типах деления играет самокопирование и распределение по дочерним клеткам носителей генов – хромосом…»
Сквозь нудное учительское бормотание прорвался вкрадчивый папин голос:
– Клетка бессмертна, Димочка, в отличие от нас. Ты видел, как танцуют хромосомы, когда приходит им время расходиться? Это таинство, это танец, они ходят по двое, а потом расстаются, потому что таковы законы природы…
Дима заснул, когда на часах было шесть, и дождь прекратился.
* * *
Горше предательства нет ничего.
Игорь сидел за рабочим столом, но работать не мог, разумеется. Уже неделю на фирме никто не работал – делились планами. Кто-то трещал взахлеб, рассказывая, как развернет свои таланты в новоизбранном мире. Кто-то – такие дураки тоже попадались – до сих пор не знал, что выбрать. Вокруг этих последних вечно собирались крикливые стайки бездельников – уговаривали, нахваливали свой выбор и едко высмеивали чужой.
Болтайте, думал Игорь. Там, куда я направляюсь, вас, бездельников, не будет. Рассасывайтесь по «Свободам», «Синицам», «Единству с природой» и прочим балластным мирам. Из всего отдела стоящих – трое-четверо человек, и они не болтают – сидят за столами, каждый занят делом… Или делает вид. Потому что работать в самом деле невозможно.
Игорю тридцать четыре года. Чего он достиг? Ну, скажем, не последний человек на фирме, хорошо оплачиваемый специалист… Но этого мало. По его возможностям – отвратительно слабые результаты. Он готов на большее, и он годится на большее – после Выбора. В новых, гораздо более жестких условиях.
Стоит ли жениться во второй раз?
Нет. Семья превратится в обузу… В двадцать два завел ребенка – провалил аспирантуру. Теперь ему тридцать четыре, он по-прежнему молод, только стал умнее и крепче…
Он поднял глаза. К уголку монитора прилеплена скотчем Димкина фотография; поперхнувшись, Игорь встал. Налетел на Леночку, секретаршу, расписывающую кому-то прелести «Единства с природой». Вошел, не извинившись, натыкаясь на дверные косяки, будто слепой.
Димка был страшно похож на Игоря в детстве. Совершенно тот же взгляд; ловя в лице сына свои черты, Игорь всегда гордился.
