скачать книгу бесплатно
– Что приготовить? – не понял доктор.
– Не знаю. – Юранд откашлялся. – Операционную, инструменты и… смирительную рубашку, что ли.
– Может, лучше снотворное? – осторожно возразил доктор Фальк.
– Как хотите, – сказал Юранд. – Вам видней.
* * *
Уже давно пропали звуки последних шагов за дверью. Клиника погрузилась в сон. Резким движением Агесандр откинул одеяло, опустил голые ступни на холодный пол и прислушался.
Снаружи в комнату сочился бледный свет. Агесандр осторожно подошел к окну. Знакомый запах цветущих деревьев показался таинственным и влажным. Далекое море мерцало слабыми бликами. Юноша сделал нетерпеливое движение – хотел выглянуть из окна и определить расстояние до земли, но тут же резко отпрянул, ударившись головой обо что-то твердое и невидимое. Шепотом чертыхнулся и кончиками пальцев прикоснулся к прозрачной поверхности.
«Совсем забыл… как это называется… как он говорил? Стекло?» Он попятился от окна и сел на кровати, прислушиваясь в сторону двери. Тело дрожало мелкой холодной дрожью. Он влез под одеяло, чтобы согреться, и пролежал так часа полтора. Потом встал, по-кошачьи приблизился к двери и затаил дыхание.
Сдерживая прыгающее сердце, Агесандр вышел в темный коридор и медленно двинулся вдоль стены. На ступенях главной лестницы услышал издалека тонкий храп спящего человека. «Ночной вахтер!» – догадался и замер. С трудом заставил себя сдвинуться с места и на ватных ногах стал приближаться к спящему.
Когда Агесандр нащупал ручку двери и бесшумно сдвинул в сторону тяжелый засов, человек перестал храпеть. Юноша похолодел.
– А? – сказал вахтер.
Агесандр замер, опасаясь вдохнуть. Наконец он услышал, как вахтер пробормотал что-то сонным голосом, встал из мягкого кресла и зашлепал в глубину фойе. Там загремели пружины старого дивана и вновь послышался храп.
Спустя минуту Агесандр торопливо шел по безлюдной улице мимо холодных домов. Он с удивлением видел далеко вверху над собой яркий круг и множество светящихся точек.
– Холодное солнце! – шептал он самому себе. – Холодные искры!
Когда край утреннего солнца появился над кромкой далеких гор, юноша радостно вскрикнул. Размахивая руками, побежал по мокрой траве. Он что-то кричал и обливался слезами.
Елена Карелина
г. Санкт-Петербург
Творчество автора отмечено более чем четырьмя десятками дипломов и грамот, в том числе специальным дипломом Международного Грушинского интернет-конкурса и дипломом Международного литературного конкурса «ВКР» «За яркость красок и импрессионизм в поэзии». За значительный вклад в развитие г. Санкт-Петербурга награждена медалью «В память 300-летия Санкт-Петербурга». За литературную деятельность в духе традиций русской культуры награждена звездой «Насл?дiе» II степени. За вклад в укрепление национального самосознания и патриотизма награждена медалью «Георгиевская лента 250 лет». За вклад в развитие русской литературы награждена медалью «Александр Пушкин 220 лет», «Антон Чехов 160 лет», «Анна Ахматова 130 лет», «Сергей Есенин 125 лет».
Член МСП «Новый современник» и РСП. Участник более сорока коллективных сборников и альманахов. Автор книг: «Здесь и сейчас», «Жизнь под зонтиком», «Встречи», «Монологи», «Дорогой млечной».
Из интервью с автором:
– Не мыслю себя без стихов. Литературная героиня – личность самостоятельная и своевольная, но мы с ней ладим.
© Карелина Е., 2022
Летала
Летала во снах голубых, как топазы,
и падала больно…
Смеялась: мол, сглазил
сосед.
Он цыганских кровей, не иначе —
недаром отводит черные очи,
как будто бы прячет
украденное по своим бездонным карманам.
Да, впрочем, все это неважно.
Читала романы:
Моэма и Пруса,
Фейхтвангера и Мопассана…
По лезвию бритвы,
по самому краю вулкана,
под пристальным оком соседей,
а чаще – соседок.
Куда там Рентгену! —
так взгляд их пронзительно-меток…
Что толку об этом…
Судьба просто злая.
Летает ли девочка нынче,
кто знает…
Путеводные гаечки
Время салатов и морса из клюквы (развесистой)…
Часики тикали, тикали… Тося-разумница…
В омуте тихо – уснули русалка и бестия,
Ходит зазноба в ознобе Заречною улицей.
Поезд догнать не проблема влюбленному Ванечке.
Жизнь и любовь не всегда нам рисуют параболу.
Я научилась бросать путеводные гаечки,
Только дороги мои все устелены граблями.
Буба Касторский легко разыграет Овечкина,
Песню таксисту споет деревенская женщина…
Время салатов и морса становится вечностью,
Яркими алыми маками вечность расцвечена…
Антракт
Антракт. Гримерка. Подправить макияж.
Типаж
Из года в год все тот же – травести.
В чести
У режиссера и труппы.
Как глупо —
Не прима. Даже Коломбина —
Мимо.
Девчонка. Рыжие косицы и банты…
А ты
Считаешь от аванса до получки деньги
И делишь
Рубли на дни. На выдохи и вдохи.
Лохмотья
Неисполненных желаний, несыгранных ролей
Для королей
Перешиваешь в штучки «от кутюр».
Гламур
Вполне, изысканна и модна.
Бомонду
Кажешься удачливой и близкой,
Актриска.
Ни в дом, ни в душу не пускаешь никого,
А то
Еще узнают правду и поймут,
Что тут,
Среди руин разрушенной мечты, —
Цветы
Из снов, исполненных надежды.
Невежды
Думают: «Забавная левретка!»
И «детка»
Говорят тебе. Хохочешь
И хочешь,
Чтобы провалился этот свет,
Банкет
И эти маски, что вокруг шныряют.
Роняют
Розы из букетов лепестки.
Тоски
Горчинка оттенит вино.
Давно
Не плакала. Оплакано. Почти забыто.
Битва
Проиграна, но не закончена война.
Одна.
Звенит звонок. Быстрей припудрить нос
От слез.
– Твой выход, Рыжая!..
Загнанно (тварь)
располовинив себя между здесь и там
выскочит глазом кося очумелый зверь
рыжая тварь получившая по мордам
выхаркнет матерно зубы своих потерь
драным хвостом заметая надежды след
через поля долетит до лесов границ
кружится над головой прошлогодний снег
липнет на мокрые стрелы ее ресниц
щелкнет вослед капкан возведенный в закон
шубу бы бабе причмокнет мечтая дед
располовинив себя между ты и он
загнанно дышит тварь в суете сует
Суетится шальная надежда
Я попала в просак[3 - Просаком в старину назвали станок для кручения веревок (Е.А. Иванова. Русский язык и культура речи. Учебное пособие под ред. Н.И. Черновой).].
Все веревочка вьется и вьется —
Из моих ожиданий, желаний, из прочей пеньки…
Время влито в винил баритоном забытого Отса,
И роняют, роняют цветы на песок лепестки.
Время влито в гранит стрекозы слюдяными следами,
Что пропела в полете и канула камнем ко дну.
Облетела листва в золотисто-багряном дурмане,
Доезжачий-ноябрь на последние листья порскнул.
Облетела листва, обнажая нажитые годы,
Нажитого не жаль обменять на доверчивость грез.
Но куда ни гляди, у причалов мои пароходы,
И, ржавея, печально в тупик укатил паровоз.
Но, куда ни гляди, суетится шальная надежда,
Подтолкнув под бока утомленных печальных сестер.
Я попала в просак.
Это значит, что все, как и прежде, —
Монологов моих полыхает багряный костер.
Поэтка
Тряпку прополоскать, отжать, на швабру надеть – шурух-шурух по полу.
А че такого-то? Думаете, раз поэтка – так шелк-шифон, шляпы-ленты, каблуки-перчатки? Перчатки – они есть, да не те, ажурные, или тонкой кожи, а резиновые. Иначе пока с водой да с химией возишься – потом никаким кремом не спасешься, руки не восстановишь.
Шурух-шурух – поэтка, поэтка… Разве бывают поэтки-уборщицы? Хотя поэтки – они какие только не бывают! Кто-то – тетка со шваброй, а я вот одну знаю – самую настоящую-пренастоящую поэтку, так она вообще баба с веслом!
Это просто все ждут, что поэтки сродни феечкам. Этакие…
В хрустальных туфельках тридцать второго размера. А если у нее чуни на десять размеров больше, то от этого она что, уже не поэтка? Или максимум – андеграунд? В смысле, дитя подземелий, нимфа подвалов? Вы наши подвалы видели? Арочно, кафельно-мозаично, светло, тепло… Можно, конечно, наоборот – чердачно. Голуби курлычут, ветра музицируют, облака плывут, словно парусники. Сплошной мейнстрим. А поэтки, они всегда – мимо. Их нигде не ждут – ни в андергаунде, ни в мейнстриме. Ибо все места расписаны еще «до» и вперед «на». И локонов золотых нет. Есть что-то напоминающее гнездо.
Чье гнездо? А фиг его разберет. Может, воронье, а может, хомячковое. Пух да перья врастопырку. Платочком повязалась – вот и ладно, уже красавица. И, скажите на милость, куда носить эти платья? Да-да, вот эти: черное со шлейфом, красное с декольте до копчика, зеленое с брабантскими кружевами? Полы в них как мыть, спрашиваю? Шурух-шурух, прополоскать, отжать…
Врут всё люди. Что врут? А всё врут. Про поэток. Нет, наверное, есть и такие: утром проснется в спальне, залитой солнечным светом, откушает кофе и круассаны с видом на Эйфелеву башню, потом прогуляется по Монмартру, надышится-напитается, так сказать, высоким – и за перо – творить! Отчего ж не творить-то, когда вокруг сплошная богема!
А ты попробуй вот так: ни свет, ни заря – дзень-дзень-дзень – будильник колошматится. Ноги с кровати в шлепки – топ-топ – ванна – в зеркало не смотреть. Кофе варить некогда – порошочек «три в одном» кипяточком залить – размешать – проглотить. Одеться-закутаться. Здрасьте – дворнику. По потемкам – по гололеду – ввинтиться в тепло-удушливое метро, в сонно-жужжащую толпу.
Сверзиться на эскалаторе в подземелье. Занять выверенное годами место на перроне – точно посередине створок двери в вагон. Влететь – плюхнуться – уф. Сорок минут. Воет, тыгдымит – с промежутками на остановки. Спи, деточка, спи, маленькая.
А ежели не спится – то можно стишок сваять. Пока ваяешь – начало забудешь. Голова дырявая – ну да ничего, для этого в сумке есть блокнот и карандаш. Почему карандаш? А вы на автобусной остановке, при минус хотя бы 10, когда сумочка насквозь промерзла, попробуйте шариковой или гелевой написать. Хоть буковку. Что – не пишет? То-то, а целый стих? Ну, может, не целый, катрен там, или хотя бы одну строчку…
