Соло

Кажется даже, что Ба немного смягчилась, во всяком случае, лицо её разгладилось и кажется умиротворённым. Она приносит из кухни и ловко расставляет тарелки с едой на голубую скатерть, осталось ещё достать столовые приборы. Сейчас вот найду одежду для Макса и помогу ей.

Ба снуёт из кухни в комнату и обратно, не обращая на нас, склонившихся над выдвинутым ящиком комода, внимания. Но притормаживает и внимательно оглядывает обнажённый торс Макса, когда он натягивает через голову мою футболку. Мне эта футболка как свободное платье, а ему по размеру. На секунду мне показалось, что выражение её лица стало каким-то… ну, понимающим, что ли. Да, Ба, такие плечи, такая широкая грудь, как я могла устоять? Или… она разглядывает татуировку?

Я иду в кухню и забираю приготовленную на столе стопку тарелок. Макс, который, оказывается, приходит за мной хвостиком, уносит столовые приборы и нарезанный хлеб. Мы молча расставляем всё на столе, поглядывая на Ба, радующую нас, наконец, своим уравновешенным спокойствием.

Но, как оказалось, радовались мы преждевременно. Ба, деловито оглядев накрытый стол, всплеснула руками и похромала в кладовку. Немного пошуршав в ней, она выудила и торжественно водрузила на стол большую, литра на три, прозрачную бутыль. Наполненная примерно на две трети прозрачной жидкостью с плавающей в ней половинкой лимона и каким-то неопознанным зелёным листком, ёмкость не оставляла сомнений в своём содержимом. Самогон!

Ба снова исчезает в кухне, не сомневаюсь, что пошла за стопками.

– Не пей! – предупреждающе шиплю я Максу, а он, сделав смешные круглые глаза, отрицательно крутит головой, мол, ни за что. Сама иду следом за Ба.

– Ба! – начинаю гневно, но тихо. – Ты что творишь?! Ему нельзя!

Но она не отвечает – встав на низкую скамеечку, роется в кухонном шкафчике. Не может найти, понимаю я, сразу видно, что в этом доме сроду не пили. Откуда вообще у неё алкоголь?

– Знаю я, как эта штука на таких, как он, действует. Не знаю, скока надо, но как – точно ведомо, – наконец, выдаёт Ба, откопав две больших стопки и с кряхтеньем спускаясь со скамейки.

– Так зачем? – искренне недоумеваю я. Ба сопит недовольно.

– А пускай тады хотя б котёнка сделает, – заявляет она агрессивно. – Можа, и не сгинешь тада, как останешься одна. Не опадёшь от тоски да горя где-нить в лесу охапкой чёрной шерсти да перьев, если будет у тебя о ком печься да ростить… Дитя… Котёнок!

У меня просто нет слов! Вот это логика! Но, кроме как покачать головой, сделать ничего нельзя – Ба упряма, как вредная коза. Уж если что придумала, от своего не отступит.

– Какие ещё котята? Нам учиться надо! – тихо возмущаюсь я по дороге из кухни обратно в комнату. – А ты как? Ты вообще представляешь, что тут будет?

– А я у Людмилы заночую, уж сговорилась, – шепчет мне интриганка.

И мы садимся за стол, накладываем вкуснятину в тарелки.

– Так это меня соседушка угостила, Людмила, и курицей, и свининкой. Держат они животину всякую, а меня жалеют, что одна вот совсем. – рассказывает Ба, разрезая курицу и укладывая Максу на тарелку почти полную четверть тушки.

Макс выглядит спокойным, слушает её болтовню и слегка кивает. Когда Ба налила две стопки, ни один мускул не дрогнул на его лице, молча взял посудину. Мне, понятно, не налили – я в этом доме ребёнок. Ба тоже берёт стопку в руки, стукается с Максом и подносит к губам. Я же прекрасно вижу, как она делает вид, что отпивает! Никогда она не пила, ни капли. А Макс не делает вид, он долго держит стопку в руке, потом ставит обратно, и мы продолжаем очень вкусно кушать.

Мне всё очень нравится, всё замечательно, но особенно сегодня у Ба удались кабачки. Макс, смотрю, налегает на мясо, ну, так он же мужчина. Отвесил Ба несколько комплиментов по поводу её стряпни, а она и довольна.

– Так вкусно не ел никогда, – говорит он ей очень искренне, и Ба расцветает. Потом вскакивает и с девичьей прытью уносится на кухню. Возвращается со стеклянным кувшином чего-то ярко-красного. А, понятно, компот.

– Это смородина, ты её с детства не любишь, – строго предупреждает она меня. – Сходи в кухню, там ещё один налит, вишнёвый.

А вот Максу красная смородина очень даже нравится, и Ба щедро плещет ему в стакан кисловатого компота. А я иду на кухню и забираю свой вишнёвый.

Ужин заканчивается, и мы уже без энтузиазма подчищаем тарелки. Здесь, в деревне, еду нельзя выкидывать категорически. Чаю уже никто не хочет, мы так сыты, что можем только выпить залпом компота. Макс вот пьёт уже, наверное, третий стакан.

Встаю, помогаю Ба убирать со стола. Макс продолжает сидеть на диване со стаканом в руке. Как будто задумался о чём-то.

Так, очистить тарелки, быстренько вымыть посуду. Для этого случая на плите всегда стоит большая кастрюля с горячей водой. Ба выносит остатки еды в прохладный шкафчик в кладовке, вот когда поневоле с тоской вспоминаешь про холодильник. На улице уже сумерки, и Ба зажигает две керосиновых лампы.

Вымыв руки, иду в комнату к Максу – что-то там подозрительно тихо. Заглядываю в дверь, Макс по-прежнему сидит на диване, но согнувшись и обхватив темноволосую голову руками. Слышу, как хлопает входная дверь – Ба ретировалась к соседке. Опоила же, всё-таки, Макса чёртова бабка! Значит, в компот налила.

Прохожу в комнату, ставлю лампу на комод и сдёргиваю с постели покрывало. Поправляю и разглаживаю простынь, взбиваю подушки, встряхиваю одеяло. Правду сказать, нам это всё этой ночью вообще не пригодится, скорее помешает. Мы и на полу можем, сейчас будет всё равно, а тело начнёт болеть только завтра.

Макс поднимает голову и обращает на меня потемневший взгляд. Его лицо каменеет, когда я начинаю медленно раздеваться. Подхожу к нему, тяну за собой за руку. Он встаёт, делает несколько шагов и обнимает меня, целует, прижимаясь восставшим, жутко твёрдым членом. Стонет, и мне вдруг становится его очень жалко – а кто сказал, что ему только хорошо от этого? Может, ему, наоборот, больно.

Я отстраняюсь, а Макс не хочет меня отпускать, ему сейчас надо об меня тереться. Но он в одежде, и мне это, мягко говоря, не очень приятно. Тогда я запускаю руки под майку, веду руками вверх по гладкой рельефной спине, и он, наконец, понимает, что от него требуется. Он отпускает меня и одним движением сдирает через голову футболку. Встаёт передо мной, полуобнажённый и великолепный, и я вижу, как напрягается его тело. Понимаю, что он еле сдерживается, чтобы не броситься на меня. Всё-таки, в этот раз он не до такой степени выпил, не как вчера.

Я опускаюсь перед ним на колени и сама боюсь того, что делаю. Я очень хочу порадовать своего любимого, по собственной воле, без принуждения. Протягиваю руки к поясу брюк, расстёгиваю трясущимися пальцами. Макс слегка выгибается, подаётся бёдрами вперёд, подставляя мне ширинку. Я осторожно тяну вниз его джинсы, стараясь не поранить, не причинить боли. Освобождённый член выпрыгивает из них, упруго раскачиваясь прямо перед моим лицом. Внезапно понимаю – мне будет очень трудно, это мой самый отчаянный и безрассудный поступок.

– Я… не умею, – говорю тихо, беря член в руки и оглаживая по всей его толстой длине. При всех своих размерах, он красивый – ровный, одинаковой толщины, с крупной, округлой головкой. – Ты же скажешь мне, что делать? Научишь?

Макс кивает, его глаза мерцают в полумраке. Он запускает руки в мои волосы, сквозь пряди ласкает голову. Но не заставляет, ждёт, когда я буду готова.

Я касаюсь губами нежной, гладкой кожи головки. Прохожу языком по длине, сжимая член у основания одной рукой, другой поглаживая затвердевшие яички. Нет, такой большой леденец сладко не оближешь, сомневаюсь, что это доставит Максу большое удовольствие. Поднимаю глаза и вопросительно смотрю на него. Ты сказал, что научишь!

– Открой рот, – громко шепчет Макс, и мягко давит на губы головкой. Я слушаюсь, и он вдвигается членом в приоткрытый рот. – Обхвати губами…

Я смыкаю губы на его толстом стволе и оглаживаю языком головку. Язык притягивается к ней, словно магнитом, именно им ощущается эта невероятная гладкость и нежность кожи. Макс сдавленно стонет, и я, даже стоя перед ним на коленях, чувствую себя… ну просто невероятно! Это я сейчас заставляю его так стонать.

Я ласкаю член ртом, держась руками за его узкие бёдра. Стараюсь продвинуться дальше по стволу, но вот незадача! Рот оказывается маловат, член влезает едва наполовину. Тем не менее, я стараюсь двигаться равномерно, то почти выпуская его изо рта, то снова насаживаясь. И Макс не выдерживает, по-прежнему держа мою голову двумя руками, он начинает мне помогать. Двигает бёдрами, погружается, упираясь в гортань, и снова выходит. Каждое касание горла вызывает у меня спазм, похожий на рвотный рефлекс, и я начинаю переживать, что опозорюсь и покажу Максу всё, что съела на ужин.

– Расслабь горло, – задушенным голосом командует Макс, одной рукой гладя мою шею спереди.

Я беспрекословно подчиняюсь, и он погружается в меня глубоко, очень глубоко. По моим ощущениям, куда-то в пищевод, и мой инстинкт самосохранения начинает биться в припадке. Мы умираем, задыхаемся, истерит он, но тут Макс осторожно выходит. Чтобы через несколько секунд погрузиться вновь. Я ловлю его ритм, но обнаруживаю, что расслабить горло и одновременно обхватить член губами невозможно. Смыкание губ, а заодно и челюстей, приводит к сжиманию гортани и подступающей тошноте. Поэтому я не пытаюсь больше ловить его губами, поднимаю голову, распахиваю рот пошире и позволяю ему беспрепятственно трахать меня в горло. Слышу клацающий звук от каждого соприкосновения члена с гортанью, когда Макс начинает двигаться ещё быстрее. С ума сойти, он такой большой, зачем так много? Одно меня радует – в первый раз Макс не сможет долго.

Представляю себе, как безобразно выгляжу в таком виде – разинутый рот, стекающая слюна, выпученные глазки. Поэтому глаза лучше закрыть и поплотнее. На краткий миг поднимаю взгляд наверх – хочу точно знать, что Макс меня такой не запомнит. Так и есть, глаза у него закрыты, лицо искажено мукой. Он шумно дышит и сдерживается, чтобы не бить во всю силу.

Он входит последний раз, очень глубоко, и бурно кончает. Вздрагивает всем телом, и в меня начинает извергаться сперма. Как много! И когда Макс меня отпускает, у меня все ещё полный рот. Я падаю с колен на попу набок, и с усилием глотаю. Опираюсь рукой на пол, вытираю губы тыльной стороной ладони. Соображаю сейчас с большим трудом. Да, такое можно делать только от большой любви, но и то – как можно реже.

Макс подаёт мне руку, я за неё цепляюсь, и он поднимает меня с пола на ноги. Колени предательски дрожат, я стою с трудом, поэтому Макс меня держит.

– Трудно было? – шепчет он мне в ухо, и целую секунду я думаю, что ответить. А пусть знает правду! И я утвердительно киваю.

– Но ты справилась, – говорит он, улыбаясь. – Самый невероятный минет в моей жизни. Честно говоря, если бы не знал, что ты никогда раньше… я бы убил того, кто научил тебя так делать.

Всё-таки, эта ночь не будет такой ненормальной, как предыдущая, Макс даже разговаривать может.

Он целует меня, медленно и долго. Он держит мою голову руками, но не прижимается ко мне. Поэтому я не обращаю внимания на его мягкие подталкивания к стене до тех пор, пока он не разворачивает меня к ней лицом. Он кладёт обе мои руки на стену, ласкает руками груди, трётся вновь восставшим членом о ягодицы. Потом накрывает мои руки своими, и я чувствую, как его ствол скользит у меня между ног, лаская промежность. Я оттопыриваю попу, подставляясь, и вот уже его член в движении ловит дырочку, и он вдвигается внутрь. Такой восхитительно толстый! Я готова взять все свои слова про размер обратно, ведь, будь он меньше, разве чувствовала бы я тогда каждый его сантиметр каждой клеточкой своего тела так ярко?

Я поднимаюсь на цыпочки и выгибаю спину, хочу, чтобы он вошёл как можно глубже. Макс тоже хочет – он держит меня руками за талию, но иногда мне кажется, что ноги у меня отрываются от пола от его сильных толчков. Но я всё же ниже него, подстроиться непросто, и в какой-то момент Макс сдаётся. Он относит меня на кровать и овладевает сзади, поставив на колени. Мне больше нравится, когда мы с ним лицом к лицу, но так он проникает в меня до упора. Я чувствую себя бабочкой, проткнутой насквозь, бьюсь на его члене, но апогей всё не наступает. Сдвигаю ноги, заставив Макса расположиться вокруг меня, в таком положении я его чувствую гораздо сильнее. А он склоняется надо мной и берёт мои раскачивающиеся от толчков груди в ладони. Выкручивает соски, катает между пальцами, сладко и почти больно. Продолжая сильно качать, одну руку смещает на моё горло, другую опускает и всовывает между моих сомкнутых ног, зажимает промежность и клитор. Впивается губами в мою шею, по ощущениям, там завтра будут засосы. Одновременно чуть сжимает горло, давит снизу рукой и до основания входит – и я разрываюсь в сумасшедшем оргазме. Увлекаю его за собой, сжимаю и заставляю кончать тоже, наполнять меня семенем. И впервые в моей голове мелькает мысль о том, что мы и без вмешательства Ба ведём себя так, будто срочно решили обзавестись многочисленным потомством.

Глава 19. Жанна. Дети.

Просыпаюсь с трудом, спать хочется неимоверно. Понимаю, что почти лежу на Максе, голова на его груди, нога закинута на его бёдра. Слышу, как где-то рядом мерно и сильно бьётся его сердце. Сам он С улицы в окна светит солнце, на кухне гремит посудой Ба. Значит, уже вернулась от соседки. Надо подниматься, скоро она не выдержит и сюда ворвётся. Но глаза сами закрываются обратно, в голове плавают обрывки прошлой ночи. Мне показалось, что этой ночью я Макса узнала. Мы с ним очень давно знакомы, так мне мерещилось ночью. И он всё шептал мне что-то на странном языке, понятное и не очень, а я ему даже отвечала. Он называл меня «дилекта»4, да, точно, помню, когда у нас снова получилось так, как в субботу утром перед поездкой.

Мы ненормальные, почему нас так друг к другу тянет? Ведь живут же люди вместе, учатся, ходят на работу, а у нас времени и сил ни на что, кроме секса, не остаётся. Только мы, только друг для друга, только вместе. Отпускать его боюсь, страшно, вдруг что-нибудь ему помешает вернуться.

Открываю глаза и поднимаю лицо, сразу натыкаюсь на серьёзный взгляд Макса. Серые глаза в рамке тёмных ресниц смотрят почти сурово. Что такое? А-а… понятно, осторожно ногу убираю. Я вообще здесь ни при чём, это он сам, да… взял и возбудился.

Он склоняется надо мной и нежно целует. Меня пугает его нежность, она мне не понятна. Её легко спутать с сожалением, и с извинением, и с… Лучше страсть, его страсть всегда проста и легко объяснима.

Макс снова откидывается на спину и тянет меня на себя. Я сама его целую, прикусываю нижнюю губу зубами.

– Давай сама, я слишком громко, – говорит он тихо, и усаживает меня сверху. Мы зажимаем член между телами.

Я сдвигаюсь пониже, ласкаю его ствол руками, размазываю пальцем по головке капельку смазки. Потом приподнимаюсь на коленях и направляю в себя, медленно опускаюсь на это толстое большое чудо. Каждый раз для меня, словно первый, так он сильно меня раздвигает.

Необыкновенно остро ощущаю, как глубоко Макс вошёл в моё тело. Но шевелиться не получается, коленями достаю до постели, но не упираюсь. Слишком большой для меня мой мужчина.

– Макс, мне никак, не могу пошевелиться. Не достаю ногами до кровати, – шепчу ему, и Макс садится. Снова целует и встаёт, а я, держась за шею, обхватываю его ногами за талию. Макс быстро движется, держа меня под ягодицы. Потом устаёт и опускает меня на ноги, и мы заканчиваем как вчера, стоя. Как это неприятно, когда надо тайно. Нельзя говорить и стонать, показывать друг другу свои чувства. А говорят, что кого-то адреналин ещё и заводит, ну, не знаю, лично мне – не очень.

Надо одеваться, но я бы очень хотела помыться после такой ночи. Придётся идти к Ба, просить тёплой водички. Поэтому накидываю халат, завязываю и иду на кухню. Макс в одних джинсах, слышу, ступает за мной следом.

– Доброе утро, Ба, – говорю ей громко. Она стоит спиной к нам, сегодня снова бесконечной недовольной. – Дай, пожалуйста, тёплой воды помыться.

– Что, накачал тебе напоследок? – Ба резко разворачивается к нам. – А ты чего, вообще, вскочила? Иди, полежи лучше, чтоб семя прижилось.

Чего угодно ожидала, но такого – честно, нет. У меня от стыда горят щёки, оглядываюсь назад и первый раз в жизни вижу смущённого Соло с полыхающими ушами.

– А чего меня стесняться? Я-то баба старая ужо, говорю, как есть… – дошло, что ли, насколько переборщила. – За водой в байню идите, там тёплой воды полно, ещё не остыла.

Точно, как я сама не догадалась? Ба никогда не проветривает баню в первый день после мытья, чтобы можно было брать тёплую воду. Мы выходим во двор, снимаем с бельевой верёвки вчерашние полотенца. Идём по тропинке к бане.

– Ну, как тебе? Вообще нормально! – негодую я на «тактичную» и понимающую родственницу. Макс усмехается, но от комментариев воздерживается. Молча закрывает на крючок дверь бани изнутри.

Я скидываю халатик и оглядываюсь на Макса. Он стоит, не раздеваясь, опираясь спиной на стену. В бане ещё действительно тепло, правильно Ба сказала, смыть ночной пот вполне подходит. Набираю тазик воды, плещу на себя, на грудь, на плечи. Как мне помыться снизу, когда Макс на меня так внимательно смотрит?

Ладно, пусть смотрит. Набираю ковшик воды и приседаю на корточки, к нему боком.

– Подожди, – Макс подходит, забирает у меня ковшик и протягивает руку. Поднимает меня, и я обнаруживаю, что он тоже уже голый. И возбуждённый! Снова! Упирается мне в живот набухшим членом.

Он ведёт меня к первому полку, что как раз на уровне его бёдер. Сажает меня на него, широко раздвигает мне ноги.

– То, что она говорит, так заводит, – бормочет он, погружая в меня пальцы и извлекая их обратно с лёгким хлюпающим звуком. И сразу же заменяя пальцы членом. – Будто специальные слова знает! О, у тебя тут всё так красиво припухло…

А ведь он прав, Ба это может! Но как же Максу удаётся, мы же с ним только что были… Глубокие толчки мешают мне думать, всё, что могу – это ощущать нарастающее удовольствие внутри. А-ах! Как это… каждый раз всё лучше.

– Макс! – вскрикиваю я и замечаю его коварную улыбку. Он немного меняет угол входа и снова бьёт, раз, два, три. Всё, меня опять уносит. Хорошо хоть, можно вскрикнуть без страха.

Макс опирается руками о полок, я вишу на его шее. Замечаю, как чуть подрагивают у него руки. Честно говоря, мы оба очень устали, завалиться бы поспать, но сегодня мы едем обратно в город. Макс помогает мне спуститься с полка, и мы помогаем друг другу помыться. Никакой эротики, просто нежно.

Не могу отделаться от навязчивых мыслей. Вот, значит, какие они – отношения с Максом. Бесконечный порноролик со мной в главной роли. Лично мне при этом кажется, что это постоянное желание – не совсем нормально. Но ведь когда-нибудь всё изменится, ничто не длится вечно. Например, он привыкнет ко мне и перестанет так безусловно и яростно желать… У меня внезапно сжалось сердце, да так, что пришлось опереться на стену. Будто я уже скучаю по этому Максу, уже потеряла его, ненасытного и только моего. Фу, глупая какая, сказала бы Ба, ещё ничего не случилось, а ты…

– Жан, ты в порядке? – встревоженно спрашивает Макс. – Надо было сначала позавтракать, потом идти мыться.

– Нормально, я нормально, – бормочу я, опираясь на его руку. Что-то и вправду внезапно стало очень дурно.

До дома Макс меня снова доносит. Сейчас придумает себе, что мне стало плохо от секса. Нет, неправильно, от любви. Вон, опять какое серьёзное лицо сделал. Но на воздухе дышать становится намного легче, и у дома я уже улыбаюсь.

Мы неспешно завтракаем, хотя по времени уже ближе к обеду. Ба принесла от соседки и свежего молока, и творога, да и от ужина много еды осталось. Под её строгим присмотром ем творожную массу с сырым яйцом, а Макс смотрит на это удивлённо.

– Для здоровья ей надо, – снисходит Ба до объяснений. Вроде, притихла наша заводчица котиков, во всяком случае, не отпускает дурацких замечаний. И до отъезда день проходит мирно.

Мы посовещались и ехать решили после обеда. Встали поздно, так что времени совсем немного осталось. Походили, погуляли по деревне. Посмотрели на сады и на загоны, где пасутся коровы и овцы.

– Здесь так здорово, я б остался, – улыбаясь, говорит Макс.

– И жил бы с Ба, под её неусыпным контролем? – удивлённо спрашиваю его. Нет, я, блин, не согласна!

Макс смеётся и к себе меня прижимает. Под его рукой всегда так спокойно.

– Тут ещё вечерами эти поют… кузнечики, вроде. Стрекочут так уютно, в городе такого никогда не бывает, – рассказываю ему. – А весной, в мае, птахи разные, соловьи ночами заливаются.

– Смотри-ка, у них есть трактор, – удивляется Макс, когда мы проходим мимо соседской фермы. – И комбайн!

– А что в этом такого? Механические приборы тут работают отлично, – замечаю я. – Будь здесь электричество, здесь бы любые приборы работали, ну, кроме тех, кому нужен сетевой сигнал. Телефоны, телевизоры и всякое такое. Я однажды привозила ноут, так он работал, пока батарея не села.

– Так надо здесь ветряк поставить, – задумывается Макс. – Сейчас можно любой купить. Или сделать самому, для этого немного и надо – раздобыть генератор, лопасти, инвертор…

– Э-э, нет, я не по физике, точно, – смеясь, прерываю его. – Я исключительно гуманитарий.

Макс хмурит тёмные брови, наверное, считает, сколько механизмов надо.

– А ты не думала, что это, возможно, самостоятельный, отдельный мир, и в нём может быть совсем другая физика? – вдруг спрашивает он. Я давно знаю, что Макс очень умный. Была уверена в этом, ещё когда даже мы не были с ним знакомы.

– Не проверишь – не узнаешь, – смеюсь я, и мы, обнявшись, идём дальше.

Может и не вовремя, но решаю попробовать поговорить о важном. То есть, о том, что меня волнует. А ещё волнует Ба, как вчера стало понятно. И очень интересно, волнует ли это Макса.

– Макс, скажи, а вот когда мы… занимаемся любовью, – начинаю я осторожно. – Ты не считаешь, что нам…

Я судорожно ищу верные слова, а Макс мне не помогает. Он остановился и смотрит на меня напряжённо.

–… стоило бы предохраняться? – вот, вроде, говорю разумно.

– Я думал об этом, – вижу на его лице облегчение. Он снова обнимает меня и увлекает дальше по дороге. – Я даже пытался. Но ты знаешь… Не могу я. Не могу вовремя остановиться.

Я молчу, мне надо всё обдумать. Есть и другие способы, надо просто посетить аптеку. Размышляя, не сразу замечаю, что мой мужчина снова напрягся.

– Ты не хочешь детей вообще или от меня? – спрашивает вдруг каким-то чужим голосом.

Это неизвестная науке заразная болезнь, я так понимаю. Ба ему в компот, видимо, не только самогону подлила. Но он спрашивает вполне серьёзно, и нужно ответить. Я вообще себя без него уже не представляю, так что если и будут у меня дети, то только от него. Так и скажу, вот этими самыми словами. Пусть знает правду.

– Если у меня и будут дети, то только от тебя, – говорю мягко. Встаю на цыпочки, тянусь и целую его в губы. – Просто у нас универ, учёба, какие-то планы на жизнь были… Ты что, готов все бросить?

– Да похуй! – выругался Макс и осёкся. Глазами в мою сторону опасливо стрельнул. А, понятно, в обществе у него немного другой имидж, он у нас не ругается при дамах. – Не всё ли равно, когда они появятся, дети, если мы вместе? Ведь мы же вместе?

– Вместе, вместе, – шепчу ему и обнимаю за шею, прижимаюсь к нему всем телом. Я на что-то больное наступила, сама не знаю, на что. – Ладно, ладно, раз хочешь, пусть будут…

Мы возвращаемся к дому в молчании, размышляя каждый о своём. И я чувствую, как растёт внутри, где-то глубоко в душе очень тёплое и большое, просто переполняющее чувство. Я смотрю на Макса и вижу на его лице отражение такого же светящегося тепла. На самом деле, я очень рада. Макс хочет, чтобы у нас с ним были дети, это ли не счастье?

Глава 20. Макс. Арат и тенебрис.

Когда мы вернулись к дому, Ба упаковывала нам сумку. Фрукты, овощи – «немного», она сказала, а по-моему, на роту солдат. Смешная у Жанны бабка, хоть и резкая, но видно, как её любит. Я свою бабушку не знал, деда тоже. Когда мать умерла, отец просто увёз меня в другую страну. Сказал, не мог там без неё оставаться, где всё напоминало. Теперь, конечно, старики уже умерли, столько лет прошло.

Я вмешиваться не стал, а Жанна сопротивлялась и что-то говорила Ба. Настаивала на том, чтобы не брать хотя бы картофель. Я с ней не согласен, но пусть, ей виднее. Жанна привыкла и словно не замечает волшебства этого места. Здесь всё другое – воздух слаще, ночи темнее, да и еда намного вкуснее.

С появлением Жанны в моей жизни стали оживать скупые рассказы отца, которые я привык воспринимать, как сказки. И я стал слишком много думать. Не скажу, что очень доволен, до этого было привычнее и проще, что ли. Сейчас слишком многое стало важным, и это волнует, не даёт покоя. Нарушает моё равновесие.