Башня Вемовея. Душеспасательница

– Регина… я, – меж тем брат кашлянул и хрипло продолжил: – Я не обучен говорить красиво, не благородного происхождения… родители из кочевников. Вы знали?

– Это, конечно, не то, чем можно гордиться. Но меня не смущает, вы же не собираетесь мне предложить прогулку в табор?

– Нет. Конечно, нет!

– Тогда что вы хотите предложить?

Тут Поня все поняла. Святая Пятерка!

– Я прошу вашей руки, – словно в омут бросился Рич.

И в этот момент Полина рванулась вперед, но к досаде, запуталась в занавеси.

Когда вызволила ногу из дрянной портьеры, Регина уже повисла у брата на шее с воплем:

– Я согласна!

Но Поля не собиралась на это смотреть и в следующий миг бесцеремонно оттащила девушку от Рича. Та отбрыкивалась и тянулась обратно к новоиспеченному жениху.

– Она обманывает тебя, Рич, – воскликнула Поля, крепко держа край платья красотки в кулаке. Хоть и Единый высоким ростом ее не одарил, зато, спасибо, силой не обделил – Она не любит на самом деле!

Брат заботой не пронялся и грозно нахмурил брови, как умеет только оборотень-медведь, кем он и являлся:

– Отпусти ее, Полина. Откуда ты взялась? И к чему эта выходка?

– Это у меня выходка? – фыркнула Поля. – Да это Устюкина на тебя глаз положила, а сама лжет!

Они сверлили друг друга взглядом несколько секунд, затем брат уступил:

– Оставь Режи в покое, и пойдем поговорим.

Полина почувствовала тиски братовой руки на своем плече. Он повел ее к выходу из залы. Она отлично считывала его серое негодование.

– Режи? – Полина закатила глаза. – Ты теперь ее так называешь?

Позади Регина, оправляя платье, холодно процедила себе под нос:

– А еще, говорят, Невзорова учится на душеспасателя. Да ей самой он нужен!

В тот день в садовой беседке Политовых Полина разругалась с братом в пух и прах. Он закрывал глаза на все доводы против свадьбы. Медведь твердолобый! На слова «не любит, ты совершаешь ошибку», отвечал: «Не сгущай краски, Полина. Увлечение и уважение вполне может перерасти в крепкое чувство со временем… Ты слишком строго оцениваешь людей и ни одному парню и шанса не даешь, хотя ухажеры вокруг тебя роятся, как гнус. Вот останешься одна за перебор, будешь знать».

Ух, как ее разозлили эти речи. «Лучше одной, чем абы с кем!» – крикнула она в спину брата, когда тот уходил.

В ужасном расположении духа Полина уселась в семейный вэйвоз, иначе сказать, карету с накладом на безлошадном ходу, которые за последнее десятилетие заполонили столичные проспекты. По пути домой, конечно, не удержалась и пожаловалась матери и отцу на Рича, но не получила полной поддержки.

– А мы-то думали, отчего Рич так рано покинул бал. Мальчик решил жениться… О, Единый! – взволнованная матушка сложила ладони вместе.

Отец приобнял дочь за плечи:

– Конечно, он рискует, Поня. Но позволь ему самому решать, как жить и с кем. Вдруг и правда сложится у них все.

Полина надула губы. Ее дар и ошибся? Вы о чем? Но пришлось пообещать не чинить препятствий Ричу на его пути к «обмороженному» счастью. Жизненный опыт не раз показывал, что папа видит дальше и больше, и в итоге всегда оказывается прав.

– Как там Савочка сегодня без нас, – мама в который раз за вечер вспоминала о сыне и переживала, что этот шалун дома без них заскучал. Это она зря. Тетя Ганна, что по доброте души сегодня решила за Савчиком приглядеть, наверное, уже несколько раз пожалела о своем щедром предложении. Он же кого угодно уморит своей неуемной жаждой к экспериментам.

Лучше бы мама и дальше о малом говорила, но нет. Оставшуюся часть дороги до семейного «замка» Полина к своему неудовольствию выслушивала планы матушки, где и как обустроить свадьбу их дорогому Ричу, ведь кровные родители «мальчика» вряд ли тем озаботятся. Поня так негодовала, что вскоре уснула на плече батюшки.

* * *

Следующим днем сестра вернулась из гимназии на выходные, и дом огласил ее звонкий голос. Одиннадцатилетняя Еленка щебетала как сорока без умолку, радуясь, что впереди ее ждет целых два приема, на котором ей позволено будет побывать. Ведь мама надумала еще вначале отметить помолвку. Платье, туфельки, прическа, кто будет в списке приглашенных, какой будет наряд у невесты, белая карета… Обсуждалось все. И никому в семье не было дела, что Рич женится по необоюдной любви. Заметив нежелание старшей сестры разделять как беседу, так и веселье, Еленка подступилась сбоку и состроила просительную мордашку:

– Ну чего ты дуешься, Понь? Он же такой красавчик, потом эта Регина его полюбит обязательно. Крепко-крепко! Вот увидишь. Рича нельзя не любить. Он же такой хороший. А еще и пушистый медвежик.

Она на самом деле в это верила. Леночка с рождения росла в безграничной любви и в полной уверенности, что мир прекрасен и добр ко всем. Да что там, сама Полинка эту стрекозку баловала от души, особенно когда та была совсем малышкой. Но Поля знала, что жизнь может быть и не такой идеальной. Она прекрасно помнила будни «Сердечного крова», оранского приюта для бедных, когда в три года уже приходилось просить милостыню у прохожих по велению смотрительницы. И до сих пор не забывала благодарить Единого в молитве, что однажды встретила свою названую маму на улице и стащила у нее шарфик, чем привлекла к себе внимание. Как бы сложилась ее жизнь, кабы не эта встреча, даже подумать страшно.

Полина сменила гнев на милость и просмотрела карандашные наброски сестренки. Платье на самом деле интересное, можно и портнихе показать. Вот только добавить волан на манжеты по моде.

Заглянула матушка и с хитрым прищуром спросила:

– Кто хотел покататься на рысаке? Отец дома и с ним Сивун.

С радостным «Ура!» Еленка выскользнула из комнаты, лишь темные косицы мелькнули. На лестнице к ней присоединился верткий, как юла, Савчик. Летать на древней крылатой рыси с отцом любили все.

Полина приняла предложенную руку мамы, и они не сговариваясь отправились в белую гостиную, оттуда пройдя через арку портала, сразу очутились на вершине башни. Стены с накладом прозрачности давали с лихвой оценить открывающийся великолепный вид на сад, пруд и пригород столицы. Небо нынче разъяснилось и ослепляло безоблачной синевой. Через минуту мимо них пронеслась крупная рысь, хлопая перепончатыми крыльями. Еленка, сидящая перед отцом в седле, смеялась от души и пищала на виражах. Потом настала и очередь сынишки кататься с отцом. И уже тот визжал от восторга в свою очередь на ухо батюшке.

Поня мечтала иметь своего крылатого рысачонка и все детство выпрашивала его у отца. Но тот терпеливо объяснял дочери, что эти древние не так безобидны, как кажутся. У них уже на втором месяце жизни отрастают когти с человечий палец длиной, а поведение у молодых рысаков слишком непредсказуемое. Воспитанием рысака способен заниматься только взрослый человек с твердой волей. Сейчас она считала себя достаточно взрослой и, пожалуй, на восемнадцатилетние снова озвучит свою просьбу отцу. Возможно, на этот раз отец не откажет.

Похихикав над воплями мелких, Полинка с мамой уселась на диванчик.

– Ты о чем-то хочешь спросить меня, мам, но считаешь, что вопрос меня огорчит, – Поля не догадывалась, она знала. Маму она чувствовала хорошо, особенно направленные к себе эмоции.

В янтарных маминых глазах промелькнуло смущение. Помедлив, она спросила:

– Понюш, я хотела бы пригласить Рича на следующей седмице на обед. Как ты на это смотришь?

Полина пожала плечами:

– Нормально смотрю. Пусть приходит.

– А если он с невестой придет?

Скривив губки, Поля фыркнула.

– Она такая фальшивая, мам. Не выношу ее!

– Я тебя прекрасно понимаю, родная. Грустно смотреть, как близкие люди ошибаются. Но тут отец прав. Сейчас отговаривать Рича, это только подстегивать его в желании жениться. Ты же у меня умница, и почти дипломированный врачеватель душ. Парень влюблен. Сама как думаешь, он отступится?

Полина вздохнула и покачала головой:

– Нет. Его рисунок на эмокарте уже говорит о средней степени привязанности. И как только успел? Еще на прошлом балу было лишь легкое увлечение!

– Вот видишь.

Поразмыслив недолго, Поня согласилась:

– Ладно, зови их. Я не против.

Мама обняла ее и поцеловала в светлую макушку. Полина зажмурила от удовольствия глаза. Любовь мамы ничем не заменишь. Она согревает лучше солнышка.

* * *

Рич Саялэ остановился у ворот домика тетки Регины Устюкиной. В крупных ладонях он теребил букет редких голубых лилий из самого дорогой цветочной лавки столицы под названием «Царская оранжерея». Эти цветы Режи очень любила. Его заметили. В окошки выглянули младшие сестры Регины, девчонки во все глаза его рассматривали. Сама Режи появилась в просвете занавесей лишь раз, а потом на крыльце показалась служка – древняя старушка в чепце. Она и пригласила его войти в гостиную и присесть.

– Хозяйка отбыла час как, а сударыня Регина Гордеевна одеваются, – прошепелявила старушка и удалилась.

Он присел на видавшую виды козетку, и та жалобно скрипнула под мощным телом оборотня. Рич тут же поднялся, решил дожидаться девушку стоя. Ни мрачная тесная комната, ни затертые половицы, ни взгляды пробегающих то и дело мимо комнаты любопытных домочадцев не смущали жениха. Он ждал, и ожидание лишь доставляло радости. Сейчас он увидит Режи, свою невесту, и вновь ощутит небывалое счастье держать ее маленькие пальчики в своих руках.

Спустя полчаса Регина впорхнула в гостиную – в простом, но очаровательном зеленом платье с белыми кружевами. В вырезе платья виднелась притягательная взгляду ложбинка груди.

– Ах, какие цветы, Рич! Они обворожительны.

Он хотел сказать, что Регина затмевает их красотой в тысячу раз, но промолчал. Его снова подвела косноязычность, которая проявлялась в часы волнения. Вместо этого он выдохнул простую фразу:

– Ты красивее их.

Но Режи понравился комплимент.

– О, благодарю! – она положила свою ладошку на его плечо. – Я, право, польщена.

Опустив лицо в букет, девушка вдохнула запах лилий и… неожиданно трубно чихнула. Ее лицо мгновенно покраснело от смущения. Но это тоже красило ее.

– У тебя тут… – он протянул руку и коснулся крупными пальцами ее острого носика, стирая с него голубую пыльцу.

Она застыла, позволив ему сделать это. Закончив, Рич опустил руку, снова почувствовав себя неуклюжим медведем рядом с фарфоровой статуэткой. Но девушка вдруг сама потянулась и поцеловала его. Поцелуй прохладных губ заставил сердце убыстрить темп. И его руки сжали ее тонкую талию.

Послышалась возня. Это сестры Устюкины друг друга отпихивали от полуприкрытой двери в гостиную.

– Мы снова пойдем в театр? – после поцелуя девушка кокетливо опустила ресницы, на ее губах играла улыбка. Такая манящая, что ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы собраться с мыслями и ответить:

– Нет. Сегодня нас ждут в гости. Демьян Тимофеевич и Тиса Лазаровна Невзоровы мне считай, как вторые отец и мать. Я бы очень хотел, чтобы они нас благословили.

– О, ну конечно, мне будет очень приятно с ними ближе познакомиться, Рич, – умница Регина согласилась без колебаний. Однако потом чуть выпятила нижнюю губку. – Жаль только, что там снова будет эта бешеная Поли.

– Прошу, не стоит так называть ее, – все же слабо заступился Рич за сестру.

– Ну а как ее еще назвать? – в ее глазах блеснули слезы обиды. – Она так на меня набросилась на балу. Видит Единый, я ужасно перепугалась!

– Мне жаль, – он виновато переступил с ноги на ногу. – Понька, то есть Полина, очень печется обо мне и иногда перегибает палку. Она еще совсем девчонка, хоть и одаренная. Прости ее, пожалуйста, – Рич перехватил девичью руку и погладил.

– Ну, если ты просишь, – вздохнула Регина. Грудь ее всколыхнулась в вырезе платья, – то конечно. Обещаю, я буду как всегда учтива и добра. И не опозорю нас в семье заместителя управного ССВ. Для тебя я все сделаю, милый мой.

Он светло улыбнулся, купая невесту во взгляде, полном обожания.

Глава 4

Практика и помолвка

Надо ли говорить, что терпения Поли хватило лишь на половину званого обеда. Вид счастливого улыбчивого Рича и вежливой скромницы Регины отбил весь аппетит. А еще эти поздравления домочадцев. И планирование торжества на лето. Рич не сводил глаз со своей избранницы. Так что при удобном случае Полина рванула с места под удачным предлогом:

– У меня практические занятия в городской лекарне!

И это было правдой. Единственно, практика начиналась только часа через три. Но это ничего. Недалеко от лечебного учреждения простирался Гурьевский парк, второй по величине в столице, где вполне можно посидеть и восстановить потраченные нервы.

Семейный вэйвоз или коляску Полина не взяла. Взбудораженной душе требовались движение и толчея. До места Полина добралась на городской конке, более быстрые и комфортные вэйбусы ходили очень редко. А там присела у фонтана на скамейке, разглядывая купающихся в луже голубей. Ранняя весна радовала ярким солнцем, зеленеющей местами травкой и высохшими парковыми тропинками. Клумбы представляли собой яркие орнаменты из тюльпанов. Почки на деревьях разворачивали клейкие листики. Воздух благоухал ненавязчивым сладким ароматом. Все бы идеально, если бы не помолвка брата.

Тут и нашел ее Геннадий Ромашкин, или просто Ромашка. Так звали за глаза его все девчонки на уроках душеспасательства. Добрейший парень и к ней неравнодушный, чего никогда не скрывал. Между прочим, младший сын графа Евсея Ромашкина, хорошего спокойного человека, судя по состоянию его эмокарты. Видела она его как-то, заезжал за сыном.

Гена был на пять лет старше ее и уже доучился до четвертого курса на лекаря, а врачевательство душ изучал как дополнительную дисциплину. И при всем этом ни разу не кичился.

– Полина Демьяновна, верил, что найду вас здесь, – легкий приветственный поклон вежливого человека. Парень присел рядом на скамейку и уже более приватно добавил: – Ты чего такая печальная, кучеряшка?

– Вот еще, – пробурчала она, дернув себя за светлый локон. – Я просто невероятно возмущена.

Он заглянул в лицо собеседницы.

– Тебя кто-то обидел?

– Да нет, – призналась. – Это я злюсь. Брат сделал предложение руки и сердца девице, которой даже не симпатичен. Я его предупредила об этом, а он меня еще и обвинил! А теперь сидит с ней у нас дома и чаи распивает с медовыми кренделями.

Геннадий Ромашкин слушал ее и действительно сочувствовал. Вот за это его Поля и любила. Он какой внутри, такой и снаружи. И добродушный всегда. Она с девчонками из училища проверяла. Как-то пыталась его вывести из себя. Бесполезно. Толстокожий, как древоед[8], ей-богу.

– Представь, Рич сказал, что я останусь старой девой с моим отношением к ухажерам, – захотелось вдруг пожаловаться.

– Не останешься, – уверенно произнес Ромашка.

– Почему?

– Я женюсь на тебе, – выдал парень. – Да хоть завтра. И правда, кучеряшка, выходи за меня, а? Мне кажется, мы отлично поладим и составим завидную партию.

– Ты серьезно? – хихикнула Полина.

Хм, а ведь он не шутит, – ответила она самой себе, прочитав даром. И благодарно улыбнулась. Этот коренастый среднего роста парень с наивным взглядом и яркими губами бантиком ей очень нравился. Жаль, что всего лишь как друг.

– Обещаю, ты будешь первым, о ком я подумаю, если решу вить гнездо, – заявила она.

– Думай, хм, птичка. Летай. Я подожду сколько надо.

Настроение и впрямь улучшилось. Обещания Геннадию было достаточно, он вообще легко смотрел на жизнь. Был из тех, что во всех событиях видят волю судьбы. Его чувство к ней просматривалось хорошо, мягкое и теплое, как родное одеяло. Такое, что усыпляет спокойствием, но, к сожалению, и вызывает зевоту. Вот только Полина все же мечтала найти взаимную любовь, как у мамы с папой. Такую, чтобы в миллион цепей. Эх.

Дуться на Рича уже надоело, и Полине захотелось мороженого. Геннадий Ромашкин остановил коробейницу и купил лакомство. Пара провела в парке за легкой беседой еще час.

В назначенное время для практики Полина вошла в главный корпус городской лекарни при академии вэйлекарских наук имени Стефанова. Старинное трехэтажное здание, два длинных крыла которого были выстроены полукругом. Так что с высоты птичьего полета лекарня, должно быть, выглядела, как большая подкова. Известный душеспасатель Федор Колымакин, учитель и патрон Полины по практическим занятиям, оказался на месте – в своем кабинете и перебирал бумаги за письменным столом.

– Можно, Федор Федорович?

– Заходи. Садись, – душеспасатель поправил пенсне и всмотрелся в очередной исписанный лист.

Поля уселась на стул и какое-то время глядела на стрелки латунных часов, висящих под потолком. А потом как обычно патрон выложил кипу папок больных на стол и предложил подопечной выбрать пять «жертв» на сегодня.

Полина пролистала папки, вчиталась в диагнозы. И как обычно самых сложных отложила в сторону. Она еще не готова принять на себя чувства людей с тяжелыми душевными травмами, эмоции смертельно больных или же переживающих недавнюю смерть близких, умалишенных и им подобных. Нет, нет. Пусть этим занимается кто-то более зрелый и опытный, только не она.

Учитель удовлетворился ее выбором. И они вместе поднялись в приемный покой, и там в свободной палате Полина вела прием под присмотром патрона.

Одного за другим пациента девушка потихоньку выводила на откровенные разговоры. Дар мягко удерживал больных в относительно спокойном настроении, и он же незаметно лечил покалеченную психику. Ее способы лечения несколько отличались от обычно используемых душеспасателями. Те чаще практиковали общим вторжением в сознание, иначе гипнозусом. Она же видела сгустки тьмы на эмоциональной карте и старалась их снять без оного. Хорошо, что ей в учителя достался единственный во всем Крассбурге душеспасатель с даром, как у нее. Отличия были, но несущественные. Ранее Федор Федорович Колымакин практиковал в приморском городе Уславске Солуховской губернии, имея лишь временное на то разрешение. И грешил слабостью к горячительным напиткам, пропадая в портовых кабаках, что сильно вредило его лекарской репутации. Однако отец Поли убедил его перебраться в столицу, помог с оформлением нужных бумаг и должностью. И слава Единому, с тех пор учитель забыл прежнюю пагубную страсть.

– Значит, вы мучитесь кошмарами с зимы?

Перед ней сидела очередная больная: лет пятидесяти, воспаленные глаза, серое лицо. Нервозностью и отчаянием от нее веяло за версту.

– Да. С тех пор, как увидела изнаня. Это исчадье испода набросилось на меня! Ужасное, с огромной пастью и десятком глаз. Если бы не вэйностражцы, я бы тотчас была мертва.

Она всхлипнула, утерла мятым платком нос и подбородок. Худые руки ее тряслись.

– Сочувствую вам.

– Вы не представляете, какой ужас я испытала!

– Расскажите.

Страшное событие сильно подпортило рисунок эмокарты больной. Бледный, словно выцветший фон почти перекрывал грязно-бурый «дым» страха. Свежий, не застарелый, что замечательно. Но вытащить его не просто, за раз может и не получиться. Поня вполуха слушала, медленно, но верно распутывая этот клубок. Уже на первых порах процедуры человек чувствует улучшение настроения. Вот – женщина уже слабо улыбается. Но если оставить как есть, не распустить сгусток до конца, не залатать дыру в сети психорисунка, то в ближайшие дни у женщины вновь скрутятся нити страха в моток. Этому есть объяснение – эмоциональные картины имеют память.

Федор Федорович перевел на себя беседу, а Поля продолжала трудиться.

Полчаса, и женщина выпорхнула из кабинета почти что счастливой бабочкой, забыв свой истерзанный платок на стуле.

– Добротная работа, девочка. Я в твоем возрасте потратил бы несколько дней на такое вмешательство.

– Спасибо, – Полина устало улыбнулась. Она тоже осталась довольна собой. – Но мне еще пару раз желательно ее увидеть, закрепить.

– Все верно. Приходи на следующей седмице… – патрон сверился с расписанием в своем дневнике, – восемнадцатого числа. А пока можешь идти домой. И не забудь избавиться от негатива.

После каждой такой практики, забирая чужие тяжелые эмоции, в душе самой душеспасательницы накапливалась эмоциональная грязь. Если ее не сбрасывать, то можно и заболеть. От переполнения недалеко до отравления. Душа очищалась от негативной энергии лишь при единении с природой. Каждый, кто обладал таким даром, находил свой способ.

Смешно, но Поле подошел танец на дикой природе. Кружиться босиком и представлять, как с души и тела чистым дождем смывается вся грязь. Она стекает к ногам и впитывается в землю. Это всегда срабатывало. Возможно, опять-таки кровь лесовиц сказывалась.

* * *

Мама с отцом все же устроили официальную помолвку для молодоженов спустя месяц. В «Морской», семейный особняк Невзоровых на побережье теплого моря, нынче украшенный белыми ленточками и гирляндами из свежих цветов, были приглашены гости. Не так много и не такие именитые, как хотела бы Устючка. Полина поняла это по «кислым» оттенкам ее эмокарты. На людях же невеста, казалось, прилипла намертво к жениху и изображала восторженное радушие. В театральный ей надо, к лицедеям. Однако выдержка Регины дала трещину, когда на празднество из портала явились кровные отец и мать Рича из кочевников, и те потянулись ее расцеловать в обе щеки. Девушку знатно передернуло.

Мама вместе с Еленкой, придерживая рядом Савочку, от души поздравила виновников торжества. Следом и Полина под внимательным взглядом матушки так и быть выдавила:

– Поздравляю и… прости, Регина. Я была не права.

– Я не держу зла, – великодушно улыбнулась невеста. Хотя ее распирало от неприязни.

– Ты так добра, – не менее фальшиво расплылась в улыбке Поля. – В знак примирения позволь тебя обнять по-родственному.

Крепко стиснув оторопевшую невесту, Полина воспользовалась случаем и прошипела ей на ухо:

– Обидишь моего брата, вырву все волосы до единого.

На миг с лица невесты слетела улыбка, и на нем чуть было не проступила злобная гримаска. Однако Режи проявила чудеса выдержки и снова слащаво улыбнулась.

Рич же, дурень стоеросовый, кажется, умилялся от вида их объятий.

Отойдя от этой парочки, Поля вместе с Еленкой и Савой обняла дедушку Лазара, маминого отца. Слава Единому, он все еще оставался крепким телом и духом и продолжал руководить пограничной частью в Увеге. Круглощекая и добродушная бабушка Камилла, не по крови, но тоже как родная семье, гладила руку Рича, желая ему счастья с невестой. И вздыхала время от времени:

– Жаль, что Агап Фомич не дожил до такого счастья.

И Полина ее понимала. Дед Агап был самым добрым и замечательным лекарем. Он лечил Рича в детстве, когда тот из-за вэй-ранения не мог ходить. Относился как к внуку и всегда был самым дорогим членом семьи. Когда в один день его не стало, Полина не присутствовала на его похоронах. Она еще не умела хорошо закрываться от чужих эмоций и ярко чувствовала скорбь родных. Родители пожалели ее тогда и отправили дочь на пару седмиц в семью отцова друга, дяди Натана Караваева. Там ее всегда встречали с радостью две его дочери.

Тетя Ганна с мужем прибыли на помолвку без сыновей. Лука и Валентин не смогли приехать. Первый принял какой-то важный церковный сан и стал жутко занятым. А Валек в Оранске примкнул к группе копателей древностей и пропадал на раскопках в далекой Курганной степи.

В приглашенных состоял и знаменитый лекарь, он же вэйн и изобретатель Самсон Михайлович Карапутский. Под его началом и стажировался в лекарском вэйноцехе Рич. Этот седой маленького роста старик имел вид немного отстраненный, он словно и сейчас пребывал мыслями в расчетах. Сидя в плетеном кресле у самого края террасы, Карапутский потягивал крепкую наливку из бокала и постукивал по нему узловатым пальцем.

Находились тут и те, кого Полина не знала ранее. Друзья Рича по исследовательскому делу и родня Устючки – чета родителей, тетка, сестры. В принципе семья как семья, старались вести себя прилично, и против них Полина ничего не имела. А то, как восторженно ее младшие сестры разглядывали море, вызвало даже снисходительную улыбку.

В честь помолвки столы были расставлены под шатровым навесом на террасе, с которой открывался чудесный вид на лазурный залив. Море сонно двигалось в абсолютном штиле. Солнце полыхало в шатровых шпилях и рассыпало искры по водной глади, медленно клонясь к закату. Нанятые служки разносили бронзовые блюда с яствами. Играл нонет, непринужденная музыка лилась, как и вина. Гости, поначалу сидевшие чинно, постепенно расслабились, насытились и разговорились.

Жаль, батюшка опаздывал на помолвочный вечер. Он вызвал маму по вэйгласу и повинился. Его неожиданно пожелал видеть у себя министр по вэйбезопасности. Но все его ждали и дождались к середине празднества.

При виде полупрозрачной арки перехода Еленка с Савчиком радостно пискнули. Хотели было сорваться с места, но заметили, что с отцом прибыли и какие-то неизвестные молодые люди при скипах, и повременили.