Царская невеста. Я попала. Книга 2

Борис, не отрывая взгляда от моего лица, сдвинул тёмные брови и наклонил голов:.

– Арина? – вопросительно проговорил он, но я не уловила смысла его тона.

– Да?

Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но промолчал. Потом отодвинулся от меня:

– Я очень рад, что ты пришла в себя. Было бы расточительством потерять тебя. Пусть Авдотья сообщит, когда твоя рана на голове закроется, и ты снова будешь здорова.

Он снова помолчал. Я не дышала, боясь спугнуть его дальнейшие слова.

– И… чтобы впредь ты не позволяла себе того, что было вчера. Ты поняла?

Он схватил меня двумя пальцами за подбородок, приподнял и повернул лицо к свечному пламени. Пару секунд пристально смотрел в глаза, потом наклонился и властно поцеловал в губы. Я заставила себя замереть и не отшатнуться.

Удовлетворённый, он кивнул.

– Покойной ночи… красавица, – и он вышел за дверь, тихонько притворив её. Со скоростью лани выпрыгнув из кровати, я долетела до замка, с силой повернула ключ и сползла по стене. Вот так приехали, Маша…

Перед мысленным взором мелькали сцены. Вот Михаил с Борисом выносят вещи из царских покоев, чтобы запихнуть меня в возок и отправить в Сибирь. Вот Михаил встречает меня в трактире и заговаривает зубы, удивляясь, что я его не узнаю… А вот наша свадьба, и скучающий Борис, прислонившийся к выходу из церкви… Подбородок нервно задран, веки полуопущены. Вся поза выражает презрение и недовольство происходящим.

А вот Борис и матушка его – Анастасия Ивановна, на крещении Петеньки. Тогда моё внимание было приковано к ребёнку на руках у крёстных родителей – не заплачет ли, не пора ли броситься и утешить младенчика?

Борис был где-то на заднем фоне. Холодный, высокомерный, не соизволивший даже парой слов со мной перекинуться…

И тут – страстный мужчина, содержащий в своём доме любовницу. Теперь понятно, откуда у Арины все эти дорогие вещи. Украшения, одежда, комната на барском этаже. Высоко вознеслась, красавица?

Я осознала, что сижу, сгорбившись, с прижатой ко рту ладонью.

– Этого не может быть… Я не верю, что это происходит со мной.

Из груди помимо моей воли вырвался смешок. Борис Салтыков – царедворец, который несколько лет был воеводой в моей родной Самаре. Он запомнился современникам тем, что привёз на земли Дикого Поля, как тогда называли Поволжье, первую печатную книгу. И при нём началось строительство первых каменных зданий в Самарском городке.

У нас в крепости, на Волге, на своих вотчинных землях, он пересиживал царскую опалу, наложенную Филаретом. Кстати, за то, что опорочил Марью Хлопову, несостоявшуюся царскую невесту…

Я всхлипнула. По щекам катились слёзы. Как мне добраться до Михаила? Как вернуть свою собственную жизнь, если моя теперь связана с Борисом – родным братом мужа? Что за дебильная загадка Вселенной? Кто там наверху так смеется, ставя между мной и любимым всё больше преград?!

Вот бы посмеялся Ёся, если бы узнал, куда он меня снова забросил…

Свеча неровно горела, отбрасывая на стены блики. Деревянная комната была очень уютна, отличаясь от прежней моей опочивальни только размером да количеством предметов. Здесь их было поменьше, но оно и понятно. К моей комнате прилагались договорённости о постельных утехах, и как только я откажусь их выполнять, тут же вылечу. Такой циничный интриган, как Борис, не станет долго морочиться со мной. Тут же найдёт замену, вытурив меня на улицу.

Думай, Маша, думай. Из всех ситуаций на свете есть выход. И ты найдёшь!

Я подошла к окну, глядя в морозную ночь. По углам толстых мутных стёкол уже начали собираться морозные узоры. Зима? Почему я попала из сентября в зиму? Так много вопросов, и ни одного ответа…

Когда я ощутила, что ноги снова озябли, а пальцы заледенели, я отправилась в кровать. Нужно отдохнуть и набраться сил, и завтра снова будет новый день.

***

Открыв глаза от яркого света, я огляделась. События прошлой ночи нахлынули моментально, и сакраментального “я не поняла, где очутилась” не произошло.

Организм настойчиво напоминал о себе острой болью на затылке, позывами в туалет и голодно бурчащим желудком. Пришлось встать. Заметив на подушке бурое пятно засохшей крови, поднесла руку к ране. Кровит… Ох, не занести бы какую заразу, а то тут недолго и кони двинуть.

Встав, я собрала по комнате кое-как брошенные вещи и оделась. Боже, как всё-таки хороши русские наряды. Никаких тебе корсетов, кучи пуговиц и завязок. Чистая рубашка из шкафа, просторный сарафан с плетёным хитрым узором шнурком, серёжки, лёгкие тапочки…

Наскоро причесавшись у зеркала, промокнула рану да разделила волосы в пробор. Заплетаться было больно, но я смогла соорудить две косы по бокам, а потом скрутила их в два пучка наподобие рожек. Ведьма же я, в конце концов, или нет?

Саму голову не стала закутывать в ткань – просто надела венец, и, немного покрутившись перед зеркалом, украсила себя подвесами из ларца. Очень уж я себе нравилась! Настоящая северная красавица!

Повернув ключ в замке, удивилась, что меня до такого позднего времени не побеспокоили. В доме слышались голоса, снизу тянуло свежей выпечкой и чем-то пряным. Вздохнула, вспомнив, что я здесь я лишена такой роскоши, как часы, и возможности следить за точным временем.

Осторожно спустилась с лестницы, крепко держась за перила. Ещё надо бы выяснить, с чего это Арина упала отсюда и расшибла голову. Но, покамест отбросив все мысли, поспешила на кухню.

– Аришенька, доченька, крепко ли спала? – кинулась ко мне на порог вчерашняя добрая бабка. Я кивнула. – Вот и хорошо, сейчас кашки поешь и я рану твою посмотрю…

– Бабушка, мне бы… облегчиться, – шёпотом произнесла я. Не найдя в своей комнате ночного горшка, рассудила, что искать помещение надо где-то внизу.

– Так ступай, милая, – ласково кивнула она. – Валенки твои вон, я ещё не убирала, и шубка висит.

Посреди стёганых телогреек, зипунов и прочей зимней одежды моя каракулевая светлая шубка, на которую указала бабка, сильно выделялась. Накинув её на плечи, всунула ноги в светлые валенки. Распахнула дверь и обомлела. Передо мной расстилалось огромное белое пространство до самого забора, чёрно-рыжей полосой выделявшегося посреди этого белого царства. Сугробы по углам, тропинка… Да здесь настоящая русская зима!

Задержавшись на пороге, уловила бабкино “Платок накинь, рану застудишь!”. Обернувшись, взяла из её рук рыжеватый пуховый платок, накинула на голову и пошла вперёд, соображая, где искать туалет. Но долго искать не пришлось – до боли знакомая деревянная будочка с односкатной крышей и ледяными деревянными брёвнами красноречиво говорила, что ничего за последние четыреста лет в русских деревнях не поменялось…

Через полчаса я сидела на тёплой кухне, где трудились две кухарки. А моя бабка, поставив передо мной миску ароматной гречневой каши с куском нежно-жёлтого сливочного масла, покрикивала на них да раздавала указания. Жизнь бурлила, пока я завтракала. Проглотив кашу, скушав вареное яичко и бутерброд с мёдом, я довольно запила всё это горячим компотом из сушёных яблок и приготовилась к медицинским процедурам. Мне бы такую бабку в Кремлёвском дворце, мы бы там всех победили!

Сидя с распущенными волосами и глядя, как бабушка вылавливает заскорузлыми пальцами пиявок из чистой воды, я гадала, где она их взяла? Пруды уже все замёрзли, пиявки точно отправились в мир иной. А нет же – вон они, ребристые, чёрные, извиваются. Бабка схватила одну и ловко примостила мне на затылок. Я вздрогнула.

– Не переживай, девонька. Пиявочки мигом кровушку твою почистят, а там и заживёт скорее, – пробормотала она.

– Авдотья, тебя барин зовёт! – донеслось из коридора, в проём протиснулась вихрастая русая голова безусого паренька.

– Ах ты ж, ещё не уехал, – всплеснула руками бабка и убежала.

Я сидела, опустив голову, и трогала пальцами свои неровно обрезанные пряди. Гадала, чем их так? Ножом?

– Думаешь, барин её не выгонит? – услышала я шёпоток. – Надысь слышала, как они ругались перед тем, как он её с лестницы спустил.

Я встрепенулась, но потом заставила себя замереть. Кто это там такой осведомлённый? Я осторожно отвела волосы от лица, и увидела злобную ухмылку давешней Машки, которая откровенно пялилась на меня, наслаждаясь зрелищем.

Она была хороша: тёмные волосы, гладкие, как шёлк, заплетены в длиннющую косу, опрятный голубой сарафан, закатанные по локти рукава и руки, погружённые в тесто, и оттого в муке по самые запястья.

– Да спустил же, не сама же ты упала, – усмехнувшись, проговорила она прямо мне в лицо и отёрла рукавом пот со лба. – Мы все слышали, правда, Алтын?

Я перевела взгляд на симпатичную татарку. На вид лет сорока, она была в меру упитана, гладкая да холёная. Ишь, при кухне-то как хорошо устроились! Смуглое круглое лицо, умные карие глаза. Волосы убраны под платок, в ушах – серьги-лунницы. Одета вполне по-славянски, в длинную юбку и льняную блузу. Но вышивка на блузке – другая, восточная. Надо же! Откуда она здесь?

– Нехорошо это, Машка, – покачала головой татарка. – Не трогай ты её, не видишь, её шайтан оживил? Не связывайся.

– Да что-то больно тихая она, – пробормотала Машка с вызовом. – То ходит, орёт, барыню из себя строит. А тут всё молчит, да глазом косит. Может, тебе с косой ещё и язык отрезали?

Ах, я ору значит? Веду себя, как хочу? Ну, спасибо за подсказку, гадина! Давай, Маша, твой выход!

– Ах ты, паскуда глистная! – взревела я, схватив тоненькую Машку за предплечье. Второй рукой вцепилась ей в косу и зашипела, как гусыня: – Уж не ты ли косу мне обрезала, курва?

Глядя на неё и медленно закипая, я осознала, что возвышаюсь над ней почти на полголовы. Машка походила на ребёнка – худенькая, с остренькими плечиками и носиком, она выглядела как взрослая женщина, но очень мелкая. Сравнение с глистой пришло на ум не просто так.

– Да нужна мне твоя коса! У меня своя не хуже, – покосилась Машка на косу, которую я крепко зажала в кулаке и наклоняя свою аккуратную головку в ту сторону, куда я тянула её волосы.

– А ну колдовать вздумала? Или ещё что похуже? Ты совсем страх потеряла, меня при мне же обсуждаешь?

Машка изловчилась и больно пнула меня пониже коленки, заставив от неожиданности выпустить косу. Она тут же метнулась к печке, схватила мучными руками кочергу и приготовилась обороняться.

– Да на кой ты мне сдалась? Что мне от барской потаскухи может понадобиться? Итак тебя уже, почитай, выгнали. Колдовать, надо же!

Я угрожающе двинулась на неё, и мой низкий голос прозвучал очень убедительно:

– Говори, что знаешь! Кто косу отрезал? Кто с лестницы спустил? Смотри у меня, заснёшь вечером, а проснёшься в подклети бездыханной…

Машка метнулась, огибая меня, к выходу и в дверях столкнулась с бабкой Авдотьей:

– Авдотья, она сама на меня набросилась! Приструни эту свою… совсем совесть потеряла! Я барину на неё пожалуюсь! – и она шмыгнула в коридор, свернув куда-то за угол.

Я вздохнула и вернулась на своё место. Алтын ловко резала половину туши на мясо, с хирургической точностью орудуя кривым острым ножом. Сухожилия – хрясь! Мясо с кости – хрясь! Хрящики на суставах – хрясь!

– Внученька, ты бы поберегла силы… зачем на всяких внимание обращаешь? – укорила меня бабка, с чпоканьем отдирая от меня насосавшуюся пиявку. – Тебе надобно было спокойно сидеть, чтоб пиявочка поработала. А ты? Раскричалась, я со второго этажа услышала!

– Она меня потаскухой назвала! – пробасила я, всё ещё удиаляясь низким ноткам в голосе.

– Пусть зовёт, как хочет! А в шелках да в мехах ты ходишь! А она просто завидует, – тут мне захотелось воззриться на бабку. Одобряет моё положение наложницы в доме? Здесь так принято, что ли?

Бабка закончила обрабатывать рану. Нанесла какую-то мазь, да замотала мне полголовы чистой тканью.

– Ничего, платочком прикроем, и не будет видно, что у тебя тут повязка, – пробормотала Авдотья и ловко переплела мне косы, закрутила в белоснежный платок и водрузила сверху венец.

Помолчала. Убрала свои мази да припарки. Тяжело вздохнула.

– Барин будет к вечерней трапезе, – зачем-то пробормотала она. – А пока отдыхай, да на болтунов внимания не обращай. А уж я их укорочу, девонька.

Алтын тем временем вышла из кухни, оттаскивая нарезанное мясо куда-то на улицу. В ледник?

– Бабушка, – робко прикоснулась я к её руке и шёпотом добавила. – Я что-то плохо помню, что было до моего падения. Расскажи мне всё, что случилось…

– Всё расскажу… да ты спрашивай, коли чего не ведаешь! – подбодрила она меня.

– А мы с барином… – я подбирала слова, не решаясь произнести вслух то, что страсть как хотела знать. – Мы же не муж и жена с ним, да?

Авдотья всплеснула руками, да села рядом, заглядывая мне в лицо.

– Ох, что же это, – пробормотала она. – Ты совсем ничегошеньки не помнишь?

Я помотала головой.

– Барин-то наш непростой… Он у самого царя на посылках ходит, государством управлять помогает. Больно властный и нетерпеливый. Ты думаешь, ему есть дело до таких, как мы? Да и жениться ему пристало только на боярской дочке, не меньше. Итак его братец в жёны взял худородную, дочь дворянскую, а не боярскую. Да и ту с позором.

Авдотья, опомнившись, прикрыла рот рукой. Потом огляделась, не вошёл ли кто на кухню.

– Так и ты сама барину на глаза примелькалась… Уж больно хотела возвыситься, из деревни уехать. Вот он нас с тобой и забрал, коль уж ты сама к нему в опочивальню-то пробралась. Ох, нехорошо это, Арина, – качала та головой.

Я же ничего не понимала.

– А ты почему меня не уберегла? – с вызовом спросила. – Бабка ведь родная! Не сводня какая!

– Да тебя разве переупрямишь? А барина разве ослушаешься? Оба вы, как… черти упрямые. Ему хочется, а ты и рада! Так молись теперь, чтобы не женился он. Жена придёт, выгонит тебя из дому, да меня с тобой вместе! – Авдотья перекрестилась. – Ну да ладно, я чем могу тебе, тем и помогаю. А ты тоже не глупи! О будущем думай! Чтоб не с пустыми руками уйти, когда барин погонит от себя…

Я закрыла руками лицо, соображая. Я тут, значит, наложница самого Салтыкова на птичьих правах, бабка мне во всём потакает, а сама я нраву горячего, и вон, девки кухонные меня боятся. Что ж, надо как-то соответствовать.

И придумать, что мне со всем этим делать. Если я буду продолжать ублажать Бориса – то не видать мне Михаила, как своих ушей. И к Петеньке меня ни на шаг не подпустят. Боже мой, что мне делать?

Глава 5

Но утро принесло ещё один сюрприз. И я никогда не была так рада женским дням, как сегодня! Господи, ты есть! У меня есть время, мозги и жизненный опыт. Значит, как-то прорвёмся, МарьИванна!

Удалившись в свою опочивальню, я мерила шагами комнату, разрабатывая план. Барин, значит, изволит явиться к вечеру? Для постельных утех? А мы его другим удивим!

Оставшееся время я посвятила подготовке. Заодно выяснила, что помимо барина, главными в доме остаёмся мы с бабкой. Она – главная экономка, кухарка, надсмотрщица за уборщицами. К ней на поклон ходят дворовые мужички – конюхи, работники, строители. Она отвечает за их стол, привечает на кухне, раздаёт указания. Так как Борис не женат, а мать его живёт в поместье с Михаилом, то главной женщины в доме нет. Вместо неё всем распоряжаюсь я.

И приструнить сластолюбца некому – со слов Авдотьи, отец покойный только и мог, но его нет уж несколько лет. А сейчас, когда государыня Марфа прочит его своей правой рукой, и подавно никто ему не указ. Держит при себе девку крестьянскую в качестве полюбовницы, развлекается, в меха её наряжает. И будет делать, что захочет, и дальше.

Помимо многочисленных слуг, в доме из родни – никого. И дом наш – не абы где, а в Китай-городе, комфортная усадьба за высокими деревянными стенами. Тут, помимо деревянного терема на каменной подклети, ещё много разных строений: конюшня, амбар, хлев, птичник, каретный сарай, отдельный терем для матери, когда та наведывается в Москву в редкие гости.

Кучеряво живёт Борис свет Михайлович, полностью в своё удовольствие. Ох, и зря ты, сердечный, выступил против царской невесты Марьи Хлоповой. Не ровен час, лишишься ты своей барской воли, сошлют тебя в Самарское захолустье, где будешь коровам хвосты крутить!

Но до того момента мне нужно извернуться и каким-то чудом, не иначе, попасть к своему законному мужу. Поэтому мне нужен план. И всё своё воображение, чтобы провернуть то, что вырисовывается.

В груди холодело от того, что предстояло воплотить в жизнь. Смогу ли? Хватит ли хитрости и смелости?

Но, поняв, что пустыми размышлениями дело не сдвинешь, я принялась воплощать свою задумку в жизнь.

***

За окном уже вечерело. Я, пока ещё совсем не стемнело, присела прихорашиваться. Распустила волосы, собранные в косы, и оставила их свободно струиться по плечам. Волнистые пряди красиво обрамляли лицо, и я добавила к венцу дополнительные височные подвесы, и на лоб тоже осторожно опустила цепочку с бисерными нитками. При каждом движении головой они колыхались, притягивая взгляд. За ушами, в ложбинке межде грудей, под ключицами и на запястья нанесла по капле розового масла.

Губы помазала кусочком сала, чтобы блестели, и усмехнулась. Синющие глаза были яркими, словно топазы, румянец так и играл на щеках. Надевая свежую рубашку нежно-розового цвета и приготовив разноцветные платки, почувствовала себя уверенней.

Во-первых – и это важно! Я не беременна.

Во-вторых – сегодня могу не бояться поползновений со стороны пресветлого боярина.

В-третьих – я приготовила ему такую программу, что сама уже вся обзавидовалась. Повезёт же сластолюбцу!

Ближе к вечеру, в покоях барина начала приготовления. Ещё раз повторила свои указания бабке Авдотье, притащила с помощью немногословной Алтын всё необходимое наверх. Ну, с Богом!

Открыв дверь, Борис застыл на пороге в немом изумлении. Я довольно улыбнулась и грациозно поднялась с пола, направившись к нему.

Вдоль стен всей опочивальни стояли небольшие кадки с водой, в которых стояли свечи. Как я их прикрепляла ко дну, а потом заливала водой, чтобы не всплыли – отдельная история. Но эффект того стоил: пламя свечей мягко отражалось в воде и мерцало, подчиняясь любому дуновению ветерка. Создавалось ощущение, что в комнате светлее в два раза. Физика!

На окне стояла самодельная аромалампа: в расплавленный воск толстой горящей свечи (самой широкой из всех, какие я нашла) я капнула немного розового масла, и теперь всё вокруг благоухало.

В центре комнаты, прямо на пушистом персидском ковре с замысловатым узором, я накрыла дастархан. Пустой стол для этого был убран к стене и накрыт чистой тканью, стулья вообще унесены из комнаты.

Дастархан – это обеденный стол на полу. В моём времени на пол стелется скатерть или клеёнка, вокруг – мягкие пледы или матрасы, маленькие подушечки. И гости садятся вокруг, кушая по-восточному на полу. В Казахстане, откуда я родом, это вполне обычное дело, особенно на традиционных застольях.

В центре стола высился серебряный кувшин с вишнёвой наливкой. Хозяйское вино Авдотья не разрешила брать, оно было под замком и только с разрешения хозяина. А вот наливки – сладкой да тягучей – было вдоволь. Рядом с наливкой – большое, но пустое серебряное блюдо. Тут же – мисочка со свежей сметаной, две солонки: в одной соль, в другой – свежесмолотый перец. Тонко нарезанные бочковые огурцы, переложенные давленым чесноком – пряно и остро. А в четвертой миске – моя гордость. Взбитые противной Машкой постное масло, яйцо, горчица, уксус и соль. Майонез! В семнадцатом веке! Я внутренне смеялась, пока стояла над девкой и заставляла взбивать смесь активнее. А потому что не фиг меня потаскухой обзывать! Арина, может, и была потаскухой – но не я.

Грациозно поднявшись со своего места у дастархана, я позволила Борису оглядеть свой наряд. При виде него зрачки его расширились и ореховые глаза стали совсем тёмными. Поверх тонкой розовой рубашки без вышивки на талии был повязан платок большим треугольником. Он длинной бахромой спускался почти до колен, подчеркивая округлые бёдра, и очерчивал талию, по обычаю скрытую за бесформенным сарафаном.

Другой платок был повязан сверху, в виде топа, на груди. Его бахрома спускалась до талии и тоже игриво покачивалась в такт моим движениям.

Современные мне мужчины бы усмехнулись, увидев, в чём я собралась развлекать боярина. Но по меркам семнадцатого века я был одета вызывающе.

Сама же я чувствовала себя вполне защищённой от нескромных глаз, да ещё и затянутой, как в броню, в экзотические цветастые платки. Волосы вились и спадали на плечи, и выглядела я очень необычно для того времени.

Борис, помедлив, вошёл в комнату, а сзади него уже юркнула сухонькая Авдотья. По моей просьбе она принесла закрытый чугунок с едой и поставила рядом с пустым блюдом на дастархане.

Потом, поклонившись барину, тихонько закрыла дверь и мы остались одни.

Меня вновь охватила дрожь, и я обхватила себя руками за плечи, чтобы успокоить. Пока я весь день развлекалась, придумывая, чем бы удивить пресыщенного боярина, как-то не особо задумывалась над тем, что останусь этим вечером с ним наедине.

Но когда в большой комнате стало тесно от присутствия в нём мужчины, так похожего на Михаила, я оробела.

Внезапно он улыбнулся, оглядев свою изменившуюся опочивальню. Подошёл к кадке с водой и потрогал её, подивившись на свечи. Потянул носом воздух. Потом в два шага преодолел расстояние между нами, и, протянув руку, потрогал мои волосы.

– Это мне в тебе и нравится, Арина, – нарушив молчание, протянул он. – Никогда не сдаёшься! И всё обращаешь себе на пользу.

Я рассмеялась низким смехом и его звук вывел меня из транса. Опустившись на колени, я жестом пригласила Бориса сесть напротив.

– Разреши, боярин, угостить тебя по-татарски, – произнесла я и намеренно вскинула на него глаза, тут же спрятав взгляд за длинными ресницами.

Не дожидаясь ответа и стараясь перехватить инициативу, открыла чугунок и оттуда повалил пар. Горячо! И Авдотья не дала никакой длинной ложки, чёрт!

Улыбнувшись, я покрепче обхватила чугунок полотенцем и вывалила содержимое на серебряное блюдо. Большие ароматные куски теста с завёрнутым в него мясом вывалились на поднос, распространяя божественный аромат.

– Извольте откушать манты, милостивый государь, – чем больше я волновалась, тем ниже опускался мой голос.

– Так чем же я, по-твоему, буду их кушать? – насмешливо спросил Борис и я, подняв на него глаза, увидела, что он улыбается. Доволен.

– Их руками едят, – улыбнулась я в ответ и осторожно схватила первый, огненный ещё, мант. Окунула в мисочку со сметаной, откусила. По запястью тут же потёк горячий сок. Слизнув его, я откусила ещё кусочек и закинула в рот тонкое колечко острого огурца. Прикрыла глаза, пока жевала, и с удовольствием облизнулась.

– Это очень вкусно!

Борис, не отрывая от меня глаз, схватил большой мант и, чертыхаясь, практически утопил его в сметане, уронив в мисочку. Потом ловкими пальцами достал, надкусил, прожевал. Прикрыл глаза, демонстрируя удовольствие.

– Какая ты необычная сегодня, – сделал он мне комплимент.

Чёрт, он начинал мне нравится! Не тушуется в незнакомой обстановке, умеет вести себя с дамами, делает, что хочет. Какой контраст с братом, который остро чувствует свой долг и повинуется ему!

– Я хотела сделать этот вечер незабываемым, – промурылкала я, откусывая следующий мант. А про себя добавила: и накормить тебя сытной едой так, чтоб ты и не помышлял об утехах, чёрт похотливый!

– Сегодня у нас всё по-восточному. После трапезы я приготовила ещё один сюрприз, – улыбнулась я. – А пока – отведайте битых огурцов. Вы ещё никогда таких не едали, мой господин!

Налив в серебряные кубки наливки, я пригубила из своего бокала и протянула ему второй. Он кивком поблагодарил и сделал внушительный глоток.

– Как прошёл сегодня ваш день? – приступила я ко второму этапу своей спецоперации.

– Ну ладно, не выкай, никого же нет, – благодушно разрешил боярин и вытер короткие усики над верхней губой. – А чего это тебя мои дела так волнуют?

– Я просто поддержать беседу, Борис, – улыбнулась я и сменила тему. – Мне уже намного получше, рана на голове затягивается. И весь день мы вместе с Алтын готовили это угощение. Скучно на кухне, вот и решила спросить, что есть нового за стенами терема.

– Ой, лиса, – протянул он и вдруг сгрёб меня в охапку, сочно поцеловав вишнёвыми губами. Я замерла, стараясь побороть реакцию немедленно его оттолкнуть и высвободиться из объятий. Не время.

– Ну расскажите мне хоть что-нибудь, – схватилась я за кубок, чтобы и он последовал моему примеру и выпил побольше. Отпила, захлопала ресницами. – Как дела у ваших родственников? Как поживает государыня Марфа Ивановна? Есть ли новости от Михаила Михайловича и его семьи?

Я раскраснелась и чувствовала, как горят щёки. Борис, сытый и уставший на службе, уже заметно подобрел. Ох, забориста наливка у Авдотьи, слава Богу! Он разглядывал меня, не выпуская из рук, и откровенно любовался. Проводил пальцем по кромке платка, затянувшего полную грудь. Целовал шею, тыкался носом в ямку между ключицами. По глазам поняла, что он готов переходить дальше, углубляя свой интерес к моему телу.