Звезда бессмертия

–«Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро,

Тарам-парам-тарам-парам, на то оно и утро!» – озорно напевает мой гость, а я продолжаю строжиться:

–Ты вообще мог меня не застать, и куда бы ты тогда дел цветы и несчастного котенка?

–Честно говоря, я рассчитывал застать хоть кого-нибудь: родителей или брата, – хитро щурится Саша.

–Он здесь больше не живет, – смущаюсь я. – А у родителей своя квартира, но я представляю, как бы мама отреагировала, увидев это чудовище.

–И как же?

–Она бы принялась котенка откармливать и втирать ему в шкурку гели для роста волос. Надо знать мою маму! У нее любой экзот обрастет длинной шелковистой шерстью.

–Боюсь, с этой породой ничего не выйдет. Ох, я дурак! – неожиданно восклицает Александр, – я забыл принести родословную. Это настоящий документ, с именами родителей, бабушек, дедушек…

–Надеюсь, мою киску еще никто не назвал!

–Имя у нее уже есть. Как же можно выдавать паспорт без имени?!

–И как же зовут это чудо природы?

–Пальмира.

–«Северная Пальмира» в честь Петербурга? – предполагаю я.

–Или в честь другого города, который носит имя Пальмиро Тольятти, – смеется Саша.

–Надо придумать что-нибудь попроще, – я делаю вид, что глубоко задумываюсь, – Быть тебе, киса, Пальмой! Кстати, а где киса?

Пока мы, сидя на диване, обсуждаем судьбу гордого породистого животного, оно отправляется обследовать квартиру. Тощие лапки скользят на линолеуме, но Пальма упорно продолжает путь в сторону кухни. Тщедушное тельце дрожит, словно от озноба.

–Она так и должна постоянно трястись? – осведомляюсь я.

–Бедняге постоянно холодно!

–Тогда я сошью ей шубу!

Мое брезгливое первоначальное отношение к странному подарку постепенно сменялось сочувствием и жалостью. Я принимаюсь искать какую-нибудь коробку, для того чтобы устроить котенку уютное гнездышко. Открываю антресоли высокого шкафа, и попадаю под лавину разных забытых, давно ненужных вещей. На меня валятся подушки, коробочки, тряпки. И прямо на голову надевается старая корзинка.

–Тебе помочь? – сочувственно спрашивает Саша.

–Нет, я уже все нашла.

Снимаю с головы плетеную «шляпу», кладу в нее небольшую подушечку, накрываю фланелевой тряпочкой.

–«Горшок» для Пальмы готов.

–Не забудь, что ей понадобится и настоящий горшок.

–Это позже.

Я решительно заталкиваю все ненужное в ящик и захлопываю дверцы шкафа. В это время, с кухни раздаются весьма жалобные звуки, больше всего похожие на чихание ребенка и мышиный писк. Вместе с Сашей мы бежим туда.

Похоже, экзотический зверек все-таки простудился. Пальма уморительно морщится и чихает, при этом ее лапки скользят и разъезжаются на гладком линолеуме. Пальма падает и жалобно пищит, стараясь подняться. Ее трудное передвижение увенчалось успехом, когда она добирается до места щедро нагретого солнечными лучами, льющимися из окна. Кошка растягивается в блаженной позе и урчит. Я ставлю корзинку рядом и кладу в нее котенка. Наконец-то, моему экзотическому чуду становится тепло.

Александр смотрит в окно на залитый солнцем двор и предлагает:

–Может институт все-таки подождет?

–Прогулять еще раз?! – я делаю вид, что еще сомневаюсь.

–На улице так хорошо, так солнечно, – соблазняет меня Саша. – Можно пойти в парк, кататься на каруселях.

–Они еще работают? – удивляюсь я, – ведь уже осень.

–Работают последний день. Сегодня же тридцать первое число.

–Не судьба мне нынче получать знания, – театрально сокрушаюсь я.

Поставив перед сладко спящей Пальмой еду и питье, мы оставляем ее одну, и убегаем гулять. Наше свидание все больше приобретает классические черты. Парк куда мы направляемся расположен совсем рядом с моим домом. И я очень радуюсь, что нам не приходится пользоваться никаким транспортом. Хотя меня успевает посетить подозрение, что Александр приехал ко мне на своем автомобиле. Я даже критично оглядываю двор, но не нахожу ничего подходящего.

Погода – подарок осени. Высокое ясное небо, по-летнему желтое солнце и тепло не по сезону. Сразу за воротами парка начинается детство. Мы точно, как маленькие взявшись за руки бежим кататься на карусели. Словно для того чтоб усилить сходство, Саша начинает меня баловать.

–Мороженное хочешь?

–Хочу!

–Тебе пломбир? Я угадал?!

–Да. Но как тебе это удалось? – смеюсь я.

–Все очень просто, я тоже люблю пломбир.

–Сладкую вату будешь?

–Буду!

–Шоколадку хочешь?

–Хочу!

Точно как в детстве объедаюсь сластями и также как тогда, уже вскоре я обнаруживаю, что сладкие пальцы начинают прилипать друг к другу. По всей видимости, открытие это отражается на моем лице такой мрачной озадаченностью, что Саша смеется, глядя на меня. В ближайшем киоске он покупает бутылку минералки и льет мне на руки. Точно так же, как делал когда-то давно отец. Его огромным носовым платком я вытираю мокрые руки, счастливо смеюсь и канючу как маленькая:

–Идем, идем быстрее на карусельки!

И мы бежим к аттракционам.

–Куда? – успевает спросить Александр.

–На «Торнадо»! – командую я.

Аттракцион почти полон, мы залетаем по железным ступенькам на маленькую площадку и упираемся в грозную и грузную фигуру контролерши.

–Где ваши билеты? – неумолимо хмурится она.

–У нас нет. Мы потом принесем обязательно! – жалобно обещаем мы.

Самое удивительное, что пожилая, строгая женщина верит нашим счастливым лицам и пропускает нас на карусель. В полном восторге от ее необъяснимой доброты мы поспешно усаживаемся на первое, почему-то все еще не занятое сиденье. Раздается оглушительный скрип, «Торнадо» медленно трогается… быстрее, быстрее! Раскачиваясь из стороны в сторону, мы несемся вперед, поднимаемся вверх, резко падаем вниз, круто поворачиваем вправо, влево. Я громко восторженно кричу, заражаю всех своим весельем, и вскоре дружные, веселые крики заглушают пронзительный скрип железа.

Вот, крики стихают, движение замедляется и замирает.

–Хочу еще! – заявляю я.

Помня данное обещанье, Александр отправляется за билетами. Возвращается, запыхавшись, отдает контролерше сразу четыре штуки. Безумный полет повторяется, но почему-то, уже не так страшно и весело. Но я не сознаюсь, что почти перестала бояться, и на первом же спуске испуганно верещу:

–Ой, держите меня, держите!

Саше два раза повторять не приходится, он сразу крепко обнимает меня. Страх улетучивается окончательно. Голова моя теперь занята совсем другим…

–Куда теперь? – спрашивает Александр, когда «Торнадо» опять останавливается.

–Туда! – указываю я пальцем на ближайший аттракцион.

–Ты там уже каталась?

–Никогда!

–Тогда стоит попробовать.

Случайно выбранный мною аттракцион именуется «Шторм», хотя ничего морского в нем нет. Сиденья медленно ползут вверх, вдоль высоченной вертикальной опоры. Скука да и только! И вдруг, мы резко срываемся вниз. Падаем со страшной скоростью. У меня дыхание перехватывает! Одно мгновение состояние напоминает невесомость. Секунда, и мы уже на земле! Вот все и кончилось.

–Теперь я понимаю, почему это развлечение обозвали «Штормом», – признается Александр.

–Да, впечатление такое, – подхватываю я, – как будто корабль падает с огромной волны.

–Ты бывала на море в шторм? – удивляется мой спутник.

–Я вообще не была на море, даже на Балтийском. Мы с родителями были в Петербурге в разгар зимы. Даже Финский залив смотреть не поехали.

–Откуда же ты знаешь, каково на корабле в шторм?

–Понятия не имею, – легкомысленно отмахиваюсь я, – вполне возможно, что космонавты испытывают то же самое при приземлении. Пошли лучше кататься, на чем нибудь.

–Может пойдем на «чертово колесо»?

–Да, – радостно киваю я, сразу вспомнив, как на «чертовом колесе» целовались главные герои любимого сериала.

У меня сердце бьется часто и взволновано. «Детский сад» разом кончается. Мои мысли принимают очень взрослое направление. Пора уже нашим отношениям определяться и переходить на новую стадию.

–Не забудь, на это раз, купить билеты, – деловито напоминаю я.

Я так боюсь не попасть на «места для поцелуев». Вполне благополучно мы усаживаемся в отдельную кабинку. Колесо начинает свое неспешное вращение, мы поднимаемся… а я все не могу решить, стоит ли разыграть боязнь высоты или это будет уже слишком. Свое волнение я прячу за многословие. Болтаю обо всем, что только придет в голову:

–Ты не в курсе, почему это колесо называют «Чертовым»?

–Может быть, когда его придумали, пытались крутить гораздо быстрее, и первые посетители катались до тех пор, пока не увидят зеленых чертей. – Весело предполагает Саша.

Я смеюсь, мимо медленно-медленно проплывают верхние ветви высоких деревьев. Выше только огромное голубое небо, обстановка неумолимо становится романтичной и действует на моего спутника. На высоте довольно прохладно, я зябко ежусь. Александр пользуется эти предлогом, обнимает для того чтобы согреть… и поцеловать.

Наконец-то! «Чертово колесо» занесло меня на седьмое небо. Таю и волнуюсь, точно как в первый раз. В голову даже приходит идея разыгрывать неприступность и отстраниться. Но на самом деле, делать этого так не хочется. И я вообще перестаю думать.

Из блаженного легкомыслия меня грубо выводит резкий толчок и жуткий скрежет. Колесо останавливается, мы застреваем почти на самом верху.

Все таки хорошо, что я не стала притворяться, что боюсь высоты. Иначе сейчас бы пришлось изобразить панику. А мне так не хочется быть смешной. Но романтичный момент уже разрушен. Мы одни, под нами город, над головой – небо. Но что-то уже не так. Я прижимаюсь к Саше, умильно заглядываю в глаза… порыв холодного ветра нагло ломится между нами, сильно раскачивает кабинку, становится неуютно и даже страшно!

–Чего они возятся?! Когда наладят это дурацкое колесо?! – возмущаюсь я.

–Похоже, именно в такой момент, колесо и прозвали чертовым, – улыбается Александр.

–Все-то у нас ломается! Терпеть не могу неумех! Могли бы работать и побыстрее!

–Разве тебе плохо здесь со мной?! – ласково упрекает Саша.

–Нет, я… – теряюсь я, – сама не понимаю, чего я так завелась.

Мы возвращаемся к прерванному занятию, нам опять мешают. Повторяется противный оглушительный скрип, колесо начинает двигаться. Мы спускаемся вниз и мне кажется, что мы движемся гораздо быстрее, чем поднимались. Уединение заканчивается. Мы в прямом и переносном смысле, спускаемся с небес на землю.

А на земле земные потребности.

–Не знаю как ты, а я отчаянно проголодался! Ты не против, поискать что-нибудь съестное? – предлагает мой спутник.

–Отличная идея! – радостно соглашаюсь я, – только давай поищем что-нибудь не такое липкое.

Нужное направление указывает нам заманчивый запах жареного мяса – шашлыки! И мы спешим туда, в осеннем воздухе запах распространяется так далеко, что мы никак не можем найти вожделенную шашлычницу. Кажется, что везде пахнет съестным.

И вот наконец, мы натыкаемся на крохотное затрапезное кафе. Вокруг благоухающего мангала всего три столика. За ними парочки жуют, смеются, болтают. Над шашлыками колдует колоритный армянин. Он только раскладывает новую партию, приходится ждать. В нетерпении я считаю шампуры. Раз, два, три… восемь. Я готова съесть все разом! А роскошно пахнущая свинина так медленно жарится, темнеет, румянится! Я не могу отвести от нее глаз, захлебываюсь слюной. Страшно хочу есть!

Мы берем по два шашлыка, садимся за столик. Я вонзаю зубы в мясо! Вкусный, хорошо прожаренный, прекрасно пахнущий дымком шашлык возвращает мне радость жизни. Солнце припекает совсем по-летнему, громко щебечут птицы, ветки высоких тополей украшают графикой голубое небо. Я разминаю в пальцах остаток хлеба, крошу воробьям. Они шумят и дерутся. Саша смотрит на меня, улыбается:

–Ты сейчас такая красивая.

–Только сейчас? – кокетничаю я.

–Тебе так к лицу…

–Сытость? – смеясь, подсказываю я.

–Тебе к лицу солнце, – мягко поправляет меня Саша. – Ты вся светишься.

–Тогда мы слишком поздно познакомились, – шучу я, – лето кончилось, солнца все меньше, а зимой я буду страшная и тусклая!

–У меня такое впечатление, что мы с тобой знакомы уже очень давно, уже лет пятьсот, со времен мрачного европейского средневековья. Еще до открытия Америки.

–О, боже! Я не такая старая! – смеюсь я.

Мы с Сашей еще долго гуляем по осеннему парку, смеемся, болтаем о всякой ерунде. Потом он провожает меня и мы целуемся в подъезде, как школьники. Я уже готова тащить его к себе домой, но он вежливо прощается и уходит. Кажется, я его люблю!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.

СТУДЕНЧЕСКАЯ.

Физика. Неужели несколько дней назад мне это нравилось?! Сижу, мучаюсь дилеммой. Так хочется вспоминать вчерашний день, мечтать, а надо записывать длинные формулы, комментарии, рисовать чертежи. Вокруг даже поглазеть не на что. Аудитория отличается отвратительной простотой дизайна: голые белые стены, черная доска, окна без штор. Не уцелели даже портреты великих физиков, от Нютона и Энштейна остались одни пустые гвоздики. Только скрипучие парты, пережившие не одно поколение студентов, пестрят тупыми надписями и пошлыми рисунками. Тоска! Сижу с Леной, она переспрашивает каждую букву, уточняет, Светы где-то не видно. Сижу, учусь: формулы, формулы, формулы… Но это еще ничего, а вот следующей парой – семинар по истории отечества.

–Это совсем не страшно! – утешает Ленка. – Выучить историю не сложнее, чем формулы в математике!

–Формулы! Да я в этой исторической математике, даже цифр не знаю! Даже не говори мне, как называется тема семинара!

–Это же так просто, Смутное время, – издевается Ленка.

–Что-то у меня слишком смутное представление об этом смутном времени. Когда хоть это было?

–Сразу после смерти Ивана IV.

–Вот утешила! По мне, что Иван IX, что Вася XII.

–Таких царей в нашей истории не было! – строго замечает Лена.

–Хоть таких не было! – радуюсь я, и продолжаю старательно списывать формулы.

–Последние шесть строк, к понедельнику желательно знать наизусть, – важно сообщает преподавательница.

В ответ по аудитории прокатывается горестный стон. Эту даму со всеми ее требованиями у нас терпеть не могут. Старая, длинная, вечно наряженная во что– нибудь зеленое, она просто воплощение всей студенческих неприятностей. Самая главная преподавательница физики удручающе принципиальна. Даже удивительно, как я умудрилась сохранить с ней лояльные отношения вплоть до сегодняшнего дня. Но сегодня все против меня и моей любви! Ну, какие могут быть формулы после такого свидания?! Я хочу, я требую свободы!

Не тут-то было! Мой надежный план отсидеться на семинаре в тихом углу и остаться незамеченной, рушится, как только я пересекаю порог аудитории.

–Элиза Николаевкая! – восклицает преподаватель, сразу заметив меня.

Терпеть не могу свою фамилию! Выскочу замуж, только для того чтобы ее сменить.

–Неужели вы почтили нас своим присутствием?! – глумится историк, – вот вы и будете выступать первой.

–Выступать?!

–Вы же готовились к семинару?

–Да, да, конечно, но отвечать я пока… что-то горло болит, говорить тяжело.

–Диагноз ясен – воспаление хитрости, – констатирует преподаватель, – придется лечить.

«У-у, жук усатый! Ну, чего прицепился?! Знает же, что история для меня сущее мученье.» Надо признать, что на противное насекомое историк похож довольно мало. Полный, рыхлый, сдобный как тесто. Вполне приятный был бы человек, если бы не его любимая история.

–После смерти Ивана какого? Кто еще там был? – лихорадочно стараюсь вытрясти из Ленки, хоть какую-то информацию.

–Иван Грозный, Шуйский, Лжедмитрий, Марина Мнишик, Польский король, – снисходительно улыбается она.

Я отчаянно стараюсь вспомнить хоть что-нибудь. К семинару, я конечно, не готовилась, не до этого было, но проходили же мы что-то в школе! С неумолимой ясностью понимаю, что в школе я проходила мимо «смутного времени».

–Ну-с, Николаевская, мы вас внимательно слушаем, – ехидно обращается ко мне историк, как только начинается пара.

В голове моей абсолютная пустота, как в надувном шарике.

–Сделай лицо попроще, – советует Лена.

Я напрасно стараюсь прогнать с лица вселенскую скорбь. Не знаю я ничего!

–После смерти Ивана Грозного… – начинаю я, мечтая только о том, чтобы меня прервали.

–Продолжайте, продолжайте, – историк садится за свой стол и даже подпирает рукой голову. Пытка будет долгой!

–У царя не осталось наследника, – подсказывает мне Лена, страшным шепотом.

–А куда ж они делись? – с издевкой, осведомляется у нее историк.

Лена замолкает, и я остаюсь один на один со «смутным временем». Я молчу, готовая провалиться сквозь землю, но к счастью, кажется, начинаю что-то припоминать.

–Своего сына-наследника, Иван Грозный убил сам из-за внезапной вспышки гнева…

–Ну, это один сын, а остальные?

«Боже мой! их еще было много!»

–Федор был дурак, – снова пытается мне помочь Лена.

Преподаватель делает вид, что этого не заметил, прищурившись наблюдает, как я выкручусь.

–Федор был слаб умом и вообще рос болезненным ребенком. Все свое время он проводил в молитвах или в постели, – уверенно вру я, и к своей великой радости обнаруживаю, что случайно оказываюсь права.

Удача придает мне смелости, и я продолжаю пересказывать случайно увиденною мною передачу:

–Младший сын Ивана Грозного – Дмитрий, по-моему, был увезен в Углич и там убит боярами. Больше всего в этом подозревали Бориса Годунова…

–И к чему это привело?

–После смерти царя, в период безвластия, в стране стали появляться Лжедмитрии.

Историк смотрит на меня с удивлением и интересом. Явно не ожидал, что я смогу вспомнить хоть что-нибудь по теме. Но ему все мало:

–Может быть, вы расскажите нам о первом и самом знаменитом Лжедмитрии? Кстати, как звучало его настоящее имя?

–Гришка Тряпкин, – выпаливаю я.

Все мои однокурсники дружно гогочут. Историк смеется до слез.

–Ничего себе псевдоним у Григория Отрепьева!

Я пытаюсь оправдаться:

–Ну, я же так и говорила, что там какие-то тряпки и лохмотья!

Так я утрачиваю опротивевшую мне фамилию – Николаевской, и до окончания института становлюсь Тряпкиной. В первую же неделю шутка облетает факультет, а через месяц весь институт будет в курсе. Теперь меня узнают и пятикурсники, и преподаватели. Дорого мне обойдется «смутное время».

А пока по расписанию физкультура. Еще одно испытание. Преподавательница – садистка, и не скрывает этого. На первом же занятии, помниться, она заявила, что мы еще с ней наплачемся. Учебный год только начинается, а уже была пара случаев.

Мы переодеваемся радостные, как перед казней. Нам предстоит целую пару провести на улице, и плевать нашей Ядвиге Яновне на осень и холод. Мы строимся на заросшей дорожке парка (жаль не того, где мы гуляли с Сашей! У института свой парк, большой и заброшенный). Жалкое, мы наверняка, представляем из себя зрелище. Взрослые девицы в поношенных, уже малых спортивных костюмах, переминаются с ноги на ногу, на лицах тонны косметики и томно обреченное выражение. С первого взгляда видно, что собрались давние и убежденные спорто-ненавистницы. Отсюда и тоска на лицах, и форма не по размеру.

Свежей и воодушевленной в этом сонном царстве оказывается только Ядвига. И дали же ей родители имечко, даже прозвище придумывать не надо. Ядвига, она и есть Ядвига.

–Ну, красавицы, чего приуныли? – радостно осведомляется она.

–Холодно, – стонем мы.

–Кто это здесь замерз? Двигаться нужно, двигаться! Тогда и тепло будет и весело.

Легко сказать двигаться! То, что для нее просто движение, для нас непосильный труд.

–На сегодня у вас бег, прыжки в длину и отжимание.

–Отжимание, здесь?! – дружно воем мы.

–Прекратить разговорчики! Смирно! – строит нас Ядвига.

–Садистка, точно садистка! – тихонько бубню я.

–Да хоть бы она ногу сломала! – зло бурчит Лена.

–Уверена, она и с гипсом будет ходить на работу.

Как бы нам хотелось наговорить преподавательнице грубостей, развернуться и уйти. Но болтают, что плохие отношения с ней означают очень плохое отношение с деканом. Приходится терпеть, и подчиняться. Мы рысцой бежим к маленькой лысой полянке. Где долго и вымученно прыгаем и отжимаемся от противной, намокшей за ночь, лавочки. Ядвига только покрикивает, или того лучше пользуется свистком. Обычно, на этой полянке выгуливают и дрессируют собак. Мы тоже чувствуем себя дрессированными животными.

–А теперь, побежали! – командует Ядвига, когда мы уже достаточно выдыхаемся.

И мы бежим. Бежим, как в анекдоте про армию: «отсюда и до заката». В институте это называется – «кросс на оценку». Мы бежим, бежим друг за другом… мимо скользят голые березки, кусты покрытые красными листьями, под ногами, грязь, лужи. Я сильно отстаю. Бег для меня очень тяжелое испытание. Мне уже давно жарко, лицо раскраснелось, дыхания не хватает. Я расстегиваю кофту. Хорошенький у меня сейчас вид: лицо красное, глазки лезут из орбит, дышу словно конь. За поворотом дорожки, девчонки шумят, впереди какое-то препятствие. Однако, никто не останавливается, мы продолжаем друг за другом двигаться вперед. Я тащусь в самом хвосте. Отстать от меня умудряется только моя Лена.

–Что за черт! – вырывается у меня.

Как здесь не ругаться?! Прямо передо мной поперек тропинки распластался ствол дерева. И не то, чтобы он был слишком толстый, но упал уж больно, не удачно. Обходить его далеко и неудобно, придется лесть в грязь, единственный выход: перепрыгнуть препятствие. Я отступаю на пару шагов, разбегаюсь и как коза совершаю скачок через бревно. В самой верхней точке своего прыжка, боковым зрением, я замечаю быструю, внезапную фотовспышку. Ситуация напоминает охоту папараци на звезд. Смачно приземляюсь в лужу, в бешенстве поворачиваюсь, чтобы лучше рассмотреть фотографа.

Широко, самодовольно улыбаясь, на меня смотрит молодой парень. Русые волосы собраны в короткий хвостик, на щеках легкая не бритость. Эдакий мачо, среднерусской полосы. Щурит масляные серые глазки, заявляет ехидно:

–Снимок будет готов только завтра, если хочешь себя лицезреть, приходи, покажу.

–Хам! – выпаливаю я.

–Ну, зачем же так грубо? – тянет фотограф, словно мартовский кот.

–Как заслужил.

–Может, лучше познакомимся?

–Вот, еще! Хотя… отдай пленку, будет о чем поговорить.

–Может, и отдам, зависит от того, как будешь уговаривать.

–Тебе не понравится! – заверяю я, готовая припомнить приемы, опробованные мною возле банка.

Но драчливое вдохновение меня подводит. Просто стукнула бы его по башке чем-нибудь тяжелым, да под рукой нет ничего подходящего. Нахал, уловив мое замешательство, стоит, усмехается.

–Ну же, начинай уговаривать! А то упустишь свой счастливый момент.

Он злит меня все больше и больше, но взяв себя в руки, я решаю сменить тактику. Сладко улыбаюсь, облизываю пересохшие губы, кошачьей походкой направляюсь к нему. Грубиян такого не ожидает, смотрит на меня растерянно. Я продолжаю разыгрывать много раз виденную в кино и вовсе мне не свойственную роль секс – бомбы. Я подхожу к нахалу, глажу его по голове, спрашиваю приторно-сладким голоском:

–Так как тебя зовут, прелесть моя?

–Игорь, – выдыхает он восторженно.

–Так прозаично, – мурлычу я. – Я буду называть тебя мой принц!

–Замечательно, – он так и тает от самодовольства.

Сделав вид, что хочу его обнять, я ловко снимаю с его шеи шнурок фотоаппарата, ровно секунда требуется мне, чтобы извлечь из него злополучную пленку и сунуть себе в карман. В этот момент над бревном взлетает в дурацкой позе Ленка. Я понимаю, фотографа, зрелище действительно уморительное, но прощать его не собираюсь.

–Лиза, кто это? – вопит Лена, заметив нас.

–Мистер прыщ! – зло представляю я своего нового знакомца и возвращаю ему пустой фотоаппарат.

Моя подружка, еле живая от усталости, медленно ковыляет к нам. Подойдя поближе, сразу пристает с расспросами:

–И что это вы здесь делаете?

–Лично я, стараюсь свернуть на корню деятельность не в меру ретивого фотографа, – откликаюсь я.

–Фотографа?! – удивляется Лена, и обращается к Игорю, – что ты здесь снимал?

–Я хотел запечатлеть, – охотно принимается объяснять неудачливый фотограф, – урок физкультуры у второкурсниц.

–Зачем это? – строго допрашивает едва отдышавшаяся спортсменка.

–Вы такие уморительные…

–И что?!

–В общем, я поспорил с пацанами на приличные деньги, что рассмешу весь институт.

–А мы здесь при чем? – в моем голосе звучит угроза.

–Вы главный пункт моего замысла, – самодовольно признается Игорь, – я собирался наделать ваших фотографий во всяких нелепых позах, налепить их на ватман со всякими двусмысленными комментариями и повесить на первом этаже в институте, возле расписания. У нас в основном учатся пацаны. Вот было бы смеху!