Продавец пуговиц

Марк снова открыл все ящички «мойдодыра» и теперь заглядывал во все коробочки со словами «я ищу проклятую пробку от ванной», чтобы больше не отвлекаться от цели поиска и не проглядеть такую важную для него сейчас вещицу. К каким бы уловкам Марк не прибегал, отыскать пробку не получалось. «А ведь она где-то лежит и смеется!» – приговаривал озадаченный медведь, периодически вытирая пыльные или мыльные руки о свою шкуру.

Марк перевернул контейнер для грязного белья, но кроме чьих-то кружевных розовых трусиков и силиконовой листообразной вкладки в бюстгальтер, которая тоже напомнил Алину, ничего нового там не обнаружил.

После обследования ванной комнаты, Марк прочесал кухню, сам не понимая, чем может заниматься пробка в ящике с вилками и ложками или на сушке с тарелками. Но мало ли что ей могло прийти в голову? Покусывая большой палец, хозяин берлоги перерыл все ее содержимое, устроив приличный беспорядок и даже напугав рыб, которые спрятались в грот от шарящей по дну руки. Синодонтисы не хранили у себя пробку от ванной, это было, увы, более, чем очевидно!

Вторую половину дня Марк провел под ливнем и в магазинах, где пытался купить нужную пробку. Все варианты не подходили либо по диаметру, либо по толщине. Продавщица отдела «Все для дома» посоветовала купить детскую универсальную пробку-лепешку в магазине игрушек. Марк недовольно открыл брызнувший водой зонт, и не обращая внимания на промокший низ брюк и сырую обувь, двинулся со свойственным ему упрямством дальше.

Ветер был не сильный, но юркий и пронырливый. Ему всякий раз удавалось залезть под зонт и, дунув туда, вывернуть его наизнанку. Зонт трепыхался в сильной руке, пытаясь вырваться и улететь с надеждой не оказаться в ту же минуту в ближайшей луже. Прохожие тоже включились в эту игру, борьбу с шустрыми зонтами и противным ветром. Марку же казалось, что его зонт – это жар-птица, которую он схватил голыми руками и всячески пытается удержать несмотря на огненные капли холодного дождя. «Жар-птицы, как известно, умирают осенью и быть может это последняя живая, которую надо удержать именно сегодня – думал Марк, – до весны ждать нельзя, никак нельзя. Жар-птица у каждого своя, и упустив эту, можно никогда ее больше не встретить».

На крыльце магазина прятались от дождя две дамы – одна Фрекен Бок из мультфильма о Карлсоне, другая женщина, попробовавшая на вкус дохлую мышь и старающаяся скрыть свои ощущения от окружающих не слишком удачно. Та, что откусила часть грызуна трещала без остановки, задыхаясь посередине длинных предложений:

– Это девка завтра точно устроит нам большой скандал несмотря на то, что все знают, пуговицы надо срезать перед химчисткой. Почему мы должны за этим следить? Нужно говорить это каждому, кто поставил пятно, перепив алкоголя, или выльет на пиждак, как в ее случае видимо и было, полстакана подсолнечного масла? Да их столько за день приходит, что язык будет заплетаться от общения с каждым таким аккуратным посетителем. Свиньи они. Сви-ньи! Ты же знаешь, я не люблю лишних слов… А срезали бы сами, опять недовольны были бы. Сколько уж было криков по поводу мешочков с пуговицами?

Марк, наигравшись с зонтом, наконец, сложил его и зашел в магазин. Но любопытство, которое было ему так же не свойственно, как бегемоту кокетство, заставило его остановиться за стеклянными дверьми и дослушать монолог стервятника.

– Кроме того, эта особа сама не дала мне ничего сказать, она нападала на даму, стоящую в очереди перед ней, тоже порядочную грязнулю, красивую порядочную грязнулю. Та принесла ужасно испачканное пальто, да к тому же без одной пуговицы вовсе… Той с маслом не понравилось, что та без пуговицы задела ее краем «своих обносок», а та даже, по-моему, не слышала ее, стояла и о чем-то думала напряженно. Она ничего не ответила на все оскорбления, которые лились ручьем от той, что принесла костюм, облитый маслом. А пальто то, как будто по земле волочили. Может быть ее изнасиловали?

Фрекен Бок только открыла рот, чтобы поддержать домыслы подруги, как из магазина выскочил Марк и на одном дыхании выпалил:

– Прошу прощения, вы бы не могли сказать, где та химчистка и можно ли как-то найти ту женщину, которая сдала то пальто без пуговицы? – заразное «та», «ту» и «то» быстро прилипло к речи Марка.

– О, много вас таких быстрых, – начала было приемщица, но присмотревшись к обаятельному Марку, кокетливо сменила тон. – Химчистка то тут за углом, а женщина то вам зачем? Уж адресов мы не спрашиваем. Пальто ее будет готово где-то в среду. Уж она то вряд ли жалобу напишет, что той пуговицы нет. А от первой особы только и жди неприятностей....

Марк вытащил из кармана пуговицу:

– Такая?

Женщина хмыкнула. Ее лицо изменилось и побледнело. Испуганно открыв зонт, она за руку потащила спутницу под ливень. Марк стоял под козырьком магазина с пуговицей в ладони и провожал глазами двух женщин, удалявшихся от него неимоверно торопливо.

Домой Марк вернулся усталый и не очень то довольный. Он по своему обыкновению кинул вынутые из ящика газеты в прихожей и захлопнул дверь. «Вести района» свалились на пол и раскинулись на первой странице, всей силой пытаясь привлечь внимание Марка к статье о каком-то ветеринаре, угодившим за решетку, и его бедной жене. Марк недовольно нагнулся, поднял газету и снова бросил ее на тумбу.

Не разуваясь, он побрел в ванную. Кораблик, сжимаемый большой рукой, пискнул и отбросил якорь на длинной цепочке. Якорь плотно закрыл отверстие ванной. Пустить воду сегодня не представлялась никакой возможности, дело было перенесено на утро.

В холодной ванной лежал кораблик, источающий довольно резкий резиновый запах. Голубой кораблик с большой трубой и красными иллюминаторами, в одном из которых виднелась голова капитана. От кораблика тянулась пластмассовая белая цепочка, оканчивающаяся прилипшим к дырке мягким диском. Капитана ждало дальнее плавание, но все это утром, утром. Прежде чем мокнуть в ванной Марку нужно было немного обсохнуть, согреться и выспаться, а главное понять, что же происходит с его жизнью.

Утром медведь проснулся от звонка заботливой Таси, которая просто жаждала вроде как давно назначенного свидания и хотела сообщить, что уже выходит из дома. Марк не успевший прийти в себя, не успел и обрадоваться, как вдруг увидел на прикроватной тумбочке не понятно откуда взявшуюся в этом беспорядке пуговицу. Он что-то пробурчал, потом прорычал и, наконец, закашлялся. Подступивший к горлу кашель спас его и подсказал, о чем можно наврать.

– Тасенька, я вчера сильно простыл. Попал под сильный дождь. Горло сильно болит, кашель сильный. Давай перенесем наше свидание?

– Простыл? Сильно? Так я тебе лекарства принесу, мед, чай горячий налью, молочка принесу. Я тебя быстро вылечу.

– Постой. Я точно заразный. Больной лечись, а здоровый болезни берегись! Я по-моему даже рыбок в аквариуме заразил, они вверх брюхом теперь плавают. Честно! Тебе не надо приходить, я поспать хочу! Чай с медом уже выпил и таблетки все нужные от температуры. У меня же и температура поднялась. – Марк схватил найденный вчера в раскопках градусник и для уверенности взял его в руки.

– Как жаль. А высокая?

– Кто высокая?

– Ну, температура высокая?

– А да, конечно. Вчера 39 и… «Очень высокую называть опасно, еще скорую вызовет!», – подумал Марк и продолжил: – 39 и 1, но утром уже лучше: всего то 37 и 5.

– Врешь, ты все, Марк. У тебя и градусника то никогда не было!

Марк вскочил и достал из-под кресла футляр с градусником. Он обнаружил его там, когда искал пробку.

– Таисия, ты что такое говоришь? Вот градусник у меня в руках, тут еще бумажка такая есть. Вот сейчас тебе прочту, раз не веришь – «Заметки по эксплуатации и хранению. Взять термометр за высокий конец и встряхивать рукой термометр так, чтобы мениск столбика ртути оказался ниже цифровой отметки 35 градусов С по шкале… Гарантийный срок эксплуатации 12 месяцев со дня ввода в эксплуатацию…» Ну?

– Ты надо мной издеваешься, Марк? У тебя другая женщина?

Марк посмотрел на пуговицу, тяжело вздохнул и сказал спокойным и немного дрогнувшим голосом:

– Нет, Тая. Я просто заболел. Причем реально заболел! У меня, по-моему, даже галлюцинации от температуры. Я тебе позже перезвоню, не сердись! А дождь все еще льет. Я не вру!

Тасю Марк знал почти с детства, и она все время кружилась вокруг него. О Тасе можно было бы сказать словами кентервильского приведения «Он была дурна собой и совершенно не умела готовить». Что касается второго замечания, тут не могло быть другого мнения. Курица зажарила бы сама себя лучше, чем это сделала бы Тая. А вот что касается ее внешности, тут не все так однозначно. В детстве и юные годы про нее часто говорили, «она будет красивой женщиной, очень привлекательной, у нее для этого есть все задатки», но как только Таю стали называть женщиной, о ней отзывались за глаза так – «в детстве и юности, по всей вероятности, она была красавицей, но ничто не вечно под Луной».

Марк машинально засунул градусник под мышку и взял в руки ту самую пуговицу. Рассматривая эту утонченную женскую штучку, Марк думал о химчистке и странном разговоре в магазине, о пациенте Алике, с его нерешительностью и безответственностью, о Марке Приютове, пловце и покорителе волны, об одиночестве той пожилой дамы и о бессмысленной жизни, которую ему больше всего захотелось наполнить какими-то значимыми вещами. А начинать все нужно было с победы над водной стихией, при мысли о которой, температура тела Марка опускалась ниже положенной нормы.

Марк убрал градусник и пошел готовиться к дальнему плаванию.

Сухой кораблик беспомощно лежал на дне ванной. Марк много раз думал и решал, когда лучше наполнить ванную и когда в нее погрузиться. Проще было набрать ее полностью, а потом (уж будет что будет) попытаться залезть в воду. Сложнее, но надежнее – залезть сразу в ванную и наполнять ее постепенно. Решить, какой вариант выбрать, было трудно. В каждом крылась какая-та явная и серьезная опасность. Марк вернулся в комнату и взял бумагу для принтера, вытащил несколько листков и принялся складывать кораблики – чтобы как-то успокоиться и расслабиться. Первый кораблик получился самолетиком. Так уж вышло, что руки сами его сложили. Самолетик полетел по комнате и чуть не упал в аквариум. После нескольких попыток, наконец, появилась первая лодочка, ближе к обеду сделался и пароходик с трубой.

После обеда Марк разложил в ванной все свои творения и пустил воду. Бумажные кораблики чуть не погибли под сильным напором и кран пришлось закрыть. Марк уже стоял голый, но никак не мог сделать окончательный выбор, хотя и четко понимал, что в полную ванную он не за какие коврижки не полезет. Он, вообще, не любил коврижки.

Согрев холодный чугун кипятком, медведь все таки опустился в ванную и открыл воду. Пока было не страшно, а тревожно. Марк всегда принимал душ – это его не пугало, но вода начинающая покрывать стопы ног и притапливать ягодицы настораживала не на шутку. Сердце застучало громче, дыхание становилось прерывистым и неровным, в глазах потемнело. Марк отвлекся на кораблики, снова разложив их на поверхности воды, практически еще на самом донышке. Он охранял их от попадания под бьющую струю и старался не думать о том, что уровень воды с каждым мгновением поднимается все выше.

Вместе с бумажными лодочками и пароходиком, с резиновым корабликом и капитаном на борту, в ванне было тесновато, но как-то уютнее и должно быть спокойнее. Но Марку такое спокойствие давалось нелегко. Пот стекал по лицу и становился все интенсивнее. Сердце пыталось выпрыгнуть из груди. Его удары отдавались в ушах и эхом разносились по всей берлоге. Он слышал смех ребенка, и тут же всплески воды, монотонный гул, снова смех и еще более громкий однородный шум, который нарастал и становился невыносим. Марк бледнел, его начинало трясти. Он чувствовал это всем организмом.

Марк не вытерпел и закрыл воду. Из крана выскочила последняя капля и с грохотом опустилась на поверхность воды. Медведь схватил полотенце, не вставая из ванной, и тщательно вытер все части тела, еще не касающиеся воды, которая уже успела погрузить в себя низ живота. Марк повторял про себя, что не встанет из ванной, пока не наберется ее половина, но не мог снова открыть кран. Время шло. Вода постепенно остывала и Марк начал мерзнуть. Расслабиться не получалось. Но к уже набранному количеству воды он постепенно привыкал. «Ну, вот же, Он. Кран. С горячей, согревающей водичкой. Марк, что тебе стоит? Открой его!» – говорил он уже вслух, но руки не слушались. Они делали то, что сами считали нужным – вытащили все лодочки, пароходик и, наконец, кораблик, следом за которым потянулась цепочка и лепешка, закрывающая воде путь к отступлению. Вода начала спускаться, образовав маленький смерч над зияющим отверстием. Марк вылез из ванной и укутавшись в халат, побитый и несчастный пошел в комнату. Включив телевизор, он повалился на кровать и тут же уснул. Все силы его бессовестно забрала вода, страх перед которой победить пока не удавалось.

Когда Марк спросонок открыл глаза, по телевизору заканчивалась трансляция футбольного матча. Зеленый, но довольно не приглядный газон все же успокаивал, а равномерные крики болельщиков и взволнованный голос комментатора уводил от всех проблем и переживаний. Марк поправил халат, одетый на голое тело и погладил себя по животу.

Раздался свисток судьи, оповещающий об окончании матча и на экране показали молодую женщину и мужчину, которые радовались победе нашей команды, обнимаясь и страстно целуясь на глазах всего стадиона. У Марка екнуло сердца. Женщина, которую он видел на экране всего несколько секунд, возбудила его. И это возбуждение, в отличии от всех последних его вожделений и похотей, было особенное, ничем не испорченное, какое-то чистое и оправданное. Словно возбуждение во сне. Мужчина, с котором целовалась девушка, вдруг повернулся. Это был сам Марк.

Марк схватил пуговицу и посмеиваясь над самим собой, прижал ее к губам.

Он уже лежал в ванной и, несмотря на сильный напор воды, чувствовал себя прекрасно. В руке сильный медведь сжимал маленькую заветную пуговицу и думал, о той, которая терпеливо ждет в темнице его самого, надеется на избавление от синего дракона, жаждет яркого света пера жар-птицы, терпеливо ждет его помощи и настоящей любви.

И перо жар-птицы и синий дракон и принцесса – все были тут же рядом, в ванной комнате. А пуговица вдруг растаяла в мокрой руке, словно сахарная.

4.

Глава 10. Алексей

«Что я наделал? Как так вышло? Что же это? Прости меня, прости, друг! – Алексей сидел за столом своего кабинета, подперев голову руками. – Я не знал, не знал. Егор! Я даже ничего не заметил. Так. Все. Без слез. Без слеееез».

Алексей замолчал, потом успокоился или задумался о чем-то важном. Он взглянул на полку с книгами и документами. За папкой с бумагами была не очень удачно спрятана шкатулка для пуговиц в виде бочонка. Небольшая на вид, но довольно тяжелая. Алексей достал ее и взвыл:

– Как ты туда залез? Когда? Дурацкая детская игрушка. Я тебя на трогал!

Алексей пробормотал хриплым голосом, покачивая головой: «Маленький Егорка в петельке удавился…, маленький Егорка.. удавился» и сильно ударил бочкой об стол. Потом еще раз и еще, и еще, и еще.

В кабинет постучали: – Алексей Павлович, у вас все хорошо?

– К чертям! К чертям «все хорошо»! Как у меня может быть все хорошо? Сегодня похороны моему друга!

– Извините, – промяукал кто-то за дверью и нечленораздельно замычал, пытаясь объясниться.

– Иди, работай уже.

Алексей бросил шкатулку в дверь. Послышались тихие шаги. Шкатулка не открылась, не сломалась. Тонкие досочки, маленькие гвоздики – она была прочнее, чем казалась.

– В петельке удавился, – снова повторил Алексей.

В дверь постучали более настойчиво, чем первый раз:

– Алексей Павлович, к вам пришли модели! Они уже два часа ждут, грозятся уйти.

– Пусть заходят. Ничего без меня сделать не можете!

В кабинет директора магазина «Кnoрf» осторожно зашли два молодых парня и три девушки. Высокие, стройные. Один из юношей, откашлялся и сказал:

– Здравствуйте, мы из агентства «Milk». В общем-то все готово, все одеты, как вы говорили. Можете оценить и сделать какие-то замечания. Все тридцать пять человек уже на улице. Ну, и нас пятеро. Сорок, как заказывали.

– Хорошо! Пора начинать. Катафалк то приехал?

– Мы отвечаем только за моделей. Извините, – ответил парень с бакенбардами. – Вроде какая-то машина стояла.

– Идиоты! Не могут отличить катафалк от обычной машины, – Алексей сказал это тихо, себе под нос, но молодые люди услышали его и, переглянувшись, молча пожали плечами. У каждого второго, точнее у первого, третьего и пятой брови поднялись вверх, а губы поджались, затем лица быстро приняли обычное состояние.

Молодые люди стояли у двери и неловко переминались с ноги на ногу. Они привыкли быть в центре внимания, позировать под вспышками фотоаппаратов и пристальные взгляды зрителей и критиков, но на похоронах каждый из них был первый раз в жизни, тем более на таких. Стоять необычно привлекательными от природы, разодетыми в яркие, стильные, возбуждающие и цепляющие взгляд любого наряды, во всей красе перед жалким сегодня, несчастным, скорбящим и убитым горем директором знаменитого магазина было нелегко. Черный свитер Алексея противостоял светлым нарядам молодых людей, оттеняя их и разделяя кабинет на два лагеря, на два коржа одного торта – белый ванильный и темный шоколадный. Запахло свежим молоком, какао и печеньем и чуть позже – творогом. С изюмом.

Парень, который говорил первым, задел ногой шкатулку и сразу нагнулся, чтобы поднять диковинную вещицу. Алексей не позволил дотрагиваться до нее и закричал: «Пусть валяется!» так, что все пятеро вздрогнули, а четвертый даже начал икать. Шкатулка неожиданно приоткрылась, но не успел кто-либо взглянуть на нее, как крышка захлопнулась, прищемив красный кусочек ткани, который поспешно втянулся обратно.

Алексей смог отогнать давящие на его сознание мысли и как-то настроиться на работу:

– Ребят, а вы что все такие молодые? Я же просил разных возрастов! С маленькой собачкой там, даму и с ребенком. Старичок в фетровой шляпе! Я же все говорил! Это дело не должно быть похоже на показ мод. Все должно быть естественно. Вы что?

– Нуууу, мы пойдем? – открыла рот самая смелая девушка в аккуратном пальто, конечно, с оторванными небрежно пуговицами и на высоких каблуках, увеличивающих рост и без того длинной модели.

– Не переживайте, Алексей Павлович, – быстро перебил ее парень с бакенбардами, тот что говорил в начале. – Все, как вы просили! Мы только пятеро модели, все остальные из гувернанток, садовников, из домашнего персонала.

– Дайте-ка я сам все посмотрю, – наконец, в глазах Алексея сверкнула искорка. Он резко встал. Кресло отъехало к самой стене и чуть ударилось о тумбу сбоку. Уверенными шагами Алексей рванул к двери. Теперь уже нельзя было сказать: «Сегодня директора не узнать, на нем лица нет, он такой понурый». Нет, Алексей Павлович Волков стал обычным – увлеченным, таинственным и творческим продавцом пуговиц. Молодые люди расступились, и Алексей, пройдя по короткому живому коридору, вышел из кабинета. Промаршировав по магазину, он, так же придирчиво, как командир роты вглядывается в лица призывников перед присягой, начал осмотр участников парада. Все выстроились в ряд, вытянувшись как шпалы, и ждали указаний. Одежда участников флеш-моба была тщательно продумана и выглядела так, что нехватка пуговиц была заметна и очевидна – большие петли, торчащие нитки, штаны подвязанные ремнями, расстегнутые рубашки под распахнутыми куртками и пиджаками, болтающиеся манжеты. Красивые силуэты, модные принты, цвета сезона – все во вкусом, перечеркнутым простым отсутствием пуговиц. Алексей смягчился, потом немного растерялся. Ему показалось, что он уже встречал всех этих людей, в этих же одеждах, так же объединенных в пары и семьи. Он подходил к одному человеку и мог точно описать того, кто стоял рядом с ним. Алексей закрывал глаза и стараясь не подглядывать, воссоздавал образы, которые явно видел раньше, видел мельком, не обратив особого внимания, но видел! Его профессиональная память не подводила его, хотя от пуговиц, любимых пуговиц, остались лишь следы ниток. Призрачные дырявые кружки рисовали в его воображении ткань, на которую они когда то все же были пришиты, фасон пиджака или пальто, а потом и всего человека в целом. Он открывал глаза и все больше и больше убеждался в правильности своих опасений. Молодая особа и сопровождающий ее мужчина с тростью, семья с ноющим ребенком, две пожилые дамы и даже девушка в красном платье и парень в желтой куртке…

В магазина было душно, как в полуподвальной школьной раздевалке. Свет с утра приглушили, занавески закрыли, и отделы погрузились в интимный дымок. Вазы с большими букетами цветов наполняли все помещения слишком сильным ароматом, от которого сдавливалось горло и немного затруднялось дыхание. От особо пахучих лилий начиналось легкое головокружение.

Алексей отошел в сторонку и присел на катушечный стул. К нему тут же подлетела говорливая девушка и стала с напором выяснять, как он себя чувствует, почему побледнел и не нужна ли ему «помощь скорой помощи». Она торопила его принять какое-то решение, потому что подготовка «к мероприятию» сильно затянулась.

Ирина Сергеевна, администратор магазина, отвела девушку в сторону, а босу пообещала все вопросы дорешать самостоятельно. Алексей заметил даму с очень короткой стрижкой и молодого нескладного худющего мужчину, который своей робостью непременно вызывал сожаление. Они обсуждали прием у доктора и тихо делились впечатлениями. Женщина поправила шаль, мужчина потер рукой местами желтеющий на лбу синяк. Этих людей Алексей не мог вспомнить. Новые лица успокоили его. Он замотал головой, разбрасывая волосы светлым нимбом вокруг головы, и вскочил.

– Нет, нет! Все в порядке! Простите меня, – сказал он таким бодрым голосом, каким собирался изъясняться пять минут назад. – Что-то померещилось! Итак, народ меня устраивает. Все хороши. Их одежда тоже. Что с ролями? Все знают, что им нужно делать?

– Конечно, конечно! – я лично всех проверяла. Даже детей и стариков. Все просто молодцы. Алексей Павлович, там уже тру… эээ тело привезли. Самое время начинать! – Ирина Сергеевна коснулась предплечья Алексея, на руке ее сверкнули никелированные часы, оцифрованные только шестеркой и двенадцатью.

– Ирина Сергеевна! Почему часы? Откуда часы? – возмущенный голос разносился по всему магазину, напоминая каждому присутствующему главное условие похорон. Старичок с шарманкой за плечами вынул карманные часы на длинной толстой цепочке и подыскивал место, куда бы их спрятать до окончания «мероприятия». Еще шесть человек виновато расстегивали ремешки наручных часов и убирали их в сумки, рюкзаки или в потайные карманы.

– Алексей Павлович, – спокойным голосом начала вещать та же девушка. – Мы пытались принять во внимание вашу просьбу, но у нас модельное агентство…

Голос Алексея эхом стукнул во все стены и секунду спустя застучал в каждых часах громко и равномерно: «Тик-так, тик-так, тик-так!»

– Отнесите все часы ко мне в кабинет, ничего с ними не случится, не беспокойтесь. Я уберу их в сейф. В кабинете побудет дочь Егора, Полинка, с нашим секретарем. И телефоны тоже оставьте здесь. Все будет в сейфе. На похоронах не должно быть никаких часов! Вернетесь в магазин, все отдам! Под мою ответственность.

Вереница разодетых людей двинулась к самому скучному месту всего здания. Часы в том или ином виде были у каждого, несмотря на строжайший запрет приносить их сегодня в магазин. «Люди не могут не следить за временем, – думал Алексей. – Время – это их проклятие и благословение одновременно. Благословение лишь в том, что время дает возможность измениться. Проклятие во всем остальном, ровным счетом, во всем. Человек так привыкает жить во времени, что не может себе и представить существование вне этой категории. А между тем, все могло быть гораздо проще – нет настоящего и будущего, а точнее и то и другое существовало бы постоянно. Невозможно представить, как расширилось бы наше сознание – наверное, мы стали бы богами. Человек же оставляя прошлое прошлому, и ожидая будущее в будущем, выстраивает последовательность, которую не может нарушить. Жизнь, бывает, смешивает или, скорее, спутывает то, что было и то, что будет так, как малыш нарушает игру в шахматы, грызет короля и прячет под столом «лошадку», а потом опять выставляет их на доску. Тогда, когда время сдвигается, возникает эффект дежавю или вовсе ощущение сна. Еще чаще рождается некое предсказание. Вот вчера показалось тебе, что кошелек украли, когда он просто залез поглубже в сумку, а уже сегодня его вытащили в трамвае. Или едешь в том же трамвае и возле дверей – три подростка, инвалиды, напоминающие тебе героев одной книги, которую недавно читал. И ты сидишь и вспоминаешь, как они были описаны в романе и что делали. И вроде бы все логично: мальчики – причина этих мыслей. Но тут входит женщина с толстой книгой и садится справа от тебя. С той самой книгой! И что же было причиной? Мальчики или сама книга? Вопрос лишь в банальной путанице со временем и не в чем больше, а ребята те уже совсем другая история, история существующих героев книг…». Размышление продавца пуговиц прервал свежий воздух, который он вдохнул, как только перешагнул порог магазина.