Дело влюбленного киллера

Новоявленной санитарке удалось поступить на вечернее отделение филологического факультета, и жизнь пошла своим чередом: работа, лекции, подготовка к занятиям, опять работа. Во всей этой чехарде у Марины не оставалось ни времени, ни желания бегать по дискотекам наподобие подружки Катьки или даже строить планы насчет семейной жизни. Манерные мальчики с филфака выискивали себе более перспективных подружек, чем санитарка, а больные для Марины были существами бесполыми. Все тянулось своим чередом, пока не наступил октябрь с раскисшими черно-желтыми листьями на мокрых тротуарах и с вечно моросящим стылым дождем.

Как всегда, не выспавшаяся после вечерних лекций Марина прибежала на работу и, едва запахнув халатик, заспешила в сторону реанимации, где девушку ждало мытье полов, невынесенные утки и недовольство дежурной сестры. Но, поднявшись на этаж, она налетела на какого-то представительного мужчину, выходившего из отделения. Наверное, это был новый больной, так как всех стареньких она помнила в лицо.

– Ой, только не по голове, – притворно ужаснулся мужчина, осторожно придержав опешившую Марину за плечи, – и, пожалуйста, не падайте в обморок. Это действительно я, а не видение.

Марина, не понимая, что означает это «действительно я», смотрела на незнакомца снизу вверх и лишь хлопала ресницами, а за широкой спиной мужчины она увидела заведующего отделением, который судорожно пытался сделать ей знаки руками.

Зав. отделением и правда был взволнован. Ночью по «скорой» в клинику привезли самого (!) Павла Македонского. Уже с утра служебный телефон заведующего раскалился от звонков из КПЗ. Только не из той КПЗ, которую в милиции именуют «гадюшником», «клеткой» или официально – камерой предварительного заключения. Звонили из горздрава – Комитета по здравоохранению. И хотя для врача все больные были равны, но, во-первых, клинике не хватало оборудования и медикаментов, а во-вторых, всяких проверок и так было предостаточно. Так что заведующий сделал правильные выводы, бросив все вверенные ему силы на излечение нового больного. К утру тот уже оправился от сердечного приступа и сейчас, осматривая, клинику, величественно раскланивался с узнававшим его персоналом и пациентами.

– Павел Сергеевич, – заведующий осмелился обратить на себя внимание, – может, вам лучше немного полежать? А то, у вас только-только удалось купировать приступ…

– Помилуйте, – прогудел хорошо поставленным голосом Македонский, – как же можно лежать, когда рядом такая прелестная фея, бросившаяся выражать мне свои чувства?..

«Ничего я не бросилась выражать». Марина, придя в себя от неожиданного столкновения, решительно высвободилась из объятий и проскользнула в отделение, оставив заведующего наедине со странным больным.

– Вам следует серьезнее относиться к своему здоровью, – меж тем увещевал пациента врач, – мы еще лет двадцать назад прически «под Македонского» носили. И я бы, честно говоря, хотел, чтобы ближайшие годы ничего не изменили. А вы себя не бережете…

При упоминании о двадцати годах Македонский недовольно дернул губой. Когда-то он был и впрямь необычайно популярен, бессменный герой-любовник, у парадной которого вечно дежурило несколько поклонниц. Они были очень настырными, эти глупые почитательницы таланта. Настырными настолько, что артисту приходилось то удирать через черный ход, то ночевать где-нибудь у знакомых, что, надо заметить, было довольно утомительно. А однажды Павел Сергеевич не выдержал и, взяв в прихожей веник, отшлепал им наиболее нахальную девицу.

Но это все было в прошлом. Правда, и сейчас он не выглядел на свои сорок лет, сохранив подтянутую фигуру и имидж. Но седые пряди в волосах и морщинки в уголках век возраст выдавали. К тому же спрос на артистов упал, в театре платили сущие гроши, а ролей в кино не предлагали – все кинотеатры, телевидение и многочисленные ларьки с их пиратской видеопродукцией были завалены американской мутью. Отечественный же кинематограф еще не успел узнать вкус собственных «мыльных» сериалов, безумно захирел и, казалось, бился в агонии, изредка выплевывая всякую чернуху, воспевающую то жития воров в законе, то обыкновенных бандитов. Поэтому любое упоминание о прежних временах выводило артиста из равновесия.

Сейчас он был вынужден подрабатывать небольшими концертами для новых русских, которые давал, стараясь поменьше вникать, кто платит деньги. Вот и приходилось лицедействовать перед жующей и пьющей публикой, то и дело норовящей фамильярно похлопать по плечу: «Ну что, Паша, как тебе моя телка? Пожалуйста, сходи с ней, потанцуй. Она прям-таки тащится от тебя»… И он шел танцевать, и пел куплеты в обнимку с полупьяными шлюхами, которым удалось уговорить очередного «папика» оплатить эту возможность… «Впрочем, так сейчас поступают многие, – успокаивал себя Павел Сергеевич, – а мой Гамлет еще впереди».

Македонский знал, что в этой пропахшей лекарствами больнице он не останется ни одной лишней минуты. Поэтому, несмотря на возражение заведующего, потребовал немедленной выписки. В конце концов, после звонка в горздрав эта выписка состоялась. На прощание зав. отделением традиционно посоветовал поменьше пить, курить и нарушать режим, а затем, чуть помявшись, попросил автограф для своей жены.

Покидая клинику, Павел Сергеевич снова столкнулся в дверях с санитаркой, столь неосмотрительно попавшей давеча в его объятия.

– Вы, ради бога, извините меня, – бархатным голосом пробасил Македонский, виновато опустив глаза, – сам не ожидал, что вы обидитесь. Я уж не мальчик, но… Послушайте, а вы не согласились бы прийти к нам на спектакль? Надеюсь, он вам понравится. Где вас можно найти?..

– Найти? – Марина растерялась. – Я здесь… в общежитии неподалеку… а вечером – университет…

Она уже забыла, как разозлилась сначала на этого самодовольного человека, и сейчас стояла перед ним, как растерянная влюбленная девчонка перед старшеклассником…

На спектакль она все же пришла: как-никак Павел Македонский был личностью легендарной и когда-то его роли очень нравились Марине.

После спектакля она заглянула за кулисы, а потом… Потом случилось то, что и должно было произойти. Через несколько встреч Марина с ужасом поняла, что влюблена. Павел Сергеевич относился к девушке очень бережно, старался предугадать любое ее желание, дарил цветы, брал с собой на артистические тусовски, но никогда не давал повода усомниться в благопорядочности своих намерений. В какой-то момент, когда Македонский в очередной раз проводил девушку до общежития и на прощание лишь слегка прикоснулся губами к ее руке, Марина разозлилась: неужели она так дурна, что он даже не попытается ее поцеловать? Нет, конечно, она бы не позволила большего, но почему же он не попытался…

Ночами она стала хуже засыпать, а во снах видела только Его, единственного и любимого. У девушки замирало сердце, когда Македонский нежно целовал ее в губы, а потом осторожно расстегивал кофточку и начинал так же нежно целовать шею, грудь…

В конце второй недели знакомства Павел Сергеевич пригласил Марину к себе в гости. «Знаете, у меня сегодня своеобразный юбилей – четверть века актерской деятельности». И девушка не смогла отказаться от визита, боясь обидеть юбиляра. О лекциях, которые сегодня следовало прослушать в университете, она, естественно, забыла.

Старинный дом на Васильевском острове, где жил Македонский, находился неподалеку от Смоленского кладбища…

После выпитого шампанского слегка кружилась голова, Марина счастливо слушала увлекательные театральные рассказы хозяина квартиры и в полумраке комнаты, освещаемой двумя свечами в старинных канделябрах, видела лишь любимые глаза. Все произошло, будто они оба уже давно готовились к этому. Марина провозгласила тост за успехи Павла Сергеевича, подошла к нему, чтобы чокнуться бокалами, и вдруг неожиданно для себя поцеловала. Она не помнила, как поставила бокал на стол, и, задыхаясь в объятиях Македонского, помогала ему избавиться от стеснявшей одежды. Если бы кто еще пару недель назад рассказал нечто подобное, Марина бы возмутилась. Но сегодня было можно все. Вечер при свечах в старинном особняке, любимый человек и она. Одни. И где-то далеко-далеко остался тот чужой мир с его горестями, болью и заботами…

Македонский уговорил Марину перебраться из общежития к нему. Окна квартиры выходили на мрачноватую набережную Смоленки. Справа – Армянское кладбище, слева – Смоленское, на котором где-то покоится прах пушкинской Арины Родионовны. Вечером на улице ни души. Лишь изредка мелькают огни проезжающих машин. Сама квартира была старинная и такая же запущенная. Ампирная мебель, казалось, хранила пыль еще с прошлого века; стены сплошь увешаны картинами, а на шкафах, в буфете и просто на полках красовались многочисленные старинные вещицы. Македонский не был коллекционером и происхождение всех шедевров объяснял лишь любовью предков к прекрасному. А Марина и не задумывалась, откуда взялась вся эта красота.

Постепенно она втянулась в новую жизнь, хотя продолжала учиться и работать. Иногда к ней забегала подруга Катя, восхищаясь произошедшими переменами. Правда, теперь с Македонским они вместе бывали на публичных мероприятиях не так часто: он говорил, что не хочет, чтобы Марину воспринимали как очередную глупенькую подружку. Она обижалась, но молчала. Тем более приятными оказывались немногочисленные выезды.

…Как-то летом, после окончания сессии, Македонский предложил Марине выбраться на пикник к некоему знакомому банкиру.

– Не могу сказать точно, что за публика там соберется, но свежий воздух полезнее для здоровья, чем городская сырость.

А Марина и так была рада-радешенька выбраться из однообразия семейной жизни. Примерно через час езды по Выборгскому шоссе Павел Сергеевич заметил нужный поворот и свернул с трассы. Некоторое время машина петляла по проселку, а затем снова выехала на асфальт, почти сразу же уткнувшись в большие ворота с коваными металлическими накладками.

Стоящий у ворот человек в камуфляже сверил номер подъехавшей машины с каким-то списком, внимательно осмотрел ее пассажиров, а затем поднес к уху портативную рацию. Ворота бесшумно растворились, и гости проехали внутрь.

Марина не стала сравнивать внешний вид «жигулей» Македонского с припаркованными неподалеку «мерседесами» и БМВ. Но зато кое-кто из приехавших несколько раньше гостей достаточно скептически отнесся к свитеру и джинсам Марины, искоса посматривая на собственные наряды.

Затем Марина была представлена хозяину особняка – подтянутому мужчине в стильном костюме.

– Андрей Артурович. – Он галантно поцеловал руку гостьи. – Это Павел Сергеевич поступил нехорошо, скрывая от нас такое сокровище. Ах, где моя молодость… Паша, я тебе, честное слово, завидую. Пылюсь целыми днями в бумагах, наживаю болезни, а ты все молодеешь и молодеешь. Теперь-то я понимаю почему…

И, уже снова обращаясь к Марине, хозяин осведомился:

– Вам не скучно с нами, стариками? Тогда пройдемте к столу.

Но за столом Марине весело не стало. Гости вели занудные разговоры, в которых банковская терминология вскоре начала все чаще замещаться всякими сальностями. Потом Павла Сергеевича упросили («велели», – с горечью вдруг подумала Марина) прочесть какое-нибудь стихотворение.

– Нет, нет! – запротестовал Андрей Артурович. – Давайте попросим нашего гостя что-нибудь спеть. «Я встретил ва-ас!..» Пожалуйста, принесите кто-нибудь гитару…

Марину раздражали напыщенные гости, обидно за Павла Сергеевича, которого, наверное, и пригласили-то сюда попеть вместо десерта.

После того как Македонский исполнил порядка пяти номеров, ему дали передышку и, воспользовавшись этим, артист опрокинул в себя несколько рюмок коньяка. В результате Павел Сергеевич явно перебрал и невпопад пару раз пошутил так, что сидевшая рядом с Мариной женщина прошипела над ее ухом: «Надо, милочка, следить за своим мужчиной». Марине стало противно, и она резко поднялась: «Пойду подышу свежим воздухом». Настроение было окончательно испорчено.

Марина не заметила, как стоявший до того поодаль высокий широкоплечий парень двинулся за ней следом. По дороге на немой вопрос Андрея Артуровича тихо заметил: «Не люблю, когда гости скучают одни». Банкир неопределенно хмыкнул, но промолчал, решив: не стоит мешать собственной службе безопасности делать то, что она считает нужным, «Трудись, Леша». И хозяин вернулся к беседе с гостями.

Парень меж тем видел гостью лишь в первый раз, а потому был настроен познакомиться с ней поближе. «Любое нападение можно предотвратить, – считал он, – только до самого нападения. А потом поздно и кулаками махать и оружием бряцать».

Догнав Марину на берегу залива, где оканчивался участок, Алексей как можно непринужденнее заметил: «Эскорт прибыл». Девушка обернулась, и парень заметил ее припухший носик и слезы на глазах. На миг в глубине сознания пронеслось воспоминание о первой встрече с бывшей женой. Тогда она стояла на лестнице юрфака и так же жалостливо всхлипывала. И из-за чего: какой-то несчастной тройки по административному праву! Да радоваться следовало, что вообще сдала с первого раза…

Сначала Марина хотела послать «эскорт» куда подальше, но потом передумала и улыбнулась сквозь слезы:

– Вы здесь, наверное, не впервой. Так покажите местные красоты – это, во всяком случае, приятнее, чем слушать застольные благоглупости…

Слово за слово они разговорились. Новый знакомый оказался интересным собеседником, точнее, он умел слушать. Марина не заметила, как рассказала и про Луганск, и про свою семью, и про жизнь в Петербурге. Она говорила и говорила, стараясь убежать от своего состояния угнетенности и ощущения, что никому не нужна в этом городе. Никому. Даже Павлу Сергеевичу. Маринин рассказ больше напоминал исповедь, когда человек изливает душу незнакомому священнику, врачу-психотерапевту или даже случайному попутчику в поезде, которого он уже никогда больше не увидит.

Но Алексей знал, что после подобной откровенности бывает отчуждение («Зачем я это сделала?»). Поэтому, когда Марина говорила о своих успехах в стрельбе, он перехватил инициативу:

– Знаете, у нас тут есть помповый «ремингтон», не хотите ли опробовать?..

На выстрелы постепенно стянулась вся компания, вышедшая подышать свежим воздухом. Марина оказалась в центре восхищенного внимания, так как лучше нее никто не мог попасть в цель. Даже один из охранников, которого попросил пострелять Андрей Артурович. Настроение у Марины улучшилось. На следующий день проспавшийся Македонский был предельно галантен, и девушка уже не вспоминала повстречавшегося ей парня. Был ли, не был – какая разница?..

* * *

Алма-атинская осень девяносто четвертого года встретила Алексея и Андрея Аркадьевича теплым солнцем. Им практически удалось избежать приаэропортной сутолоки восточного города. Даже таксисты, буквально повисавшие на каждом прилетающем: «Куда едем?», не докучали в этот раз своей назойливостью.

Сопровождающие гостей пареньки не походили на качков, расплодившихся тогда по стране и распугивавших честных граждан цветными пиджаками да боксерскими стрижками. Эскорт, несмотря на теплую погоду, был хотя и в пиджаках, но довольно неприметных, вроде бы ничем из толпы не выделялся, хотя держался так, что ни один частник к гостю не подошел. При выходе из здания аэровокзала пареньки быстренько перестроились, гостей усадили на заднее сиденье мерса и куда-то повезли. Посмотрев вперед-назад, он хмыкнул про себя: как VIPов[8] сопровождают, целую «колбасу»[9] организовали восточные друзья: в машинах, следовавших спереди и сзади, явно находились коллеги пареньков.

Алексей тоже поехал в одной из машин сопровождения. Рядом оказался невысокий коренастый мужчина с седыми висками.

«Коллега», – представился он. «Ну, раз коллега, то не грех и пообщаться, – решил Алексей, – может, удастся хотя бы слегка “прокачать” местных. Конечно, лишнего он не ляпнет, но, глядишь, сориентироваться лучше в обстановке поможет».

«Коллега» тоже, видно, решил прощупать гостя. В результате они разговорились. Алексей не преминул похвалить местную охрану, дескать, грамотно организовали встречу, не то что качки какие-нибудь.

«Коллега» тут же подхватил тему: «Качок, он что? У него мозгов мало. Он не оберегает клиента, а провоцирует нападение, силу свою показать желает. Хороший охранник не расшвыривает толпу около клиента, давая ему дорогу, а так “ведет”, чтобы никто в толпе и не заметил это».

– А охрана, например, у президента США мордовороты, как в крутых боевиках?..

– Это другая система, да и ситуация. Здесь срабатывает эффект силового присутствия. А европейский стиль – концепция серого человека. Я есть, и меня нет. Если меня замечают – это уже плохо. При нападениях эта система действует более эффективно…

Все это Нертову было известно, но надо же поддерживать беседу. Действительно, ребята, встретившие в Алма-Ате Алексея и его шефа, судя по слаженности действий, далеко не первоклассники. Только это все меньше переставало нравиться: слишком уж много внимания для персоны скромного юриста. Впрочем, разберемся на месте…

– Разберемся на месте, – сказал пару дней назад Алексею Андрей Аркадьевич Чеглоков, – у нас там сделка одна намечается. Вроде бы все нормально, партнеры солидные, но чем черт не шутит, вдруг твоя помощь понадобится. Да и где я в этом стране юриста толкового найду? Получится – заработаешь премию, а нет – так хоть согреешься…

С Андреем Аркадьевичем Алексея, кажется, столкнула сама судьба. Когда, вернувшись в Питер, Алексей возвращался из военкомата («Прибыл, служба окончена»!), то увидел, как двое здоровых мужиков прижали к мусорным бачкам, стоявшим в подворотне, солидного дядечку с увесистым портфелем. Дядечке мужики были ни к чему, он порывался уйти, но один из них нанес ощутимый удар под ребра.

Дядечка, задохнувшись, начал медленно сгибаться. Тогда один из нападавших как бы нехотя добавил потерпевшему ребром ладони по шее.

Такого безобразия Алексей не видел давно: в армии все было проще, а тут средь бела дня, почти на глазах честного народа, и такие дела!

– Ну да, а потом операм разбираться с «глухарем», – юрист шагнул под арку, – Мужики, вы не правы. Отойдите от человека.

Как бы недоуменно, двое повернулись в сторону Алексея, смерили его презрительными взглядами, и один, угрожающе подавшись вперед, зло выплюнул:

– Вали, пока цел, салажня! – И грубо выругался.

А второй зачем-то полез в боковой карман куртки.

Конечно, бить можно было и не так сильно. Но не стоило мужику обзывать салажней человека, который только что закончил свою вторую срочную службу. Алексей нанес прямой удар в лицо говорившему, голова того слабо дернулась, и сквернослов, как куль, стал медленно оседать на землю. Другой удар, локтем сбоку, разнес челюсть второго нападавшего. На всякий случай Алексей добавил ему еще уракен в незащищенную шею, поближе к ключице, и, потеряв интерес к выключенным хамам, повернулся к согнувшемуся дядечке, очумело взиравшему на происходящее.

– Здоровье нормально? Ну, тогда всего доброго.

Алексей намеревался идти своей дорогой, думая, что мужики отойдут не очень быстро, но дядечка взмолился:

– Молодой человек, пожалуйста, проводите меня до дома. Это здесь, недалеко… Если вас не затруднит… Что-то голова кружится.

Алексей, конечно, не очень поверил в головокружение.

«Просто перепугался человек, страшно теперь даже до дома добираться. А, впрочем, мне нетрудно…»

– Хорошо, вставайте. Я провожу…

Дядечка, видно, слегка приврал, что собирается домой, так как квартира, в которую он привел Алексея, больше напоминала министерскую резиденцию и мало походила на жилую: она была уставлена офисной мебелью, напичкана телефонами, факсами, какой-то оргтехникой.

Затем он попросил Алексея немного подождать:

– Посмотрите пока альбом. Если вас заинтересует фламандская школа…

А сам дядечка вышел в соседнюю комнату, кому-то звонил по телефону. Суть разговора Алексей не понял, так как обитая кожей дверь была плотно закрыта.

– Вы уж не подумайте, что я вас обманул, – вернувшись в комнату, где сидел Алексей, сказал хозяин, – это офис моей фирмы. Но иногда я здесь ночую. Да, меня зовут Андрей Артурович. Если вы разрешите, я сделаю кофе. А может, вы что покрепче изволите, молодой человек?

Это «что изволите?» напомнило Алексею детство, когда к его покойному деду приходили в гости старые петербуржцы с их неповторимыми манерами и говором. Сегодня бы показалось, что люди манерничают, держатся неестественно, как бы подчеркнуто предупредительно. Но Алексей знал, что именно так, а не иначе должна общаться питерская интеллигенция: «Что изволите, молодой человек? Булошная на Кирошной. Кафэ. Бизэ…» Эти забытые времена, казалось, давно ушли. А тут это участливое: «Что изволите»?

Андрей Артурович показался человеком интересным, к тому же делать было все равно нечего, и Алексей согласился.

– Спасибо. Я не хотел бы вас затруднять. Но если вы что-нибудь хотите выпить, полагаюсь на ваш вкус.

Андрей Артурович принес кофе, бутылку приличного коньяка, шоколад.

– Давайте тогда за знакомство. Не оригинально, зато хороший повод. Мне, право же, очень неудобно, что втянул вас в эту историю…

Не менее часа хозяин разговаривал с гостем о фламандцах, об Эрмитаже и старом Петербурге, попутно незаметно расспрашивая Алексея об его планах.

– Интересно, что он хочет? – гадал гость. – Человек, кажется, интересный, а чем занимается?

Словно прочитав мысли Алексея, Андрей Артурович сообщил, что он – бизнесмен, но не такой, как принято сейчас (украл-продал-купил), а нормальный банкир. Поэтому, дескать, и об охране толком не подумал, хотелось по-стариковски пройтись по городу пешком, а тут чуть не обобрали.

В конце концов хозяин перешел к теме, которую, видно, считал главной.

– Послушайте, как я понимаю, вы пока не работаете. Я не прошу ответа сию минуту, но у меня есть предложение, которое, надеюсь, может заинтересовать. Мне нужен порядочный специалист. У вас, кажется, данные для этого есть: по образованию вы правовед, кроме того, обладаете навыками, как это правильно сказать… Ну, в общем, защитить можете.

Кроме банка у меня есть фирма, моя фирма, в которой надо организовать службу безопасности и юридическое обеспечение. Зарплата для начала будет…

Алексей подумал, что ослышался: хозяин назвал сумму, как минимум в десять раз превышающую его прокурорский заработок. Но Андрей Артурович повторил:

– Это только для начала. Мне не надо, чтобы вы где-то подрабатывали и занимали время раздумьями, как прокормить семью. Скупой платит дважды. А если не кормить свою армию, то придется кормить чужую. Вы, надеюсь, согласитесь быть в моей?..

Алексей, тепло попрощавшись с хозяином, обещал подумать до конца недели, взял протянутую визитку и откланялся, размышляя, как бы потом повежливее отказать гостеприимному хозяину.

В последующие дни он, немного отойдя от проставок по поводу возвращения, вновь вспомнил разговор с Андреем Артуровичем и крепко задумался: заработка гражданских работников прокуратуры едва хватило бы, чтобы не умереть с голода. В милиции, конечно, платили побольше, но знакомые оперативники, у которых Алексей раньше стажировался, порассказали о нынешней службе такого, что только сумасшедший пошел бы туда. Работать в адвокатуре было страшно – слишком нестабильный заработок. Следовало думать о стабильном доходе. Выходило, что самый оптимальный вариант для работы в ближайшее время это какая-нибудь солидная фирма с более-менее честным руководством, которое будет прислушиваться к советам юриста. И таким вариантом казалась именно фирма Андрея Артуровича.

Алексею удалось переговорить со старыми знакомыми, служившими когда-то в районном ОБХСС[10], а ныне перебравшимися в налоговую полицию: якобы компромата на фирму не было и, не мучайся, иди посмотришь – останешься, а не понравится – всегда рады видеть.

Каково же было удивление Нертова, когда он, приехав на завод к отцу, встретил в кабинете генерального директора того самого Андрея Артуровича, которого некоторое время назад отбил от грабителей.

– А вот и мой сын, о котором я вам рассказывал. – Юрий Алексеевич широко улыбнулся. – Надеюсь, что работа у вас его все-таки заинтересует…

Не зря говорят, что Питер – город маленький, – Нертов-младший и Чеглоков удивленно смотрели друг на друга. Наконец банкир усмехнулся: «Надеюсь, что понравится. Завтра к девяти часам, и попрошу приступить. Алексей, вы не возражаете?..»

И вот официально – заместителя по правовой работе председателя правления банка, а по сути – начальника службы безопасности везут куда-то неприметные пареньки по похожей на шахматную доску столице суверенного государства.

…«Колбаса» притормозила у какого-то особняка, парнишки шустро вылезли из машин, после чего Алексея проводили в дом.

– Располагайтесь, Хозяин скоро подойдет. Амангельды вас проводит.

Осторожно ступая по мягким коврам, Алексей мельком подумал, что хозяин дома неплохо устроился, и еще раз пожалел, что согласился на поездку: меньше знаешь – крепче спишь, а где много денег – всегда проблемы.