Семь дней

– Ну спасибо, хозяйка, накормила на славу! – сказал, вставая из-за стола, Петрович и Сергею показалось слегка поклонился Лине. – Сергея спать, а я пойду, поработаю. Ты к Дмитревне загляни, пусть приготовит что надо.

И обращаясь к Сергею, добавил:

– Ты отдыхай, набирайся сил – понадобятся. Лина о тебе позаботится. И ещё, если пойдёшь гулять и кого-то встретишь из отдыхающих, помни, что у нас не принято навязывать свое общение другим людям, они тут разные бывают и по разным причинам.

Петрович ушёл, прихватив корзинку, а Сергей опять почувствовал себя неловко, оставшись с Линой вдвоём. Он сидел молча и крутил в руках пустую кружку из-под топлёного молока, к стенке кружки прилипла пенка. Будь Сергей один, он не задумываясь подцепил бы её пальцем и отправил в рот, но при постороннем человеке надо было себя вести прилично и пальцы не облизывать. Лина долго рассиживаться не дала, подошла к нему сзади, положила руки на плечи и прошептала в ухо:

– Серёж, молодец, что согласился. Ты очень сильный, я это вижу, но сейчас иди отдохни, а мне тут прибраться надо, хорошо?

– Конечно, – ответил Сергей вставая. – И спасибо, всё было очень вкусно. Помолчал немного и добавил: – Спасибо…

И это второе «спасибо» относилось не к еде.

Лина уже стояла у раковины, перебирая посуду. В ответ она лишь кивнула головой, от чего по её волнистым волосам пробежала ещё одна волна. Подвижная волна по неподвижным волнам. Почему-то вспомнилось латинское «nobilis in nobile» – подвижное в подвижном, но это у латинян без вариантов, а у нас по-разному может быть…

Сергей прошёл в комнату. Меховая накидка на лежанке была аккуратно заправлена, Сергей лег на неё сверху, не раздеваясь, и только сейчас ощутил, как он объелся! Миска ячневой каши с топлёным маслом, шаньга с картошкой и грибами, ватрушка с творогом, мисочка творожного сыра с зеленью, кружка топлёного молока и стакан травяного чая. Ничего себе завтрак, куда столько влезло-то? Хорошая у них диета! Лежать было приятно, спокойно и очень лениво. Глаза закрывались сами собой.

Сергею ещё подумалось, что сказанное Петровичем «накормила от души» – странная фраза по отношению к взрослым, ведь в наше время кормят только детей. Все остальные едят сами, им в лучшем случае, как с гостями, например, ставят блюда на стол, а дальше, что есть и пить, сколько и в какой последовательности, каждый решает сам. Исключение только у мамы, та и взрослого сына пытается всегда накормить, предлагая то и это, и ещё вон того пирога последних пять кусочков. Но она тоже предлагает, а Лина Сергею и Петровичу не предлагала, а просто накладывала и наливала. Почему она Петровичу в кашу добавила сливочное масло и размешала, а ему – топлёное и куском, который плавился, превращаясь в красивые ярко-жёлтые лужицы? Петровичу сделала бутерброд с дыроватым сыром, а Сергею дала сыр мягкий? Получается, что она действительно кормила. Кормила-кормила и накормила. Какую-то боль ещё обещали, Нео недоделанный, ну да ладно, как-нибудь прорвёмся. На этом Сергей уснул второй раз за это утро.

Проснулся Сергей как-то враз. Открыл глаза, и сна как не бывало. В доме он был один, это он сразу понял, хоть и не понял, как он это понял. Лежать час-другой и тупо глядеть в потолок, как он делал обычно после сна, не хотелось. Хотелось какого-то движения, и это было необычно. Сергей встал, поправил смятую меховушку и подушку. В прихожей достал из куртки мобильник, посмотрел время – половина первого и полное отсутствие сети. Это открытие его обрадовало: никто из того мира не может протянуть свои слова и буквы сюда, в этот домик в лесу, и испортить ему настроение. Он тоже никому не может позвонить, но ему звонить некуда, родных он предупредил, что неделю его, как обычно в майские праздники, не будет. Так что телефон ему нужен только в качестве часов. Последнее время телефон Сергея был «канализейшен тьуб», кроме неприятностей ничего эта труба не производила, а тут она – раз, и перекрылась. Ну и хорошо!

После сна по привычке Сергей почистил зубы, умылся и вдруг задержался, разглядывая своё лицо в зеркало. Да, сдал он за этот год, заметно сдал. Морщин прибавилось изрядно, голубые и обычно весёлые глаза выцвели, стали какими-то невыразительными, как у старика. Постричься бы не мешало. Странно, подумал Сергей, вроде кайлом на каторге не махал, ел, спал, а выгляжу, как будто только из шахты.

Зашёл на кухню, увидел записку на столе, прижатую за уголок термосом: «Выпей два стакана (ты сможешь) и погуляй. Далеко не ходи. Лина». Почерк как, у первоклассницы-отличницы, ровный со всеми положенными завитками. Ну что делать, пить и правда хотелось. Сергей налил стакан, настой был очень тёмный, почти чёрный, и сделал глоток. От неожиданности чуть не выронил стакан – чай был горький, даже немного едкий. Вот это да! Сергей кинулся к раковине, чтоб запить, но возле раковины заметил вторую записку, тем же почерком, будь он неладен, было выведено: «Не запивай, выпей два стакана залпом, Лина».

А если я эти два стакана в унитаз вылью, кто-то узнает? Экологи какие-нибудь, возможно, узнают, в новостях показывать будут пятно мёртвого леса в уральской тайге. Так размышлял Сергей, доставая второй стакан из шкафа и наливая в него горькой жидкости из термоса. Рука явно скупилась и во втором стакане жидкости оказалось меньше, чем в первом, хотя из первого он уже сделал добрый глоток. Поразмышлял, добавить или нет, но решил не жадничать. Вдруг эта жидкость настолько же редкая, насколько и едкая, и может быть, тоже нужна какому-нибудь хорошему человеку, жизнь которого, не в пример его, Сергеевой, важна для всего человечества. Но, с другой стороны, люди пьют водку стаканами и ничего, да и у Сергея был опыт в молодости, когда он разведённый спирт по ошибке вместо воды запил спиртом чистым. Ничего, выжил, в обнимку с унитазом просидел пару часов, зато после того случая больше спиртом не баловался никогда.

Сергей собрался с духом, взял в руки по стакану, выдохнул, как заправский алкаш, и выхлестал оба стакана залпом один за другим. На удивление, напиток проскочил в живот достаточно легко. Наверно, рецепторы были уже оглушены первым глотком и на остальное реагировали вяло. Посидев пару минут, Сергей догадался прополоскать рот с зубной пастой, стало легче.

Что там дальше по программе? Прогулка. Сергей посмотрел в окно, небо вроде прояснило, солнечно. Ну, значит, пойду погуляю, осмотрюсь, что тут за курорт с санаторием. Надев свитер, куртку и кроссовки, Сергей вышел на крыльцо, осмотрелся. Слева терраса с деревянными креслами, на кресла падал солнечный свет, прямо ступени – это знакомо. А вот всё, что вокруг, было в новинку: вокруг был очень редкий лес из берёз и сосен, между деревьями была проложена дорога из двух полосок, выложенных серым камнем. Дорога была очень извилистая и в своих изгибах почти касалась нескольких домиков, на крыльце одного из них сейчас стоял Сергей. Домики были все деревянные, почти одной формы и размеров, наверно, и предназначение у них было похожее. Рассмотреть их хорошо не представлялось возможности, расстояния между домиками были метров по сто, и даже редкие деревья мешали рассмотреть детали. Хорошо тут было: с одной стороны, уединённо, а с другой – не лес дремучий, люди рядом, ну должны быть во всяком случае.

Но пока этих людей не было видно и не было слышно. Сергей решил посидеть на террасе, немного подвинул кресло, осторожно присел, ожидая ощутить холод дерева, но кресло было тёплым, солнце сразу и ощутимо стало нагревать джинсы и куртку, тепло прильнуло к щекам – всё-таки май, хоть и уральский. Сырой, холодный, ветреный, но все-таки май.

Сергей сидел и впитывал в себя тепло, вспомнилось детство. Он последнее время стал часто вспоминать своё детство, пожалуй, что в его сознании это было единственное место, где он мог отдохнуть от мрачных мыслей. В детстве тоже были и обиды, разочарования и страхи, но было и старое кресло на балконе, и именно в начале мая в солнечный день, придя со школы, можно было в одной рубашке залезть в него с книжкой и сидеть там часами, напитываясь первыми по-настоящему тёплыми лучами. А на следующий день красоваться в школе с красным, обгоревшим на солнце носом.

Сидеть на солнышке было хорошо, вот просто сидеть, греться и ни о чём не думать. Хоть совсем не думать, конечно же, не получалось: в голову лезли мысли про его заботы и проблемы, но он уехал от них далеко и в общем-то даже неизвестно куда, и острота этих мыслей снизилась, вроде как в голове освободился маленький кусочек пространства, в котором все было не так уж плохо. Пока во всяком случае. Впервые за последние месяцы его «я» могло выбирать, где ему находиться. Гулять, сидя на солнышке в лесу, было приятнее.

Голос был женский, хриплый и какой-то требовательно-равнодушный, а интонация вопросительная и утвердительная одновременно.

– Греешься?!

Голос был неприятным и манера говорить тоже. Сергей не стал отвечать и вообще как-то реагировать, даже глаз не открыл.

– Но ты молодцом сегодня, – опять произнёс голос.

Сергей молчал, надеясь, что обладательница этого хриплого голоса отстанет от него. Но она не собиралась отступать:

– Скучно тут, поговорить не с кем, вот, смотрю, человек новый, первый раз, наверно, в догадках теряется, что тут да как? А я тут всё знаю и рассказать могу… – голос взял паузу.

Сергей вздохнул и спросил:

– А что взамен?

– О, наш человек! – ответил голос, заметно оживившись. – Вчера его чуть ли не на руках несли, а сегодня уже торгуется. Значит, жить будешь… В отличие от меня.

Сергей открыл глаза: на нижней ступеньке крыльца стояла натуральная лекса, смотрела куда-то в лес. Лекса была из тех лекс, которые короткостриженые. Стандартная, чёрная лекса. Единственно, чем эта отличалась от представительниц своего племени, так только желтоватым цветом кожи, и желтизна эта была явно не от хорошей жизни. Сергей знал человека, который вот также пожелтел, месяца четыре всего потом прожил, потому что рак.

Лексами Сергей называл тот вид деловых женщин, которые были настолько деловые, что уже и женщинами-то не были. И независимо от размеров своего дохода ездить предпочитали исключительно на «Лексусах». Обычно этот подвид бизнесменшей водился в рекламном, выставочном, дополнительнообразовательном и других бизнесах, где клиента надо было развести исключительно словами, продать какую-нибудь сомнительную услугу, ценность которой варьировалась в огромных пределах и пределы задавались исключительно толщиной кошелька клиента.

По бизнесу Сергею нередко доводилось общаться с лексами, и он их не любил. Не за нахрапистую и хищническую манеру вести дела, не за жадность, необязательность и бесстыдное враньё направо и налево, а за другое. За то, что эти существа, родившись женщинами, – женщинами не являлись, хоть многое пытались делать, как женщины. Например, много времени проводили в салонах красоты, но не носили женских причёсок. Если только не считать боксёрский «ёжик» женской причёской. Любые деньги спускали на шопинг, но не носили красивой одежды. Косметикой пользовались не для украшения себя, а для устрашения клиентов, ну и вискарик с тонкой сигареткой, как без этого? Одним словом базарка-торговная, на более высокой социальной ступеньке.

Сергей почувствовал себя неуютно, общаться ни с кем не хотелось, а с лексой и подавно, но разговор уже завязался, Сергей ещё попытался отъехать, пробормотав, что собеседник из него неважный, но понимал, что от лексы уже не избавиться, такая у них порода, хоть плюй в глаза – все божья роса.

– Сергей, – представился Сергей.

Лекса сразу двинулась по лестнице, поднималась она медленно, и только усевшись в свободное кресло, представилась:

– Наталья. Можно без отчества, тут обычно все по-простому.

Сергей молчал, Наталья тоже. Сидела, щурилась от яркого солнца и смотрела в лес. Одета она была в чёрные спортивные брюки, чёрные кроссовки, чёрную куртку, на голове топорщился ёжик чёрных, крашеных, с седыми корнями волос.

Минуты две сидели молча, потом Наталья сказала:

– Петрович-то расстарался для тебя – облака разогнал, можно погреться пару часов. Шороху ты тут навёл, Сергей. Давно такого не видела.

Сергею стало интересно, что за шорох он тут навёл и при этом сам его не заметил, но спрашивать впрямую было неловко, поэтому он спросил:

– А вы… то есть ты давно здесь?

– Два года. Я не всегда тут. Приезжаю два раза в год, весной и осенью. Живу, пока не полегчает, потом домой. Работа на мне, не бросишь. Да и тут полечиться недёшево.

Наталья говорила спокойно, короткими предложениями, между которыми вставляла заметные паузы.

Странно, подумал Сергей, ему ценник показался весьма демократичным. Он ещё раз посмотрел на лексу: нет, бедной она не выглядела. Деньги у неё были, у лекс деньги всегда есть, но ныть, что работают в ноль и задаром и живут впроголодь, они будут и на дубайских золотых развалах, скупая украшения килограммами. Но, как говорится, у кого щи жидкие, а кого брюлики мелкие, всё относительно.

Но её финансовые проблемы Сергею были безразличны, своих было выше крыши, и он спросил:

– А что за шорох тут был? Я ничего не заметил, наоборот, тишина, всё спокойно.

– Ну так спал ты, это обычное дело: поят сонным отваром, вот и спишь первые сутки, как младенец. Вторые на унитазе просидишь.

– В каком смысле?

– В прямом. Горький настой пил?

– Пил.

– Ну вот, как выпил, час отсчитывай, это если стакан, а если два, то минут тридцать-сорок и на горшок, – Наталья говорила вполне серьёзно и без малейшего стеснения. – Ты ещё не понял, куда попал? Это, Серёжа, чистилище! Но ты не бойся, я этого зелья уже цистерну, наверно, выпила…

Фамильярное «Серёжа» и «чистилище» царапнуло что-то в душе Сергея, и, чтобы сменить туалетную тему, он опять спросил, что она имела в виду под шорохом, который он тут якобы навёл.

– Ну тебя Петрович привёз и чуть-ли не на руках в дом заносил. Я из окна видела. Вон, кстати, мой домик, будет скучно – заходи в гости, – Наталья показала на ближайший домик, окно его действительно было видно. – Через час Дмитриевна к тебе заходила, потом вот тут сидела с Петровичем, ждали, час, наверно, ждали. А ждали они Сильвестра.

Имя Сильвестр она произнесла как-то очень серьёзно, видимо, важный это был человек.

– Потом уже втроём к тебе зашли, минут десять у тебя были, потом опять тут долго сидели, совещались. Дмитриевна даже с ужином опоздала. А под утро Линка примчалась, машина грязная по самую крышу, издалека, видимо, приехала, и к тебе сразу. Хотя у неё свой домик здесь есть. Я ничего подобного тут ни разу не видела. Дмитриевна у себя обычно человека смотрит, а Сильвестр… Так тот сюда почти не заходит, в крайних случаях только. Вот и я пришла на тебя посмотреть. Кто ты такой и что в тебе особенного?

– И что во мне особенного? – просил Сергей, детективы он не любил, сколько ни пробовал в детстве читать про Мегре или славных советских разведчиков, обводящих вокруг пальца подлых американских разведчиков, – интересного в этом не находил ничего, все интриги придуманы, а ситуации из пальца высосаны. И тут ещё эта скучающая лекса, изображающая из себя Штирлица в ю… вернее, в кроссовках.

– Не знаю… – Наталья неопределенно пожала плечами. – Смерть у тебя за спиной стоит, это понятно, так тут у всех так… Ууу, мне пора.

Наталья быстро встала и двинулась с террасы. Спускаясь по ступеням, снова пригласила, не останавливаясь:

– Ты заходи, если скучно будет, у меня кофе хороший есть.

Ага, три раза, подумал Сергей, у тебя то чистилище, то смерть за спиной. Если захочется ужастиков, я лучше в кино схожу или новости по телевизору посмотрю.

Лекса меж тем, скатившись с лестницы, свернула налево, а справа к крыльцу подходила Лина. Видно, Наталья с Линой встречаться не хотела, но сбежать незаметно ей не удалось.

– Здравствуйте, Наталья Викторовна, – громко сказала Лина.

Лексе пришлось остановиться и повернуться, лицо её растянулось в нарочито притворной улыбке, и ещё более хриплым, чем обычно, голосом она ответила:

– И тебе не хворать, Ангелина. Ты прости, я к себе спешу, лекарство пора пить, режим.

– Конечно-конечно, идите, Наталья Викторовна, режим нарушать нехорошо.

Последняя фраза относилась явно не к лекарству.

Сергей с террасы прекрасно видел стоящих друг напротив друга женщин. Наталья невысокая, вся в чёрном, коротко стриженная, с нездоровым цветом кожи, недобрым взглядом и фальшивой улыбкой. Лина, которая переоделась, на ней было тёмно-зелёное платье с длинной юбкой, в тон ей короткая, приталенная душегрейка без рукавов, отороченная светлым мехом, волосы заплетены в недлинную, но объёмную косу. Контраст был очень велик. Сергею даже показалось, что они принадлежат к разным видам живых существ, так непохожи они были друг на друга. На какой-то миг даже показалось, что это какие-то противоположные и даже противоборствующие стихии.

Лина поднялась по лестнице, посмотрела на кресло, в котором совсем недавно сидела Наталья, и садиться в него не стала. Подошла к ограждению террасы и, опершись на деревянный брус, внимательно посмотрела на Сергея.

– Как себя чувствуешь, Сергей?

Сергей неопределённо пожал плечами, но из вежливости ответил:

– Спасибо, лучше чем вчера. Хотя Наталья, – Сергей кивнул в сторону домика своей непрошенной гостьи, – сказала, что будут проблемы с животом, это правда?

– Правда, но это не проблемы. Отвар полыни и ещё десятка разных трав нужен, чтобы кишечник тебе быстро почистить, можно это потихоньку делать, незаметно, но у нас с тобой очень мало времени, всего семь дней, даже уже шесть, поэтому и средства приходится применять сильные.

– Почему мало времени? Я же могу ещё сюда приехать, летом тут, наверно, хорошо… Да и зимой.

Взгляд Лины вдруг стал каким-то задумчиво-печальным, помолчав, она медленно, выделяя паузы, проговорила:

– Сергей, чтобы попасть сюда второй раз, ты сейчас должен очень сильно постараться, именно в эти шесть дней. Мы даём человеку только один шанс. Мне предоставили такой шанс двенадцать лет назад, когда-то его дали Петровичу и ещё многим людям. Кто-то им воспользовался, таких, правда, немного, большинство же – нет. Сергей, я очень надеюсь, что ты справишься, нам бы всем хотелось, чтобы именно ты приехал сюда летом, зимой или когда тебе только захочется.

За небольшое время вопросов родилось больше, чем ответов: кто такие «мы», почему именно я, что за шанс такой одноразовый? Но тело, как сказал поэт: «Простое тело, но с горячей кровью», ответы на эти вопросы не интересовали, а как-то резко и настойчиво заинтересовало совсем другое.

Сергей смущённо извинился и пулей устремился в дом, не разуваясь, проскочил в туалет и засел там надолго.

Буйство в животе улеглось часа через два. Сергей был слаб, бледен и стал легче – в плане давления своим физическим телом на земную поверхность. Лина заходила пару раз, принесла кувшин с клюквенным морсом. Один раз немного покормила пустым варёным рисом, тактично снова ушла.

Был ранний вечер, весеннее пасмурное небо давало мало света, но включать свет Сергею было лень. Он лежал на тёплой лежанке и, вспоминая разговор с Линой, думал, что вряд ли сможет сюда вернуться, ни летом, ни тем более зимой. Потому что если дальше так пойдёт, он отсюда вообще не уедет. Изойдёт весь на нет. Похоронят тихонько немногое оставшееся в лесу, и будет он лежать в могиле неизвестного пациента неизвестного санаторно-курортного заведения. Лина с Петровичем будут раз в год приходить, Лина будет плакать, а Петрович хотя бы не будет лыбиться, а будет стыдливо отводить глазки. И Наталья тоже будет приходить, почаще, наверно, раза два в год, весной и осенью, и будет хрипло назидать жёлтыми губами: говорила я тебе, здесь чистилище… чистилище!!!

Все эти жалостливо-мрачные мысли протекали через сознание Сергея как-то сами, как речные берега мимо лодки. А внимание было сосредоточено на животе – там было тихо. Тихо, пусто и легко.

Незаметно для себя Сергей уснул.

Разбудил его Петрович, постучал в дверь, не дожидаясь ответа, вошёл, шумно и долго возился в прихожей, раздеваясь и разуваясь, затем вошёл в тёмную комнату. Щёлкнул выключателем, Сергею пришлось зажмуриться от яркого света, и проговорил с обычной иронией.

– Хватит спать, богатырь! Встань! Ждут тебя дела великия да подвиги славныя! Змея-Горыныча огнедышашего победить надобно. Короче – пошли в баню.

Сергей сел, потянулся, мотнул головой, чтобы прогнать сон. И вдруг, неожиданно для себя, заговорил каким-то высоким голосом:

– Петрович, какой я к черту богатырь? Проблем в жизни наворотил выше крыши, сбежал в лес, сижу тут на толчке, как мышь под веником. Какие дела? Какие подвиги?

– О, заговорил! – всё так же бодро ответил Петрович. – Заговорил! Вчера слова из тебя не выдавить было, и утром молчал, в кружку вцепился, думал, не ровён час раздавишь её, бедную. А сейчас слова полезли, а что это значит?

– Что? – уже спокойнее спросил Сергей.

– Это значит, что лучше тебе стало, силы возвращаются. Я тебе вчера в машине говорил, что тут не курорт морской, а тебе лучше станет уже завтра. Вот и становится.

Сергей не очень понял, что именно Петрович имел в виду, и вот так согласиться, что просидеть несколько часов на унитазе – это признак улучшения, он не мог. Но, с другой стороны, его не трясло от холода, кормят вкусно, он выспался, сейчас в баньку пойдёт, чем плохо? Сергей неопределённо пожал плечами.

Петрович, видя неопределённую реакцию, присел на край кровати.

– Ты собирайся, собирайся, а я тебе пока кое-что растолкую. Ты ведь у нас человек образованный, в школе учился, институт вроде технический закончил?

– Технический, – подтвердил Сергей.

– Ну, значит, понять нетрудно будет. Решал ведь задачки про то, как в бассейн из одной трубы втекает, а из другой вытекает?

– Решал, – ответил Сергей натягивая свитер.

– Ну вот представь, что ты – такой же бассейн, а жидкость, которая там втекает-вытекает, – это твоя жизненная сила. Разумно следить, чтобы вытекало не больше, чем втекает, и при этом в бассейне было сколько-то воды, это запас на всякие аварийные случаи. Но следить за этими вещами тебя, впрочем, как и любых других людей не научили, ты и не следил. Уровень воды стал потихоньку понижаться, втекало меньше, а вытекало всё больше и больше. И в какой-то момент тебе понадобилось больше сил зачерпнуть, чтобы справиться с чем-нибудь нехорошим, а воды-то уже нет. И тогда всё рухнуло в один миг. Помнишь закон нарастания энтропии?

– Помню. К любой системе надо прикладывать энергию, иначе она разваливается.

– Ну вот, жизнь твоя – это тоже система, и к ней тоже надо прикладывать энергию, жизненную. А у тебя её не стало, и система превратилась в хаос. Бассейн твой стало заваливать всяким жизненным мусором, обломками твоего же мира. А ты стоишь на дне этого бассейна и не знаешь, что делать, а если даже и узнаешь – всё равно сделать ничего не сможешь, потому как у тебя сил нет. Понятно?

– Понятно…

Сергей вдруг отчётливо представил себя на дне какой-то ямы с бетонными серыми стенками и по горло в холодной, грязной и липкой жиже, которая медленно, но неуклонно прибывает и прибывает, надо выплывать, а тело ватное, как в кошмарном сне, и не слушается. Ему опять стало нехорошо. Опять по жилам потёк холодный озноб, сознание опять стало погружаться в тоску и безысходность. Что он там про огнедышащего змея говорил? Зачем с ним биться? С ним бы, тёпленьким, обняться сейчас неплохо и погреться, полезная же может быть гадина.

– Серёжа!!! Сергей!!! – Петрович тряс Сергея за плечо. – Всё, вставай, пошли в баню. Знаешь, какая тебя баня ждёт, ух, какая! Ты в такой ещё не бывал, у меня всем баням баня. Только три условия: терпеть, не убегать и не ругаться.

– Напугал ежа голым задом, – подумал про себя Сергей, вставая и направляясь в прихожую. Движение и болтовня Петровича немного отвлекли его от мрачных образов.

Сергей был городской житель, но в пригороде, в двух остановках на электричке, жила тётка, отцова сестра. Жила в своём доме, с работящим мужем, двумя сыновьями-погодками, почти ровесниками Сергея. Тётя Римма и дядя Рома работали на местном заводе и держали немалое хозяйство. Были у них корова, кролики и поросята, злобная овчарка Дик и несколько кошек. Банька тоже была. Сергею этот дом в детстве был как второй родной, особенно летом. Летом он там пропадал неделями. С братьями гонял на великах, ловил карасей на пруду, спали иногда на сеновале. Знал, как сено в стога мечут и как картошку окучивают. Знал, и как воду из колодца носят на коромысле, и как баню топят. В бане с братьями обязательно соревнования устраивали, поддавали на каменку, пока уши в трубочку не свернутся, и сидели, терпели жуткий жар, а кто выскакивал из парилки первый, тот, понятно дело, – слабак, нытик и девчонка.

Поэтому бани Сергей не боялся, кому угодно форы мог дать.

Меж тем они с Петровичем оделись, вышли на улицу, в лесу уже было темно. В просветах небо ещё серело, осторожно шумело вершинами сосен, но внизу было темно и тихо. На деревьях вдоль извилистой тропинки редко висели и неярко светили привязанные к нижним веткам или сучкам гирлянды фонариков. Выложенная серым камнем двухрядная тропинка казалась призрачной дорожкой в таинственной и тёмное неведомое.