Семь дней

Сергей просыпался долго и мучительно, он был мокрый, футболка насквозь, противно прилипла к телу, даже джинсы под коленями промокли. Откинув покрывало, ещё не проснувшись до конца, сел. Не открывая глаз, стал стягивать с себя мокрую от пота одежду, бросая её под ноги, сразу стало холодно. Сергей снова лёг, накрылся, но лежать голышом на меху было непривычно, да и мех тоже был влажный, ворсинки неприятно прилипали к коже, немного попахивало псиной. Поворочавшись, Сергей проснулся окончательно. Сел, открыл глаза, прямо перед ним стояло кресло, на ручке которого лежала стопочкой какая-то одежда. В неярком свете ночника он не сразу сообразил, что это такое, но, взяв в руки рубаху и штаны, по-настоящему удивился: это было нательное бельё, рубаха и штаны. После службы в армии он не то что не носил ничего подобного, но даже в глаза не видел ни разу. Правда, в отличие от армейского, сто раз стираного и затасканного, это было новеньким, мягким, по вороту рубахи шла вышивка. Не раздумывая Сергей натянул рубаху, потом кальсоны, как им и положено, с завязками на поясе. Сразу стало теплее, уютнее.

Раз уж проснулся, решил сходить в туалет да заглянуть на кухню, есть хотелось зверски. Вспомнил, что Петрович, обещал ужин. Наверно, не решился будить, ну и правильно: несмотря на неприятное пробуждение, сон Сергею явно пошёл на пользу. Включив свет в прихожей, Сергей заметил в углу войлочные тапочки, сунул в них ноги и пошёл в туалет. Умывшись и почистив зубы найденной на полочке новенькой зубной щеткой, вышел в кухню. На столе лежала записка, размашистым почерком на вырванном из блокнота листе бумаги было написано: «Ужин в холодильнике, съешь всё. Петрович».

В холодильнике нашёлся небольшой деревянный поднос, по краю украшенный резьбой, на котором стояли глиняный горшочек, две миски с салатами и большая горбушка чёрного хлеба, всё затянуто прозрачной пищевой плёнкой. На взгляд голодного желудка, выглядело очень неплохо, в горшочке обнаружилось мясо с овощами, его Сергей отправил в микроволновку, сам принялся за салаты. В ящике буфета нашлись столовые приборы. Первый салат был из тёртой редьки с мятой картошкой и сметаной, второй – какая-то рыба, тушёная до состояния консервы, с морковью и луком, сбрызнутая уксусом. В общем-то, всё очень просто, понятно и вкусно. С ноздреватым хлебом Сергей умял салаты за пару минут, как раз пропищала микроволновка. Немного перегрел, доставать горшочек пришлось, обжигая ладони. Открыв крышку, Сергей выпустил настоящего джина – джин был в виде пара, густого, очень вкусно пахнущего, моментально заполнившего кухню ароматом тушёного мяса, болгарского перца и много чего ещё. Взгляд опять упал на записку: «Съешь всё…» Съем-съем, не переживай. И съел всё! Осталось чем-то запить. Сергей задумчиво посмотрел на термос с «чаем», он по-прежнему стоял на столе. Сразу вспомнилось и хриплое дыхание, и нудное падение в чёрный липкий студень. Непростой чаёк, однако, но, с другой стороны, проснулся же, поел… Вроде ничего плохого, а за окном светает, значит, часов пять. Когда у них побудка на зарядку или что тут по утрам? Надо бы ещё уснуть и поскорее. Сергей решился и выпил целый стакан уже еле тёплого, настоявшегося до лёгкой терпкости чая.

Повыключав везде свет, улегся на волчью лежанку. Пока ужинал в пять утра, мех просох, стал снова тёплым, уютным. На этот раз Сергей засыпал не под набат своего сердца, а под робкие предрассветные трели птиц за окном. Сергей блаженно улыбался, впервые за многие месяцы.

Глава 2

День второй

Сергею снился сон спокойный и лёгкий – сон, в котором не было никакого действия. Во сне он сидел на высоком берегу, который пологой долиной плавно спускался к широкой реке. Летний солнечный день, вокруг громко чирикали птицы, было хорошо, а главное, ему совершенно не надо было отсюда уходить, ни сейчас, ни через час и вообще никогда. Можно было сидеть вечно, наслаждаться этим покоем и никто не может вторгнуться в него, нарушить какой-то тончайший баланс изменяемости мелких деталей и неизменности всей картины.

– Подвинься, пожалуйста…

Сергей был женат полтора десятка лет, даже немного больше. На команду «Подвинься» тело реагировало, как хорошо выдрессированная служебная собака, по этой команде он перекатывался на другой бок, не просыпаясь. Повернулся он и на этот раз, лицом к стенке. Кто-то лег рядом и на плечо Сергею осторожно легла чья-то рука.

А вот это было неправильно. Бывшая никогда не обнимала Сергея, тем более во сне, они вообще спали под разными одеялами, а последние года три старались не прикасаться друг к другу даже случайно. И это неправильное прикосновение, это «пожалуйста» добавленное к стандартному «подвинься» и незнакомый голос стали просачиваться в сон Сергея.

Во сне позади него теперь кто-то сидел, положив руку ему на плечо и уткнувшись лбом куда-то в основание шеи, сидел так же, как он, прямо на земле, и это была женщина, Сергей чувствовал это, и эта женщина стала менять картину сна. Надо было обернуться, посмотреть на неё, наверно, что-то сказать, но как только Сергей чуточку отвлекался от реки, птиц, облаков – картина сразу начинала плыть, бледнеть, терять своё очарование. Усилием воли Сергей пытался вернуть картинке стабильность, но само это усилие вносило новые искажения, и снова он прилагал усилия, чтобы преодолеть прежние свои же усилия.

Сон истаивал, как во рту тает кусочек хорошего шоколада, медленно и неотвратимо, оставляя одновременно сладкое и горькое послевкусие. Но совсем сон не исчез, осталось пение птиц и рука на его плече. Ещё Сергей услышал дыхание незнакомки, оно было спокойным и каким-то медленным, вдох и выдох были длинными и между ними была ощутимая пауза. Сергей вспомнил вчерашнее свое дыхание, какое-то судорожное, сдавленное, и попробовал подышать так же медленно и спокойно, как дышит за его спиной эта незнакомая женщина. Хватило его минуты на две, наверно, тело стремилось дышать часто и мелко. Борьба с организмом разбудила Сергея окончательно, он открыл глаза, скосил их в сторону плеча, посмотрел на руку незнакомки. Пальцы тонкие и длинные, маникюр, на среднем и безымянном по одному ажурному колечку. Хорошие такие пальцы, ухоженные и молодые. Женщина была молода и за собой следила. От этого открытия Сергею стало легче, и если в твою постель вторгается без спроса какая-то женщина, так пусть она будет молодой и как минимум ухоженной, и совсем хорошо, если будет ещё и красивой.

И тут Сергея как из душа окатило: рано или поздно из-под волчьей накидки придётся вылезти, а он, прости господи, в портках! Вылезти незаметно и переодеться не получится: накидка была сшита, как спальный мешок, раскрывалась только с одной стороны, и на этой стороне теперь лежала незнакомка. Что делать?

Лежать на одном боку и не шевелиться становилось все неудобнее, лежанка была явно не двуспальная, хотелось повернуться на спину, но Сергей боялся разбудить ту, с кем невольно делил это ложе с подогревом. Но она, видимо, почувствовала его:

– Уже встаёшь? – пробормотала она. – Можно, я ещё полчасика, всю ночь ехала… – С этими словами она повернулась на живот, уткнувшись лицом в край подушки, при этом выдернув из-под себя край накидки.

Путь на волю был свободен и вроде можно выскочить незамеченным. Сергей повернулся, встал на четвереньки и, пятясь задом, слез с лежанки. Пробежал взглядом по комнате в поисках своей сумки, заметил её аккуратно припаркованной у двери в прихожую, подхватил и выскочил из комнаты в кухню. На кухне быстро распотрошил сумку, вытащил чистое бельё, носки, футболку и запасные джинсы, не мешало бы погладить, ну да ладно, хорошо хоть, что вообще догадался взять. Ну и ситуация, приехал отдохнуть, называется.

Бритва, на самом дне… нашлась. Расческа. С полными руками Сергей шмыгнул в туалет. Перевел немного дух. Заметил фен у зеркала и решил сначала хорошенько вымыться. На приведение себя в человеческий вид у него ушло минуть двадцать, может, чуть больше. Когда снова появился на кухне, Сергей уже чувствовал себя значительно увереннее и даже вторжение незнакомки не казалось ему проблемой, в душе начал просыпаться интерес ко всему происходящему.

Последние года три Сергей старательно не заводил знакомств с противоположным полом. Женщины ему нравились всегда: с детского сада он заглядывался на девочек, школа, класса с пятого, вся прошла в романтических влюблённостях в одноклассниц, но без эмоциональной аморальности – любил он их строго по очереди. Женился через год после армии, мечтал об идеальной семье, где любовь и согласие основа всего, где споры и проблемы преодолеваются взаимными усилиями, где дети и дом. Он мечтал о семье, как о месте, в котором отдыхают, зализывают раны и набираются сил, чтобы снова сворачивать горы, добывать мамонтов в товарных количествах, биться за успех и процветание. Но за наивность в этом мире платят долго и дорого. Жена семейную жизнь представляла себе сильно иначе и закатывала ему скандалы с точностью командирских часов три раза в месяц, начиная со второй недели законно-супружеской жизни. Поводы были самые разнообразные – любое событие, любое слово, даже взгляд Сергея на улице, если в направлении взгляда оказывалась другая женщина, всё шло в дело. Он пытался как-то с ней договориться, за что-то извинялся, что-то обещал не делать, список требований рос, скандалы не прекращались. Говорят, амбиции умирают долго, его амбиции на идеальную семейную жизнь умирали лет пять, потом была первая попытка развода, неудачная: договорились жить вместе ради сына, скандалы стали реже, Сергей в них просто старался не участвовать. Начали появляться любовницы, но и тут не особо складывалось, через пару-другую месяцев отношений любовницы начинали требовать от Сергея больше, чем он мог дать. Тут не в деньгах дело, с этим как раз всё было в порядке. Дело в том, что Сергей формально был ответственным семьянином, и если у него была семья, то и жил он как семейный человек, вечера, выходные и поездки на отдых – всё с семьёй. Женщин это не устраивало, и когда претензии очередной претендентки на его сердце, время и достаток заходили за незримую черту – Сергей с ней расставался. Иногда это проходило легко, но пару раз дамы ему устраивали грандиозные нервопредставления со слезами, упрёками и обвинениями. Сергей и сам эти разрывы переживал тяжело, на год-другой завязывал с романами, но потом появлялась очередная, и всё шло по кругу. В конце концов это ему надоело, после разрыва с последней пассией интерес к женщинам сильно поугас. Ничего хорошего он от них в стратегической перспективе уже не ждал.

И вот он в каком-то лесу, в какой-то избушке в своей постели обнаруживает какую-то женщину и вместо того, чтобы выставить её за дверь, кстати, дверь закрывать надо, он намывается, бреется, наряжается, старается не шуметь. А может, она пьяная или вообще «с приветом»? На всякий случай подошел к своей куртке, потрогал карманы, бумажник, мобильник – на месте, ключи от съемной хрущёбы тоже. Рядом висело женское пальто – длинное, светло-серое, на вид вполне себе элегантное, под пальто стояли изящные полусапожки в тон пальто светло-серые, на невысоком каблучке. Причем стояли они аккуратно, каблуками к стене, что было несколько странно. Тут же на полочке под зеркалом стояла небольшая серая же дамская сумочка и лежали серые же тонкие перчатки и ключи от машины. «Машина тоже серая?» – подумал Сергей. Глядя на одежду и обувь незнакомки, Сергей начал испытывать что-то вроде симпатии к ней. Ему всегда нравились женщины, которые следили за своей внешностью и одевались элегантно. Сергею показалось, что вещи этой дамочки придали прихожей гостевого домика немножко домашнего уюта. Чёрт, она и его кроссовки поставила ровненько, да кто она такая?

Он заглянул в комнату, незнакомка по-прежнему спала на лежанке, теперь он мог рассмотреть её получше. Одета она была в длинную вязаную кофту непонятно какого бледного оттенка, в которой дыр больше, чем пряжи. Такого же цвета, но более плотной вязки юбка ниже колен. Волосы, волнистые, светло-русые до середины спины, разметались по спине и подушке, скрывая лицо. Сергей вдруг почувствовал, что ей зябко, на цыпочках подошёл к лежанке, укрыл её краем меховой накидки. Женщина, молодая женщина. Хоть лица её Сергей по-прежнему не видел, но почувствовал, что эта особа уже вышла из юного возраста. И хорошо, совсем молодых девушек Сергей вообще не понимал и общения с ними не искал, они как инопланетяне, не поймёшь, чем живут и что у них в голове. Незнакомка пошевелилась и из-под волос донеслось тихое, не совсем разборчивое «спасибо». Сказано это было не формально – поблагодарила она его искренне. Сергей невольно улыбнулся и пошёл на кухню, стоять над спящим человеком смысла не было, да и неудобно. Сделав пару шагов, вспомнил о брошенной ночью одежде – надо бы убрать, но, оглянувшись, одежды на полу не обнаружил и ещё более озадаченный всё-таки прошёл на кухню.

На кухне тоже был порядок. Поужинав ранним утром, Сергей не удосужился убрать за собой, посуду оставил на столе. Сейчас стол был чист, посуда вымыта и убрана в шкаф над раковиной. Получается, что незнакомка всю ночь откуда-то ехала, устала, конечно, при этом зашла утром в домик Сергея без спроса, прибрала куда-то одежду, перемыла посуду и только после этого легла спать? Кто же она такая?

Взгляд Сергея наткнулся на пресс для чая, вместо чайника предлагался электрический самовар, в шкафу обнаружилась деревянная коробочка с вырезанным на крышке словом «Чай», внутри лежали разные пакетики с чаем, надписей никаких, пришлось нюхать. Третий или четвёртый пакетик пахнул знакомым сливочным ароматом, вот это то, что надо – молочный улун, утром лучше любого кофе и в сто раз полезнее. Бросив пакетик в пресс, включил самовар, вода в нём была. Сел на стул в ожидании, пока вода закипит, хоть зелёный чай и не советуют заливать крутым кипятком, но неизвестно, что за вода в самоваре, бережёного Бог бережёт.

Самовар закипал медленно, долго шумел на одной ноте, иногда замолкал, потом снова начинал шипеть, минут через пять, наверно, шипение сменилось клокотанием и подрагиванием. Налив кипятка в пресс и закрыв крышкой, Сергей снова сел на стул и стал ждать, когда чай заварится, да и немного подостынет. Делать было нечего, в комнату не войдёшь, на улицу выходить желания совсем нет. Посмотрел в окно: серые деревья и вдалеке в прорехах ещё не облиствившихся ветвей серые облака, солнца этим утром не предлагалось совсем.

Сергей пару лет как стал замечать, что погода влияет на его настроение, раньше такого вроде не было. Не в том смысле, что голова болит при магнитных бурях или скачках атмосферного давления, а вот просто – от погоды. Когда солнце – то на душе веселее, а когда такая хмарь, да ещё неделями… хоть волком вой. Вот и сейчас, чем дольше он смотрел в окно, на качающиеся голые ветви серых берёз, тёмную хвою сосен, быстро несущиеся рваные клочья серых же облаков, тем настроение становилось мрачнее. Вся эта поездка не пойми куда, эта женщина непонятная в комнате, этот Петрович (где он, кстати?) – всё стало казаться какой-то дурью, горячечным бредом. Под сердцем снова начал разрастаться ледяной ком, потянул свои вязкие щупальца по сосудам. Сергей отметил про себя, наливая в кружку ещё слишком горячий чай, что с утра-то колотуна не было, замотался с этой… как её там, даже имени не сказала. А вот лежанка – штука хорошая. Интересно, откуда она топится, неужели с улицы? А что, удобно, и клиенту хорошо, никто не мешает и с безопасностью норма, кто сейчас печки-то топить умеет? А тут какой-нибудь профессиональный истопник, с сертификатом, допуском и кочергой наперевес, ходит по ночам и топит… топит… Чёрт, что ж опять так холодно?

В дверь постучали, Сергей не сразу сообразил, что это за звук, он уже опять успел впасть в свой анабиоз, сжимая в дрожащих руках горячую кружку, как утопающий – спасательный круг. Стук повторился. С трудом поднявшись и не выпуская кружки, Сергей пошёл в прихожую открывать.

На крыльце стоял Петрович со знакомой плетёной корзинкой в руке и со знакомой же лёгкой улыбкой на лице.

– Доброе утро!

– Доброе, – ответил Сергей, поворачиваясь с Петровичу спиной, и добавил, направляясь обратно на кухню: – Если не последнее.

– Не последнее, – повысив голос, ответил Петрович из прихожей: – Раз шутить изволишь, значит, не последнее.

Входя в кухню и ставя корзинку на стол, добавил уже серьёзно:

– Сегодня у тебя первый полноценный день, ты помыт, побрит, чайком балуешься, готов, значит, к труду и обороне. Лина давно приехала?

– Лина – это та, что без спроса в комнате спит? Не знаю… Вытолкала меня с час назад, наверно. Сказала только, что всю ночь ехала.

– Ну и хорошо, пусть поспит, а мы с тобой немного перекусим, тут Дмитревна тебе завтрак собрала. Я с тобой тоже, заодно и растолкую, куда ты, к своему счастью, попал и как отдых проходить будет.

– А мне можно послушать? – раздался за спиной мягкий женский голос. И не дождавшись ответа: – Только мужчины, пару минут мне дайте в порядок себя привести. Негромко хлопнула дверь туалета и приглушённо зажурчала вода.

– Придется дать, – весело сказал Петрович, тихим заговорщическим тоном добавил: – Порядочная женщина – это та, которая привела себя в порядок. Видишь, как у них всё просто – умылся, причесался, и готово.

И помолчав немного, со вздохом добавил, как бы ни к кому не обращаясь:

– У мужчин порядочность за пару минут не восстанавливается.

Петрович доставал из буфета тарелки, кружки, из корзины на свет появились разного вида и размера ёмкости – корзина была не такая уж и маленькая, и поместилось там немало чего.

Сергей сидел, по-прежнему сжимая тёплую уже кружку, и смотрел на всё вокруг, как на картинку в телевизоре: что-то происходит, но к нему это всё отношения не имеет. Хотя немного интересно было посмотреть на эту Лину. Узнать, кто она и зачем.

Лина не заставила себя долго ждать. Появившись на кухне, она первым делом подошла сзади к Сергею, положила руки ему на плечи, наклонилась к уху и прошептала:

– Доброе утро, Сергей! Спасибо, что дал поспать… Я Лина.

Затем она в два шага подскочила к Петровичу, обняла его, поцеловала в щёку, прижалась к нему, замерла на мгновение и протянула:

– Петровиииииич! Как я по тебе соскучилась!

Отпустила его и добавила:

– Садись, я накрою, а ты рассказывай, что-то про отдых начал…

Сергею послышалась в её голосе какая-то ирония.

Петрович сел за стол сбоку от Сергея, единственное же место напротив оставалось свободным. Немного помолчал, как бы наблюдая, как на столе появлялись тарелки с ватрушками и шаньгами, глубокая миска с кашей, миски поменьше со сметаной, жёлтым топлёным маслом, черничным вареньем и ещё чем-то. Кухня наполнялась ароматами, от которых Сергея невольно накрыли воспоминания… Бабушка, баба Зина, и детство. Баба Зина жила далеко, в настоящей деревне, в доме с русской печкой. Сергей был у неё всего раза три, может, четыре, ещё совсем ребёнком. Но вот запах шанежек и топлёного молока на завтрак помнил до сих пор. Да, пара шанежек, стакан топлёного молока на завтрак, и весь день свободен – река, лес, солнце. В детстве всегда светит солнце, и никаких забот и никаких проблем, почему же сейчас все наоборот, когда одно поменялось на другое, а главное – зачем?!

– Отдай мне, пожалуйста, отдай.

Тихий голос Лины возвращал Сергея в реальный мир. Одной рукой она легонько гладила Сергея по плечу, а другой пыталась забрать из его рук кружку с чаем. Он так и не сделал ни одного глотка. Но возвращение в реальный мир было неполным, от воспоминаний остались ватрушки на столе и топлёное молоко, то самое топлёное молоко, на поверхности которого плавает самое вкусное, что есть на этой грешной земле, – пенка, кремовая сливочная пенка! Сергей с трудом разжал пальцы, кружка с чаем переместилась в раковину, Лина села за стол, Сергей поднял глаза и наконец-то их взгляды встретились.

Сергей посмотрел в её глаза и сразу отвёл взгляд. Глаза были… обычные, серые на обычном лице молодой, симпатичной женщины, но вот взгляд, которым эти глаза смотрели на Сергея, был неправильным. Нельзя на него так смотреть, раньше можно было когда-то, а сейчас нет. Не может женщина смотреть на мужчину, который потерял всё, который лох, лузер и полнейший неудачник, не может она на него смотреть как на… А как на кого? Лина смотрела на него как-то очень уважительно, как будто он сделал что-то большое и важное. Сергея это смутило и он отвёл взгляд.

Неловкость снял Петрович, голос его стал вдруг каким-то официальным.

– Сергей, —начал он, – ты приехал в оздоровительное учреждение курортно-санаторного типа, это если выражаться в современных терминах. Соответственно, тебе предоставляется право отдохнуть либо отдохнуть и поправить своё здоровье. Выбор за тобой. По первому варианту ты пробудешь здесь семь дней, отоспишься, отъешься, наберёшься сил и вернёшься домой, где через несколько дней всё вернётся на круги своя. По второму варианту я и Лина будем тебя лечить от тех болезненных состояний, в которых ты находишься последние месяцы и сам, наверно, понимаешь, что долго ты в них не протянешь. Если хорошо постараешься, а мы поможем, через семь дней ты вернёшься домой и сможешь решить большинство своих проблем, в каком-то смысле даже начать новую жизнь.

– Сергей… Сергей, – Лина звала, и пришлось поднять свои глаза и посмотреть в её. – Сергей, тебе сейчас надо сделать выбор – первый вариант или второй?

Интонация голоса менялась, когда она произносила «первый вариант или второй?». «Первый» она сказала равнодушно, а «второй» с ударением и какой-то теплотой, давая понять, что ей второй нравится больше и надо бы выбрать именно его.

Сергей криво усмехнулся: «Матрица», ей-богу. Петрович – Морфиус, Лина – Тринити, а он типа Нео. Две пилюли: либо всё как всегда, но конец близок, либо всё изменится, но непонятно как. Выбирай, но осторожно, но выбирай, ибо третьего не дано. Ладно, спасителей человечества оставим, а в спасителя себя любимого сыграть, может, попробовать?

– В чем подвох? – спросил Сергей, поднимая взгляд на Петровича.

– Будет немного больно, – ответила Лина тихим голосом. – Пару процедур всего, но я помогу тебе.

– Не немного больно, а больно, – вмешался Петрович. – Состояние твоё, прямо скажем, близко к критическому, нужна интенсивная терапия. Поэтому легко не будет, но в любой момент ты сможешь от лечения отказаться. Так что советую попробовать, Лина тебя поддержит, она специально для этого приехала.

Ну вот, надавили на совесть: девушка всю ночь ехала откуда-то, а если я откажусь от их лечения, то получится, что она этот путь проделала зря. Поедет она обратно и будет всю дорогу думать, что Сергей козёл. И взгляд её будет не такой восторженный, а презрительный, брезгливый.

– Это всё? – спросил Сергей, его беспокоил ещё вопрос цены: в санаториях все лечебные процедуры платные, кроме какой-нибудь ерунды вроде разового массажа левой пятки. Но задавать вопрос при женщине постеснялся.

– Это всё, – сказал Петрович и добавил: – На цену проживания не влияет.

– Ладно! – сказал Сергей. – Давайте попробуем с лечением.

А про себя подумал: наверно, опыты какие-нибудь на людях проводят. Да и ладно, загнусь так загнусь, прав ведь Петрович, сколько я ещё в таком режиме продержусь, особенно когда деньги совсем закончатся? Или из окна выпрыгну или с ума сойду, неизвестно, что лучше. А так, может, пользу науке принесу…

– Можно ещё вопрос? – и не дожидаясь ответа, Сергей, ни к кому конкретно не обращаясь, проговорил: – Почему всегда два варианта? Почему всегда или-или?

– А тебе сколько бы хотелось? – вопросом на вопрос ответил Петрович.

– Ну хотя бы три. Как там у богатырей было… Направо пойдёшь, налево и прямо можно было…

Петрович с Линой переглянулись, и Петрович, повернувшись к Сергею всем корпусом, очень серьёзно сказал:

– До третьего варианта, Сергей, дожить надо. Пока тебе двух достаточно, и поверь, большинству людей и два слишком много…

Сергей на это ничего не ответил.

– Ну и хорошо, вечером начнём. И давай это… сразу Сергея на диету, – возвращаясь к своей обычной полушутливой манере разговаривать, сказал Петрович. – А ты чего примчалась в такую рань? – спросил он, обращаясь к Лине.

– Ну а как? Дмитревна позвонила, говорит: бросай всё, тут клиента твоего привезли, еле живой. А я у мамы гостила, да только нагостилась быстро. С отчимом, сам знаешь, какая «любовь» у нас, а тут праздники на носу, он на горькую подсел, и понеслось… В общем, сбежала я оттуда с радостью, да и повод вот достойный. Спасибо Сергею, что приехал… А теперь, мужчины, не дайте с голоду помереть, кушайте.

И действительно, всё стыло. Ели почти молча. Лина была хозяйкой стола:, подкладывала, подливала, опустевшую посуду убирала и всё как-то незаметно, ещё и сама успевала поесть. Сергей на неё глаз не поднимал, но следил за её руками – руки ему нравились, даже не столько сами руки, сколько их движения, плавные, лёгкие и тихие. Тарелки на стол ставились бесшумно, ножи, ложки тоже не издавали ни звука.