Сибирская кровь

С давних пор Белоусовы появились и на верхнеленской земле. Так, еще до 1653 года илимский воевода Богдан Оладьин направлял Савелия Белоусова вместе с другими служилыми людьми «на заставу к Чечюйскому волоку…, чтоб в Даурскую землю из Илимского и Верхоленского острогов, и от судового дела служилые и наемные охочие промышленые люди, не поделав судов, не розбежались»; Кузьма Белоусов был в 1673 году пашенным крестьяном Щукиной заимки под Иркутском; Семен Петрович Белоусов перечислен среди казаков в окладной книге Илимского острога за 7161 (1673) год, а казак, затем – пятидесятник Верхоленского острога Иван Павлович Белоусов – в книгах за 7185 (1677), 7192 (1684) и 7201 (1693) годы; приказчик Илимского острога с тем же именем – Иван Белоус – по распоряжению воеводы[459] Ивана Зубова в 1679 году пытался, хотя безуспешно, расселить несколько ссыльных крестьян на манзурскую пашню230.

Еще в «Переписной книге Илимской слободы о сборе хлеба, и сколько они имеют пашенной земли и сенных покосов» за 7207 (1699) год сказано: «От Качинской деревни вверх по Лене полверсты на левой стороне за Качиком речкой двор верхоленского конного казака Лаврушки Белоусова. Пашет пашню за хлебное жалование»231. Судя по приведенным координатам, та пашня находилась в районе современного Качуга, его улицы Ленина[460]. Позднее Белоусовы основали еще одну деревню – Белоусово – на левом берегу Куленги напротив впадения в нее Тальмы.

Не знаю, имели ли казаки Белоусовы из Илимска и Верхоленска близкое родство между собой, но верхоленский пятидесятник Иван Павлович Белоусов наверняка был отцом казака Терентия Ивановича Белоусова, в чьей семье родилась моя шестижды прабабушка Марина. Может, и «пашенный» казак Лаврентий – тоже сын Ивана. Если вышеназванная версия верна, то самый дальний из ставших известными мне предков под фамилией Белоусовых был основоположник их верхоленской династии пятидесятник казачий Иван Павлович Белоусов. И тогда его отец Павел – мой девятижды прадед.

Богатыревы

Мне не стали известны мои предки под такой фамилией, но Багатыревы входили в состав наиболее распространенных фамилий Верхоленского острога 1763 года. Все ее представители были потомками купца Карпа, умершего еще перед второй ревизией.

Я нашел лишь албазинские и нерчинские «следы» Богатыревых в Восточной Сибири. Казачий десятник Андрей Богатырев был в 1677 году в Албазинском остроге, где со своими товарищами подавал приказчику «заручную челобитную, чтоб их, служилых людей, великий государь пожаловали: велели отпустить в поход на Зею и по Быстрой реке поискать на ясашных иноземцах», а после того, как они получили отказ, «судейную избу опорочили» и того приказчика «домишко вовсе разорили»232.

А в самом конце 1685 года из Москвы в Нерчинск для лучшей организации обороны местных уездов и установления мирных политических и торговых отношений с Китаем было отправлено посольство во главе с боярином Федором Алексеевичем Головиным в сопровождении чуть ли не полтысячи московских стрельцов и нескольких офицеров, включая подполковника, начальника Даурского полка Сидора Богатырева. В именной книге Нерчинского острога 1711 года среди посадских перечислен Павел Богатырев233. Имели ли с ними родственные связи верхоленские Багатыревы, впоследствии ставшие Богатыревыми, не знаю.

Большедворские

Зиновия, по разным линиям, моя пятижды и шестижды прабабушка, появилась на свет в 1753 году в семье верхоленского казака Ивана Тимофеевича Большедворского. Замуж она вышла в 1773 году[461] за разночинца Андрея Ивановича Тюменцова и умерла в 1812 году.

В период третьей ревизии в Верхоленском остроге жили потомки только Тимофея и Фрола Большедворских. Кто точно был их отцом или отцами, мне выяснить не удалось, и на эту роль могут претендовать трое – Федор Иванович и два брата Зиновия Большедворских, перечисленных в двух именных 7201 (1693) года и расходной 1712 года книгах по Верхоленску. И вот уже их отец наверняка Иван Семенович Большедворский, который служил в Верхоленском остроге конным казаком еще в 1677 году. Стоит полагать, что он первым обосновался на пашне на левом берегу реки Куленги в семи верстах от Верхоленска, в деревне, называемой сегодня Большедворовой. В ней, как писалось в «Книге окладной денежному, хлебному и соляному жалованию» за 7192 (1684) год, пеший казак «Фетка Иванов сын Болшедворского пашню пашет»234.

При таком понимании родства, отец основателя той деревни и всей верхоленской династии Большедворских Семен – по разным линиям, мой десятижды и одиннадцатижды прадед.

Бутаковы. Запорожская история

Мои предки по чисто мужской линии породнились с четырьмя фамильными линиями Бутаковых, и ближайшими мне родственницами под такой девичьей фамилией оказались три моих шестижды и одна семижды прабабушки. Старшая из них – Васса, или Василиса, дочь верхоленского разночинца Марка Осиповича Бутакова, родилась в 1717 году и умерла в 1800 году, мужем ее был разночинец Никита Иванович Витецкий. Следующая за ней – Агриппина, дочь разночинца Дементия Бутакова, которая появилась на свет спустя пять лет, в 1722 году, была женой опять же разночинца Федота Макаровича Кистенева. Далее – Евдокия, 1724 года рождения. Она происходила из семьи верхоленского казака Кондратия Леонтьевича Бутакова, вышла замуж за бирюльского крестьянина Дмитрия Леонтьевича Скорнякова и умерла в 1785 году. И младшая – Ефимия, родившаяся в 1727 году в семье верхоленского казака Савелия Леонтьевича Бутакова и отданная взамужество бирюльскому крестьянину Ивану Амосовичу Зуеву.

Восходящую родословную линию двух первых из них – Василисы Марковны и Агриппины Дементьевны Бутаковых – мне удалось установить довольно легко из илимско-верхоленских архивных документов. По ним, еще в 7163 (1655) году в Илимском остроге был казак Игнатий Бутаков, и тогдашний воевода Богдан Оладьин (Аладьев), узнав, что «в Ылымском уезде у Тунгуски реки в горе есть железная руда», направил его со служилым Шесташкой Коршуновым на поиски этой руды. Они ее успешно сыскали и доставили образцы в Илимск, положив тем самым начало освоения железорудных месторождений в Восточной Сибири[462]. Через много лет, по поручению другого илимского воеводы – Силы Оничкова, казачий пятидесятник Игнатий Бутаков с группой товарищей искал угожие пашенные места в районе илимской реки Туны и Ангары вверх от будущего Яндинского волока до Идинского острожка. По итогам поиска воевода сообщил в доставленном в январе 1672 года Московскому царю послании, что «на луговых землях и по нагорным еланям можно построить в пашню по Илиму и Туне больше двадцати семей и за Ангарским волоком, вверх по Ангаре, до Идинского острожка – больше пятидесяти семей»235.

В 1673 или 1674 году в одной из деревень Нижнеилимской волости некий крестьянин Федор Лыткин «остарел и за увечьем ис пашни выпущен в Енисейской монастырь, а в ево Феткино место Лыткина по челобитной за порукою поверстан в тож тягло казачей сын Фетка Игнатьев сын Бутаков», но уже 1 сентября 1674 года, «по указу великого государя и по грамоте, Фетка Бутаков от пашни отставлен и та феткинская пашня Бутакова отдана отцу ево Феткину илимскому пятидесятнику казачью Игнашке Бутакову за государево хлебное жалование». Однако и он владел землей совсем не долго – 9 марта 1676 года умер. Запись об этом в окладной книге 7185 (1677) года раскрывает его отчество – Севастьянович. Примерно тогда же (начав до 1682 года) имеющие те же отчество и фамилию Герасим и Даниил служили судовыми плотниками Илимского острога, «которые на Якутцкой обиход суды делают», а Максим Севастьянович Бутаков – пешим казаком Верхоленского острога. В 1684 году Герасим, Даниил и Максим Севастьяновичи, а также два Петра Игнатьевича и Алексей Максимович Бутаковы пашню пахали (эта пашня или та ее часть, что досталась Максиму Севастьяновичу, прилегала к деревне, называемой сегодня в честь русского историка XIX века Щапова). По потомкам: у Герасима Севастьяновича были сыновья Василий, Григорий и Федор, у Даниила Севастьяновича – Михаил и Никита, у Игнатия Севастьяновича – кроме двух Петров и Федора, еще Агафон, Кузьма и Михаил, у Максима Севастьяновича, кроме Алексея, Дементий и Осип (они были верхоленскими казаками), у кого-то из Петров – Афанасий, Василий, два Степана, Терентий и Яков236.

В результате исследования выяснилось также, что в 1624 году в Тарском городе служил конный казак Семен Бутаков; в 1696 году казачий десятник Петр Бутаков подписывал договор служилых людей Селенгинска, Удинска, Кабанского и Ильинского острогов о взаимной поддержке и организации органов самоуправления; в том же году в Илимском остроге служили рядовые казаки Агафон, Михаил и Никита Бутаковы; в 1725 году в Илимске умер служилый Михаил Бутаков, около 1657 года рождения; во вторую ревизию в Идинском остроге жил Афанасий Бутаков, 1667 года рождения, а в Иркутске – рожденный в 1689 году «города Устюга посадского отца сын в прежнюю перепись написанной в онном городе Алексей Бутаков»237. Может, и илимские казаки Бутаковы – тоже выходцы из Устюга?

По всей вероятности, большая часть Бутаковых из Илимска так и осталась в его ведомстве, перейдя в крестьяне: в «Списке жителей Илимского уезда в 1744 году по сравнению с переписью 1719–1723 годов» перечислены рожденные в самом конце 1680-х годов братья-крестьяне Григорий, Иван и Федор Бутаковы из деревни Бутакова, и тогда там жили только потомки этого Ивана. В исповедной росписи Преображенской церкви Яндинского острога за 1799 год я нашел перечень крестьян той же деревни, состоящий исключительно из четырех семейств под фамилией Бутаковы в составе сорока трех человек238.

Из списка же жителей Верхоленского острога 1722–1763 годов видно, что по фамильным линиям, идущим от Севастьяна Бутакова, в остроге в середине XVIII века проживали потомки Дементия и Осипа Максимовичей, умерших в период между первой и второй ревизиями, и еще – умершего в тот же период Михаила, который, скорее всего, тоже был сыном Максима. И именно казаки, а в отставке – разночинцы, братья Дементий и Осип Максимовичи стали соответственно отцом Агриппины Дементьевны и дедом Василисы Марковны. Значит, их дед Севастьян – мой девятижды и десятижды прадед.

А вот история с происхождением двоюродных сестер – Евдокии Кондратьевны и Ефимии Савельевны Бутаковых – оказалась намного причудливее, и я потратил немало сил на поиск упоминаний имени их деда Леонтия в тех же илимско-верхоленских архивах, но безрезультатно. Он не назывался среди потомков Севастьяна Бутакова и вообще не включался в переписные, окладные, доходно-расходные книги, никогда не подписывал казачьи челобитные, хотя наверняка послужил казаком, ведь, по действовавшей в то время практике, иначе не вошел бы в сказки первой ревизии Верхоленска как разночинец. Ничего не нашлось о Леонтии Бутакове и в доступных списках служилых людей отдаленных от Верхоленска острогов. И тогда я внес в интернет-поисковик по сибирским архивам только первый слог фамилии Бутаковых – «Бут». И появилась ссылка на единственный случай приведения в документах XVII века такого человека. Но зато какой – именно казак и именно Леонтий!

Это была составленная 11 августа 7178 (1670) года царская грамота якутскому воеводе князю Якову Волконскому[463] о возвращении в Москву ссыльных. В ней поручалось «Малоросийских городов жители, которые сосланы в Сибирь, авруцкой полковник Децик, киевской полковник Семен Третьяк, писарь Самойло Савицкой, радичь бывшего гетмана Якимка Сакаш, ирклеевской полковник Матьяш Попкеевичь, Переясловского полку Барышевской сотник Иван Воробей, переяславцы два брата Кунжонки, Нежинского полку ясаул Левка Бут, Фома Тризничь писарь полку Переяславскаго … сыскать тотчас и из Якутцкого прислать к Москве с нарочными посылщики, на ямских подводах»239.

Как выяснилось из «Истории России с древнейших времен» Сергея Михайловича Соловьева и интернет-портала «Родовод», в 1663 году в запорожском городе Нежине было жесткое, с убийствами, противостояние при избрании гетмана левобережной Украины. Посредством интриг в выборах, в которых участвовало свыше сорока тысяч казаков со всей страны, победил Иван Брюховецкий[464], отличавшийся своими подписями в адрес государя с тошнотворной лестью типа «верный холоп и нижайшая подножка пресветлого престола»[465]. Сразу же состоялся войсковой суд победителей над проигравшими. Его вердиктом был казнен прежний гетман Яким Сомко[466] и семь его соратников, а десять казаков, включая наказного полковника, есаула Нежинского полка[467] Левку (Льва, Леонтия) Бута, отвезены в оковах в Москву, а затем сосланы в Сибирь. Следующий же гетман Демьян Многогрешный[468] начиная с 1669 года неоднократно ходатайствовал перед государем Алексеем Михайловичем об их возвращении, и вышеприведенная царская грамота была второй по счету. Похоже, что поиски на бескрайних просторах Сибири ссыльных запорожцев оказались непростыми. Однако по крайней мере один из них – Фома Тризнич из Переславского полка – в 1670 году вернулся на родину.

Я нашел в переписной книге Красноярского острога и уезда, составленной в сентябре 7180 (1671) года240, т. е. в следующий после возвращения Фомы Тризнича год, список «Детей детей боярских» с пятилетними Михаилом и Иваном, сыновьями соответственно киевского полковника Семена Третьяка и переславского писаря Фомы Тризнича. При этом ни Фомы, ни Семена в той книге, включая ее раздел «Дети боярские», не было. Неужели они вернулись в Запорожье без своих сыновей?

Леонид же Бут, как это следует из «Книги Енисейского острога о числе сделанных в новом остроге всяких строений» за 7175 (1667) год и «Книги Енисейского острога переписным енисейским посадским людям, кто сколько платит государевой казны оброку и пятаго снопа сена» за 7177 (1669) год, отбывал свою ссылку в районе Енисейска, руководил строительством защитных сооружений для ближайших деревень из колотых бревен, надолбов и засек. И в первой из вышеназванных книг его имя писалось как Левка, а в разделе «Польские и литовские люди (запорожцы)» второй из книг – как Леонтей241. Наверняка его либо не смогли найти для возвращения на родину, либо енисейский воевода сделал вид, что не нашел в своем ведомстве этого грамотного и полезного в деле служилого человека с большим навыком руководящей работы, и его поиски прекратились. К тому же вскоре некому стало за него ходатайствовать, ведь в марте 1672 года гетман Демьян Многогрешный был низложен по надуманным подозрениям в связях с Турцией и выдан царским властям. А после проведенного в Москве следствия он лишь чудом избежал смертной казни, но сам оказался в пожизненной сибирской ссылке[469].

Может, Леонтий Бут и инициативно отказался возвращаться и вместе с женой и родившимся в начале 1670-х годов сыном Кондратием остался в Сибири. Там его фамилию в полном ладу с малороссийскими обычаями изменили на Бутока[470], а затем – на Бутакова, как и у его соседей – илимско-верхоленских казаков.

Если эта версия верна, то предком доброй половины Бутаковых из Верхоленского острога и моим – по двум линиям – восьмижды и девятижды прадедом Леонтием Бутаковым был сосланный в Сибирь есаул Нежинского полка.

Буторины

Сразу две Елены, появившиеся на свет под фамилией Бутариных, стали моими пятижды и шестижды прабабушками. Старшая из них родилась в 1742 году в семье верхоленского разночинца Ивана Васильевича и умерла в 1815 году. Она была женой такого же разночинца Остафия Яковлевича Толмачева. Младшая, родившаяся в 1767 году в семье Петра Ивановича (он – сын вышеназванного Ивана Васильевича) и умершая в 1820 году, выходила замуж за кутурхайского крестьянина Василия Ивановича Черепанова.

Фамилия Буториных – ее написание часто переходило в Бутариных и обратно – нередко упоминается в илимско-иркутских документах второй половины XVII – начала XVIII века. О Буториных много говорится и в ставшей легендарной монографии «Илимская пашня», написанной на основании архивов профессором Вадимом Николаевичем Шерстобоевым. Из нее я узнал о посадском человеке Иване Филипповиче Буторе, распорядившемся о строительстве дощаников в киренской Кривой Луке в 7161 (1653) году; о пашенном крестьянине с таким же именем – Иване Буторе, который имел землю в Заусаевской заимке, переданную в 1658 году подьячему съезжей избы Павлу Пежемскому; о тутурском приказчике Иване Буторине, выполнявшего в 1723 году поручения илимского воеводы242.

В «Книге имянной Илимскаго острогу пашенным крестьянам и ссыльным черкасам» за 7161 (1653) год тоже сказано о Иване Филипповиче Буторе, но как о владельце пашенной земли, причем и выше, и ниже Илимска, а на Криволуцком лугу таким владельцем был его брат Тимофей Филиппович Буторин. О посадском человеке Ивашке Буторе, который пахал на себя пашню «на Ленском волоке в Ылимском остроге», говорится в отписке 1657 года стряпчего и илимского воеводы Петра Семеновича Бунакова. А в окладных книгах Илимского острога за 7204–7208 (1696–1700) годы приведен казак Михаил Иванович Буторин с сыновьями Иваном и Василием, около 1686 и 1691 годов рождения. А, согласно окладной книге Илимска за 1709 год, тот же казак за хлебное жалование пашню пахал в Усть-Кутской слободе243.

Из этих сведений, а также материалов второй и третьей верхоленских ревизий стоит заключить, что первыми Буториными, обосновавшимися в илимско-верхоленском регионе, были братья Иван и Тимофей Филипповичи. Иван Филиппович стал отцом казака Михаила, от которого, в свою очередь, рождены: старший сын Иван, будущий тутурский приказчик и сын боярский; средний Василий и младший Яким, родившийся в 1699 году. Все верхоленские Буторины середины XVIII века – потомки того Михаила.

При верности такого заключения, Филипп, дед верхоленского казака Михаила Ивановича Буторина, – мой одиннадцатижды прадед.

Быковы

Моя пятижды прабабушка Дарья Яковлевна с неустановленой точно девичьей фамилией – умершая в 1809 году жена верхоленского крестьянина Меркурия Алексеевича Пермякова. Ее бракосочетание наверняка пришлось на отрезок между 1763 годом, когда закончилась третья ревизия, и 1773 годом, начиная с которого сохранились метрические книги Верхоленского Воскресенского собора. Поэтому все происходившее в то «безвестное» десятилетие можно только «вычислять». Если предположить, что Дарья появилась на свет в Верхоленске, ее отцом и моим шестижды прадедом могли быть либо Яков Быков, либо Яков Немчинов, у которых имелись дочери с таким именем и с подходящим (соответственно 1756 и 1752) годом рождения. И при выборе среди них предпочтение надо отдать, конечно, первому из этих Яковов, ведь в 1794 году Дарья Яковлевна стала его внуку крестной матерью. Вот только Яков – не родной, а незаконнорожденный сын в семье посадского Захара Быкова. Он, вероятно, был подброшен и при крещении получил отчество Иванович, которое в 1790 году указано в метрике о его смерти. Значит, ни у Якова Ивановича Быкова, ни у меня нет кровного родства с Быковыми, оказавшими Якову семейный приют.

К третьей ревизии в Верхоленском остроге осталась только одна семья Быковых – во главе с тем самым Яковом. А согласно второй, там жили еще его приемный отец посадский Захар и неизвестного с ним родства (может, племянник) посадский Алексей Быков со своими братьями Иваном и Харитоном, которые в третьей ревизии указаны как Шишкины. В те же годы был среди бирюльских крестьян Иван Евсеевич Быков с женой и детьми244.

Мне не удалось построить фамильную линию от Захара Быкова к его предкам. Но в 1696 году в Илимском остроге проживал посадский Дмитрий Быков – вполне вероятно, отец Захара. А самым первым представителем такой фамилии в Восточной Сибири, о котором удалось узнать, был енисейский казак Григорий Бык, служивший в 1633–1634 годах в Якутском остроге с атаманом Иваном Галкиным. Тогда он принимал участие в защите острога от «государевых непослушников». Вот как об этом сказано в послужном списке: «Гришка Семенов Бык дрался явственно, на приступе убил под мужиком коня, да он же поколол копьем мужика»245.

Витецкие

Моя пятижды прабабушка со сказочным именем Лукерия Никитична в девичестве носила фамилию Витецких. Она родилась в 1743 году и умерла в 1786 году, на пять лет раньше своего мужа крестьянина Якова Ратькова.

Дедом Лукерии по отцу был казак Иван Прокопьевич Витецкий, отслуживший пятнадцать лет в Анадыре и вернувшийся оттуда в Верхоленск в год проведения третьей ревизии. Два его сына – Иван и Карп – тоже служили вне родного города: один – в Охотске, другой – в Иркутске. Еще двое верхоленских Витецких – Василий и Дмитрий – также, вероятно, его сыновья, попали в Тункинский острог и в рекруты.

Наверняка именно об его отце, самом дальнем из ставших известным мне предков под фамилией Витецких, моем восьмижды прадеде Прокопии, написано в монографии Вадима Николаевича Шерстобоева «Илимская пашня» как о проживавшем в Илимске ссыльном с прекрасным подчерком. Отчего в 1703 году он направлялся илимским воеводой в Усолье для оформления там розыскных, таможенных, соляных и других дел. Воевода лично распорядился «отвести государской двор, где ему з женою и з детьми жить». Может, близким родственником этого Прокопия был «Ивашка Микитин сын Витецев», перечисленный в окладных книгах пашенным крестьянам по деревням Илимского уезда 1699 и 1706 годов246.

Воробьевы

Фекла, дочь верхоленского мещанина Андреяна, или Андрея Воробьева, ставшая моей пятижды прабабушкой, родилась в 1766 году и вышла замуж в 1782 году за бирюльского крестьянина Ивана Григорьевича Семенова. А другая моя пятижды прабабушка под той же девичьей фамилией Акилина, или Акулина, стала в 1786 году женой верхоленского крестьянина Семена Яковлевича Шеметова. Мне стало известным, что она – умершая в 1824 году дочь тутурского крестьянина Ивана Воробьева, но года ее рождения с точностью установить не удалось[471].

В сказках второй и третьей ревизий Верхоленского острога нет ни одного представителя фамилии Воробьевых. Значит, отец Феклы Андреян Воробьев был поверстан в мещане в период между 1762 и 1782 годами. А был он «ангинским жителем», как следует из метрической записи Верхоленской Воскресенской церкви за 1789 год о бракосочетании купца Михаила Черепанова с Анастасией, еще одной дочерью мещанина Андрея Воробьева[472]. В третью ревизию «Киренского манастыря в Ангинской вотчине» включена единственная семья Воробьевых. Ее тогда возглавлял Никифор, сын умершего в период между первой и второй ревизиями Луки, и среди его шестерых сыновей Андрея названо не было. Правда, сказано о его старшем, еще холостом сыне возрастом в двадцать один год, но без имени. А он, конечно, мог быть Андреем – отцом рожденной через несколько лет Феклы. Однако в сказке предыдущей, второй ревизии, этот сын приведен как Никита247. И я думаю, что крайне редкое событие, когда ревизор не указал имя ревизуемого, связано с прежней ошибкой, и ревизор просто запутался, а отцом Феклы действительно был Андрей, и тогда его дед Лука – мой восьмижды прадед. Но вот его происхождение мне выяснить не пришлось.

Зато по линии Акилины повезло больше. Согласно «Книге о сборе оброчного хлеба с пашенных крестьян Илимска» 7181 (1673) года и «Книге имянной Илимскаго острогу пашенным крестьянам и сколько кто пашет государева десятинные пашни» 7184 (1676) года, в Тутуре была лишь одна семья Воробьевых: «Мишка Дмитриев сын Воробей з детьми с Пашком с Ывашком с Ондрюшкою», которые «пониже Верхоленского Братского острожка наниз по Лене реке» в Тутурской волости «пашут великих государей на десятинах рожь, а за яровые десятины платят великим государям оброк отсыпным хлебом с полудесятины яровые по десяти пуд ржи на году». А занял ту землю «промышленный человек» Михаил Воробей в 1661 году по распоряжению илимского воеводы Тихона Андреевича Вындомского в адрес приказчика Верхоленского острога сына боярского Никифора Качина с правом пахать «по обе стороны Тутуры реки. А межи тем лугам с нижного конца, от Скопина Гнезда вверх до Келоры реки со всеми угодьями и с рыбными ловли». Условия же выделения ему полутора десятин земли были близки к кабальным: он обязался безвозмездно сдавать государству весь собранный им урожай с прилегающих трех четвертей десятины государственной пашни. А это в два раза больше принятой тогда нормы, да и льготный период сокращался с четырех до двух лет. Вероятно, такое обязательство было обусловлено присоединением к пашне необычайно крупного, в двадцать две десятины, участка земли под сенокос и выгон. К концу XVII века сыновья Михаила Воробья широко расселились по Тутуре и выше ее устья по Лене и уже прозывались Воробьевыми, а три их поселения – деревнями Воробьевыми, позже две из них переименовались в Большую и Малую Воробьевые. Земельный участок в одной из них, что располагался в Усть-Киренской Нижней волости и ранее принадлежал «збеглому» крестьянину, достался Михаилу Воробьеву в 1698 году со льготой на три года. Из окладной книги пашенным крестьянам следует, что Михаил Воробей к 1706 году уже умер, и вместо него пашней владели сыновья Андрей, Иван, Савва и Семен. Рядом с ними крестьянствовал «Павел Михайлов сын Воробьев»248.