Повороты судьбы

– На третьем витке спирали познания.

– И, наверное, не легко вам дается учеба? – с улыбкой спросила Светлана, поддерживая огонь беседы.

Владимир с ноткой бравады в голосе признался:

– Скрывать не стану, наша альма-матер – не увеселительная прогулка под сенью лип. Здесь закаляется сталь, и гранит науки не всегда поддается с первого зуба. Но мы упрямы, как горные ручьи, и пробиваем себе дорогу.

Внезапно, словно ведомый невидимой нитью, Владимир поднялся и, приблизившись к Светлане, словно предлагая ей саму вселенную, протянул руку.

– Разрешите пригласить вас на танец? – прозвучало в его голосе, словно мелодия старинной баллады.

– С удовольствием! – ответила Светлана, доверчиво вкладывая свою ладонь в его, словно ключ в замок.

Друзья Володи, будто зрители в театре жизни, с улыбками следили за рождающимся танцем. Атмосфера вечера, уже пропитанная ароматом дружбы и искреннего смеха, наполнилась волшебством, словно распустившийся бутон дивной розы.

В вихре танца, под аккомпанемент задушевных песен, время пролетело незаметно. Но вот прозвучал неизбежный аккорд прощания.

– Спасибо, Света, что вырвалась к нам! Пусть дорога домой будет легкой, а чтобы я не волновалась, Володя тебя проводит, – произнесла гостеприимная хозяйка, лукаво подмигнув своему квартиранту.

– Я не против, – после недолгого раздумья отозвалась Светлана.

– Вот и славно! Заодно напои парня чаем, а то в нашем веселье до чаепития так очередь и не дошла. А мы тут с ребятами и сами догонимся. И помни о нашем уговоре! Сегодня Вова у тебя – твой ночной страж. Спокойной ночи, голубки!

– Спокойной ночи, Галина, и огромное спасибо за все, – улыбнулась Светлана и вышла из квартиры.

Ливень, поливавший землю почти сутки, оставил в наследство свежий, прохладный воздух. Тишина окутала двоих, пока они неспешно шли по улице, каждый погруженный в свои мысли.

– Галина Петровна обмолвилась, что ваш дом где-то поблизости? – первым нарушил молчание Владимир.

– Вон он, голубой, виднеется. И знаешь что? Давай уже на «ты». А то от твоего «вы» чувствую себя музейным экспонатом. Так что, ты все-таки составишь мне компанию за чашкой чая?

– С превеликим удовольствием. И помни, я сегодня твой ночной гость. Обещание, данное Галине Петровне, – закон.

– Ну, раз уж судьба так распорядилась, остается только покориться. Что ж, веди меня, стражник, раз такое дело.

Поднявшись на четвертый этаж, они вошли в трехкомнатную квартиру, обставленную с претензией на уют. Студент, окидывая жилище равнодушным взглядом, бросил:

– Прекрасная квартира. Неплохо устроилась. Живи да радуйся. Чего тебе еще в этой жизни не хватает? Вон люди по подвалам ютятся и умудряются счастье в мелочах находить. Не пойму я тебя, – сказал он, словно желая донести до нее простую истину.

Зря Владимир произнес эти слова. Он не мог себе представить, какую ошибку совершил этим. Его слова, казалось бы, лишены злого умысла, но в них слышалась нотка снисхождения, которую Светлана восприняла как оскорбление.

Она вскинулась, словно ошпаренная кипятком. Ее взгляд, доселе спокойный и умиротворенный, стал пронзительным, острым, как лезвие. Казалось, еще мгновение, и из нее извергнется лава гнева. Ее голос разрезал воздух, словно бритва.

– Это что, внеплановый сеанс психоанализа на дому?! Без записи и, разумеется, чашки чая?! – каждое слово вылетало из ее уст, словно пуля, выпущенная из обоймы вербального оружия.

– Не отходя от кассы, как говорится?! – процедила она, словно смакуя каждое слово, и ехидная усмешка искривила ее губы. В холодных глазах плескалось презрение, словно ледяная волна, готовая захлестнуть с головой. – Моя жизнь – мой лабиринт, и только мне решать, куда в нем идти! Как хочу, так и танцую на обломках своей судьбы. Какое тебе дело до моих душевных ран и шрамов?! Займись лучше своей душой, пока она у тебя самого не превратилась в безжизненную пустыню, а меня, будь так любезен, оставь в покое!

Света говорила с явным раздражением. Ее голос срывался от накапливавшегося гнева. Слова били, как град.

Парень растерялся. Он не ожидал такой бурной реакции.

– Ты что, совсем взбесилась? – пробормотал он, делая шаг назад.

– Оставьте все меня в покое! – крикнула она, срываясь на истерику. – Вам, мужикам, от нас, баб, только одного и надо! Думаешь, я не понимаю, зачем ты сюда приперся?!

Молодая женщина была похожа на раненое животное, готовое защищаться любой ценой. Володя попытался что-то возразить, но она его перебила.

– И даже не надейся! – прошипела она, дрожащим от негодования голосом. – Вы все, мужики, кобели! Чтоб вы провалились, бабники! Вон отсюда! Не хочу тебя больше видеть!

Голос Светланы сорвался в истерический крик. Этот крик эхом разнесся по тишине квартиры. Глаза горели безумным огнем, отражая бурю в ее душе.

Владимир опешил. Такого яростного выпада он никак не ожидал. Очевидно, болезнь прогрессировала. Что теперь делать? Оставлять ее одну в таком состоянии было нельзя. Вызывать психбригаду? Галина Петровна ему этого никогда не простит. Видимо, спиртное ей категорически противопоказано, даже в микроскопических дозах. Это была их общая ошибка. Вернее, ошибка Светкиной подруги. Пусть теперь она и расхлебывает последствия. Приняв решение, он выхватил из кармана мобильный и, дрожащими пальцами набрав номер, заголосил в трубку:

– Галина Петровна! Срочно бегите к Светлане! Тут такое творится! Все вышло из-под контроля! Я не знаю, что делать! – в его голосе слышалась неприкрытая паника.

Словно маятник, Светлана качнулась от яростной истерики к безутешному горю, разразившись оглушительными рыданиями. Тетя Галя, ворвавшись в квартиру, застала ее в потоке слез.

– Что ты натворил?! Отвечай! – с порога накинулась она на студента, но, не дожидаясь ответа, бросилась к Светлане, заключая ее в объятия. – Тише, девочка, тише. Все хорошо. Я с тобой. Я тебя никому не дам в обиду.

– Да я ее пальцем не тронул! Просто пытался… привить любовь к жизни, – оправдывался парень, чувствуя себя загнанным в угол.

– Ладно, с тобой я потом разберусь! Выслушаю твои оправдания позже! А сейчас – домой. Сегодня я сама с ней побуду. Нельзя вам, мужикам, ничего доверить.

Обиженный незаслуженными упреками, студент поплелся прочь, бормоча себе под нос:

«Я-то тут при чем? Не делай добра – не получишь зла. Все, с меня хватит. Пусть ищут другого идиота. С такой сам, не ровен час, свихнешься. По ней, по ходу, Кащенко (так в России именуют все психиатрические больницы) уже давно плачет».

Словно тень, сотканная из уныния и горечи, вошел он в комнату студентов. Друзья, чуткие к малейшим переменам в его настроении, сразу почувствовали неладное. Тревожные вопросы градом посыпались на Владимира, но он, словно погребенный под обломками невысказанного, рухнул на кровать, отвернулся к стене и замолчал, непроницаемый как камень.

Лишь на следующий день, в душной атмосфере института, когда молчание стало невыносимой пыткой, он исповедался Константину и Сергею, поведав о злоключениях минувшего вечера.

– А я предупреждал, добром это не кончится, а вы отмахивались, – укоризненно прозвучал голос Сергея, полный горечи и упрека.

Вечером, в преддверии ночного дежурства, Галина Петровна, словно вытягивая нить из клубка тайны, выспрашивала у Владимира подробности вчерашнего происшествия. Он, обнажив душу, рассказал все, не скрывая своего пессимизма:

– Если моя невинная реплика вызвала такую бурю, то о чем вообще с ней можно говорить?

– Дело, видимо, не в тебе, а в самом факте твоего существования как мужчины. Ты просто попал под горячую руку. Как я уже говорила, были бы у меня студентки на постое, все было бы гораздо проще. Но увы, имеем, что имеем. Спасибо, конечно, за попытку помочь. Теперь придется самой выкручиваться, пока она не придет в себя, – с горечью выдохнула тетя Галя.

Но «выкручиваться» ей не пришлось. Судьба распорядилась иначе. Ночью, на работе, коварная лестница подстерегла ее, и сломанная нога отправила Галину Петровну прямиком в больничную палату. Сообщив об этом Владимиру по телефону дрожащим голосом, она взмолилась о помощи, умоляя присмотреть за Светланой. Тот, скрепя сердце, согласился, но поставил условие, жесткое как сталь: если нечто подобное вчерашнему повторится еще раз, он немедленно вызовет спецбригаду для ее принудительной госпитализации. Галине Петровне ничего не оставалось, кроме как принять этот ультиматум, словно горькую пилюлю.

После этого телефонного звонка, словно повинуясь некому таинственному призыву, Володя сорвался к Светлане. Сердце колотилось набатом, предчувствуя недоброе. На звонок в дверь ответила лишь тишина. Он потянул ручку – дверь подалась, впуская его в зловещую прохладу квартиры. Предчувствия обернулись леденящей душу реальностью: на диване, в неестественной позе, лежала Светлана, а вокруг, словно змеиная кожа, валялись блистеры от таблеток.

Время сжалось в тугой комок. Он действовал инстинктивно, молниеносно. Приложив пальцы к ее бледной шее, он ощутил слабый, едва уловимый пульс. Дыхание – лишь легкое дуновение, почти тень. Схватив ковш, он наполнил его обжигающе ледяной водой и, приподняв Светлану, безжалостно плеснул ей в лицо. Она вздрогнула, застонала, и на мгновение в ее глазах мелькнул проблеск сознания. Он стал насильно вливать ей воду в рот, преодолевая судорожное сопротивление. Когда желудок наполнился до предела, парень принес таз, уложил ее на бок и надавил на корень языка. Началась мучительная, выворачивающая наизнанку рвота. Вместе с водой, словно извергаясь из самой преисподней, вышли и проклятые таблетки.

Постепенно угасшая было искра жизни начала возвращаться в ее померкшие глаза, как рассвет после долгой ночи.

– Зачем… ты здесь? Как ты… попал? – прошептала она, обращая свой взгляд, полный муки и удивления, на нежданного спасителя. В голосе сквозила не только усталость, но и раздражение, словно он нарушил ее предсмертный покой. – Зачем ты опять суешь нос не в свое дело? Кто тебя вообще сюда звал? Кто тебя просил меня спасать?

– Уж точно не ты, – спокойно, хотя и с легкой горечью, ответил он. – Галина Петровна попросила присмотреть за тобой. Я не мог ей отказать. Дверь была открыта… Ты забыла ее запереть. Как видишь, я появился здесь вовремя. А тебе я скажу вот что: ты – эгоистка, каких свет не видывал.

Ее глаза вспыхнули гневом.

– Это еще почему? Что ты вообще об этом знаешь? Моралист выискался, тоже мне судья!

Он не дрогнул, продолжая смотреть ей в глаза.

– А потому, что ты думаешь только о себе, о своей боли. Наплевать тебе на то, что будет с другими после твоей смерти. И уж точно ты не тянешь на моралистку, решила, что сама себе судья.

– Кому – другим? Нет никаких других. Родители умерли давно, оставив меня одну в этом проклятом мире. Мужчинам я не нужна, я для них – пустое место. Детей нет, да и не будет уже. Плакать обо мне будет некому, разве что вороны на кладбище.

Владимир вздохнул.

– А ты подумала о Галине? Что она почувствует, когда решит, что не уберегла тебя, свою подругу? А что почувствую я, если не спасу? Возможно, потом всю жизнь буду корить себя, что тоже не сумел сделать этого. Только враги на войне радуются чужой смерти, да и то не всегда.

Ее губы сжались в тонкую линию.

– Откуда тебе это известно? Решил, будто воевал, герой выискался?

Он пожал плечами.

– Я – нет. Я всего лишь отслужил в армии, видел всякое, но воевать, к счастью, не довелось. Но вот моему старшему брату выпала другая судьба – побывать в горячей точке. Много рассказывал мне о войне, о том, как там люди цеплялись за жизнь, как мечтали о доме, о мире. Многим не повезло, война не выбирает. Сейчас они там, наверху, и, возможно, завидуют живым, тем, у кого есть шанс.

– С чего ты взял? Может, там лучше, чем здесь, на земле, в этом аду.

Володя посмотрел ей прямо в глаза.

– А тебе не терпится проверить? Если самоубийство – самый страшный грех, то на райскую жизнь можешь не рассчитывать. Вечно будешь искупать свою вину в муках, скитаться в поисках покоя. Земной ад раем покажется. Ты никогда об этом не задумывалась?

– Нет, не думала. Зачем?

Он вздохнул, понимая, что слова его не доходят до ее сердца.

– А зря. Я бы на твоем месте не стал рисковать. Мы все еще успеем туда попасть, в свой срок. Не стоит торопиться проверять мною сказанное. Лучше скажи, где у тебя аптечка? И есть ли там какой-нибудь сорбент, чтобы хоть немного облегчить твое состояние?

– Аптечка – вот она, – проговорила Света, указывая на потрепанную коробочку, лежащую на тумбочке. – А что такое сорбент, убей не знаю. Да и таблетки тю-тю… Все до дна выскребла.

– Эх, жаль, – вздохнул Владимир. – Душу, конечно, не вычистишь, но хоть тело немного привести в порядок не помешало бы.

– Почему ты не вызвал скорую? – спросила она хриплым голосом.

Владимир внимательно посмотрел на Светлану:

– Даю три попытки. Угадаешь – медаль.

– Чтобы я в дурку не загремела? – предположила женщина с иронией.

– О, вижу, молния в голове сверкнула! Сообразительная, – поддразнил он.

Оживающая, с трудом дыша, хрипло прохрипела:

– А теперь вали домой и оставь меня, наконец, в покое. Дай хоть помереть спокойно.

– Как бы не так! Чтобы я тебя, чокнутую, одну бросил? И не мечтай! – резко ответил парень, сжимая ее руку. – Да и вообще, как тебе в голову могла прийти мысль, что я оставлю тебя одну в таком состоянии?

– Но у меня больше нет таблеток! Ни одной, все до последней… – голос ее был выцветшим, как старая фотография, и не сулил ничего хорошего. В нем сквозило бессильное сожаление, будто она оплакивала не отсутствие лекарств, а что-то гораздо большее.

– Зато есть масса других способов отправиться к праотцам, – хладнокровно заметил Володя. – Выбирай – не хочу. Ты можешь повеситься на люстре. Лечь в ванну с водой и перерезать себе вены. Открыть газовые конфорки. Да мало ли чего еще… Говорят, что самоубийцы горазды на выдумки.

Она усмехнулась:

– Ах, спасибо, что просветил! Прямо глаза открыл. А я-то дура зациклилась на одних таблетках. С такими «помощниками», как ты и Галина, не напасешься их.

– Нашла время для сарказма. Тут, понимаешь, трагедия…

– А если я это сделаю, пока ты дрыхнешь? – спросила Света, словно пробуя новый вкус на языке.

Теперь он усмехнулся:

– Буду спать в обнимку с тобой. И наши руки свяжу, как Ромео и Джульетту, чтоб не разбежались.

– А как я тогда в туалет? Если приспичит? Ты подумал?

– Вместе пойдем, – решил он без колебаний. – Буду стоять за дверью и веревочку дергать. Проверять, не упорхнула ли твоя душенька.