Грань искупления

И то, что Дон заходит первый, является своеобразным знаком доверия: сначала всегда входят солдаты для осмотра помещения, особенно если речь идет о чужой территории. Я оцениваю этот жест, убирая руки в карманы брюк. Внешне ничего не меняется, но вот внутренне – полностью. Настроение этих переговоров, кажется, будет хорошим.

Николай подходит ближе ко мне, осматривая зал ресторана цепким взглядом:

– Я ожидал увидеть дуло пистолета даже на потолке, – говорит он с сильным акцентом. Он произносит слова так, будто разбивает их о пол: быстро, отрывисто, делает акцент на согласных буквах. Это звучит очень колоритно и подходит под его образ, добавляя агрессию и холод.

– Мы пригласили вас, поэтому все глоки пока опущены. – Мы обмениваемся крепким рукопожатием. – Это моя правая рука, – я указываю на Джулари, которая слегка кивает Николаю.

Я намеренно не называю ни имени, ни статуса Украшения. Обязательно сделаю это, если наша сделка состоится, но пока – лишняя информация, которая может сыграть против меня.

– Неожиданно видеть женщину среди нас. У вас все девушки обучены вести дела?

– Она полноценный член Семьи, – отвечаю я, встречаясь с его холодными глазами.

– Это единственный сюрприз, или мне ожидать кабинет, забитый прекрасными созданиями?

– До кабинета мы можем не дойти, – выбрасываю слова, стараясь не вырвать на хрен его язык. – Переговоры буду вести я, поэтому люди моей Фамилии вас не касаются.

– Неплохое начало беседы, Кассий. – Он хмыкает, покачивая головой. – В силу возраста и импульсивности тебе тяжело понять, что так разговаривать не стоит.

– Я привык защищать то, что принадлежит мне. И это не изменится, даже когда я буду на смертном одре.

– Похвально, Дон Мексиканской мафии, – с оскалом произносит Николай, смотря мне прямо в глаза. – Может быть уже начнем? Разговаривать на пороге у нас не принято.

– Да, пройдемте в мой кабинет. Виски?

– На всех. – Я щелкаю официанту, который знает, что делать.

Он принесет в мой кабинет закрытую бутылку, которую откроет там же, и разольет алкоголь по бокалам. Я всегда делаю это, потому что не пью. Таким образом показываю чистоту своих намерений. Если эти переговоры и закончатся смертью, то только пулей в лоб, а не ядом в бокале.

***

–То есть мы в союзе с вами уничтожаем Нуэстра Фамилию, а взамен получаем север Калифорнии? – спрашивает Дмитрий, Консильери Дона русских.

– Север и восток. Запад и юг мы забираем себе из-за Трэйси. Это наш дом, каждый член Фамилии родом оттуда, – отвечаю я, медленно отпивая черный кофе. – Вся Калифорния будет в наших руках.

– Что с путями?

– Поставки налажены, в свое время мы постарались над этим. Западная трасса ведет прямиком сюда, что тоже выгодно.

Я опускаю часть про то, что Адриан вчера перепроверил это и доложил, что на данный момент все пути из Калифорнии перекрыты из-за их страха перед нами. Им незачем знать, что Консильери и один из Донов сейчас на вражеской территории – опять же, безопасность, пока мы еще не союзники. А вопрос с поставками – временный. Открыть и наладить пути не проблема.

– Выгодно для вас, – отвечает Николай, хитро прищурившись. – Нью-Йорк для меня – новая земля, на которой я чужак. И открытый путь в логово врага не дает никакого преимущества.

– Нью-Йорк делю я и Итальянцы, с которыми вы сохраняете холод. На счет них можешь не переживать: наши Фамилии разделяет нейтральная территория, развязывать войну мы не хотим. И это обоюдное решение. Твоя дорога будет вести прямиком ко мне. Безопасность я гарантирую. – Мой тон остается ровным и спокойным, отражая то, что происходит внутри.

– Ты даешь нам клочок Калифорнии, защиту на своей земле и позволяешь вести дела отсюда. Не слишком ли много обещаний, Кассий? – Николай выдыхает густой дым от сигары, глядя мне в глаза. – Ты достаточно молод для Дона, но я наслышан о тебе, именно поэтому сейчас даю время, чтобы обдумать еще раз то, что ты сказал.

Я откидываюсь на спинку кресла, закидывая ногу на ногу так, что ботинок одной лежит на колени другой. Мои руки ложатся на оба подлокотника. Уже второй намек на то, что я молод и беспечен. Это начинает раздражать меня настолько, что я готов дать своим людям сигнал о начале наступления.

Хитро прищуриваюсь, ухмыляюсь в зверином оскале:

– Мне пришлось повзрослеть в двенадцать лет, ровно тогда, когда я нашел свою сестру повешенной. Я сидел в хреновой тюрьме, каждый день получая порцию перцовки в глаза и удары дубинками. Я пошел против своего Дона, который выжил из ума, и делал все, чтобы Мексиканская мафия стала клоунами. Ты, кстати, принимал в этом дерьмовой цирке непосредственное участие, пытаясь раскрутить его на товар и деньги, хотя на тот момент мы были союзниками. – Я наклоняю голову набок, наблюдая, как брови Николая сходятся на переносице. – И знаешь, что стало с Доном и теми, кто плевал на нашу репутацию? Их тела уже сожрали черви, и я стал тем, кто отправил их всех в могилу. Вот эту информацию ты должен держать в голове, а не год моего рождения.

Я делаю паузу, пока Николай затягивается сигарой, и старается не отводить голубые глаза от черного омута моего взгляда. Я чувствую, что превосходство возвращается ко мне, а воздух в кабинете наэлектризовывается и накаляет обстановку.

– Я стал Доном не потому, что захотел этого сам: меня выбрала вся Мексиканская мафия. И, признаться, всю работу Босса я делал уже давно, задолго до того, как ты появился на моем шахматном поле, – я продолжаю ухмыляться. – Мне не нужно время на обдумывание своих слов. Мне нужен твой ответ, потому что предложение не бессрочное.

– Ты обещаешь то, что выполнить под силу не каждому, Кассий. И обратной дороги не будет: я всегда беру то, что по праву становится моим. Помощница, что скажешь? – Николай смотрит на Джулари, удобнее присаживаясь в кресле.

Чертова провокация. Он намеренно отдает ей невидимый микрофон, ожидая, что сейчас она промямлит что-то неразборчивое, и убежит в слезах. Он думает, что так сможет указать на истинное лицо моего главенства: обозначить то, что я слишком молод для Дона, показать, что я даю туманные обещания, и ничего не смыслю. Как же, мать твою, он удивится. Я в предвкушении смотрю на него, не в силах скрыть довольную ухмылку. Краем глаза замечаю, что Марко прикрывает рот бокалом, потому что тоже знает, что Джулари относится к типу женщин, которые способны оторвать яйца одним взглядом.

Моя жена тем временем спокойно затягивается своей любимой вишневой сигаретой, глядя прямо на Николая. Она сидит рядом со мной, закинув ногу на ногу.

– Меня зовут Джулари, но никак не помощница, – О, да, детка. Жги. – В обещаниях Кассия нет ничего сверхъестественного: клочок Калифорнии вы получите только при условии, что Нуэстра будет уничтожена. Мы получим часть территории при точно таких же условиях, то есть и ваша, и наша семья на равных. Есть ли риск? Нет, ведь эта земля и сейчас принадлежит другим, но вот в войне, конечно, присутствует вероятность быть убитыми – очевидно.

Но еще и очевидно то, что полечь можем и мы. Дорога для поставок ведет к нам – но ведь мы не говорим о том, что и товар будет нашим. Здесь вы получаете только неприкосновенность, которую мы вполне можем гарантировать. Вы же знаете, что мы работаем с другими вещами, поэтому перемешивание наших поставок исключено. Есть ли для вас и нас выгода? Да, мы будем поставлять товар совместно, а на самой Калифорнии разделяться, – меньше риска, а точнее, его нет вообще. Защита? Ну, мы вас трогать не будем, что логично, ведь союз это и подразумевает. Но вот война с другими Фамилиями – ваша борьба, а наша помощь возможна исходя из ситуации. – Она делает глоток холодного кофе с банановым сиропом, погружая кабинет в тишину. – И в чем же, скажите мне, вы видите здесь иллюзию? В том, что такого вам больше никто не предложит? – Из нее вырывается надменная усмешка, и это, черт возьми, самый сексуальный звук.

– Именно в этом, Джулари. Таких условий нам еще не предлагали.

– Мы от этого не теряем ничего. Зато на земле Калифорнии, при хорошем исходе, и у вас, и у нас будут развязаны руки. А подобное мы предлагаем потому, что обратились к вам за помощью, и все это – способ показать важность вас и честность нас.

– Ты же понимаешь, что моя территория находится во Флориде, да? Представь мысленно карту США. Расстояние между Калифорнией и моей землей просто огромное, поэтому риск для меня неоценимо большой, – Николай прищуривается, глядя на Джулари.

– Нью-Йорк – восток, а Калифорния – запад. Нас разделяет практически все Соединенные Штаты, но мы позаботились о поставках к нам. Сейчас пути перекрыты из-за того, что Нуэстра, мягко скажем, хочет пустить нас на корм для собак, но все же ходы есть. И именно поэтому мы берем поставку на себя – знаем, как это провернуть, и остаться незамеченными. Риска снова нет. И, кстати, мой Дон все еще ждет ответа.

– Ну, допустим, – прокашлявшись говорит Николай, залпом добивая остатки янтарной жидкости. – В чем твоя мотивация?

Он смотрит на Джулари и я напрягаюсь, потому что срабатывает инстинкт защиты своей женщины. Я понимаю, к чему он ведет, и знаю, что сейчас Украшению придется раскрывать себя. Краем глаза вижу, как моя жена лениво смахивает пепел с сигареты, и только после этого спокойно отвечает:

– Я бывший Агент ФБР Калифорнии.

Короткий и лаконичный ответ вызывает переглядывание у русских, и быстрые фразы на их родном языке. Один только Николай слегка косит взгляд, но быстро возвращает его обратно, не говоря при этом ни слова. Все мои солдаты расправляют плечи, потому что непонимание ситуации напрягает. Я замечаю, что они, подобно хищникам, готовы напасть в любую секунду. Их внимание направлено на меня, в ожидании сигнала.

– Говорить можно только на английском, – вкрадчиво произношу я, оглядывая всю эту компанию. – Можем перейти на испанский, если этот язык вам надоел. Неуважение ко мне и моей Семье карается. Быстро и жестоко.

Я не позволю вводить нас в заблуждение даже обычными фразами. Мое предложение о союзе действительно не вечное: я готов пожертвовать блестящим планом моей жены, но отстаю нашу честь.

– Прекратить, – бросает Николай, практически рыча в сторону своих людей. И вот теперь я уверен, что он не хочет отказываться от нашего предложения: слишком хорошая прибыль на кону.

Я упираюсь глазами в одного из русских солдат, потому что замечаю странный блеск в его взгляде, который он бросает на Джулари:

– Это моя жена, ублюдок. Советую даже не дышать в ее сторону, – произношу медленно и тихо, чтобы он точно понял мои слова.

– Я… Я просто наконец-то понял, кого она мне напоминает. Ты же Джулари Кларк, да?

– Кабальеро, – отвечает Украшение, туша сигарету. – Кларк умерла на улице Трэйси после предательства своих же коллег. Еще есть вопросы о моей мотивации?

– Шавка системы навсегда остает…

Он не успевает договорить фразу, потому что пуля моего пистолета оказывается быстрее. Одним резким движением я вытащил его из нагрудной кобуры, и также резко выстрелил в его мерзкое лицо. Теперь на стене позади него красуются брызги крови, а под ногами Николая лежит труп. Но, кажется, ему плевать. И это, мать вашу, отлично, потому что я готов застрелить и его за любое кривое слово.

– Джулари Кабальеро – член Мексиканской мафии. Если кто-то еще хочет что-то сказать про нее, то имейте в виду, что патронов хватит на вас всех, – произношу я, так и продолжая сидеть, закинув ногу на ногу. Ни одна мышца не дергается, ни единая струна души не задета.

– И твоя жена будет участвовать в том кровавом месиве, о котором вы сейчас нам рассказали? – удивленно спрашивает Николай, глядя на меня совершенно по-новому. Кажется теперь в его голове я не выгляжу, как сопляк, который занимается самоуправством.

– Моя жена будет наказывать, – отвечаю я, кровожадно улыбаясь.

***

Джулари закрылась в библиотеке вместе с очередной книгой и с одной из наших собак по кличке Велес. Год назад два добермана, Деметра и Велес, стали полноценными членами семьи, и выбрали себе хозяина самостоятельно – именно поэтому Деметра сидит около моей ноги, прикрывая лапами глаза. Я и Марко расположились в кабинете около камина с тарелкой закусок и безалкогольным вином.

У моего приобретенного брата, и Капо по совместительству, есть своя квартира в тихом районе Нью-Йорка. Но в последние дни он все чаще ночует в нашем доме, двери которого всегда открыты для любого из членов Семьи. Марко не говорит вслух о причинах своего побега, но я все понимаю без слов – ему тяжело быть одному. Демоны прошлого все еще не отпускают, и после колонии, где мы всегда были вместе, он никак не может смириться с уединением. Я отчасти понимаю его: скорее всего я бы тоже не смог жить один, в тишине, наедине со всеми мыслями, страхами и сомнениями, хотя в тюрьме отчаянно желал об отшельничестве. Все меняется слишком быстро, а наши ожидания не всегда оправдываются.

Я поворачиваю голову в сторону светловолосого Марко, который поглаживает свои усы зубочисткой. Его прическа остается неизменной вот уже много лет: край волос доходит до подбородка, но он всегда зализывает их назад, оголяя точеное лицо с миндалевидными глазами. Его голую грудь украшает татуировка с символикой ацтеков, которая красиво сочетается с нашим Фамильным знаком.

– Кас, Джулари разорвет меня на части за то, что ты так пялишься на мой пресс, – говорит Марко, хитро поблескивая глазами, в которых отражается оранжевый свет камина.

– Не льсти себе, твой живот уже начинает обвисать. Я думаю о том, что тебе надо завязывать с сыром и медом, – хмыкаю я, отправляя в рот орехи. – Знаешь, мне до сих пор не верится, что мы вот так сидим и шутим, не обсуждая дела. Иногда я боюсь расслабиться. Кажется, что в любой момент сюда ворвутся маршалы и положат нас мордой в пол.

– Я до сих пор просыпаюсь ровно в пять тридцать утра, чтобы успеть спрятать заточки до прихода охраны, – хмыкает Марко. – Чувствую себя тут чужим.

– В моем доме ты всегда желанный гость. Можешь жить тут, если совсем никак не можешь привыкнуть к другому ритму.

– Я не про это, Кас. – Он откидывается назад, прикрывая глаза. – Как будто я не заслуживаю… обычной жизни? Слушай, мы же хреновы монстры, которые убивают людей в любую свободную секунду, – Марко поворачивается ко мне, лениво моргая. – Наше место за решеткой. И на запястье должны красоваться наручники, а не часы.

Я задумываюсь над его словами, поглаживая гладкую короткую шерсть Деметры. В тюрьме мы не позволяли друг другу даже думать о том, как сложится наша жизнь на свободе. Сказать честно, когда мы придумывали план побега, я не был уверен в том, что он осуществится. Потом влюбился в Джулари, нашего главного врага, и понял, что лучше сдохну в тюрьме, чем позволю ей получить пулю. Но в итоге все получилось. Мы не сбежали, а вышли из-за решетки с личными телохранителями из ФБР.

Но только вкус свободы и вседозволенности прочувствовать не удалось: пришлось работать на земле Нью-Йорка, вновь наращивая авторитет хладнокровных убийц. До сих пор расслабиться удается лишь вот в такие тихие и редкие вечера. А скоро даже их не останется в нашей жизни.

– Мы проделали такой путь, чтобы оказаться на воле, Марко. Мы заслужили быть здесь. Нас ждали сотни солдат, кучка мелких банд, а еще крысы, которые знают, что умрут от наших пуль. Мы на своем месте, слышишь? Мы дома. Наконец-то можно сказать это слово, мать твою.

– Калифорния была моим домом, – тихо говорит Марко, смотря на меня из-за плеча. – Нью-Йорк просто пристанище.

– Мы вернем Калифорнию, – твердо отвечаю я. – Я ненавижу ее, но она вновь станет наша. И каждый, кто повернулся спиной к моей Фамилии, будет наказан. И ты сможешь остаться в Трэйси, как только мы убьем хренову Нуэстра Фамилию.

Мои слова звучат настолько яростно и жарко, что я хочу уже сейчас начать действовать. Каждый раз, говоря о нашем плане, я вспоминаю могилу моей сестры. Могилу моего отца. Слезы моей жены, а еще боль моих братьев. Этого достаточно для того, чтобы убивать самым изощренным способом. И я сделаю это, мать твою.

– А если мы умрем? Поляжем все под пулями Нуэстры, которая мечтает об этом с первого дня своего существования. Я больше не хочу смотреть, как умирают мои люди, Кассий.

– Я не допущу этого, – тихо, почти шепотом, отвечаю я, глядя в глаза Марко. – Мы все вернемся живыми, понял? Я вытащил нас из-за решетки, а теперь отведу домой. Закатим такой пир после победы, что ты потолстеешь еще на пару десятков фунтов.

– Давай заключим договор. Если мы побеждаем…

– Стоп, – я ухмыляюсь, поворачиваясь к нему. – Не если, а когда мы победим. Формулируй условия сделки правильно.

– Когда мы победим, ты поднимешь бокал виски и осушишь его до дна. – Я начинаю смеяться, потому что все они пытаются меня споить уже очень давно. – Не ржи, Кассий, я серьезно. Ты будешь стоять во главе стола, потом поднимешь полный бокал, скажешь речь, только не два слова, а именно речь, – Марко вскакивает со стула, сопровождая свои слова движениями, – а затем осушишь его и разобьешь о землю с криком «Мексиканская мафия вернулась домой»! Ну, договор?

– А давай. – Я тоже встаю с кресла, вызывая у Деметры лай. – Я сделаю это.

– Я ни на секунду не жалею, что нашим Доном стал ты. Я всегда за тебя. – Марко протягивает мне раскрытую ладонь, которую я принимаю, крепко сжимая его костяшки. – Как ты думаешь, Адриан там уже расчленил пару человек?

– О, не сомневаюсь, – я ухмыляюсь. – Надеюсь, Доминик сдерживает его от массового расстрела всего штата.

– Его сдерживает кое-кто другой.

Мы улыбаемся друг другу, понимая, что Адриан так рвался на землю Трэйси не только ради общего плана.

Им правит любовь с привкусом мести и расплаты.

Глава 3

Зиара

Март, 2022 год.

Город Трэйси, штат Калифорния.

Я агрессивно заталкиваю чертежную бумагу в большую черную папку, даже не заботясь о том, что рисунки могут помяться – да плевать мне на них! Я работала полгода над проектом, практически ежедневно получала похвалу от начальства, слышала про перспективы, удачу и свой талант, чтобы сегодня меня просто распяли в середине планерки, обозвав «посредственностью» и «неответственной соплячкой». Да пошли вы.

– Мисс Грейсон, надеюсь, вы понимаете, что этот проект не будет оплачен?

– Мистер сраный Томпсон, надеюсь, вы понимаете, что я проклинаю все это? – отвечаю я своему начальнику, который стоит в дверях общего кабинета всех архитекторов, и ехидно улыбается. На языке скапливается слюна, и я бы с огромной радостью плюнула ему в тупую рожу.

– Вот об этом я и говорил, Зиара. Вы слишком молоды. И вас тяжело назвать профессионалом: живете в выдуманном мире, постоянно опаздываете, зависаете…

Я хватаю со стола бумажный стаканчик с водой, и плескаю ему в лицо, попадая брызгами еще и на стену позади. Общий «Ох!» слышится за спиной, потому что этот спектакль видят мои теперь уже бывшие коллеги. Пусть смотрят и набирают сплетни, чтобы хоть чем-то занять свою скучную жизнь.

– Я творческий человек, придурок! Конечно, я буду зависать и вечно витать в облаках, потому что творить и создавать в этом уродском спичечном коробке просто не-воз-мож-но! Желаю вам всем уволиться отсюда к чертовой матери, чтобы мистер Томпсон сам рисовал проекты своими кривыми ручонками, которые растут прямиком их его задницы!

Я все-таки плюю ему в лицо. Прямо в угол губы, хотя целилась ровно в глаз. А после этого выхожу в коридор, громко шлепая по полу кроссовками на резиновой подошве. Как было бы эффектно, если бы кабинет прямо сейчас взорвался. В теории я могу прийти сюда ночью с бензином и зажигалкой. Но на практике меня скрутят прямо на улице, потому что невысокая блондинка со злыми голубыми глазами и канистрой точно вызовет подозрения.

Выйдя на свежий воздух, я наконец глубоко вздыхаю, поднимая лицо к небу. Солнце нацеливает свои лучи прямо на меня, как будто целуя и обещая, что мое увольнение – к лучшему. Что же, остается только верить. На самом деле я никогда не любила эту работу – я творческий человек, а чертеж на ватмане с соблюдением размеров и деталей, явно не про искусство.

Я художница. Правда, отстойная художница, которая не брала кисть в руки уже несколько лет. Все потому, что у меня нет вдохновения. Нет того особенного состояния, которое дарует второе дыхание и бесконечное свидание с холстом и красками. Весь чертов год я играю в гляделки с мольбертом, и пока он выигрывает. Но, сказать честно, состояние абсолютной художественной пустоты пришло ко мне гораздо раньше. Он забрал его вместе с собой.

Все это время я относилась к своему творческому застою как-то проще, но последние триста шестьдесят пять дней это мучает меня. Выпивает всю кровь, изматывает, уничтожает. Я ничтожество, раз так и не могу собрать себя в руки и уже начать хоть что-то рисовать. Можно сколько угодно винить его, но на выходе есть только я – пустая оболочка.

Бросаю свой старый рюкзак на асфальт, и сажусь на него по-турецки, доставая из кармана пачку сигарет. Будь проклят тот день, когда я решила покурить, чтобы расслабиться, потому что теперь сигареты входят в часть дня. Я достаю телефон из кармана джинс и набираю номер Софи – моей лучшей и единственной подруги.

– Привет, детка, – говорит она на выдохе, пока на заднем фоне что-то жужжит. Софи мастер маникюра и, скорее всего, сейчас у нее клиентка. – Почему ты звонишь в середине рабочего дня?

– Меня уволили. – Я затягиваюсь сигаретой, щурясь от солнца. – Представляешь, проект, который нравился всем, оказался дерьмом. Мы можем увидеться? Мне очень надо выговориться и поесть китайскую еду.

– Конечно, Ари. Я закончу минут через двадцать и приеду. Давай встретимся около «Чайны Вок»?

– Принято, – я сбрасываю, не тратя время на прощание. Мы же лучшие подруги, к чему эта любезность?

Софи всегда была тем человеком, который без раздумий бросит все, и прибежит на помощь. Она готова отдать последнее своим друзьям, и, к сожалению, многие пользуются этим. Я бесчисленное количество раз ругалась с ее знакомыми, бывшими парнями и другими людьми, которые ошибочно принимают доброту за слабость. Короче, меня смело можно считать ручной собачкой Софи: я кинусь на любого, кто посмеет обидеть такого ангела, как она.

Две последние тяжки отдают колючим ощущением в самое горло, но я все равно с радостью встречаю табак, оседающий в легкие. Я неторопливо встаю, туша сигарету о свою папку с чертежами, и иду к помойке, оставляя последнее воспоминание об очередном провале около нее. Надеюсь, когда мусор будут утилизировать, работники свалки хотя бы краем глаза посмотрят на мой проект, и скажут, что это красиво.

– Чертова соплячка! – слышу я крик откуда-то сверху и поднимаю голову, прикладывая руку ко лбу, как козырек от солнца. О, да, это мистер Томпсон орет мне. – Если ты думаешь, что я оставлю твою выходку без наказания, то ты ошибаешься!

Я поднимаю два средних пальца над головой и яростно тыкаю ими в воздух, представляя как они летят ему прямо в лицо. Закинув лямку рюкзака на плечо, я начинаю идти спиной вперед:

– Отсосите сами у себя, мистер Кретин!

Я разворачиваюсь и медленно двигаюсь в сторону ресторана в азиатском стиле, стараясь не утонуть в суетливом потоке людей, который идет ко мне навстречу. Тень козырьков магазинов спасает от палящего солнца, и я наслаждаюсь редким ветром, который трепет мои светлые волосы.

Полное непонимание того, что делать дальше, разочарование в своих способностях и вкус проигрыша оседает в желудке, заставляя уши и щеки краснеть. Я смотрю на свои грязные кроссовки, которые сливаются с серой тротуарной плиткой, а в голове крутится противный голос, говорящий, что я просто отстой. Вытягиваю пальцы на левой руке и вижу, что фиолетовый лак отлупился от ногтей, а сами они давно отрасли и где-то обломились. На среднем пальце красуется шишка от карандаша – я левша, – а на костяшках остался след грифеля. М-да, бледные руки никак не подходят к слову «женственность». Да что уж там, вся я не подхожу под это описание.

Я не люблю покупать одежду, поэтому на моих бедрах низко висят заношенные синие джинсы, которые вообще-то были мне как раз, но растянулись за годы носки. Бледно-зеленый топик с рукавами до локтей я взяла у Софи, потому что он слишком хорошо подходит к моим глазам. Я не похожа на взрослую девушку, скорее, подросток, которые борется со всем миром сразу. Обычно меня мало волнует внешний вид, но почему-то сейчас я остро ощущаю свою… убогость? Да, именно это. Может, стоит почаще носить платья и купить уже новые кеды. Тем более денег у меня, если честно, неприлично много – когда еще я могла рисовать, то успешно продавала свои картины каким-то богатым старым любителям искусства. Что же, кажется, пора начинать тратить эти зеленые купюры.