В конце мая

– Лелечка, кушать принесли. Ты же так хотела.

Это говорил Шинигами. К нему почему-то доверия было побольше, чем к богу счастья.

Леля вскочила, и уже стоя протерла глаза. Когда она отняла руки от лица и зрению вернулся фокус, жуткий екай, похожий на волка, был у ее двери. Отшатнувшись вглубь камеры, Леля наблюдала за тем, как он просовывает тарелку под решетчатой стеной, где для этого был достаточный зазор. На Лелю, испуганно таращившуюся на него, екай не обратил внимания. Его товарищ, который походил на льва, в это время двигался вдоль другой стены с решетками.

Лишь дождавшись, пока екай отойдет, Леля потихоньку приблизилась к тарелке. Она чувствовала себя голодным зверем – хотелось упасть на четвереньки и поскорее съесть хоть… кусочек? Глоточек? Ложечку?

– Что это? – спросила Леля, заметив, что Хотэй наблюдает за тем, как она исследует белый клейстер в тарелке.

Аккуратно наклонившись, Леля взяла ее. Тарелка была теплой, а белое месиво пахло не отталкивающе. Тем не менее Леля не торопилась это есть.

– Угадай, – сказал Хотэй, улыбаясь.

Леля решила бы, что он насмехался, если бы не узнала, что улыбка к богам смерти приклеена намертво. Впрочем, почти все, что говорил Хотэй походило на насмешку, даже если Леля не видела в этот миг его улыбку. Так что она лишь тяжко вздохнула. Не хотелось ни с кем пререкаться.

– Это рис, – сказал Хотэй, заметив, что Леля не собирается отвечать.

Чуть помедлив, наблюдая, как Леля принюхивается, Хотэй добавил:

– Столовые проборы в левом ящичке… Точнее прибор. Одна единственная ложка.

Леля кивнула и развернулась, чтобы достать до шкафчика. Когда ложка была у нее в руке, Леля снова повернулась к Хотэю. Словно нуждалась в его поддержке, чтобы поесть.

– И как часто тут дают рис? – спросила Леля, не решаясь к нему притрагиваться.

Она посмотрела на Хотэя и заметила, как тот вскинул брови. Потом он сказал:

– Каждый день.

Леля захныкала. Не хотела больше показывать свою эмоциональность. Но не сдержалась – уж слишком грустно выглядел клейстер в тарелке.

– А разве человеческому телу не нужны, кроме углеводов, еще белки и жиры? – спросила она.

– Нужны, – согласился Хотэй, кивнув. – Но ты не человек. Ты бог. Протянешь и на рисе.

Леля поджала губы. Может, зря она думала об этой массе так плохо? Хотэй, вон, уплетал за обе щеки. Остальные, кажется, тоже не чурались риса. Кушали. И теперь в темнице почти не слышались голоса – лишь неясный шорох и редкие перекрикивания екаев, которые выдавали еду.

Схватив ложку так, словно Леля хотела ею кого-нибудь затыкать до смерти, она аккуратно зачерпнула кашу. Та уже пленочкой покрылась, и Леля с грустью вспомнила ароматные вареники с капустой, которые почти каждый день ела у Догоды. Она столько масла добавляла, что Леля его даже сливала. А тут масла не было совсем. Хоть бы соль оказалась…

Леля поднесла ложку к губам и чуть подула на нее. Уж лучше бы поторопилась, пускай и ценой обожженного неба. На мгновение Леле показалось, что в рисе что-то шевелится. Она сосредоточилась, уговаривая себя, что ей померещилось. Затем зажмурилась и открыла рот.

Еще секунда – и она с криком выронила и ложку, и тарелку с кашей, не успев даже крупиночку проглотить.

– Испугалась? – воскликнул Хотэй.

Он так вскрикнул пару секунд назад, что Леля от неожиданности уронила тарелку. Затем он заржал и Леле показалось, словно в темницу заглянул екай-лошадь… Наверняка такой есть, не правда ли?

Смеялся не только Хотэй. Она слышала чужой хохот в стереоэффекте и ужасно хотела заткнуть уши. Только вот силы у нее оставалось лишь на то, чтобы смотреть на кашу, которая склизким пятном размазалась по полу. Осколки белой тарелки, облепленные ею, казалось, были повсюду.

– Смешно получилось, да? – уточнил Хотэй, словно с ним тут не заливалось полкоридора.

Ясно дело – спрашивал он только у Лели. А та не могла ответить. На нее вдруг накатило такое отчаяние, что она сама не поняла, как из глаз брызнули слезы. Мало того, что она застряла здесь по дурацкой ошибке, так еще и покушать не сможет третий день, ведь ее мерзкий ужин, воняющий тиной, разлетелся по полу.

– Черт возьми! – воскликнула она, вскидывая голову. – Хотэй! Какого… черта!

Леля не сдерживалась. За последние два месяца она отучилась чертыхаться, чтобы не слушать дурацкие шуточки Черта, и не переживать потом его проказы. Но сейчас на правила было плевать. Даже на те, которые она сама себе установила.

Хотэй почему-то больше не смеялся. А может, Леля не слышала его из-за того, что все посторонние звуки перебивал клекот ее сердца. Даже в глазах потемнело – словно бы от ярости. И лишь чуть позже Леля поняла, что на самом деле потемнело от того, что в темнице появилось кое-что темное.

– Леля, спокойствие, спокойствие! Я уже тут!

Леля думала, что ей показалось. Она была в Такамагахаре не так уж долго, но за родной речью из Нави уже успела соскучиться. Поэтому не ожидала так скоро услышать ее. Пускай и от Черта – даже он лучше, чем японский язык повсюду.

Лишь когда сознание чуть прояснилось, Леля сложила два и два. А затем чуть повернула голову, и поняла, что не ошиблась. Ей не мерещилась ни навья речь, ни Черт. Он был здесь. В Такамагахаре. К счастью, не с Лелей в клетке, а в коридоре.

– Черт! – воскликнула она, но не ругаясь, а наоборот. – Чертик! Чертичек! Ты здесь!..

– Ну все, все, – пробурчал Черт. – Я тут. Не надо меня звать – дергаюсь каждый раз.

Казалось, он смутился. Но Леля знала: он не способен на это чисто физически. Так что продолжала лепетать что-то про Чертика-Чертилу, которого она любит больше жизни.

– Нимфея сказала, что ты пошла в Такамагахару. Но я не думал, что из всех храмов здесь, ты выбрала поселиться в темнице… Вообще меня повело сюда еще на «осточертело» от Шинигами. Но не перекинуло. А потом ты так смачно ругнулась, что я все-таки прыгнул.

– Чертичек… – продолжала Леля, чувствуя, что сдают последние нервы.

Черт понял, что на внятный диалог Леля сейчас не способна. Поэтому он умолк и отошел на шаг, чтобы осмотреть место Лелиного заключения. Она, испугавшись, потянулась к нему сквозь прутья. Черт шарахнулся еще дальше.

– Леля, ты меня пугаешь, – сказал он. – Хотя все должно быть наоборот.

Леля сумела лишь похныкать – и то, не в ответ ему, а просто так.

– Хорошо, что ты чертыхнулась, когда стояла не в глубине камеры, а у решетки. А то мы бы сейчас вдвоем с тобой тусовались в клетке.

Тут к Леле наконец-то вернулась возможность соображать.

– Выпусти меня отсюда! – воскликнула она, но шепотом, памятуя, что екаи еще здесь, в коридоре.

– Мы можем просто взяться за руки, и дождаться, когда кто-нибудь в Яви чертыхнется. Тогда я туда отправлюсь, а вместо со мной и ты. Потом сама переместишься к Догоде. Либо со мной пойдешь в Навь, когда я освобожусь.

Черт протянул руку с черными, острыми ногтями. Но Леля лишь глянула на нее.

– Я не могу так просто уйти. Я… заключила сделку.

– Только не говори, что с богом смерти!

– Я заключила сделку с богом смерти, – сказала Леля, не понимая, чего ей стыдиться.

– Я все слышу, – отозвался Шинигами.

– Здравствуйте, – кивнул ему Черт и снова повернулся к Леле, потрусив ладонью, которую так и держал вытянутой. – Хватайся скорее. Вполне вероятно, что я исчезну через мгновение.

У Лели замерло сердце. Прошло мгновение. Но Черт так и стоял, глядя на Лелю своими темными глазами и протягивая ей руку.

– Вызволи меня из клетки. А дальше я сама.

Черт поджал губы, показывая, как он не доволен решимостью Лели. Чтобы снова продемонстрировать ее Черту, Леля схватилась за ручку двери в решетчатой стене и несколько раз нажала на нее. Та ожидаемо не поддалась. Тогда она выразительно глянула на Черта и тот заговорил:

– Как только я тебя выпущу, тебя сразу посадят обратно. И снова меня призвать ты не сможешь… скорее всего. На не искреннее чертыханье я не отзываюсь. К тому же вряд ли я смогу открыть эту дверь, раз ты не можешь.

С последними словами Черт положил ладонь на ручку, нажал на нее, и та… поддалась. Скрипнули, отворяясь, решетчатые двери Лелиной клетки. Однако, на них никто не смотрел.

Черт уставился на Лелю, Леля на Черта, а все остальные – на них двоих. Пару секунд стояла тишина. А потом Леля спросила:

– Ты как это сделал?

Черт понятия не имел, как он это сделал. За него ответил Шинигами:

– Похоже, двери зачарованы так, что боги не могут их открыть. А Черт не бог. Вот и открыл… Что же, это занимательная информация. Благодарю.

После Шинигами никто ничего не говорил, но тишина не воцарилась. Просто все вдруг услышали отчетливые шаги. Глянув в сторону Леля заметила движение в коридоре, словно… словно сюда бежали два огромных екая.

– А еще, кажется, на дверях есть что-то типа сигнализации. Так что поторапливайтесь, – сказал Шинигами все так же спокойно.

Леля, оглушенная, так бы и стояла, пока екаи не заперли ее по новой. Хорошо, что Черт принял всерьез предложение Шинигами. Он схватил Лелю за руку и вытащил из клетки. Потом гаркнул:

– Либо не отпускай мою руку. Либо беги отсюда, если тебе так понравилось в темнице, и ты хочешь остаться в Такамагахаре.

– Открой дверь Шинигами! – сказала Леля, а потом бросилась прочь.

Черт не послушался и увязался за ней. Леля хотела поругаться. Но потом подумала, что, вероятно, Шинигами не убежал бы от екаев. Здорово, если у нее получится. Впрочем… Разве это облегчит ее условие сделки? Все равно потом придется снова спускаться в темницу. Хотя, конечно, помочь Шинигами покинуть ее, будет проще, если Леля сама не будет заперта.

Екаи были уже достаточно близко, чтобы Леля слышала их тяжелое дыхание. А еще оно обжигало. Или это жглись их взгляды?

Благо, выход из темницы был всего в дюжине метров от Лелиной камеры. Черт добрался до него скорее. Галантно придержав дверь, он дал Леле выбраться первой, и юркнул вслед за ней. Хотя Леля ожидала, что он, в качестве пакости, огреет ее створкой по лбу.

Затем они понеслись коридором. Здесь было уютнее, чем в темнице: стены были оббиты светлым деревом, а пол устилало что-то мягкое. Но Леля тревожилась тем больше, чем дальше они убегали от темницы. Там хоть союзники были. А вот коридорами центрального храма встретить можно было лишь других екаев – ведь все боги заперты в темнице.

Пробежали не так много, хотя Леле казалось, что они исследовали весь этот огромный храм. Ее икры горели, а воздуха перестало хватать еще два поворота и одну лестницу назад. Хотелось обернуться – вдруг они отстали достаточно, чтобы сейчас немного передохнуть? Но Леля не смела останавливаться, даже чтобы проверить, рядом ли еще Черт. К тому же он вдруг крикнул:

– Леля!

Не оборачиваясь, она спросила:

– Что?

– Прости!

Леля хотела поинтересоваться, за что его прощать. Но тут вдруг почувствовала, как спотыкается. Миг полета – и Леля, ударившись разом всем телом, распласталась на темно-горчичном ковре с коротким ворсом, который устилал коридоры центрального храма Такамагахары.

Из глаз Лели брызнули слезы. Сперва от боли, затем от обиды. От того, как резко и неожиданно это все произошло, Леля не могла пошевелиться. Лишь приподняла голову, когда услышала:

– Прости, Леля. Но чертыхаться не стоит даже богиням.

Леля снизу-вверх смотрела на Черта. Он поджимал губы, улыбаясь, и, чуть склонив голову, смотрел на нее с сожалением.

– Даю тебе дюжину дней на твои игры. Потом вернусь в Такамагахару, чтобы тебя вытащить. Не умри до этого, пожалуйста. Во-первых, я к тебе привык… мы все привыкли. Во-вторых, у Хорса и так полно работы с новым…

Не договорив, Черт исчез. Впрочем, Леля и так понимала, о ком он.

Черт сделал пакость – его тут больше ничего не держало. Хотелось закричать и застучать кулаками по полу, представляя, что это рожа Черта. Но Леля подумала, что еще не все потеряно. Вот сейчас она поднимется и побежит. Вполне вероятно, ей удастся спрятаться, и екаи решат прекратить ее догонять, потому что потеряют из виду. А потом Леля отыщет способ освободить Шинигами, тот выполнит ее просьбу, и она вернется в Навь!

Все эти мечты растворились через две секунды. Леля сумела лишь поставить на пол локти, и выровнять руки. Но тут же снова пришлось лечь плашмя и ухнуть от боли.

Леля надеялась, что они оторвались от екаев. Однако, не успела она подняться, как ступня одного из них впечаталась в спину, не давая ей подняться.

– Попалась! – сказал екай.

Но Леле показалось, что это лев прорычал.

Глава 4

Даже когда екай убрал ногу, Леля не спешила подниматься. Что толку? Сейчас ее снова запрут в темнице, где японские боги здорово над ней посмеются. Уж лучше пару лишних секундочек полежать на полу. Ковер здесь мягче, даже чем койка в темнице… Может, если Леля не будет шевелиться, екаи подумают, что она убилась, пока падала, и не станут ее трогать?

Но тут вдруг носок одного из них влетел Леле в бок и она, не выдержав, глухо застонала.

– Подъем! – сказал он. – Пора возвращаться в темницу!

Леля не шевелилась. Какие грубияны! Или в Японии нет правила «лежачего не бьют»?

– Девочка, давай поднимайся! У нас работы полно – мы еще не всем богам ужин развезли!

На «девочку» Леля обиделась. Вообще-то, два месяца назад она была одной ногой в замужестве. Точнее одним пальцем. И хотя этот факт ее биографии Леля предпочитала не вспоминать, сейчас было бы очень уместно о нем сообщить.

Только вот даже языком шевелить Леля не хотела. Она подложила руки под голову так, чтобы лежать было приятнее, и закрыла глаза с намерением отдохнуть после забега.

Вот же Черт! Какой принципиальный! Не мог, что ли, попозже как-нибудь сотворить свою пакость? Если бы не он, Леля убежала бы!.. Впрочем, если бы не он, Леля не сумела бы выбраться из темницы. Сам спас, и сам снова подставил. Действовал ровно в соответствии со своей чертовой натурой.

– Эй! – сказал второй екай. – А ну-ка поднимайся!

К своему удовольствию Леля заметила, что его голос не такой уверенный и грозный, каким всегда был. Получается, они очень страшные лишь с виду. Так что можно их не слушаться. Что плохого они с Лелей сделают? Снова отправят в темницу? Так Леля уже смирилась с этим. А на большее они, кажется, способны не были.

– Ну же! – сказал он. – Или мы…

Не придумав, чем угрожать, екай умолк на полуслове.

– Комаину, что делать?

Комаину тяжко вздохнул. Кажется, это был тот, что походил на льва. А затем произошло то, чего Леля никак не ожидала. Он наклонился, обдав Лелю запахом шерсти, и сгреб ее одной рукой. Только оказавшись перекинутой через его плечо, Леля вспомнила пошевелиться.

– Вы что делаете! – кричала она, впрочем, прекрасно понимая, что екаи делали.

Они несли ее обратно в темницу. Понимая, что это не поможет, Леля все равно стала пинаться ногами и махать руками. Не высвободится – так хоть самоутвердится. Но Комаину на ее жалкие попытки даже внимания не обращал. Лишь один раз отвадил Лелину ногу, когда она ему едва по лицу не прилетела. При этом нога чуть не хрустнула, так что Леля ослабила попытки.

Так минул целый пролет коридора. Отчего-то Леле казалось, что – еще немного – и она бы куда-то выбежала. Если не на улицу, то хотя бы в помещение, где есть предметы, за которыми можно спрятаться. Но что уж на это надеяться?

Когда екаи пошли по лестнице, которая спускала их к темнице, Леля уже сдалась обстоятельствам, свесив руки и ноги. Шерсть, которая шла по голове и шее Комаину оказалась мягкой, и неплохо пахнущей. Так что Леля грела в ней пальцы, чувствуя, что вот-вот уснет от мерного покачивания, с которым екай двигался.

Но еще пара мгновений и Леля напряглась. Она услышала, что к их шагам добавились еще чьи-то. А потом воздух прорезал незнакомый Леле голос.

– Инугами. Комаину. Что здесь происходит?

Оба екая замерли, хотя еще не видели того, кто их позвал. Только Леля видела – ведь висела так, что смотрела екаям за спину.

На верхней ступени лестнице, в середине которой они замерли, стоял… кто он? Человек? Бог? Екай? Вероятно, последнее.

Он не возвышался над екаями, которые держали Лелю, хотя стоял на несколько ступеней выше. Но низкий рост не делал его менее величественным. Он лишь умножал изысканность изящных черт лица, блестящих серебристых, словно бы седых волос со странным, слишком большим начесом, и тонких губ, сжатых в линию. Леле даже захотелось поклониться. Но она не стала бы, даже если бы стояла ногами на земле. К тому же складывалось впечатление, что именно этот екай всем тут заправляет. Так что Леля не собиралась быть с ним вежливой. Ей ужасно не понравилось, как в его мире встречают гостей.

Да и судя по тому, что Инугами и Комаину замерли так, словно их застукали за постыдным, Леля не ошиблась с иерархией.

– Я вас вижу, – сказал верховный екай и Леля услышала в его голосе насмешку.

Они бы вот-вот пересеклись взглядом – доселе екай не удостаивал этим Лелю. Но тут Инугами и Комаину развернулись к нему лицом, а, значит, Леля теперь была к нему задом.

– Господин Нурарихен, мы ловили девочку!

– Господин Нурарихен, она сбежала из темницы с… А где, кстати, второй?

Вопрос Инугами остался без ответа. Заговорил Нурарихен:

– Какая же это девочка? – спросил он и Леля в мыслях позлорадствовала. – Это богиня.

Дождавшись, пока Комаину спустит Лелю и развернет за плечи, Нурарихен продолжил:

– Здравствуй, Леля. Славянская богиня весны. Верно?

Взгляда Нурарихена был тяжелым, и Леле все хотелось его сморгнуть. Но сколько бы она ни старалась, тот оставался на ней. Может, не на глазах, но где-то около них – на волосах, щеках, шее.

– Не совсем, – пискнула она.

Нурарихен вскинул брови и Леля наконец-то поняла, что делало его таким странным. Бровей у него, по сути не было. То есть их волоски казались бесцветными… если вообще были. Леле стало понятнее, почему Инугами и Комаину так тряслись. Если бы ею помыкал кто-то подобный, она бы тоже не хотела часто ему перечить.

Только вот она не здешняя. Так что вряд ли этот Нурарихен может хоть что-то с ней сделать.

– Что же я сказал неверно? – спросил он.

Его голос был тягучим. Можно сказать, красивым. А так и не кажется, что он принадлежал кому-то такому жуткому.

– Я богиня не только весны, но и лета… Вот.

Нурарихен улыбнулся, и это тоже получилось у него величественно. Леля хотела вторить, но вовремя себя остановила. Не было ничего веселого в ее положении.

– Вот как, – сказал Нурарихен. – Что же, богиня весны и лета, у меня к тебе вопрос… Думаю, ты догадываешься какой.

Леля догадывалась, но не ответила. Вдруг неправильно поняла? Сказала бы – опозорилась.

– Ладно, сам скажу, – улыбка Нурарихена стала шире. – Что ты здесь забыла, Леля?

– Ох, это долгая история, – сказала Леля, вымученно улыбнувшись.

Она надеялась, что такая отмазка, пускай она нелепая, избавит ее от ответа. Но Нурарихен сказал:

– Что же, раз так… Комаину, отнеси ее в тронный зал. Нас ждет долгая история. А ты, Инугами, возвращайся в темницу. Кажется, еще не все пленники получили ужин.

Улыбка слетела с лица Лели. Впрочем, это было лучше, чем если бы Нурарихен приказал отнести ее в темницу.

Почувствовав, что Комаину касается ее так, чтобы снова взвалить на плечо, словно неприятный, толкающийся груз, Леля отскочила и сказала с вызовом:

– Сама дойду!

Комаину покосился на Лелю, сощурившись с подозрением. Затем он посмотрел в спину Нурарихена, который уже успел развернуться и зашагать прочь от лестницы. Словно чувствуя, что Комаину смотрит на него, Нурарихен ответил его мыслям:

– Раз так хочет, пусть сама идет. Захочет сбежать – снова попадет в темницу.

Услышав это, Леля задрала подбородок и промаршировала за Нурарихеном. Хотя гордится ей было нечем. Кажется, беседа с верховным екаем – это лишь отсрочка к ее заточению.

Втроем они прошли несколько коридоров. Комаину то выбегал вперед, чтобы открыть дверь, то отставал, чтобы ее закрыть. Выглядел он растерянным, хотя все еще немного грозным. Все-таки было в нем много львиного. Леля не понимала: как с таким воротом ему не жарко?

Оказалось, Леля была права, когда думала, что близилась к помещению, которое отличалось от коридоров. Оказавшись в тронном зале, она на пару секунд замерла, хотя ее в спину подталкивал Комаину.

Казалось, что тронный зал центрального храма Такамагахары – золотой. Для мира богов это было вполне реально. И сиял он так, словно золото каждый день натирали. Либо им никто не пользовался. Что тоже было бы вполне естественно.

Кровля была бубновой, и Леле очень хотелось посмотреть, как это выглядело снаружи. Только вряд ли ей это удастся. Во-первых, казалось, что из храма ее не собирались выпускать. Во-вторых, наверняка это помещение было центральным. Значит, крышу огораживали другие. Вчера, когда Леля подходила к храму, она видела, как много у него пристроек – еще и с пестрым декором. За таким ничего не разглядишь.

Задрав голову, чтобы рассмотреть потолок, Леля не сразу почувствовала, что Комаину снова толкнул ее в спину. Только когда он гаркнул, чтобы она пошевеливалась, Леля зашагала, просто чтобы не стоять рядом с этим грубым екаем.

– Пожалуйста, нежнее с нашей гостьей, – сказал Нурарихен, не оборачиваясь.

Леля не сдержалась и прыснула со смеха. Нежнее, значит? Почему же Нурарихен не был так озабочен ее комфортом, когда Инугами и Комаину швыряли ее в темницу?

Тут же Леля пожалела, что не сдержалась. Но, кажется, никто не собирался ее наказывать за смех и даже толкать в спину. Раз обернувшись, она заметила, что Комаину, вытянув руки по швам, замер у входа. Осознав, что теперь лишь ее шаги гулко отдаются по залу, Леля замерла.

– Прошу, прошу, подходи, – сказал Нурарихен.

Он уже добрался до помоста, который высился от пола на несколько ступенек. Теперь, восседающий на темных подушках, Нурарихен держал спину очень ровно, и выжидающе смотрел на Лелю.

Справа на помосте сидела девочка-подросток. Она была напугана. Ее непривычно огромные глаза, как для здешнего племени, вперились в Лелю. Казалось, девочка ни разу не моргнула с тех пор, как Леля зашла в зал. Хотя та смотрела на нее всего несколько секунд, так что не могла знать наверняка. Но не глаза были самым примечательным в этой девочке. Ярче всего выделялись ее волосы. Розовые, они бросались в глаза, и сильно выделялись среди золотого великолепия тронного зала.

Девочка крепко сжимала край помоста, и смотрела на Лелю так пристально, что той стало не по себе. Казалось, она что-то хотела от Лели. Но словно бы не могла этого сказать.

Леля неловко кивнула ей и сделала еще несколько шагов, чтобы стоять напротив Нурарихена. Она огляделась, в поисках подушечки, на которую могла бы сесть. Но такой не оказалось. А Нурарихен сделал вид, что не понял, почему Леля так пристально смотрит на пол то справа, то слева от себя.

– В общем, такое дело… – заговорила Леля.

Она не знала с чего начинать. Еле собралась, чтобы эти первые слова выдавить. Но вдруг ее оборвали самым бесцеремонным образом – перебили.

Правда, тот, кто это сделал, не слышал, что Леля начала говорить, ведь только зашел в зал. Распахнув двери так, что они стукнулись о стену, он воскликнул:

– Я в Накацукуни! К ужину вернусь! Девственниц без меня не есть!

Леля обернулась на звук и, если бы и так не стояла, то замерла бы от удивления.

А вот Кася шагал, так что сумел остановиться, заметив, кто у Нурарихена в гостях. Он пялился на Лелю подозрительно долго. Но когда она открыла рот, чтобы поздороваться, Кася как-то нехорошо сверкнул своими желтыми глазами и бросил опасливый взгляд на Нурарихена. Леля смутилась и захлопнула рот. А Кася тем временем прошел мимо Лели, не признавая ее, и поднялся к Нурарихену.

– Будет какое-то поручение? – спросил Кася, слегка поклонившись.

– Нет. И прекрати спрашивать. Ты же мне не слуга.

Кася улыбнулся, так что даже клыки показались, и спиной отошел от Нурарихена на несколько шагов. Потом развернулся и зашагал к двери, игнорируя то, как живо Леля ему моргала.

Неужели не признал ее? Не может такого быть. Он даже остановился, когда увидел ее – значит, удивился, значит, вспомнил. Почему же не поздоровался?.. Да, этим японцам поучиться бы манерам. Спасибо хоть Кася не бросил ее в темницу, вместо приветствия, как все тут делали.

Леля провожала его взглядом, пока он не скрылся за дверью. Она бы еще пару минут пялилась на створку, которая закрылась за ним. Но ее позвал Нурарихен:

– Испугалась, что Кася тебя съест?

Вот сейчас снова был идеальный миг, чтобы упомянуть про свой статус невесты в прошлом. Но Леля лишь фыркнула и сказала:

– Я вне поля риска.

Нурарихен усмехнулся. Кажется, впервые он не над Лелей смеялся, а именно что радовался.