В конце мая

Когда ему осталось до Лели метров двадцать, у той появилось сильное желание развернуться и дать деру. Тревога взвилась так резко, что в глазах потемнело. Леля думала еще мгновение – а потом побежала по тому пути, каким пришла.

Она бросилась так резко, что не заметила: дорога больше не свободна.

Второй екай походил на первого. Только его грива была соломенной. А вместо пятна на носу было пятно на губах, которое тоже раздваивалось, но под носом – и разлеталось по щекам тонкими, резкими линиями, которые напоминали усы.

Леля не успела затормозить и впечаталась ему в грудь. Тут же она отскочила на два метра, словно грудь была не твердой, а пружинящей. И хорошо – екай попытался ее схватить, но промахнулся.

Потом они замерли. У обоих лица были удивленными, только Леля близилась к страху, а екай – к радости.

Почувствовав, что ведет себя не очень вежливо, Леля пискнула:

– Здрасте.

Екай не ответил. Неужели не понял слово? Или не знал этого языка? Он продолжал пялиться, и Леля чувствовала, что здорово оплошала. Только вряд ли с приветствием – скорее с тем, что заявилась в Такамагахару.

От страха у нее так колотилось сердце, что Леля не услышала, как екай, походивший на волка, приблизился к ней сзади.

– К остальным? – спросил он.

– Думаю, да, – ответил тот, что стоял перед ней.

Леля даже обернуться не успела. Прошло всего мгновение, как в висок ей прилетело что-то очень тяжелое. Верно, рука здоровяка, который стоял сзади.

На миг Леле стало смешно. Она так переживала, что сделает что-то невежливое при первой встрече с жителями Такамагахары. В то время, как они не церемонились – стукнули ее по голове так, что она сознание потеряла.

Но Леля не успела даже улыбнуться этой мысли. Не только потому что она была не смешной. Просто минул еще миг – и ее поглотила тьма.

Глава 3

По пробуждению первым делом Леля почувствовала насыщенный запах сырости. В него вплетался чем-то приятный запах плесени, и совершенно неприятный – запах чужого пота.

Было твердо, сыро и очень больно. Особенно в правом виске. Первые секунды Леля не открывала глаза. Может, если не шевелиться, не проснешься окончательно – а уснешь и очнешься в Нави в начале марта, до того, как стали происходит все эти странные вещи?

Только вот сон не шел. Наверное, боялся этого жуткого, темного помещения, в котором Леля не помнила, как очутилась. Переворачиваясь, Леля, сама того не сознавая, глухо застонала. Глаза она осмелилась открыть, лишь когда легла на спину.

Да, помещение и правда темное. Не сравнится с закатом на рисовых полях… Рисовые поля. По сравнению с этим местом, они, влажные и грязные из-за размокшей земли, были еще очень даже уютными. Не уютнее, чем комнатка в «У Догоды», пропахшая соломой. Но все же лучше, чем…

Темница?

Леля моргнула несколько раз – но одна из стен каменной коробки, в которой она находилась, не перестала быть решетчатой.

И правда темница.

Хотя ничего смешного в этом не было, Леля заулыбалась. Вот так приемчик устроили ей японские боги… Впрочем, это же не боги ее сюда упрятали. Это были екаи – если Леля правильно определила их естество.

Прошла секунда – и улыбка пропала с ее лица, чтобы не появляться там еще очень долго. Почему они сюда ее засунули? Даже имя не спросили… Она ведь ничего такого не сотворила! И если бы ее попросили удалиться – с удовольствием это сделала. А теперь… Что ей делать теперь?

Для начала неплохо бы подняться. Леля к этому и приступила. Занятие оказалось не из легких. Едва она пошевелилась, как на голову накатила такая резкая волна боли, что Леля прекратила двигаться. Ну ее. Лучше умереть прямо тут, на полу темницы в Такамагахаре, чем еще хоть раз пошевелиться.

Леля дышала и смотрела в потолок несколько минут, прежде чем стала слышать голоса. Она не сходила с ума – она уже сделала это, еще когда решила прыгнуть в Такамахагару без подготовки.

Нет. Это были чужие голоса, которые доносились из-за стен. Леля ни слова не разбирала. Не потому что они были на иностранном языке – а потому что мозг работал вяло. Отказывался обрабатывать сигналы, из-за того, как недавно обработали его.

Впрочем, когда Леля поняла, что лежать на холодном полу не очень полезно для здоровья, она решила, что пора подниматься. В этот раз все пошло скорее и без сильной боли. Божественная сущность наконец-то начала с ней справляться. Леля потихонечку, позвонок за позвонком оторвала спину от пола. Потом поставила на него руки и шумно выдохнула.

Вряд ли это привлекло внимание – наверняка Леля просто копошилась громче, чем думала. Но вдруг из-за стены раздалось:

– Кажется, проснулась новенькая!

Леля уже поняла, что не одна здесь, но все равно вздрогнула, испугавшись чужого голоса.

Отзываться она не спешила. Может, это не безопасно… Хотя, судя по тому, что ее заперли в темнице – небезопасной как раз-таки считали ее.

– А откуда она?

– Не знаю… Светленькая такая. И глаза большие.

– Славянка?

– Вероятно.

Развеялись последние сомнения в том, что говорят про нее. Но Леля больше не боялась. Говорили по-доброму и, кажется, с сожалением. Получается, те, кто заключены тут с ней, не опасные преступники, которых нужно держать подальше от общества. Это такие же бедолаги, как она сама.

Встав на ноги, Леля осмотрелась. Она никогда не бывала в тюрьмах, но как-то поняла, что человеческие и божественные не сильно отличаются. В темной комнатке, вымощенной камнем, находилось совсем немного мебели. Самой большой среди нее была подвесная койка. Леля нахмурилась, обидевшись, что ее не туда положили, а на пол. Постель не выглядела удобной, но уж точно была приятнее каменной кладки.

Больше ничего занимательного в камере не было. Так что Леля подошла к единственной решетчатой стене и взялась за прутья.

Коридор был таким же мрачным и унылым, как и камера. Он тянулся бесконечно долго – Леле не хватало взгляда, чтобы дотянуться до его торца. По обе стороны коридора находились камеры – ровно такие, в какой сидела Леля. Отчего-то это напугало ее больше всего. Наверное, потому что именно в эту секунду Леля окончательно поняла, что это не гостевые покои Такамагахары такие неприветливые. Это и правда темница.

– Доброе утро! – воскликнули рядом.

Леля встрепенулась. Говорил кто-то из камеры, которая находилась напротив нее, но по другую стену коридора. Сфокусировав взгляд, Леля заметила за решеткой очень счастливого дядечку. Он был лысым и полноватым, но его вид располагал. Встретившись с ним взглядом, Леля сама не поняла, как заулыбалась.

– Нечего улыбаться! – сказал дядечка, улыбаясь гораздо шире Лели. – Ничего хорошего тебя не ждет.

Улыбка слетела с лица Лели. Она не знала, что сказать, поэтому молчала. А счастливый дядечка продолжал:

– Ты теперь в темнице, как и все мы. Выхода нет. Мы все перепробовали. Так что соболезную. Ты тут на веки вечные.

Теперь он не казался Леле располагающим. Как можно такие ужасные вещи говорить с такой широкой улыбкой?

– Ну что ты, Хотэй, не пугай девочку, – донеслось откуда-то слева от Лелиной камеры.

– Но я не сказал ничего, кроме правды!

– Правду тоже можно по-разному подать… Тебя как зовут?

Только когда минула дюжина секунд, Леля поняла, что обращались к ней. К тому же этот жуткий Хотэй так на нее пялился, что Леля подумала, что теперь она точно больше никогда в жизни не будет улыбаться.

Леля подошла к левой стене камеры и попыталась разглядеть того, кто к ней обращался. Но, увы, заметила лишь пугающую протяженность коридора и такие же решетчатые стены.

– Леля, – пискнула она.

– Славянка, – отозвался бог слева. – Не ошибся. А за что ты отвечаешь? Солнце? Нет, нет, кажется, это у вас мужчина… Не помню. Растения, наверное, да?

Леле странно было говорить с тем, кого она не видела. Но, пожалуй, это было наименее странным в ее положении. Она, славянская богиня весны и лета, переместилась в японский мир богов, где ее бросили в темницу два жутких екая. Более того: какой-то сумасшедший улыбался и утверждал, что она здесь на веки вечные. А второй сумасшедший пытался выведать ее силу.

– Лелечка? – продолжал он. – Ты меня слышишь?

Ей захотелось накричать на всех, а потом разрыдаться. Что происходит? Почему ее заперли? Она же ничего плохого не сделала! Даже в намерениях такого не имела!

Но вместо всего этого пискнула:

– Да.

Когда Леля в следующий раз пересеклась взглядом с дядечкой из камеры напротив, тот заголосил:

– Да хватит на меня так смотреть! Если что, улыбаюсь я не по своей воле! Уж такое проклятье богов счастья! Мы все время улыбаемся. К счастью, это не мешает нам говорить всю правду.

Это кое-что объясняло, но Леля не спешила расслабляться. Сделала это, лишь когда из камеры слева добрый голос сказал:

– Прекрати так беситься. Ты ее пугаешь. Я правильно понимаю, она сейчас прижимает ладони к глазам, только бы не разрыдаться?

Леля оторвала ладони от глаз и замерла, напрягшись. Наверное, слева от нее находился бог видения сквозь стены… Может ведь такой бог существовать? Почему нет? Вон тут сколько камер – наверняка здесь есть боги чего угодно.

Уже насупившись, из-за того, что ее посчитали плаксой – кем она, собственно, и была – Леля вдруг приосанилась. Она услышала, как Хотэй сказал:

– Ты слишком добренький, как для бога смерти.

Сердце Лели заколотилось так сильно, что его вибрация, казалось, отдавалась даже в ушах. На мгновение она потеряла дар речи.

Бог смерти! Ровно тот, кого Леля искала! Неужели ей так повезло, что ее запрели прямо рядом с ним? Ну, с тем, что заперли – не очень-то повезло. Но ведь говорить она с ним может… Жаль, что не видит. Но это ничего!

– Бог смерти! – воскликнула она прежде, чем заговорил кто-то другой. – Вы Шинигами?

Леля услышала, как он усмехнулся. Потом сказал:

– Да.

Хотелось бы Леле хоть по голосу понять, какой он из себя. Но его тон и тембр, как и у многих богов, выдавал лишь пол и примерный возраст. Очевидно было, что Шинигами не самый молодой бог, которого Леля встречала. Но и брюзжащим дедом он не казался.

Подумав, что обрадовалась подозрительно сильно, Леля собралась с силами, и по-честному сказала:

– Я вам сразу скажу, в Такамагахару я прибыла, потому что мне кое-что от вас надо.

Леля надеялась, что ее тон достаточно мягкий и извиняющий, чтобы Шинигами не разозлился. Целое мгновение, что он молчал после ее слов, Леля чувствовала, что сплоховала. Но потом услышала насмешливое:

– Всем от меня что-то надо.

Выждав еще несколько секунд, Леля успокоилась. Кажется, он не собирался насылать на нее проклятия, убивать, калечить, мучить – в общем, делать то, что причиталось богам смерти, как Леля про них ошибочно думала.

Она уже открыла рот, чтобы так же неловко уточнить, какое именно одолжение ждет от Шинигами. Но он, не видя ее, заговорил первым, разом оборвав все Лелины надежды:

– Только, Лелечка, проблема. Пока я заперт, и на мне эти кандалы, я ничем не могу тебе помочь.

Леля выдохнула так глубоко и резко, что Хотэй засмеялся.

– Видел бы ты ее лицо! – воскликнул он и Леля отвернулась.

Чтобы это не выглядело так, будто она пыталась спрятаться, Леля подошла к койке и села на нее, подперев кулаками подбородок. И только потом ее взгляд зацепился за тоненькие браслеты на ее руках. Так вот, что Шинигами имел в виду под кандалами? Интересно: выглядят они не жутко, а безобидно. Даже отчасти красиво.

Леля пробежала пальцами по одному браслету. Зачем их нацепили на нее? То есть на всех, кто здесь находился.

– Не спросишь, почему? – услышала она Шинигами.

Леля качнула головой, но, спохватившись, сказала вслух:

– Потому что эти браслетики блокируют наши силы?

После ее слов раздались глухие, вялые хлопки. Вскинув голову, Леля увидела, что это Хотэй поражается ее умственным способностям.

Впрочем, не нужно было хорошо соображать, чтобы понять для чего нужны браслеты. Во-первых, было бы странно запирать богов в темницах, и никак их при этом не блокировать. Все-таки у многих богов, наверняка и у японских, силы активные. Они бы просто смели этот храм, если бы хорошенько разозлились. Ну а во-вторых… Леля просто почувствовала это. Она еще не пыталась тянуться к растениям, но уже ощущала, что они ее не слушаются. Чувство было странным, ближе к неприятному. Впрочем, Леля не понимала, как в ее положение ей помогли бы цветочки.

– Так что даже если бы я хотел тебе помочь, – продолжал Шинигами. – То не смог бы.

Чувствовалось – он этому даже рад. Наверное, богу смерти каждый день по сто раз приходят просьбы о всяком: вернуть кого-то с того света, или туда отправить. Но, кажется, Нимфея не ошибалась. Леля встречала не так много богов смерти – но Шинигами явно был немногим из них, кто не прочь был подсобить коллегам.

– Ну а если… – начала Леля, но запнулась, чувствуя, что ее заявление уж больно громогласное.

– Ну же? – подтолкнул ее Шинигами.

Нет, все-таки голос у него приятный. Убаюкивающий такой – чувствовалось, что Шинигами улыбался, когда говорил.

– Я хотела спросить, – так же неуверенно продолжила Леля. – Вы мне поможете, если у меня… получится вас освободить?

Мгновение висела тишина, а потом Хотэй расхохотался. Кажется, это сделал еще кто-то – все-таки камер тут было больше, чем три. Так что и свидетелей их разговора тоже было побольше.

– Ты меня освободишь?

В голосе Шинигами снова слышалась улыбка, но теперь Леле это не нравилось.

– Понимаете, мне очень нужна ваша помощь…

Леля хотела побольше рассказать о том, как же ей необходима поддержка Шинигами. Он, конечно, для нее не последняя надежда. Но Леля все же надеялась, что тот ей поможет. Однако, как часто бывало, когда просьба казалась ей уж больно дерзкой, Леля лишь смущенно умолкала.

Судя по длительности тишины, которая воцарилась после ее слов, Леля думала, что они уже проехали эту тему. Но Шинигами вдруг сказал:

– Какого же рода помощь тебе нужна?

Приосанившись, Леля вытерла слезы. Хорошо хоть Шинигами их не видел. Потом она начала:

– Мой друг…

Леля запнулась. Она и не подозревала, что сказать это будет так сложно.

– Он… – снова попробовала Леля.

И снова у нее не получилось.

– Давай помогу, – сказал Шинагами. – Твой друг умер, и ты хочешь, чтобы я вернул его к жизни?

Леля кивнула. От резкого движения слезы брызнули из глаз – так что капли пропитали белые брюки, оставляя некрасивые сероватые пятна.

– Леля? – услышала она.

Вспомнив, что Шинигами не мог ее видеть, она сказала:

– Да, да, так и есть. Не буду лукавить. Я бы хотела, чтобы вы… оживили его.

Звучало просто волшебно… даже скорее невероятно. Но, заразившись надеждой, Леля не могла так просто ее отвергнуть.

Шинигами молчал достаточно долго, чтобы Леле снова показалось, что он просто так все это спрашивал. Что не собирался помогать – а просто разговаривал с Лелей, ведь сидеть в темнице было очень скучно.

Однако, она и в этот раз ошиблась. Громко всхлипнула, уже не заботясь о том, будет Хотэй смеяться над ней, или нет. Потом подумала, что сделала лишь хуже, чем было. Мало того, что Семы нет в живых. Так еще и она застряла в темнице Такамагахары, где теперь проведет ближайшую вечность.

Как она могла подумать, что справится сама? Разве раньше у нее не получалось все лишь потому, что ей кто-либо помогал? В начале марта, когда Хорс хотел изгнать ее из Нави, Леля не справилась бы без Семы. В середине апреля, когда богов охватила нектарная лихорадка, ей помогал уже не только Сема, но еще Морфей и Сомн, а потом и некоторые боги Нави… Нет, не так. Не они ей помогали. А она помогала им.

Одна она ничего не стоила. Леле стоило вспомнить об этом до того, как она понеслась в Такамагахару в полном одиночестве.

Вот-вот Леля разрыдалась бы в полную силу. Напряжения в ней скопилось столько, что без выхода эмоций она просто взорвалась бы. Но едва всхлипы зачастили, как Леля услышала:

– Знаю, мои коллеги подобные предложения принимают только с условием другой жизни взамен. Жизнь за жизнь. Наверняка тебе уже такое говорили?

– Да! – воскликнула Леля.

Прозвучало истерично. Она все еще подавляла слезы. К тому же слова Шинигами внушили надежду. Особенно следующие:

– Но я могу предложить тебе другое условие.

Шинигами умолк, верно, ждал, что Леля спросит «какое?» Но она его удивила, спросив:

– А как же равновесие миров?

Наверное, он не просто удивился, а опешил. Ведь молчал достаточно долго, чтобы Леля испугалась. Но, переведя взгляд на Хотэя, который со своей клетки мог видеть их двоих, заметила, что тот внимательно смотрел на Шинигами. А раз так, Шинигами готовился отвечать, а не махнул на Лелю.

– Где он жил, когда был человеком?

Леля не была уверена насчет Семы. Они… Не обсуждали это. Как интересно. Он стал настолько дорог ей, что она прыгала по мирам, разыскивая бога смерти, чтобы воскресить его. Но при этом даже не знала, в каком городе он жил.

Ответ «не знаю» Шинигами не подошел бы. Поэтому Леля назвала свой город. Снова задержка в несколько секунд, во время которой Леля могла лишь гадать, какая эмоция на лице Шинигами. А потом он сказал:

– Тогда вообще не беда. У вас там и так слишком много невинных душ за последнее время забрали. То, что я помогу одной вернуться в ваш мир, сделает только лучше.

Леля выдохнула от облегчения. Правила правилами – но, когда боги чего-то по-настоящему хотят, они готовы на них плевать. Наверное, это в них от человеческих оболочек.

– Да, не проблема, – продолжил Шинигами. – Так что принимаю твое условие. Я возвращаю в мир людей одну душу, а ты вызволяешь меня из темницы.

Пару секунд длилась тишина – Леля ее уже ненавидела. А потом засмеялись, кажется, все, кто слышал их разговор. Даже Шинигами.

Леля почувствовала, что стала красной – даже бардовой, как волосы Нимфеи. Шинигами так серьезно говорил про невинные души. И голос у него был такой вкрадчивый, доверительный… Довериться богу смерти! Ну, конечно, если и есть кто достаточно наивный для этого – так это Леля.

Потом, что совершенно не соответствовало ее натуре, Леля почувствовала, как к горлу подступила злость. Резко и быстро – Леле даже показалось, что ее сейчас стошнит. Но это были всего-то эмоции. Ведь еды в Леле уже давно не было. Ужин она пропустила. Наверное, поэтому так сильно разозлилась.

Леля вскочила и, вцепившись в решетчатую стену, отчего та загрохотала, воскликнула:

– Я принимаю условия! Ты возвращаешь душу, а я вытаскиваю тебя отсюда!

Смех вмиг прекратился, а Леля услышала раскат гонга. Или это дверь хлопнула и эхо разнеслось бесконечным коридором? Неужели кто-то пришел? Леля встрепенулась. И только затем заметила, что от ее правой ладони исходит черная дымка. Кожа кололась, но почти незаметно. Леля уставилась на руку. В тишине, которая теперь стояла в их части коридора, Леля как будто бы слышала, как шелестят пары этого черного, густого тумана.

Потом эту жуткую тишину разорвал все такой же вкрадчивый и мягкий голос Шинигами:

– Поздравляю, ты только что заключила сделку с богом смерти. Говорят, это не сулит ничего хорошего. Но, честно говоря, мне бы и самому хотелось, чтобы те, кто так говорят, ошибались. Потому как мне осточертело сидеть в темнице. Не впервой, конечно, за вечность. Однако, приятного в этом все еще мало.

Леля не знала, что ответить. Дымок уже не шел, а она все пялилась на ладонь. Кажется, это был эквивалент рукопожатия. Если бы они правда пожали руки в этот миг, дымка смотрелась бы здорово. А так – просто пугала.

Только Леля отвела взгляд от ладони, как Шинигами заговорил:

– Лелечка, я очень ценю твое рвение. Надеюсь, и твой друг, ради которого ты так стараешься, когда-нибудь станет достаточно живым, чтобы оценить твои усилия. Но, поверь, уж если кто нас отсюда вытащит, так это будешь не ты… Пойми меня правильно. Мы тут не первый день, а второй месяц. Если не справились сильнейшие из нас, то вряд ли справишься ты.

Леля не ответила. И теперь это взаправду означало конец разговора. Шинигами ей не верил… По правде говоря, она и сама особо не верила, что ей удастся высвободиться. Зацепок было ровно никаких. Да и сказал же Шинигами, что они тут давненько. Если бы и был способ справиться – они бы уже отсюда выбрались.

Стараясь выкинуть эту мысль из головы, Леля медленно пошла по периметру своей комнатки. Полный обход занял около четырех секунд. Затем Леля совершила еще несколько полных обходов, и наконец-то плюхнулась на койку. Жесткую, холодную, пахнущую сыростью койку.

Наверное, чтобы сделать это мгновение еще более удручающим, у Лели заурчал живот. Она положила на него обе ладони, а затем почувствовала, как из глаз выкатились слезы. До простыни они не добрались – закатились в уши. Так что Леле стало щекотно и она чихнула.

– Ты там не рыдаешь? – услышала она Шинигами.

Ну что же они все думают, что она такая плакса? Может, они и правы… Но вряд ли плакать она будет меньше от того, что они постоянно ее в этом подозревают.

Отвечать не хотелось, но и молчать было невежливо. Так что Леля выбрала среднее: ответить, но невпопад.

– А когда ужин? Тут же будут кормить?

Из соседних камер снова послышались смешки. Но теперь Леля была так утомлена, что даже не вспыхнула из-за них.

– Сейчас утро, – сказал Хотэй, чему Леля очень удивилась. – Кормят по вечерам. Так что придется потерпеть.

– Я не ела с… – Леле пришлось умолкнуть, чтобы вспомнить. – С позавчера.

– Соболезную, – сказал Хотэй и на этом разговоры прекратились.

По крайней мере те, в которых участвовала Леля. Так-то боги продолжили общаться. Чаще всего слышался голос Хотэя. Верно, потому что он находился к Леле ближе всего. Кроме него часто взвизгивала какая-то богиня справа. Леля ее не видела – та пряталась в тени камеры, но беседу поддерживала активнее всех.

Шинигами почти не говорил. И это никого не удивляло. Наверное, Леле крупно повезло не только с тем, что он оказался в камере рядом с ней. Но и с тем, что вышел на разговор. И со сделкой.

По этому поводу можно было попереживать. Но Леля четко сказала условия. Они были простыми и никому ничего плохого не сулили. Даже если она не выполнит свою часть сделки – никто не пострадает.

Как бы Леля того не желала, но мысли о безнадежности ее положения закрадывались в голову сами собой.

Она не может ничего. Не может ничего она. Ничего она не может.

Мысли скандировали это, а Леля и не думала их переубеждать. Это истина. Против нее не спорят.

Слезы снова полились – только Леля этого уже не замечала. Она перевернулась на бок и положила руки под голову. Потом притянула колени к себе, но от этого уютнее не стало. Леля чувствовала себя опустошенной. Наверняка эта пустота образовалось из-за отчаяния. Вряд ли дело было лишь в том, что ее лишили магических сил.

На несколько секунд Леля стиснула кулак, призывая растения. Но лишь убедилась, что они ей не подвластны. От этого грустно не было. Леля едва ли научилась с ними совладать. Как правило, она забывала, что те ей подчинялись – и справлялась со всем своими человеческими умениями. Впрочем, если бы не эта сила, то Леля до сих пор блуждала бы лабиринтом Минотавра, который тамошние боги возвели на Олимпе. Или она бы уже умерла от голода? Сколько бы она продержалась?

На сейчас Леля не ела два дня – и уже чувствовала, что вот-вот умрет от голода. Как же глупо получилось бы. Наверное, ее бы не сразу обнаружили. Решили, что Леля устала и ни с кем не хочет говорить. Это было бы в ее стиле. Жуть какая. Да, лучше было поберечь себя, и умереть в Нави. Хотя лучше вообще не умирать.

Леля заснула. Сама не поняла как. В голове роилось столько мыслей, что сну просто некуда было всунуться. Да и Леля только очнулась – не должна была так скоро устать. Впрочем, ночью она спала не то, что хорошо. На полу, еще и потеряв сознание… Не удивительно, что ей так плохо – даром что внутри божественная сущность.

К тому же, заснуть сейчас было просто замечательной идеей. Ведь во сне Леля не чувствовала, как от голода крутит живот. Да и время прошло быстрее. Леля рада была совсем не проснуться. Застрять бы сейчас в царстве снов, где ее бы нашел Сон, или хотя бы Дрема.

Но Леля проснулась. Произошло это благодаря Хотэю. Впрочем, в темнице поднялся такой гул, что Леля проснулась бы, даже если не получила бы к этому личного приглашения.

– Славяне, подъем! – услышала она насмешливый голос Хотэя.

Несколько секундочек Леля лишь жмурилась. В этот раз она снова зря надеялась, что, если не проснется, то реальность, в которой она теперь существовала, как-нибудь перестроится.

Разумеется, этого не произошло. Леля, как и когда заснула, лежала на жесткой койке темной клетки в негостеприимной Такамагахаре.