Маленькая рождественская сказка

– Мам, а где сестра?.. – удивленно наконец спрашивает малыш, – Она почему не здесь?

Мама задумывается, прежде чем дать ответ. Она и сама, действительно, не знает точно – почему сестра не здесь? Ей странно это. Непонятно. Сказать мальчику что она не взяла девочку в семью просто так?.. Просто потому что не захотела? Так что же это за благодеяние наполовину? Разве это тогда доброта?.. Мама пытается что-то ответить не только мальчонке, но и себе самой тоже.

– Ты знаешь… Она не здесь потому что… Потому что… – не знает что дальше сказать мама, – Ты знаешь… А это ведь сложно – быть братом. Не просто. Ты должен быть настоящим мужчиной – стеной и поддержкой для своей сестренки. Ты должен уметь защитить её и помочь в сложной ситуации… – меняет тему незаметненько мама, – Ты должен…

– А она? Мне ничего не должна? – немного надулся малыш, – Я тоже её брат! Вот где она ходит!.. Я тут один… Всегда один. У меня никого нет. А она ходит где-то…

– Ну… – растерялась мама и одновременно обрадовалась из-за того что хотя бы к ней самой претензий у сына нет, – Ну, она тоже ещё учится быть сестрой… наверное. – сказала она и сразу ей стало опять слишком стыдно за то что соврала.

– Ага!.. Учится… чего там учиться!.. А я тут один…

– Ну… отчего же один? – спрашивает мама, – У тебя теперь есть мы с папой. Мы всегда рядом…

– Вы не рядом. Вы всегда не рядом. Вы далеко. – дулся мальчик всё сильнее и сильнее, – У вас никогда нет времени ни играть, ни говорить. Вас никогда нет…

– Но мы… мы много работаем для тебя. – зачем-то сказала мама, хотя работает в их семье только папа, – Понимаешь… что бы ты жил и чтобы всё у тебя было. Потому мы и так часто не рядом с тобой. Но мы очень хотим… Хотим всегда быть с тобой рядом. – опять соврала мама и внутри всё скривилось в душевной рвотной потуге – вся внутренность словно сейчас же захотела изрыгнуть эту ложь. Маме даже удивительно стало от того – как она мастерски и гладко рожает такие красивые и банальные слова, похожие на текст из мелодрамы… которые, при этом, к реальности не имеют совсем никакого отношения… – В конце концов – ты должен понимать, что из детдома мы тебя забрали и… сделали тем для тебя очень доброе дело. – уже строже стала говорить мама, немножечко даже рассерженно и назидательно – наверное из-за того что сильно рассердилась на саму себя, – Мы избавили тебя от нищеты. Ты не живёшь в бедности. У тебя есть хорошая еда, одежда и игрушки. Ты живёшь в хорошем доме, ты получаешь образование, ты имеешь доступ к качественным медицинским услугам… – заговорила мама, переходя на деловой язык какого-нибудь отчёта в важном ведомстве – таком, как то, где работает её муж. Слова о “доступе к качественным медицинским услугам” не меньше удивили их произнесшую маму, чем строки из мелодрамы, звучавшие ранее, – Ты должен быть благодарен за то что мы тебе даём и ценить это, а не обижаться. Потому что ты столько имеешь, сколько многие дети совсем никогда не имели и не будут иметь… Ты многое получил просто так и от тебя в замен ничего не требуют. Только хотя бы достаточную благодарность, чтобы не баловаться и держать себя подобающе. Ты должен всегда помнить что ты всем обязан своим благодетелям и что ты должен вести себя скромно и не требовать большего. Понял?.. – сказала мама, на этот раз книжные, слова – похожие на статью из нравоучительного трактата – и опять удивилась себе. Откуда они так вот просто и необдуманно появляются?.. Всю жизнь она с ним только сюсюкала, а вот теперь – заговорила вдруг так. Жестко и строго. Как неродная. Заговорила в тот самый момент, когда как никогда почувствовала его своим, близким, когда ощутила – всего лишь за несколько минут, проведенных здесь, в салоне машины – какие-то тёплые, добрые, семейные чувства, которых до этого никогда не ощущала. Заговорила так просто, легко и свободно. Будто они – само собой разумеющееся и обдуманное уже тысячу раз. Они прозвучали как не её, но в то же время – как будто бы гораздо более её, чем все другие, ласковые, сладенькие слова. Как будто бы это её тайный внутренний мир взял шефство над языком и заговорил. Как будто сквозь эти слова разглядела теперь мама мальчика настоящую себя – жёсткую, безразличную и требовательную. Ей вновь стало стыдно. Но всё же она не стала пытаться сгладить сказанное – тем более что действительно чувствовала: мальчик её очень злит своей изнеженной капризностью, нервирует неблагодарностью и выводит из себя своей сытой обидчивостью. Всем, что нервирует её, на самом деле, и в ней самой. Она правда злилась и на него и на себя. И не стала ничего исправлять – просто продолжила ехать молча, выключив телефон и копаясь внутри у себя, как в беспорядочно собранной косметичке, где всё посваливалось в одну странную кучу, и где, чтобы найти что-то нужное, придется сначала перебрать и повытаскивать кучу сейчас не нужного… но всё-таки твоего. Собственного.

А мальчик включил демонстративно опять свой смартфон на полную громкость и стал стрелять монстров. Но сам тоже сидит и копается в том, что услышал и, главным образом – в том, что почувствовал. Ему тоже стыдно. Ему, отчего-то, вдруг стыдно стало, до слёз, от того, что последнее ему сказала мама. Обидно до ужаса… но и стыдно. Он чувствует что есть в этом часть от того, что он сам в себе чувствует – то чувство вины и стыда за то – как ему всё приелось, как он не умеет теперь ощутить благодарность и радость за всё то прекрасное, что имеет… Он чувствует что ему назвали его тайный грех или просто проступок – тот самый, что так малыша тревожит. Но, к сожалению, ему не назвали способа решения этой проблемы. Ему не подсказали – как можно исправить себя и положение… И от того мальчику только лишь тяжелее. Он чувствует себя ещё более нелюбимым, чем до этого. Ведь на него накричали. Почти накричали. Совсем не накричали на самом деле, а просто поговорили строго. Но для малыша, привыкшего к сюсюканью – это уже почти равняется крику. Такого он раньше ещё никогда не слышал. Обида на маму становится сильнее. Он знает теперь, что он – не её. Вот, думает – потому-то она и не любит меня… Немножечко лишь утешается бедный малыш мыслью о том – что такая он, теперь-то, совсем несчастная, жертва – такой он горемычный и всеми забытый, такой нелюбимый и брошенный… А ведь чувство такое – сильной жалости к самому себе – как известно имеет особенность улучшать самочувствие нашей души лучше, чем многие и даже очень многие приятные вещи. Малыш обижается внутренне всё больше и больше на маму. Тем больше он обижается, чем больше пропускает неподстреленных монстров на экране, из-за того что отвлекся на собственную обиду. Тем больше он обижается, когда мама вдруг просит его, раздраженно слегка, сделать потише, ведь, мол – у неё голова болит. Конечно болит!.. От родного сына…

– А та меня мама любила? – вдруг спрашивает обиженно мальчик, – Зачем ты меня у неё забрала? Чтобы кричать, да, на маленьких?.. И… и в детском доме меня все, наверное, любили… а тут…

Мама даже не нашлась, что сказать. Внутри у неё разгорелось, действительно, сильное раздражение на приёмного сына – возможно за то же, за что раздражена она была и на себя. За то что он, как и она – избалован, испорчен, капризен, так много себе требует в жизни, не может довольствоваться малым и нужным действительно, а не из прихоти только. Она раздражена. Но после этих слов мальчика, ей почему-то показалось так, что она перегнула палку. Наверное – бедное дитя слишком шокировано всем, только что услышанным… Наверное для детской психики слишком сложно – перенести столько новой и непривычной информации сразу… Наверное – это всё слишком травматично… В голову к маме полезли сто тысяч разных, до того просмотренных, роликов от психологов по воспитанию детей, сто тысяч разных полезных советов и мудростей… Её прошлое самосознание стало к ней возвращаться. Она снова почувствовала азарт играть. Играть в маму – такую, какой и была до того. Она стала опять сюсюкать и говорить мальчику много сладчайших приятных слов, обнимать, уверять в том, что они с папой его очень любят и очень ценят и очень… Всё подряд, что приходило в голову. И стала мама рассказывать малышу – как они сейчас с ним приедут на площадь, и там она обязательно купит ему много вкусностей и покатает на карусельке обязательно, и всё такое прочее… А мальчик внутри почувствовал силу – новую, ещё неизвестную ему раньше силу – давить на мамины чувства своей мнимой обидой на её нелюбовь. Теперь-то он может легко управлять ей как хочет, лишь только заведя такую же песню: о том, какой он бедный, несчастный сиротка, которого вовсе никто никогда не любил. Её излюбленный механизм по вызыванию жалости у окружающих, теперь заработал в обратную сторону. Теперь и её будет частенько переключать именно тот же рычаг, которым переключала она чьё-то мнение. Если только чего-то не случится ещё…

За окном прошла метель. Снег стал слабым и редким. А стены из елок, берёз и сосен по бокам дороги, сменились на многоквартирные городские здания. Они уже въехали в город. По городу ехать пришлось не долго. Довольно скоро они очутились у самого Кремля и мама с мальчиком проследовали к ГУМу пешком, оставив водителя и машину на парковке. Идут мама и мальчик, и про себя думает малыш о том – как теперь он легко сможет выпросить что угодно у мамы – ещё больше, чем раньше мог. А мог он и так очень многое. Даже слишком многое. Теперь-то, может быть, используя своё огромное влияние, он сможет, сегодня же, заполучить что-нибудь, чего ему не хватает для полного счастья. Не понимает малыш, что раз всё приелось – пора чуть поменьше и есть, и спать, и играть, и другие в жизни удовольствия получать. Не знает этого маленький пухленький несчастный, непонятно из-за чего, ребенок. Он думает – что ещё что-то есть… такое, в чём он того самого – нужного ему – счастья не нашёл. Вот-вот он получит это и станет радоваться. Идёт мальчик с мамой на Красную площадь и смотрит по сторонам. Как много вокруг людей!.. И взрослые здесь, и дети, и иногда даже собачки с кем-нибудь идут на поводке. Так много всех!.. Есть дети постарше мальчика и помладше, есть бабушки и дедушки, мужчины и женщины, молодые люди и девушки, есть даже совсем крохотные младенцы. У многих детей так горят глаза!.. Так счастливы детки, глядя на яркие и блестящие украшения! А сколько здесь украшений!!! Сто тысяч самых разных! И такие, и сякие, и расписные, и узорчатые, и блестящие, и сверкающие, и светящиеся, и переливающиеся… Так много, что и не сосчитать! Нет ничего в них удивительного для мальчика. Он смотрит на всё это убранство уныло и понуро. Всё это он видел уже тысячу раз. И здесь он бывал не раз, даже за последние дни, и дома у них куча всяких приятных висюлек, гирлянд и таких же елочек… Чего тут такого?.. Так дома – ещё и тепло, и всегда есть что поесть. А здесь – всё-таки холодно. Как никак – зима и мороз. Пытается мама развеселить мальчика и указывает ему наигранно весело то на одну красивую елочку, то на другую… То на картонную фигурку какого-нибудь персонажа из мультика, то на картонную лошадку, то на снеговика из блестящей гирлянды, то на Дедушку Мороза в красивом кафтане… Всё это не радует мальчика. Он дуется, хмурится и тяжело-тяжело шагает рядом с мамой по мелкой брусчатке. Он очень несчастен на самом деле. Он знает что всё это – праздник. Что всё это – радость. Что всё это – чудно, прекрасно, замечательно, весело, но… Но не весело ему совсем и не хорошо. Он чувствует себя слишком тяжёлым – ведь только что плотно позавтракал, да ещё и в машине перекусил чуть конфетками, которые мама ему сразу стала давать, как только увидела что он обиделся. Он чувствует, что едва переставляет ноги… Он чувствует себя сонным с дороги и от такого большого количества еды. Он слишком несчастен, чтобы хотя бы разок улыбнуться всему тому, что вокруг блестит и сверкает, ликует и радуется. Он слишком несчастен. Он слишком расстроен. Расстроен, растерян, потерян, разбит. Он хочет спать. И знает что если начнёт спать прямо сейчас – то ведь это будет ещё хуже. Так он хотя бы находится посреди самого средоточия праздника. И то, при этом, не рад. А если он даже, волшебным каким-то образом, переместится в свою мягкую теплую маленькую кроватку, где сможет спокойно выспаться столько, сколько захочет – так он всё равно будет не рад. Он будет обижен до крайней степени досады из-за того что лишён праздника вокруг. И он не знает – что делать. Он начинает ныть о том что уж-жжасно хочет спать… А мама не знает – что делать тоже, пытается объяснить сыночку что здесь, к сожалению, негде поспать, да и им сейчас некогда… Что стоит немножечко подождать, пока они не сядут опять в машину – и там уже он сможет прикорнуть по пути домой… А мальчик всё ноет дальше… Ему нравится перекладывать собственную растерянность на маму – пусть лучше она будет перепугана и не знает что делать, чем все эти чувства испытывать будет он. Он так хоть немножечко отвлекается от своей страшно неприятной тяжести внутри – выплескивая её наружу в виде невыполнимой прихоти. Прихоти, которая, как самому ему ясно – ему не нужна. Он не хочет на самом деле спать. Он хочет спать, но не хочет. Он хочет чего-то вообще, но не хочет. Вот подходят они к Красной площади. Здесь много киосков со вкусной едой и напитками – что-то готовится на открытом огне, что-то разливают в картонные узорчатые стаканчики, что-то накалывают на палочки и окунают в карамель, что-то варят в больших железных котлах… Много чего. Всё пахнет ужасно приятно – ванильно, чернично, корично, сосисочно, хлебно, кунжутно, пончиково, сахарно-пудрово, жарено-мясно… Но мальчик не хочет есть. Он слишком объелся сегодня с утра, чтобы ещё что-то хотеть. А запахи та-аакие вкусные!.. Он думает – что возможно вот здесь-то хоть что-то и есть – то, что настоящую принесёт ему радость?.. Как жаль что поел он так много дома простой еды!.. Ведь, лучше бы, смог вот сейчас попробовать столько всего распрекрасного здесь!..

– Ой! Смотри какая карусель! – наигранно восторженно, радуясь как маленькая девочка, говорит его мама, наклонившись к малышу и указывая ему на небольшую карусельку, которая вертится на площади среди толпы, – Ка-кааая потешная!.. – ликует мама, – А давай покатаешься?!. А-аа?!. – мама старается произвести как можно более серьёзный эффект, чтобы обрадовать сына. Но тот куксится и озадачен, пока что, своею проблемой – поесть ему что-нибудь на Рождественской ярмарке, или нет? Хотелось бы, но вот животик полный… А на карусели на этой уже он кружился, и не раз… Много он катался на ней: и на лошадке, и на карете, и на слоненке, и на зайчике. И понял уже по опыту, что карусель только кажется очень прелестной, когдна на неё смотришь со стороны и видишь её целиком. А вот как сядешь на лошадь или в карету – так смотришь ты с карусели на ту же привычную площадь, и видишь всё тех же привычных людей вокруг, а вращаешься, при этом, очень даже медленно. Неинтересно. Совсем. И мальчик раздраженно заявляет что вовсе не хочет он ни на какой карусели кататься. Он слишком уж хочет есть, чтобы вертеться вот так на голодный желудок.

– Мой беднень-кииий!.. – с жалостью говорит мама и улыбается крошке. – Давай-ка сейчас ты прокатишься – пока как раз очереди нет, а потом мы с тобой что-нибудь купим вкусненького, да?.. Ты ведь выживешь, я надеюсь, если проедешь всего-то один кружок сначала?.. Да-вай, да?.. Сол-ныш-ко ты мо-еее!.. Хорошо?

– Хорошо. – угрюмо кивает малыш, подумав, что и правда – ему бы сперва чуть-чуть покататься, чтобы набрать аппетит, а потом уже лакомиться всем прекрасным, что есть в этих чудных ларечках, украшенных в виде маленьких домиков-теремочков, что стоят на площади.

– Ну во-ооот и ладненько!.. – захлопала в ладоши мама. – Пошли!

Мама быстро берёт билет и отводит за ручку крошку к аттракциону. Малыш уже чуть более заинтересован своей знакомой каруселькой. Он думает: “Вдруг я теперь как раз здесь получу то самое счастье, которого мне не хватает?..” Он думает так, потому что увидел глаза нескольких деток, стоящих здесь, рядом с ним. Они тоже ожидают сеанса и глядят во все глаза на фарфорово-белых лошадок, украшенных яркими узорами, на красочные огоньки, которые блистают на карусели, на чудные кареты в виде морских раковин… Они полны радости – эти глаза. Они глядят точно на то же, на что и мальчик. Но только вот – видят там что-то такое, чего наш малыш абсолютно никак не может разглядеть. Они видят какое-то невероятно прекрасное чудо, счастье, радость, восторг, сказку… А мальчик глядит на знакомую карусель и не видит в ней ничего такого особенного. Он нехотя пробирается вместе с толпой детишек на аттракцион, когда приходит время рассаживаться по местам, садится на низенькую карету, ведь нет сейчас сил после плотного завтрака влезть на лошадку, глядит туда, где остались родители. Там его мама приветливо улыбается, машет изо всех сил малышу и готовит уже телефон, чтобы снимать его удивительную поездку на сказочной карусельке. Вот, собственно, и ещё один повод для мамы – так чрезмерно баловать своё маленькое чадо: она получает так много приятного материала для своих соцсетей. А там – в соцсетях – все давно уже знают про то что малыш приёмный. В отличие от него самого. И все восхищаются мамой, которая так его любит и так хорошо потакает его прихотям. Она знает, что эти восторги, которые вызвать она способна в своих знакомых и незнакомых подписчиках подобным контентом – имеют куда большую ценность, чем деньги, потраченные на развлечения мальчика. Вот и теперь – эти триста рублей, отданные за билет – принесут ей ещё много восхищения и похвал от знакомых и незнакомых людей. Она старается держать телефон поровней, чтобы не трясся. А мальчик уныло начинает кататься. Глядит на людские массы вокруг, на яркие-яркие огни, которые горят в дневном ещё, но потихоньку темнеющем, воздухе, на елочки и ларечки со вкусностями. Всё это ему не приносит радости. Всё это несёт ему радость, как сто тысяч ответственных скорых доставщиков с приятными безделушками в руках, которые подходят к его двери, протягивают ему кучу всего наипрекраснейшего… но он, отчего-то, не может открыть дверь. Что-то внутри его сердца мешает – что-то закрыло его дверь. Привалил он свою дверь изнутри чем-то тяжёлым и всё никак это что-то не может убрать со своего пути… Может быть – это просто тот тяжёлый завтрак, который лежит теперь грузом в животике?.. Но нет – ещё что-то… Смотрит мальчик на огни вокруг… Они вертятся вокруг него… По кругу, по кругу… Всё вертится, вертится, вертится вокруг него… А малыша начинает тошнить. Сильно тошнить. Не очень-то просто крутиться на полный желудок. Наконец-то закончен сеанс. И мальчик идёт обратно – к маме. Она сладко-сладко сюсюкает, как и всегда, да так радуется тому что он покатался, словно это она каталась, а не он. Она целует своё пухленькое чадо в щёчки и восхищается тем, как он отлично крутился – как будто бы в этом его есть какая-то особая заслуга. А мальчик совсем уж не рад. Потому что головка у него кружится, ему дурно и нехорошо.

– Ну что?.. Бу-дешь ку-уушать, да?.. – узнаёт у него мама сладенько, – Сов-сееем голодный, да?.. Ну-ууу, мой ма-аааленький!.. Что будешь? Пончики?.. Пончики будешь? Или что-нибудь другое?

– Угу… Пончики. – сынок не может спокойно думать теперь о еде – его и так уже тошнит… но он слишком несчастен теперь, чтобы не попробовать добыть счастье хоть через это маленькое окошечко – через аппетитную сладость. Вдруг через него ему удастся наконец втащить радость в свою душу?.. Поэтому он соглашается есть ненужные ему сладкие жаренные колечки теста. А каа-ааак они пахнут!.. Вот тут мальчик чуточку чувствует, если не радость от пончиков, то хотя бы их смысл. Пока ждут они с мамой в небольшой очереди у киоска – он с удовольствием вдыхает масляный аромат с нотками сахарной пудры и думает о том – как это прекрасно: пончики. Но радость его длится не долго. Он дождался своей очереди и получил целый пакет ароматных горячих колечек. Мама мальчика аккуратно даёт ему в салфеточке один, предупреждая ласково чтобы не уронил и не обляпался.

– Ну а теперь пойдем с тобой потихоньку к ГУМу, ладненько?.. – улыбчиво спрашивает мама, – А то у нас уже не так много времени чтобы подарки купить… Как раз, может быть, и тебе что-нибудь выберем, да?.. – улыбается хитренько мама, стараясь развеселить своё чадо.

Мальчонка кивает и начинает жевать пончик. Они потихоньку шагают к большому магазину. А мама решает, не смотря на отсутствие времени, взять стаканчик горячего чая себе и ребенку в одном из киосков. Она просит его подождать возле маленькой елочки, украшенной яркими игрушками, и покушать спокойненько тут, пока она отстоит в очереди на проходе. Он остаётся. Теперь он наедине со своим пончиком. Он может всецело сосредоточиться на получении радости, которой так ждёт. Пончик вкусный. Очень вкусный. Очень сладкий, горячий и жирный. До слёз вкусный!.. До слёз, потому что – вот он: горячий и свежий в его мерзнущих ручках – так пахнет чудесно, блестит масляной корочкой, словно жареное золото, приятно греет пальчики… Так тает на нём вкусная белая пудра… А он не хочет есть. Не хочет. Не может. Не может и всё тут!.. Кусает, прожевывает, глотает и чувствует что ему только дурно становится от этого чудного пончика – такого шикарного и расчудесного! Так до ужаса досадно мальчику из-за того что вот он – замечательный пончик, уже в его руках, в самом-самом своём лучшем состоянии, которое изменится уже через несколько минут, когда пончик остынет… А мальчик не может его есть. И не получает совсем радости. Но всё же мальчик ест. Уже чуть не плачет, но ест. Старается есть изо всех сил. И всё хуже от этого себя чувствует. Но ест ещё. Достал мальчик ещё один пончик из бумажного хрустящего пакета, который ему оставила мама, и начал жевать… Ещё отвратительнее этот пончик, чем первый. Хотя и ещё более красивенький. На нём сахарная пудра подтаяла ещё лучше, но не совсем, при этом, растеклась – совсем так, как малыш больше всего любит. Но ему некуда класть этот пончик в животике… И всё же – он с трудом его там умещает. Берёт третий… Чуть слёзы не брызнули из глаз малыша. Ещё один чудесный, замечательный, вкусный, ароматный пончик!.. Здесь!.. В его маленьких пухленьких ручках!.. А он не может… не может… Ни радоваться ему, ни наслаждаться его вкусом… Зачем он позавтракал?.. Он должен быть здесь теперь совсем счастлив! А он несчастлив из-за того, что должно его сделать счастливым. Малыш не знает, что делать. Он вне себя от злости сам на себя, на злосчастный завтрак и на обворожительно прекрасное жареное колечко!.. Зачем оно здесь вот сейчас?!. Тогда, когда он не может его применить по назначению?!. Он смотрит на сахарную подтаявшую массу, что как легкий снежок лежит на пончике, вдыхает невероятный аромат… кидает злосчастный чудесный пончик на землю – в настоящий снег, который ютится под маленькой елочкой, и в ярости топчет ногами чудесное колечко. Ему до ужаса жалко его – жалко чудный кусочек еды, что мог бы принести ему столько радости!.. Но он ненавидит его за то что тот есть не в своё время. Он зол… Он не знает что зол на себя. Ему кажется так, что он злится на пончик, и маленький человечек его топчет… Всё хуже и хуже под его крошечными ножками выглядит сплющенное, запачканное грязью, кое-где уже и порвавшееся колечко… А наконец становится оно и совсем не похожим на пончик. Малыш разревелся, когда это увидел. Конечно его мама, как раз подошедшая к мальчику с ароматным, дымящимся стаканчиком, уже не узнала – в его новом образе – пончик, валяющийся на земле. Она не догадалась о том, что произошло. Она и понятия не имеет о драме, только что развернувшейся между сыночком и сладким чудесным жареным колечком. Она только видит что мальчик стоит и ревёт, и немножечко топает ножками от досады и злости. Она начинает его успокаивать, спрашивать – что с ним случилось?.. Никто ли его не обидел?.. Всё ли нормально? Может быть что-нибудь у него болит?.. А мальчик плачет и не знает – как остановиться. Он в ужасе теперь от мысли, что чудного пончика больше нет… И что он сам его уничтожил – своими собственными силами. Такие же почти эмоции в нём вызывали и те, зря съеденные, конфеты из новогодних наборов, что не передали ему, заболевшему, ни капельки вкуса… Но только тогда он, всё-таки, не был сам виноват. А вот теперь… Теперь он вдвойне чувствует горе, досаду, отчаяние, вину, стыд… И от этого только сильнее, сильнее ещё топает ножками… Мама даже не знает – что сделать. Она пролила уже чуточку чая, пока наклонялась к капризному чаду, на свой подол красивого пальто, и теперь пытается одновременно – как успокоить ребёнка, так и стереть грязное пятно с одежды, пока оно окончательно не въелось, так и не вылить опять чай, который с трудом держит в свободной вытянутой руке. Дитя не успокаивается. Его просто успокаивают совсем не от того. Он мог бы теперь перестать плакать, если бы ему сказали что-нибудь действительно нужное и касающееся его проблем. Но о них никто не знает. Единственное что наконец разобрал в себе мальчик – так это то что ему до ужаса хочется все-все исправить и вернуть назад. Хочется чтобы снова был целый пончик… а лучше – три, как и было. Вот это было бы здорово!.. Тогда ничего не было бы потеряно зря! Он начинает просить маму купить ещё пончиков. Он плачет, кричит и требует пончики. А мама ему объясняет что больше не может ходить на другой конец площади из-за трёх пончиков для него – ведь так у неё и совсем не останется времени на покупку подарков. Они могут, к тому же, легко застрять в пробке на обратном пути, а ужин с гостями состоится уже всего через несколько часов. Но мальчик орёт и бьёт в землю ногами как взбесившееся животное. На этот раз мама не сдаётся тоже. Ей, всё-таки, важнее её взрослые знакомые, чем он – который всегда являлся лишь средством для завоевания их почтения. А теперь, когда выбор стоит между ним и ими – мамин выбор, конечно же, одназначен. Она пытается только угомонить ребёнка, чтобы спокойно пойти дальше. Пытается ласково… как может. Но всё же в ней снова растёт и растёт ярость на мальчика, раздражение. Она не видит растоптаный пончик и не догадывается о том, как тяжело её маленькому сыночку далось поедание других двух. Но она смотрит на этот пустой пакет, в котором пересыпается из стороны в сторону оставшаяся сахарная пудра, и ей отчего-то кажется, что это что-то лишнее. Что-то чрезмерное. Что-то избыточное. В сочетании с дикой истерикой чада – ей кажется этот простой коричневый бумажный пакетик ни чем иным, как признаком чрезмерной сытости или даже обжорства. Ей жалко сыночка, но жалко уже не за то что он голоден, а только за то что он объедается, не знает меры, капризен и избалован. Ей чувствуется сейчас в нём то, что смутно она ощущает давно и в себе. За что сама себя тоже не любит, но в чём не может себя толком обвинить. Она стройна, в отличие от мальчика – она вынуждена следить за фигурой из-за того впечатления, которое она произведёт на окружающий мир. Поэтому себя обвинить в обжорстве она, конечно же, не может. Но что-то похожее на это – в себе всё-таки ощущает. И теперь ей обидно становится одновременно и за него и за себя – горько, больно и стыдно на самом деле сразу за обоих. Она видит в маленьких пухленьких щечках не что-то милое, а что-то противное. Она бы увидела то же самое и в своих – подкачанных – будь у неё сейчас зеркало. Она чувствует что они двое на этом ярком празднике жизни берут слишком много и рады, при этом, слишком не многому. Они благодарны не слишком-то за всю роскошь, которая им доступна. Эта истина выражается так наглядно в орущем капризном малыше, который только что получил захватывающую поездку на карусели, вкуснейшие пончики и обещание какого-нибудь подарка в большом магазине. Эта кричащая неблагодарность противна, возмутительна и до отвратительного мерзка. Мама чувствует отвращение – жгучее отвращение и к нему – кричащему крошке – и к себе. К тому же ещё и чай тоже жжёт пальцы, спускаясь тонкими коричневыми потоками с краев бумажного стаканчика, когда мама неосторожно дернет рукой, вытирая пальто. Мама не выдерживает этого чувства, жжения в пальцах, боли в голове от дикого крика и от спешки, и начинает усмирять мальчика уже строже. Совсем строго. Она тоже чуть-чуть кричит на него. Дёргает резко его за руку и ведёт к магазину. Он всё ещё плачет… Но только уже тише. Он просто опешил от неожиданности. Но когда чуть собрался с мыслями – тут же начал упираться ногами в землю. Кричать что он с ней никуда не пойдёт и останется здесь лучше… Но мама, конечно, не поддаётся на эту провокацию и тащит его дальше. Буксирующий малыш же, в один момент вырывает руку из маминой и отбегает в сторону. Становится демонстративно у ближайшего киоска, включает на полную монстров в смартфоне и всхлипывая гордо начинает стрелять в мерзких тварей. Мама подходит и кричит на него из-за того что он убежал. Мальчик не слушает, демонстративно отворачиваясь с телефоном от мамы. Она психует и выхватывает из маленьких ручек смартфон.