Империя добра

Сигрит молча наблюдала за гостем. Август Аристархович на её стороне не из личной симпатии, а потому, что их интересы пересекаются – и плотным узлом сплетаются на шее Алека.

– Если бы я нуждалась в совете о том, с чего начать – что бы вы мне рекомендовали? – лицо принцессы не выражало никаких эмоций.

– Я бы начал с визитов.

– Вот как?

– Именно. Сперва я бы навестил некую Регину Котову. Она теперь паж вашего жениха. Вижу, вам о ней известно.

Сигрит едва слышно цыкнула.

– Я бы не стал предлагать налаживать с ней отношения, но обозначил бы ваше присутствие. Чтобы согнать мышь, иногда достаточно просто включить свет.

– Вы полагаете, что Котова опасна для меня? – решилась уточнить Сигрит.

– Отнюдь. Как бы печально это ни было – она хорошая девушка. Поразительно понятливая и верная. Думаю, она не станет чинить вам препятствий, если Александр перестанет в ней нуждаться.

Сигрит кивнула.

– Кого ещё мне стоило бы навестить?

– Я бы обратил внимание на семью Благовещенских. Князь, кажется, – единственный настоящий друг наследника. И, разумеется, не забудем про императрицу… – Август Аристархович задумался. – Хотя, если бы вы нашли подход к императору, ваша жизнь при дворе показалась бы лёгким праздником. Вот только позвольте дать вам совет: не пытайтесь показать Павлу Фёдоровичу вашу силу.

– Благодарю за теорию, – наконец улыбнулась Сигрит.

24

Регина лежала на полу, задрав ноги на стену. В этом семестре у них началась усиленная военная подготовка, и впервые спортивная Региша почувствовала, что ей ужасно тяжело. Что не все нагрузки, рассчитанные на парней, она может выдержать с прежней лёгкостью. Как итог – гудели ноги.

В дверь спальни постучали. Она крикнула, что открыто. Регину вообще не смущали слуги – она знала всех по именам, да и пока её отец не решил удариться в кулинарию и домашние дела, их собственный дом был полон всякого рода помощниками.

– Регина Дмитриевна, к вам пришли.

– Ко мне? Кто?

В голове пронёсся парад маловероятных посетителей: Дина, Ададурова, Благовещенский, мама…

– Инкогнито, – неуверенно продолжил слуга.

Регише тон совсем не понравился. Очевидно, ему было известно, кто пришёл. Девушка перекатилась на бок и, пыхтя, поднялась на ноги.

– Не смотрите на меня так, – попросила она, разминаясь. – Мне кажется, я после физры в Академии останусь инвалидом.

Слуга не зло улыбнулся. Региша нравилась всем домашним.

Она поправила шорты и поспешила по коридору в гостиную. Там она ожидала увидеть кого угодно, но только не ту, кого увидела. Да даже если бы сам Павел Фёдорович соизволил пригласить её на разговор – удивления было бы меньше.

– Принцесса Сигрит, – Региша не поздоровалась, она просто констатировала факт присутствия монаршей особы.

– Регина, – холодно улыбнулась ей северная красавица.

– Чем обязана?

Регина прекрасно понимала, что принцессе известно о её связи с Алеком. Что разговор пойдёт именно об этом. Здесь не нужно обладать исключительными умственными способностями. И да, Котова чувствовала себя последней негодяйкой, мешающей чужому счастью.

– Хотела тебя увидеть, – Сигрит говорила медленно, с остановками. Было видно, скольких усилий ей стоит изъясняться на русском. Тем не менее делала она это с видом необычайного достоинства.

– Смею вас заверить, в столице Империи отыщутся куда более занятные достопримечательности, – Регина стояла у дверей, впервые чувствуя себя чужой в доме Алека.

– Очень в этом сомневаюсь, – покачала головой Сигрит и встала.

Регине окончательно стало не по себе: в школьные годы она свято верила, что нет девушки выше Дины, потом случилось знакомство с высоченной Трубецкой, а теперь вот этот монстр. Принцесса что же – родственница Снежного человека?

А Сигрит тем временем подошла к Регише и беззастенчиво начала её изучать.

– Для вашего удобства могу справиться у прислуги о лупе… – пробормотала Регина.

– Это лишнее, – серьёзно отказалась принцесса. – Не думаю, что дело здесь в мелочах. Как ты стала фавориткой наследника? – внезапно прямо спросила она.

– Чего?

– Что в тебе такого? Что я должна сделать, чтобы Алеку нравиться? Ну же! Я хочу знать секрет.

А Регина не слушала – она забуксовала там, где Сигрит назвала Алека Алеком. Региша всегда думала, что это привилегия, которую нужно заслужить, что она была особенная, когда он так скоро позволил использовать домашнюю форму его имени. А потом Регина заплутала в районе белоснежного платья принцессы. Откуда в мире столько белил берётся?

– Ты меня слушаешь? – недовольно поинтересовалась принцесса.

– Платье у вас красивое… Такое белое… Мне бы такую рубашку…

– Что ты несёшь?!

– Ничего, – пожала плечами Регина. – Я просто не очень люблю, когда меня шлюхой называют, потому не слушаю, если честно…

Принцесса оторопела от подобной наглости. Она втянула воздух, позабыв все русские слова. Неужели Алеку эта девчонка мила именно полным отсутствием воспитания? Какой кошмар!

Эту историю во всех красках Регина пересказала княгине Ададуровой. Ужасная ситуация, когда во всём Петербурге единственный человек, которому ты можешь доверить свою боль, – княгиня, которую ты узнала совсем уж недавно.

Анне Петровне подобные сомнения и терзания Котовой были ясны, но приятны. Она всегда знала, что отсутствие нового ребёнка не убило в ней желание быть матерью. И княгиня безмерно радовалась тому, что Регина начинает ей так доверять. Регине же просто не к кому было идти.

– Послушайте, Регина, – мягко начала она, вновь заполняя чашки. – Нет ничего хуже любви рациональной. Любить нужно искренне, любить нужно сильно. Любить нужно не боясь рушить преграды. Потому что слишком коротка человеческая жизнь, слишком низок шанс отыскать истинное чувство…

В «квартире» Ададуровой было тепло и зелено. Регина была благодарна провидению за то, что могла просто приходить в это место. Выбегая из Аничкова дворца, позабыв о шапке, Региша впервые задумалась над тем, что у неё нет дома. Да, она помирилась с матерью, но едва ли хотела выслушивать от той упрёки и обвинения. Аничков дворец никогда ей домом не был. А куда пойти ещё? Девушка не придумала ничего лучше, чем отправиться к Ададуровой. Скорее всего, просто чтобы не прозябать в одиночку и на морозе.

– Анна Петровна, – с досадой заговорила Регина. – Вы так просто про это говорите, словно Алек – обычный смертный, словно у него есть выбор…

– Ох, Регина. Нет у нашей Империи потребности в браке с Норвегией. Все знают, что с Севером мы в мире. Можешь назвать меня циничной старой перечницей, но я искренне верю, что он мог и должен был сказать «нет» отцу…

Ададурова с сочувствием посмотрела на несчастную Регину. Столько боли было в этом маленьком ребёнке.

– Хотя, порой нет ничего сложнее, чем сказать «нет» отцу… Я не понаслышке знаю, что такое родительское настояние…

Она бросила печальный взгляд на портрет сына.

– Регина, вы пришли ко мне за советом, но мой совет не может вам подойти. Я – дворянка, не знающая ваших бед и невзгод. На мой век выпали иные горести. Я бы бросила всё и сбежала из Империи. В мире столько чудесных мест… Вот вы бывали в Европе? – Качаете головой. – А Штаты Американские? Или Азия? Столько мест, в которых ваше происхождение не будет иметь никакого значения…

Регина тоскливо посмотрела на наставницу. И та прочла всё в её глазах. Регина не в силах покинуть Александра. Наверное, в молодости жертвенные девочки способны уйти только если их прогонят палкой. Регину не гнали. Нет, её не гнал один конкретный человек – и этого было достаточно.

– Бедная моя девочка, – вздохнула Ададурова, когда Регина наконец ушла от неё.

Она укуталась в тёплую шаль, включила старую пластинку, которая хранила воспоминания, доступные одной лишь Анне Петровне, и пустилась в вальс с невидимым кавалером. Она кружила по комнате очень долго, а затем, когда голова закружилась невозможно, упала на пол. Свернувшись клубочком, Анна Петровна плакала о своём: о боли и разъедающей пустоте в груди, об опустошающем одиночестве, о том, что никто её поистине не любит. Что осталась она совсем одна против всего этого невозможно злобного мира.

Мозг Анны Петровны сам по себе стал старой заезженной пластинкой, которая снова и снова прокручивала один конкретный мотив: ты потеряла всё, все те, кто были тебе дороги, – мертвы. Ты сама погубила свою жизнь. И так раз за разом. Раз за разом.

– Анна Павловна, вы в порядке? – вывел её из транса голос Ольги.

– Что?

Ольга в своих чёрных костюмах казалась то чёрным лебедем, то смертью. Ададурова не понимала, зачем в молодости облачаться в подобное. Но Ольга словно продолжала носить траур – скорее всего, по статусу своей семьи.

– Я вас докричаться не могу, – пожала плечами княжна.

– Я с Региной разговаривала… Александр и в самом деле на принцессе женится… А принцесса какая-то странная… Верности от него, кажется, ждёт.

– Не могу её осуждать, – отозвалась Ольга, подходя к зеркалу. – Я, между прочим, зашла предупредить, что ухожу. У меня встреча в кофейне.

– Полагаю, так нынче аристократия и разоряется: постоянно проводит встречи за чашкой кофе.

Ольга шутку не оценила. Она слишком хорошо знала о своём положении и не терпела намёков на то, что у неё за душой ни гроша.

– Я знаю, о чём ты подумала, Оля, – покачала головой Ададурова. – Но будь сдержаннее. Особенно с теми, кто помогает тебе.

– Благодарю за ценный совет, Анна Петровна, – Ольга демонстративно поклонилась.

– Оля, – поморщилась Ададурова, – в последнее время ты многое себе позволяешь. Перестань играть со мной в бунтарку и лучше займись делом. Например, озадачься тем, как привлечь Регину на нашу сторону. Она сейчас ой как недовольна положением дел в императорской семье.

– Анна Павловна, вам ли не знать, как Котова ко мне относится. Она верна короне, как многие малограмотные люди из низов – просто так. Не из-за каких-то невероятных заслуг, а потому что так положено.

– Оля, я не знаю, чем вызвана ваша взаимная неприязнь, но будь добра – поработай на благо общего дела. Нам нужны такие люди, как Регина. Люди, уставшие от несправедливости Империи.

– Я, конечно, перечить вам не стану, – поджала губы Трубецкая. – Но как по мне, вам её убедить в чём-либо проще, нежели мне.

Ададурова ничего не ответила. Она не видела смысла продолжать спор, который уже считала выигранным.

***

Дина проснулась в плохом настроении. Будильник ещё не сработал, а мама на кухне уже что-то шила на машинке. Девушка накрылась одеялом с головой, стараясь уснуть. Сегодня только ко второй паре, и если мама поймёт, что Дина не занята, непременно заставит ту что-нибудь штопать, помогать.

Отношения в семье Гирс резко ухудшились после участия Дины в восстании. Ухудшились сразу по нескольким причинам. Во-первых, Катарина не могла простить дочери такой беспечности. Что бы они делали, если бы наследник не был столь добр и не позволил Дине продолжить обучение? Во-вторых, почему Дина совсем перестала разбираться в людях? В кой-то веке ей просто нужно было больше времени проводить с этой Котовой! Разве не этого Дина хотела все школьные годы? Не этим изводила мать? И наконец, третье – отчего Дина отвергла ухаживания Гены?! Даже если опустить, что семья Генриха страшно богата, даже если забыть, что его положение в обществе крепко и надёжно, Гена всё равно оставался замечательным мальчиком! Чудесным мальчиком! Мальчиком, который души не чает в этой неблагодарной девчонке!

Дина же понимала, что впервые за всю свою жизнь делала что-то важное. Слишком уж долго она мечтала выйти замуж. Словно в материнстве и исчерпывалось её предназначение. Нет, Дина Гирс войдёт в историю! Войдёт.

Она ещё раз вздохнула и вылезла из-под одеяла. За окном ещё было темно. Дина включила планшет, выбирая подходящую зарядку, раздвинула шторы и расстелила коврик. Как бы тяжело ей ни было, мама с ранних лет приучала Дину к тому, что её красота откроет перед ней все двери. Поэтому каждое утро, вопреки всему, Дина расстилала коврик и шла качать пресс.

Катарина явно услышала, что дочка встала, потому что машинка перестала тарахтеть. Вместо этого комната наполнилась приятным звяканьем посуды.

Дина старалась не думать о том, как стала свидетельницей полного разорения её семьи. Семья Гирс потеряла влияние ещё в XX веке, но никогда по-настоящему не бедствовала. В том смысле, что в роскоши они не купались, но по-прежнему жили в шести комнатах на Кутузовской набережной, у них была одна служанка, а мама могла позволить себе не думать о работе. В какой-то момент Катарина даже полагала, что до выпуска Дины они совсем уж поправят дела, но нет.

Сперва отец потерял место в правительстве города, из-за чего сильно заболел и угас буквально за год. Денег не хватало уже тогда. Сначала продавались мамины украшения, затем машины, потом шубы. Два года назад Катарина начала брать заказы по пошиву вечерних платьев. Она всегда любила рукодельничать, но как только это пришлось делать не для развлечения, а из-за нужды – возненавидела нитки и иголки. Но последней каплей стал их переезд из квартиры на набережной в съёмные комнаты возле Лиговского. Это было ужасно. Лиговский был ужасен.

Дина закончила упражнения, застелила кровать, достала старое тёплое платье. Девушка прекрасно понимала, отчего такие, как Благовещенские, с презрением смотрели на неё – семье Гирс уже слишком давно не по карману была столичная жизнь. Одна только Ольга – представительница высшего круга – кажется, не смотрела на Дину свысока. Девушка ещё раз расчесала волосы, вставила в уши простенькие, но элегантные серьги и наконец вышла на кухню к матери.

– Я приготовила тебе кашу, а с собой возьмёшь это, – Катарина поставила перед дочкой контейнер с чем-то сомнительным. Сколько бы графиня Гирс ни стояла у плиты, вкусно готовить она так и не научилась.

– Спасибо, – Дина сунула контейнер в портфель, понимая, что ни за что в жизни не достанет это на глазах у однокурсников.

– Как тебе начало семестра? Мы так редко стали говорить…

– Славно, мам. Предметы интересные, скоро на летнюю практику будут распределять… Или ты хочешь у меня выведать, не планирую ли я свержение императора после занятий? – Дина недовольно скрестила руки на груди, хотела демонстративно уйти, но передумала. Она не могла постоянно голодать.

– Доченька, я же просто хочу, чтобы тебе жилось легко и радостно… Не так, как мне…

– Мам, не мешай мне строить свою жизнь! Я тебе обещаю, больше со мной таких неприятностей не приключится!

– А какие приключатся? Новые?

Графине Гирс совершенно не нравилось, что дочь начала хамить, стала скрытной и агрессивной. Прежде Диночка всегда таким ангелом была…

– Так, всё! – на помощь Дине пришло сообщение от Ольги, которая звала на кофе до пар. – С меня довольно! Я пошла.

– Дин, прошу, помирись с Регишей и Генрихом… Они птицы твоего полёта, не нужно лезть выше…

– Правда?! – вскинулась Дина. – Вон куда твою Регишу занесло! Императорский сынок уж точно не её уровень, а она смогла. Почему у меня не выйдет? Чем тебе не приглянулась воспитанница княгини Ададуровой? А?

Не дожидаясь ответа, Дина вскочила из-за стола и поспешила убежать от непонимающей, недалёкой матери. От хлопка двери Катарина вздрогнула и беззвучно заплакала. Так плачут от беспомощности. Был бы жив граф… Он бы нашёл слова или методы образумить дочь… А что, если прав был Н. Г. Доброславский, выводя, что все беды нынче – от одного только высшего образования?

И всё же не было у Катарины Гирс времени на долгую печаль: платья сами себя не сошьют, а денег всё время не хватало… Как было бы легко, согласись Дина выйти за Генриха… Как бы славно было бы вновь не работать…

25

– В Петербурге страшно холодно, – заметила Сигрит, пряча носик в меховой воротник шубки.

– Да, но вы ещё увидите нашу столицу весной, когда распустятся тюльпаны, зацветёт сирень, – согласился Алек, прогуливаясь с невестой по Летнему саду.

– Чем холоднее зима, тем ценнее тёплые деньки? – улыбнулась принцесса.

– Есть в ваших словах, Ири, правда.

Заснеженный сад и вполовину не был так хорош, как он же в тёплое время года. Это удручало Алека. К чему подобная спешка? Он никогда не понимал зимних свадеб. И даже то, что масленица в этом году начиналась чуть ли не в середине марта, не добавляло церемонии никакого шарма. Другое дело – летние свадьбы. Отправились бы праздновать в Петергоф. Купались бы в заливе… Хотя, Сигрит – само воплощение холода и зимы. Ей такая свадьба вполне подойдёт. Но вот летом невеста непременно бы ещё сильнее очаровалась красотой империи.

– Алек, есть одна вещь, которая сильно тревожит меня…

– Вот как? – Алек самодовольно улыбнулся и театрально-небрежным жестом поправил шапку, когда заметил, с каким интересом на него и его спутницу смотрят редкие посетители сада.

Алеку вообще быстро понравилась невеста хотя бы тем, что она нравилась окружающим. А что, Сигрит красива, платья её всегда изящны, да ведёт она себя более чем достойно. К тому же, как красиво они смотрятся вместе! Темноволосый цесаревич с его белокурой принцессой. Да, того и глядишь – его совсем в свете зауважают!

– Да, я хотела узнать о Котовой, которая отчего-то живёт в вашем дворце. Не хочу быть такой супругой, но боюсь, должна спросить, кем она вам приходится?

– Регина – мой паж и добрая подруга, – без сомнений и колебаний отозвался Алек. – Вы слышали о теракте прошлым летом?

– Читала в газете…

– Именно Регина меня и спасла. Знаете, ведь подобные происшествия сближают людей…

– Я знаю, – кивнула Сигрит. – Поэтому и беспокоюсь. Я не хочу быть несчастна в браке. Вы меня понимаете? – она очень серьёзно посмотрела на Алека.

– Понимаю, – кивнул он. – И я могу вам пообещать, что моя дружба с Региной никак не отразится на нашем с вами счастье.

– Хорошо, Алек, – не стала спорить Сигрит. – Но, прошу вас, помните о том, что вы мне дали слово…

– Если хотите, могу вам пообещать, что если Регина будет мешать нашему с вами счастью, я попрошу её покинуть Аничков дворец.

Сигрит просияла и погладила спутника по руке. Пока ей этого достаточно. Если Алек уже готов распрощаться с ней, то она просто немного подождёт. Стоит их быту улечься – она избавится от лишней безродной девицы. Хорошо, что и сам цесаревич это понимает.

***

В библиотеке Академии Регина чихнула. Точно кто-то вспоминал о ней. Девушке невероятно сильно хотелось снова оказаться в тёплых летних днях. Хотелось вернуться в лавку. Нет, учёба ей по-прежнему нравилась как процесс, но, признаться, без постоянного присутствия Алека жизнь её в стенах вуза стала практически невыносимой. Прибытие в столицу Сигрит точно легализовало насмешки и издевательства над Котовой. Нет, она не жаловалась. Алеку сейчас не до неё с её глупыми проблемами.

Во время перерывов и окон она пряталась от лишних глаз в библиотеке. Сейчас вовсю дописывались дипломы, поэтому в читальном зале, как правило, встречались одни лишь старшекурсники. И вот, словно за каменной стеной, Региша пряталась за авторефератами и конспектами, делая вид, что не видит постоянных обидных насмешек в чате потока, что не слышит сальных комментариев о её внешности.

И всё же, чем больше Регина сохраняла невозмутимость, тем агрессивнее становились выпады в её сторону. Досидев практически до самого начала последней лекции, она тихонечко выскользнула в коридор. Всего одна пара – и можно будет сбежать. Она так сосредоточилась на своём идеальном побеге, что не заметила, как при её появлении в холле все стихли.

Регине всегда было сложно слиться с толпой курсантов – ведь она единственная девушка, – но тут было что-то совсем иное. Региша приподняла глаза и столкнулась с реальностью: все пялились на неё. По холлу разлетался неприятный шепоток. Словно тысячи змеек шипели одновременно, высовывая свои малюсенькие раздвоенные язычки. Регина осмотрелась, пытаясь найти хоть одно дружеское лицо. Хоть одного человека, который бы смог громко и чётко сказать, что сейчас происходит. Раздался первый звонок на пару, нужно было спешить в лектории, но никто и с места не сдвинулся.

И, наконец, Регина поняла, что случилось. На доске объявлений красовался огромный коллаж. Совершенно пошлая, но от этого не менее внушительная, гравюра XVIII века. Содержание сцены даже пересказывать неловко. Вместо лица девушки, восседавшей на голом мужчине, была прикреплена фотография Регины. Счастливое лицо, вырезанное из газеты по случаю празднования Нового года. Лицо Алека приклеить не посмели – это могли бы счесть изменой. Зато на голову сильно возбужденного юноши нацепили корону, сделанную из конфетных обёрток. Вся композиция сверху венчалась надписью: «Царская шюха».

Регина сперва приподняла брови. Затем опустила. Всё её лицо двигалось, словно какой-то механизм заклинило, и он просто не мог остановиться. Региша несколько раз моргнула, открыла и закрыла рот. Она, наверное, хотела заплакать, но так поразилась, что не могла этого сделать.

По лестнице спускался Дмитрий. У него на сегодня занятия закончились, он задержался лишь оттого, что встречался с научным руководителем. Его диплом практически был завершён, но по доброй традиции ответственный Благовещенский навещал своего профессора каждую неделю, чтобы диплом вышел безупречным.

Дмитрий поразился толпе в холле и сперва подумал, что проводятся какие-то учения. А потом, в окружении злорадствующих парней, заметил рыжую макушку. Словно костёр пылал в тёмном лесу. Благовещенский сразу заподозрил неладное.

Он практически сбежал вниз и остановился подле Котовой. Она перевела на друга обескураженный взгляд. И только тогда Дмитрий увидел, из-за чего все столпились в холле. Похабная мерзость. Обычно спокойный Благовещенский почувствовал, как на лбу начинает пульсировать вена. Он был так зол. А Регина, так и не сумев окончательно прийти в себя, улыбнулась другу и жутко буднично проговорила:

– Дмитрий Александрович, я страшно на пару опаздываю… Я пойду? – зачем-то спросила она.

– Иди, Котова.

Голос Благовещенского прозвучал как само спокойствие, и Регина вдруг почувствовала, что не одна. Она крепче вцепилась в свою котомочку и направилась в аудиторию. Как ни странно, шепчущиеся курсанты расступались перед ней.

Поняв, что Регина ушла, Дмитрий развернулся и тихо спросил:

– Кто. Это. Сделал?

Тишина. Такие подлые выходки смешны, лишь пока их автор остаётся неузнанным. И всё же Артём подал голос:

– Кто бы это ни сделал – какая, в сущности, разница?

Дмитрий с презрением нашёл брата в толпе.

– Какая разница? – переспросил он.

– Именно, братец, какая разница? – Артём Благовещенский говорил так же спокойно, как и сам Дмитрий. – Тебе-то какое дело? Я думал, ты с Котовой таскаешься исключительно из-за нашего цесаревича, а выходит, что? Она тебе нравится? Тоже хочешь её лоно изучить?

Мерзкий мальчишка. Дмитрий продолжал слушать эту тираду молча.

– Так у наследника нынче невеста. К чему теперь с его шлюхой церемониться?

Дмитрий не успел отдать себе отчёт в том, что делает. Он в три шага оказался подле брата и со всей силы ударил в нос. Артём повалился, хватаясь за окровавленное лицо.

– Ты – мелкий человек, который права называться дворянином и офицером не заслужил. Я и прежде тебя терпел лишь оттого, что в нас кровь одна. Но теперь стыжусь этого ещё сильнее, – холодный праведный гнев.

– Ты правила нарушаешь ради этой дворняги?! – плаксиво воскликнул Артём.

Дмитрий со всей силы ударил его ногой в грудь. Младший Благовещенский рухнул на пол, и тогда Дмитрий придавил его сапогом:

– Я бы вызвал тебя на дуэль за подобное оскорбление чести дамы и без колебаний пристрелил. Но едва ли считаю тебя достойным поединка, – чтобы Артём ничего не ответил, Дмитрий лишь сильнее наступил на его грудь, а затем поднял взгляд и обратился ко всем:

– Если я ещё хоть раз замечу что-нибудь подобное, да даже взгляд косой в сторону Регины Дмитриевны – я не поленюсь испортить жизнь тому идиоту, который затеет подобную гнусь. И я не бросаюсь словами. Я наследник одного из богатейших родов Империи. Я – лучший друг наследника. Подумайте хорошо, нужен ли вам враг, подобный мне.

Дмитрий переступил через Артёма, сорвал коллаж со стены и с видом человека, не пережившего никакого потрясения, отправился прочь. В таком же мнимом спокойствии он прибыл в Аничков дворец, сбросил в прихожей зимнюю шинель и прямиком ринулся в кабинет Алека. Жестом он указал Алёшке, что в представлении не нуждается.

– О, друг, как кстати ты пришёл! – искренне обрадовался ему Алек.

Дмитрий проигнорировал приветствие и лишь разложил перед ним помятый плакат.

– Матерь Божья! – воскликнул Алек. – Откуда эта дрянь?

– Из Академии.