Фьямметта. Пламя любви. Часть 1

– Но, дорогая, не кажется ли вам, что поломка кареты и травма моей ноги – это знак, что не стоит туда ехать в принципе? По здравом размышлении вы придете к выводу, что нужно отказаться от своих намерений.

– Ни за что! Я ни в коем случае не стану менять их. Продолжу путь в одиночестве. А вы, донья Каталина, вернетесь либо на виллу в Поццуоли, либо в палаццо Ринальди и будете дожидаться меня там.

– Фьямметта Джада! – в голосе спутницы девушки послышались истеричные нотки. – Я никуда не отпущу вас! На смертном одре вашей матушки я поклялась заботиться о вас как о собственной дочери.

– Что вы и делали всё это время и за что авансом заслужили лучшее место у Господа в раю. Право, донья Каталина, я уже не маленькая и вполне могу позаботиться о себе.

Луис Игнасио вклинился в перепалку двух женщин.

– Синьорина Фьямметта, я ведь прав? Я не ошибся? Вы сестра Джанкарло Марии Ринальди?

Девушка удивленно вскинула рыжевато-коричневые бровки идеальной формы:

– Вы меня знаете?

– В этой ситуации меня больше волнует другое: почему до сих пор меня не знаете вы!

Девушка округлила колдовские глазки цвета зеленого нефрита[168]. На их радужке вокруг черного зрачка были рассыпаны крохотные янтарно-коньячные брызги, искрившие дерзостью и удалью.

Маркиз поклонился и произнес:

– Разрешите представиться: Луис Игнасио де Москосо и Арагон, девятый маркиз де Велада, пятнадцатый граф де Трастамара, пятый герцог де Атриско и родной брат Хасинты Милагрос.

Девушка ахнула:

– Вы тот самый брат Хасинты? Наслышана-наслышана. Надо же! Вот так встреча!

– Да, встреча, действительно, неожиданная, но меня больше интересует, что скрывается за формулировками «тот самый брат» и «наслышана-наслышана». Впрочем, надеюсь, у нас еще будет время выяснить это. А сейчас я хотел бы спросить, куда это вы направляетесь? Пару часов назад по поручению вашего брата я заезжал на виллу в Поццуоли. Управляющий сказал, что вы уехали в Рим. Мне и впрямь стало крайне любопытно, вы в самом деле решили совершить такое неблизкое путешествие в одиночестве?

– Почему в одиночестве? Я отправилась в Рим в сопровождении дуэньи.

– Но, как я слышал, хотите отослать ее назад в Поццуоли.

– Это вынужденная мера. Донья Каталина повредила правую ногу. Когда карета сломалась, мы не смогли удержаться на местах и обе упали. К большому сожалению, мое падение пришлось на ногу дуэньи. Она получила ушиб либо растяжение. Как понимаете, я не могу в таком состоянии тащить несчастную женщину в Рим. Ей стоит вернуться назад и обратиться к врачу.

– Согласен. Для вашей дуэньи это лучший выход. Но как часто вам самой приходилось совершать столь длительные путешествия в одиночестве?

Фьямметта Джада на миг смутилась, а потом вздернула носик и с уверенностью в голосе произнесла:

– Признаться, переживать подобный опыт мне пока что не доводилось, но, как говорят у вас в Испании: «Lo que no se empieza, no se acaba[169]. – Что не начато, то никогда не будет закончено».

Луис Игнасио хмыкнул:

– Хм-м. Меня, безусловно, радует столь глубокое погружение в изучение моего родного языка, но вряд ли знание испанского поможет вам в задуманном предприятии. Да будет вам известно, на постоялых дворах Италии нет отдельных комнат для женщин. В лучшем случае сможете получить ширму или занавеску, которой вашу кровать отгородят от кроватей прочих постояльцев. Я уже не говорю об ужасающих условиях, в коих вынуждены находиться путники.

Хозяева постоялых дворов сметают паутину в спальнях реже, чем ваши слуги делают это в конюшне. О персидском порошке[170] они не наслышаны вовсе, поэтому придется столкнуться с полчищами блох и клопов. Сколько раз по пути в Неаполь я лежал на набитом соломой матраце, брошенном на кровать, сколоченную из обструганных досок и застеленную сырым застиранным бельем из грубой ткани, и гадал, свалится ли с потолка паутина на лицо или всё же пронесет и когда клопы и блохи насытятся, наконец, моей сладкой кровью.

Сами спальни в ваших альберго голые и неуютные. Оловянная посуда и столовые приборы видали виды. Скатерти и салфетки такого же цвета, как поверхность засаленных деревянных столов. Еда более чем незамысловата. Суп с плавающими кусочками печени, тарелка мозгов, жаренных в форме оладий, пара сваренных в лохмотья кур да запеченные голуби, которые заменят свинину, – вот и всё, чем сможете питаться в дороге. Хлеб на всём пути чрезвычайно плохой, а масло прогорклое.

Конечно, я покривлю душой, если умолчу, что в качестве нежданного сюрприза в одной из десятка захудалых локанд, как манну небесную, вам подадут небольшой кусочек баранины или телятины и постелют чистые простыни. Но остальные девять покажутся сущим адом. Так что я настоятельно советовал бы вам отправиться в обратную дорогу.

Если хотите, могу развернуть свою карету и отвезти куда пожелаете. Хотите – в Неаполь, хотите – в Поццуоли. Вот только в Сант-Агата-де-Готи отвезти не смогу. Время и срочность дела не позволят мне сделать это.

В любом случае я не разрешу вам одной пускаться в столь непростое предприятие. Помимо всего, меня волнует вопрос, в курсе ли ваш брат о том, что вы задумали. Сдается, герцог не слишком обрадуется известию, что его младшая сестра решила в одиночку отправиться в Рим. Да и Хасинта Милагрос не простит мне, что видел вас и не вернул. А моя сестра, как вы знаете, сейчас не в том положении, чтобы ее волновать подобными вестями. Так что будьте благоразумны, поезжайте домой.

Слова маркиза на обеих женщин произвели разнонаправленный эффект. Пожилая довольно улыбнулась и закивала головой, молодая поникла и закусила губу. От выволочки, устроенной маркизом, прекрасные глаза заметно увлажнились.

Луис Игнасио сунул руку в карман, достал и протянул девушке носовой платок. Решив шуткой разбавить надвигающуюся мелодраму, произнес:

– У вас в Неаполе, как и у нас в Мадриде, каждый уважающий себя кабальеро имеет в кармане два платка: батистовый, чтобы вытирать пот со лба, и шелковый, чтобы сморкаться. Но у некоторых, особо расчетливых, таких, как я, в запасе есть третий платок для того, чтобы вытирать пыль с обуви. Его-то я и пытаюсь вам одолжить, и да, этот платок, в отличие от двух прочих, еще ни разу не использовался по назначению.

Дуэнья в почтовой карете на эти слова недовольно фыркнула, а девушка улыбнулась и взяла протянутый кусочек ткани, однако применила его иначе, чем предполагалось. Заметив приближающуюся веттуру[171], направляющуюся в сторону Аверсы, Фьямметта замахала платком и выбежала на дорогу, пытаясь закрыть собою путь повозке. Де Веллада ухватил девушку за талию и оттащил на обочину.

Пиратского вида веттурино[172], смуглый, с золотой серьгой в ухе, остановил странного вида экипаж и спрыгнул с сэрпы. Обратившись к девушке, обнадеженно спросил:

– Синьорина хочет нанять мой калессино?[173]

– Не совсем так, – ответила обрадованная Фьямметта. – Я хочу выкупить ваш экипаж.

Возничий от удивления округлил глаза.

– Синьорина хочет выкупить мой калессино?

– Да-да. Именно выкупить. Во сколько мне это обойдется?

Извозчик, обрадованный возможностью негаданной прибыли, почесал затылок, раздумывая, как бы не продешевить, а потом выдал:

– Повозка обойдется вам в десять дукатов[174]. За лошадь возьму тридцать карлино. Ну и за упряжь по мелочи. Синьорина будет править сама или хотите нанять меня в качестве вашего барроччайо?[175] Если так, соглашусь всего за пару дукатов. Мне будет в радость покатать такую яркую красотку.

Фьямметта сунула руку в карман и достала полный кошель монет. Обнадеженный удачной сделкой, возничий хищно улыбнулся и потер ладони.

– Забудьте даже думать об этом! – воскликнул грозным голосом разъярившийся де Велада. – Я никуда не отпущу вас с этим типом!

Девушка, услышав громогласный рык маркиза, вздрогнула, а старая дуэнья, с беспокойством наблюдавшая за этой сценой, удовлетворенно произнесла:

– Фьямма, дорогая, его светлость прав на сто процентов. Вам нельзя ехать одной с незнакомым мужланом. Подумайте о репутации!

Фьямметта Джада повернулась в ее сторону:

– Донья Каталина, моя репутация была изодрана в клочья еще до моего рождения. Вам ли не знать про мезальянс между моими родителями? О какой репутации в этой ситуации может идти речь? Я никогда не пыталась поправить непоправимое. И уж тем более не стану печься о том, чего нет и не было.

Луис Игнасио выдвинул аргумент:

– Если не хотите подумать о репутации, позаботьтесь хотя бы о безопасности.

Дуэнья очень обрадовалась весомому доводу, однако ее радость длилась недолго. Луис Игнасио, потерев пальцами подбородок, решительным голосом постановил:

– Мы поступим так: вы, милейшая синьорина, сядете в мою карету, но перед этим клятвенно пообещаете слушаться меня во всём, потому как я намереваюсь взять вас с собою в Рим. У нас в Испании говорят: «Где есть место для одного, найдется и для двоих». А вот вашу дуэнью мы отправим обратно в Поццуоли на этом самом калессино.

Девушка счастливо улыбнулась и, захлопав от радости в ладоши, запрыгала на месте. Такое ребячливое проявление юной маркизой эмоций вызвало у Луиса Игнасио сдержанную улыбку.

– Поверьте, вам со мною в дороге не будет скучно, – обнадежила она будущего спутника.

– Нисколько не сомневаюсь, – заметил де Велада со скептическим смешком. – Одно ваше триумфальное появление из кареты чего стоит.

– Клянусь: такое больше не повторится. Я чуть было не упала, потому что никогда не выбиралась из кареты в одиночку. Но в дороге обещаю быть паинькой!

Фьямметта Джада, казалось, была готова сейчас поклясться в чем угодно. Ее голос буквально звенел безудержным оптимизмом.

Возмущенный возглас доньи Каталины врезался в радостное аллегро[176] девушки недовольным ринфорцандо[177]:

– Ваша светлость, я думала, мы союзники! Я надеялась на вас, а вы потворствуете сумасбродным планам моей воспитанницы!

Упрек дуэньи Луис Игнасио встретил с непрошибаемым спокойствием.

– При всём моем почтении, уважаемая донья Каталина, воспрепятствовать маркизе я не в силах. Но клятвенно обещаю проследить, чтобы с ней не случилось ничего плохого в дороге. Заверяю, она вернется домой живой и здоровой.

Поняв, что ей не найти у этого мужчины поддержки, женщина высказала воспитаннице последнее соображение:

– От слуг палаццо Ринальди я наслышана о брате герцогини Маддалони. Синьорина Фьямма, подумайте о том, какой урон вашему реноме[178] нанесет путешествие в компании мужчины, чья репутация грязнее, чем ухо исповедника, в которое влетают страшные тайны и греховные признания. Вы же совершенно не знаете этого человека! Кто поручится за его благородство по отношению к вам? Вы окажетесь в руках скандального незнакомца!

Вместо девушки ответил Луис Игнасио. Его голос в этот момент отличался непрошибаемой невозмутимостью:

– Донья Каталина, мы с синьориной Фьямметтой в некотором роде родственники. Маркиза Гверрацци приходится теперь мне конкуньядой[179], не знаю, как это будет по-итальянски.

– Аффине[180], ваша светлость, – подсказала дуэнья сердито.

– Вот-вот, никогда не разбирался в таких мелочах. Одним словом, мы с этой синьориной породнились через брак наших кровных родственников, и я, как pariente por afinidad[181], могу за ней присмотреть. Маркиза Гверрацци сама сказала, что «наслышана» обо мне. Так что вряд ли меня можно считать абсолютным незнакомцем. Но чтобы ваше сердце было спокойно, могу поклясться, что буду вести себя с вашей воспитанницей как самый строгий и ревностный guvernisto[182].

Они бы еще долго препирались, но де Велада взял быка за рога. Он приказал своему возничему и кучеру сломанной кареты перегрузить багаж синьорины к себе в экипаж, а вещи дуэньи – в калессино. В один момент Луиса Игнасио немало удивило, что девушка самолично и бережно перенесла небольшую гитару прекрасной работы, по всей видимости, вышедшую из-под умелых рук венецианских лютье[183]. Однако в это время у него на руках находилась пожилая синьора, которую он транспортировал в двуколку «пирата», поэтому заострять внимание на этом не стал, а лишь расплатился с веттурино и приказал отвезти почтенную дуэнью на виллу Eden в Поццуоли.

Пожилая женщина продолжала пыхтеть, как подоспевшее тесто в накрытой крышкой кастрюле, и угрожала рассказать обо всём герцогу Маддалони, но веттурино стеганул кнутом тощую лошаденку, повозка двинулась в обратный путь, и постепенно недовольные возгласы стихли.

* * *

Когда Луис Игнасио и Фьямметта Джада оказались лицом к лицу в карете, направляющейся в сторону Аверсы, девушка не удержалась:

– Ваша светлость, хочу от души поблагодарить за то, что решились взять меня с собою в Рим. Вы даже не представляете, какую неоценимую услугу мне тем самым оказали.

Луис Игнасио хмыкнул и, вышивая голосом, как шелком по перламутровому бархату[184], вкрадчиво произнес:

– Если моя услуга и впрямь столь неоценима, не могли бы вы, любезнейшая синьорина, в качестве скромного вознаграждения объяснить, что за нужда вынудила вас отправиться практически в одиночку в такое дальнее и небезопасное путешествие? Вы ведь понимаете, что, случись в дороге нечто экстраординарное, как нападение шайки разбойников, коих немало в ваших краях, или посягновение на вашу честь со стороны незаконопослушных особей мужского пола, ваша дуэнья вряд ли смогла бы стать для вас щитом, ограждающим от подобных напастей. Единственное, что она могла бы сделать – это сломать парасоль[185] о спину первого попавшегося негодяя. Каковы же ваши намерения, дражайшая маркиза? Что заставило так поспешно отправиться в Рим? Вчера днем вы были в палаццо вашей семьи в Неаполе, и вот я встречаю вас уже на пути в Папское государство.

Девушка вздернула аккуратненький носик и ответила воркующим голосочком:

– При всём моем уважении и искренней благодарности к вам, ваша светлость, свои намерения я лучше оставлю при себе.

Несколько неучтивый ответ спутницы, упакованный в мягкий фантик, Луис Игнасио встретил многозначительным хмыканьем.

– Хм-м, ну-ну. И всё же задам, пожалуй, еще один вопрос: вы хотя бы старшего брата о поездке уведомили?

Произнес он это совершенно иным, более строгим голосом. Фьямметта Джада отрицательно мотнула головой.

– Преотлично! – воскликнул маркиз. – Матерь Божия, во что я ввязался?! Похоже, по возвращении в Неаполь мне предстоит довольно неприятный разговор с мужем моей сестры.

Девушка встрепенулась и, немного смутившись, заверила:

– Ваша светлость, вам не стоит на сей счет переживать, – пролепетала она голосочком нашкодившего ребенка. – Поверьте, все проблемы с братом я улажу сама.

– Ну-ну, – повторил маркиз, но уже с явственной интонацией нескрываемого скепсиса. – Мне кажется, что в вашей голове хранится больше тайн, чем у всех обитательниц всех женских монастырей вашего королевства, вместе взятых. И меня прямо-таки распирает желание разгадать хотя бы часть из них.

Фьямметта Джада, испугавшись, что ей учинят допрос, прибегла к хитрости:

– Простите, ваша светлость, нам предстоит не один день пути. У вас еще будет время задать вопросы, которые выдают себя уплотнившимся воздухом вокруг вашей головы. Эти пара дней были непростыми, я бы даже сказала, очень волнительными. Кстати, я не успела поздравить вас с рождением племянника. Примите запоздалые поздравления.

– Вы мои тоже. Просто удивительно, как много у нас общего.

– Благодарю вас, – ответила Фьямма.

Немного помолчав, добавила:

– Если не возражаете, я немного подремлю. Ехать до Аверсы, как сказал ваш коккьере, не менее часа. А меня очень вымотало это наше приключение с каретой.

Луиса Игнасио распирала масса вопросов, но он решил, что у него действительно достаточно времени впереди. Именно поэтому маркиз кивнул.

Девушка сдвинулась к окошку, откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. Луису Игнасио выпала возможность беспрепятственно разглядеть ту, которая вызывала в нем неподдельный интерес. Ту, которая цветом волос оставила след ожога на его памяти. Ту, мысли о которой целый год неотвязно мучили его.

Ранее, когда они переговаривались с Фьямметтой Джадой у сломанной кареты, Луис Игнасио отметил два притягательных момента во внешности девушки: невероятно красивые глаза и аккуратные, словно ровные жемчужинки, зубки. Сейчас же маркизу де Велада выпал шанс рассмотреть «мечту» всю целиком, с ног до головы.

Юная маркиза была одним из самых неординарных созданий, какие только встречались ему на жизненном пути. В ее облике соединились два типа красоты – южный и северный. Она была обладательницей длинных огненно-рыжих волос, красивых по форме темно-медных бровей, миндалевидных глаз, опушенных длинными коричневыми ресницами, и алых, как лепесток розы, губ. Формы же девушка имела исключительно неаполитанские. У нее была небольшая, но налитая грудь, узкая, изящная талия и женственные бедра, не скрытые широким панье[186] по причине более простого по фасону дорожного платья.

Черный цвет мантильи и огненный цвет волос еще больше подчеркивали восхитительный тон лица, напоминающий редкий коралл, именуемый в Италии Pelle d'Angelo – «кожа ангела». Точеный лобик и аккуратный носик отсылали к лучшим образцам мраморных изваяний древних гречанок.

Но более всего взгляд Луиса Игнасио притягивала небольшая округлая родинка над верхней губой в левом углу рта. И главное – это была не искусственная завлекалочка, не мушка из тафты или бархата, а самый что ни на есть настоящий, подлинный neo assassino – «новый убийца»[187], сразивший маркиза наповал в самое сердце.

Не открывая глаз, девушка поправила рукой мантилью на голове, и взгляду маркиза открылось узкое, изящное запястье, обтянутое тонкой, почти просвечивающейся, как китайский фарфор на свету, кожей. Ею и ножкой ребенка Фьямметта Джада легко могла бы посрамить первых красавиц Испанского королевства.

В попытке уловить запах, исходящий от кожи девушки, Луис Игнасио подался немного вперед. В юности он слышал, что рыжеволосые женщины пахнут иначе, чем все остальные. Говорили, что их кожа источает аромат серой амбры[188], с характерной для нее сладостью и чувственностью. И сейчас маркиз вознамерился подтвердить или опровергнуть это. Однако выполнить миссию не удалось, потому как карета затормозила и остановилась. Маркиза Гверрацци резко распахнула потрясающие глаза и уставилась на него.

– Что такое? – спросила она. – Почему вы так на меня смотрите?

– Да вот, слушаю, как вы сопите, – поддел ее маркиз.

– Неправда! Я не сопела. Я даже уснуть не успела.

– Ну, значит, мне показалось, – произнес де Велада примирительно.

Девушка ничего больше не сказала, но при этом посмотрела на мужчину с нескрываемым подозрением и настороженностью.

* * *

По словам Антонио, в Аверсе они остановились лишь затем, чтобы напоить лошадей. Луис Игнасио и его новоиспеченная спутница вышли из кареты, дабы размяться.

Неожиданно для маркиза Фьямметта Джада обратилась к возничему с вопросом:

– А где здесь находится почтовая станция?

Заметив недоумение во взгляде Луиса Игнасио, пояснила ему:

– Хочу попросить ее начальника, чтобы выслал каретного мастера к нашему экипажу. Нужно уведомить его о поломке колеса и рессоры и оплатить ремонтные работы.

Антонио махнул рукой в сторону обшарпанного здания, расположенного на углу площади, на которой они остановились. Девушка хотела было уже отправиться туда, но строгий окрик маркиза вернул:

– Садитесь в карету и ждите. Я улажу эту проблему сам.

Луис Игнасио повернулся и пошел по направлению к почтовой станции. Фьямметта Джада смотрела ему в спину и думала: ей действительно повезло, что брат Хасинты решил взять ее с собой. Мужское плечо, так вовремя подставленное, смело́ часть страхов, связанных с этой поездкой.

Фьямма в самом деле никогда не ездила прежде на столь значительные расстояния. Она впервые в одиночку покинула Сант-Агата-де-Готи в день похорон отца. Самые дальние поездки, которые она совершала с родителем, были поездками в Неаполь. Путешествие в Рим выглядело довольно опасным предприятием, но страх потерять любовь всей жизни был столь велик, что переборол любые опасения.

Фьямметта отправилась в дорогу не раздумывая, но, когда случилась поломка кареты, поняла всю непредусмотрительность своего поступка. Она была в затруднительном положении и не знала, как поступить. Единственное, в чем была уверена твердо: ей во что бы то ни стало необходимо оказаться в Риме. Она должна встретиться с Анджело Камилло и отговорить его от принятого решения. Но, казалось, Господь восстал против ее намерений. Так она думала, пока на ее пути не оказался старший брат Хасинты Милагрос.

Подруга много рассказывала о родственнике. Ее характеристика не была однозначной, но то безграничное чувство любви, которое Синта испытывала к брату, определенно, свидетельствовало в его пользу. Столь замечательная девушка, как Хасинта, не могла так сильно любить плохого человека. Именно поэтому Фьямметта Джада доверилась маркизу.

И вот теперь, под опекой почти что родственника, с ее плеч свалился ощутимый груз забот и переживаний. Признаться, всё сложилось как нельзя лучше. Донья Каталина вернется на виллу, а она поедет бороться за светлое будущее. В том, что рядом с Анджело оно обязательно станет таковым, Фьямметта Джада ни капли не сомневалась.

Луис Игнасио вернулся и сел в карету.

– Всё, дело улажено.

Фьямметта Джада улыбнулась:

– Я даже не знаю, каким образом вас отблагодарить.

– Не переживайте на сей счет. Думаю, у вас еще появится такая возможность, – ответил маркиз и улыбнулся провокационно.

Экипаж тронулся и покатил по дороге в направлении Капуи.

За неспешной светской беседой о красотах Неаполитанского королевства, увлечении Фьямметты Джады пением и разглядыванием ее инструмента, невероятно красиво инкрустированного слоновой костью, черным деревом и черепаховым панцирем, незаметно пролетело чуть больше двух часов. Столько времени потребовалось, чтобы преодолеть расстояние от Аверсы до Капуи.

Время от времени путники бросали взгляд на окрестные пейзажи равнины Терра-ди-Лаворо. Дорога вилась между зеленеющими полями, ровными, как шелковый ковер. Наделы перемежались рассаженными в ряд тополями, за нижние ветви которых цеплялись крепкие и рослые виноградные лозы. И так до самой Капуи, расположенной в излучине реки Вольтурно[189].

Этот город представлял собой добротно выстроенное укрепление, имевшее атрибуты правильной во всех отношениях крепости. Там были крепкие стены, бастионы[190], люнеты[191], равелины[192], потерны[193] и дозорные пути.

Обогнав группу нагруженных зеленью, каплунами и ягнятами ослов, подгоняемых торговцами, везущими товар к завтрашнему меркато, они въехали в город через Порта Наполи[194] и стали неспешно продвигаться по узким улицам славного города, имеющего долгую историю, уходящую вглубь веков.

Капуя, ставшая, по словам Тита Ливия[195], гробницей могущества Ганнибала, хранила следы былого величия. Там был огромный амфитеатр, чьи развалины сохранились и по сей день. Было там и множество других руин, по существованию которых вполне можно судить о том, насколько большим и важным являлся когда-то этот известный в истории город. Однако главная заслуга островка прежней цивилизации заключалась в том, что здесь были придуманы бои гладиаторов.

Как и предполагалось, путешественники остановились в палаццо Ланца, на углу которого местный шарлатан, прикидывающийся доктором, навязывал легковерным матронам сотворенное непонятно из чего лекарство от всех болезней.

Дом Карло Ланцы представлял собой недавно обновленный в барочном стиле двухэтажный дворец с красивыми ажурными балконами, поддерживаемыми каменными горгульями. Легкая и воздушная арочная лестница вела в уютный внутренний дворик с небольшим фонтанчиком.

По анфиладе комнат, украшенных гротескной темперой, их провели в светлую, уютную гостиную, где путешественники, к своему большому удивлению, увидели священника преклонных лет в епископском облачении.

Фьямметта Джада сразу же узнала в этом больном с виду старике Альфонсо Марию де Лигуори[196] – епископа епархии Сант-Агата-де-Готи. Фьямма часто бывала на воскресных мессах, которые он проводил. Она знала, что священник давно страдает от артрита, из-за которого его позвоночник сильно искривился и изогнулся до такой степени, что на спине появился внушительный горб. Несмотря на сильные боли, он с рвением истового служителя Господа, с большим достоинством и честью нес земное бремя.

Во время ужасного голода, обрушившегося на Неаполитанское королевство зимой 1763 года, этот человек сумел существенным образом облегчить страдания малоимущего населения епархии. Он лично контролировал цены на хлеб, взлетевшие в восемь – десять раз. Организовывал бесплатные обеды для голодающих, помогал им и словом, и делом.