скачать книгу бесплатно
– Я удовлетворил твое любопытство? Тогда пойду, у меня масса работы, а я почти весь день потратил…
– Конечно, – перебил Розенфельд. – Иди, я тебя больше не задерживаю.
– Спасибо, – обиделся Сильверберг. – И это вся твоя благодарность?
Розенфельд оторвал взгляд от экрана, посмотрел приятелю в глаза и сказал:
– Благодарность моя будет полной, когда я тебе скажу, кто, как и почему убил Кольбера.
– Фрик ты, вот кто, – буркнул Сильверберг, переступив через вытянутые ноги Розенфельда. – Есть фрики научные, а ты фрик полицейский.
* * *
Розенфельд ковырялся в тарелке, наматывал спагетти на вилку и аккуратно разматывал, создавая сложную конфигурацию. Рядом стояла непочатая кружка пива и чашка с давно остывшим кофе.
Сильверберг сел напротив и принялся есть бифштекс, рассматривая спагетти на тарелке приятеля. Когда Розенфельд, повинуясь неожиданной мысли или эмоции, резким движением разломал сложенную конструкцию и отправил наконец в рот спагетти, намотанное на вилку, детектив сказал:
– Паркера я вчера все-таки посадил под замок. Нудное было дело, но закончилось.
Розенфельд с полным ртом промычал фразу, которую Сильверберг расшифровал так: «Значит, теперь ты сможешь мне помочь с делом Кольбера».
– Нет, – отрезал он. – У меня и других дел достаточно.
Розенфельд проглотил спагетти и удивленно спросил:
– Что – нет? Я тебя ни о чем не спрашивал.
– А мне показалось, что ты попросил помочь с делом Кольбера.
Розенфельд пожал плечами.
– Дело закончено, – сказал он. – Боюсь только, что убийцу ты не сможешь отправить в камеру, как Паркера. Несчастный случай, нелепая случайность…
– Так это было убийство или все-таки несчастный случай? Второе: ты можешь назвать имя… ээ… ну, допустим, убийцы?
– Могу, – кивнул Розенфельд. – Не так это сложно, если правильно провести экспертизу.
– Если ты опять о сердечных ядах…
– Яды были отвлекающим маневром, я с самого начала знал, что они ни при чем.
– Тогда за каким чертом…
– Яды тебе понятнее, чем физика.
Сильверберг вслух досчитал до десяти, выразительно глядя на менявшееся выражение лица Розенфельда. При счете десять тот радостно воскликнул:
– Нокаут!
Достав связку ключей, он отцепил флеш-карту и протянул через стол Сильвербергу.
– Здесь полное экспертное заключение о причине смерти доктора Кольбера, о том, что стало мотивом преступления…
– Ты все-таки настаиваешь…
– …и названо имя убийцы, которого, как я уже сказал, невозможно, к сожалению, привлечь к ответственности.
Флешка осталась лежать посреди стола.
– Говори, – потребовал Сильверберг. – И ради бога, не строй из себя партизана. Знаю я твои штучки. Тебе не меньше хочется объяснить мне, насколько я был туп, чем мне – услышать твои теоретические бредни.
– Это другой разговор. – Розенфельд отодвинул тарелку. – Да ты ешь, ты весь день ездил, ходил и, кажется, даже бегал, судя по твоей одышке. Тебе нужно подкрепиться. А я веду сидячий образ жизни и от спагетти быстро набираю вес.
– Тогда зачем ты его заказываешь?
– Потому что я его терпеть не могу. Легче справиться с соблазном.
– Мог вообще ничего не заказывать.
– И лишить Бена чаевых? Не люблю, когда на меня косо смотрят.
– Я смотрю на тебя косо уже семь минут и двенадцать секунд. Ты прекратишь наконец паясничать?
– Уже, – кивнул Розенфельд. – Кстати, в рамках заказанной экспертизы я посмотрел статистику городских происшествий за последние два месяца.
– Это еще зачем?
– Очень любопытно. Все было перед вашими глазами, но никто не обратил внимания… Не смотри на меня так, я теряю нить рассуждений.
– На что мы не обратили внимания? – вздохнув, поинтересовался Сильверберг.
– Цитирую по памяти. «Вторник, шестнадцатое марта. Заявление от Ицхака Моргана, продавца, 54 лет. Четверг, восемнадцатое. Два заявления – от Мерга Браннера и Дианы Штайнер. Воскресенье…» Короче: после пятнадцатого марта двадцать три похожих заявления и, я проверил, ни одного до пятнадцатого числа.
– Моргана помню, – кивнул Сильверберг, – остальных нет. И что? Морган уверял, что кто-то толкнул его в спину, он упал и сильно ушибся, чуть не потерял сознание. Жалобу подал, потому что уверен, что толкнули его специально, он мог удариться головой и отдать концы. Покушение на убийство, ага. Толкнувшего он не видел, потому что, когда пришел в себя и поднялся, тот успел сбежать.
– Вот-вот.
– И что?
– А также Браннер, которого сбили с ног, миссис Штайнер, сломавшая лодыжку на ровном месте, и еще пятеро, получивших аналогичные травмы.
– Нужно смотреть по сторонам, – рассердился Сильверберг. – Морган – известный кляузник, заявления он подает не реже раза в неделю. И что?
– Вот именно! И что! Я посмотрел его заявления. Жалобы на соседей за шум, жалоба на водителя, не остановившего машину перед пешеходным переходом… Ни разу прежде он не пожаловался на то, что его толкнули и сбили с ног.
– И что?
– Господи, Стив, ты сегодня совсем плохо соображаешь! Я тебе ясно сказал: два десятка похожих заявлений после пятнадцатого марта и ни одного – раньше. Наверняка таких случаев было гораздо больше, не каждый ведь пишет заявления в полицию. Обычно как… Встал, отряхнулся, пошел дальше. После пятнадцатого марта, Стив! Ничего не вспоминается?
Сильверберг старательно подумал.
– Ничего, – буркнул он.
– Об этом писали в газетах, сообщали по телевидению!
– О чем?
– Пятнадцатого марта, – вздохнул Розенфельд, – было пробное включение коллайдера в Институте высоких энергий. Они разгоняют и сталкивают тяжелые ионы. Неделю назад эксперименты прекратили, чтобы закончить юстировку приборов. И за эти семь суток – я точно говорю, поскольку, в отличие от тебя, внимательно читал ежедневные сводки, – в полицию не поступило ни одного заявления о толчках в спину, ударах по ногам или падениях на ровном месте.
– Послушай, – сказал Сильверберг, помолчав. – Статистика часто преподносит странные результаты, это раз. Второе: после этого – не значит вследствие этого. Да?
– Ну, – буркнул Розенфельд.
– Что «ну»? – окончательно вышел из себя детектив. – Сколько раз ты сам спотыкался на ровном месте? Или у тебя никогда не бывало ощущения, будто кто-то толкнул тебя в спину, в бок, в грудь, дал подножку, да что угодно! Недели две назад мне вдруг показалось, что земля встала дыбом, и я сейчас влеплюсь головой в каменный забор на Денвер-стрит. Удержался, конечно, через секунду все прошло. Наверно, я действительно споткнулся. И что? И что, я тебя спрашиваю?!
– Очень ценное показание, – сказал Розенфельд. – В дневную сводку оно, конечно, не попало.
– По-твоему, я идиот? – буркнул Сильверберг.
– Нет, – согласился Розенфельд. – Кстати, в квартале от Денвер-стрит проходит западная ветка коллайдера.
Сильверберг уже взял себя в руки и сказал спокойно:
– При чем здесь коллайдер? В тот день – я точно помню – с утра резко упала температура, днем прошел ливень. Перемена давления – хорошая причина для людей, чувствительных к…
– Впервые слышу, что ты так тонко ощущаешь перемену давления, – перебил Розенфельд. – Хорошо, связь ты не уловил, хотя и мог, все данные у тебя есть. Правда… – он помедлил, – я пытался получить аналогичную статистику происшествий для Франции и Швейцарии, где находится Большой Адронный Коллайдер, но полицейский компьютер не дал мне допуска. Ты не мог бы…
– Нет! – рявкнул Сильверберг.
– Я так и думал, – смиренно сказал Розенфельд. – Боишься, что тебя сочтут полицейским фриком.
Детектив сделал вид, что его очень заинтересовала драка голубей за окном на автостоянке.
– И ты прав, – продолжал Розенфельд.
Сильверберг перевел взгляд на приятеля.
– В чем прав? – осведомился он ледяным тоном. – В том, что не хочу выглядеть дураком?
– Нет. Я имею в виду мотив, – вздохнул Розенфельд. – У Кольбера был мотив убить Пранделли. И фриком с безумными идеями был Кольбер, а не Пранделли. Почему погиб Кольбер? Должно было быть наоборот.
– Извини, – сказал Сильверберг, поднимаясь, – у меня много работы. Ты заставил меня заказать тебе бессмысленную экспертизу. Я дал тебе двое суток…
– Все уже готово, – буркнул Розенфельд. – Я только не могу понять, почему Кольбер?
– Бен! – крикнул Сильверберг. – Счет, пожалуйста!
* * *
– Ого! – воскликнул Розенфельд. – Мэгги, вы своим привычкам не изменяете, и это радует!
Мэгги вошла с подносом, на котором лежали круассаны, булочки, заварные пирожные, печенье, вафли и шоколадные конфеты в хрустальной конфетнице. Сильверберг принес поднос с тремя чашками дымившегося кофе. Расставив на столе блюдца, вазочки и конфетницу, Мэгги села рядом с мужем и прижалась щекой к его плечу.
– Стив так редко бывает дома ранним вечером, – сказала она, – а гостей приводит еще реже. Вы не будете возражать, Арик, если я послушаю, что вы собираетесь рассказать? Стив говорит, вы сделали эпохальное открытие, и вам дадут Нобелевскую премию.
– Дадут, – согласился Розенфельд. – Только не мне, а Пранделли. Во всяком случае, я на это надеюсь.
– Скромность – зло, – заявил Сильверберг. – Многие скромники умерли в нищете и забвении.
– Да? – усмехнулся Розенфельд. – А я слышал, что от скромности вообще не умирают.
– Ты опять увиливаешь от ответа! – воскликнул Сильверберг. – Мэгги, милая, – сказал он, проведя подбородком по волосам жены, отчего она зажмурилась и, как показалось Розенфельду, готова была замурлыкать. Он терпеть не мог нежностей и особенно – женского воркованья. В гости он, впрочем, напросился сам: знакомая обстановка кафе сегодня его раздражала, Розенфельд не был уверен, что еще когда-нибудь захочет там пить пиво.
– Я не увиливаю, – расслабленно произнес он. – К тому же я точно уложился в срок и все написал в заключении.
– В котором я ничего не понял, кроме резюме, – сказал Сильверберг, обращаясь не к другу, а к жене.
– Может, я пойму и тебе перескажу? – кокетливо осведомилась Мэгги и положила Розенфельду на тарелочку круассан, булочку и огромную вафлю, припечатав набор сверху большой сахарной плюшкой.
Розенфельд мысленно содрогнулся и благословил то обстоятельство, что вот уже десять лет после развода с Малкой не думает о женитьбе («Женщины – это замечательно, в разумных пределах и не на постоянной основе»).
– Малка… – начал он и сразу исправился. – Ох, извините, Мэгги, эта история с самого начала была неправильной. Неправильной в смысле интерпретации. Я не люблю случайности. Не то чтобы они не происходили, как раз наоборот: случайного в жизни гораздо больше, чем закономерного. У Кольбера в сосудах случайно развилось несколько аневризм. Такое бывает, но очень редко. А вероятность того, что произойдет одновременный разрыв всех аневризм, получается такой малой, что трудно поверить в естественность.
– Но послушайте! – перебила Мэгги, и Сильверберг посмотрел на жену с уважением: ему редко удавалось перебить Розенфельда. – При чем здесь случайности? Кольбера убили, верно? Я всегда была в этом уверена.
Сильверберг поднял взгляд к потолку.
– Конечно, случайности ни при чем, – кивнул Розенфельд. – Но в медицинском заключении говорится о трагическом несчастном случае. Мол, бывают очень редкие болезни и еще более редкие совпадения обстоятельств. Да, но это вызывает подозрения у человека, знающего теорию вероятностей. Врачам смерть Кольбера показалась естественной, а я не мог в это поверить. Когда вероятность события становится меньше некоего предела, невольно начинаешь думать, что на самом деле ничего случайного не произошло, и событие было результатом разумного вмешательства.
– Ой! – воскликнула Мэгги. – Об этом я недавно слышала!
– Об этом? – с подозрением спросил Розенфельд. – Где вы могли…
– Бинго! – воскликнул Сильверберг.
– Ну как же! В воскресной проповеди преподобного Джервиса. Вы же знаете, Арик, я хожу в церковь по воскресеньям. Там интересно, и можно встретить знакомых.
– И что? – с тревогой спросил Сильверберг. – Преподобный Джервис говорил о смерти Кольбера?
– Нет, конечно! Он говорил, что… погоди, сейчас вспомню… Да! Жизнь на земле не могла возникнуть случайно, шансов так мало, что и говорить глупо. Любому разумному человеку ясно, что все мы созданы Богом, а теория Дарвина – нелепая выдумка.
– Получил? – ехидно сказал Сильверберг и взял с тарелки Розенфельда большую вафлю.
– М-м-м… – протянул Розенфельд. – Да, Мэгги, это удар. Правда, есть другое решение. Если хотите, потом я вам расскажу, как ученые справляются с проблемой возникновения жизни.
– Очень хочу, Арик! Только давайте сначала о вашей Нобелевской премии.
– Моей… Ну да. Так вот, я с самого начала не поверил, что Кольбер умер случайно.
