скачать книгу бесплатно
Как объяснить полицейским экспертам? И нужно ли?
* * *
– Вы знали его жену? Знали, почему они развелись?
– М-м-м… очень мало. Когда я получил ставку на факультете и переехал в Колледж-Парк, они уже не жили вместе, Ник снимал квартиру на Сэнд-роуд, вскоре переехал на Прейнкерт-драйв, а Розалин уехала в Европу… Миссис Джефферсон…
– Габи.
– Габи, если вам трудно говорить о Нике…
– Я хочу о нем говорить! Иначе сойду с ума. Простите, Джонатан, я сейчас…
– Мне тоже его недостает. Наших споров. Его четкой мысли. Как все это нелепо!
– Не могу поверить! Не могу! Так не должно быть в жизни, Джонатан! И эти намеки… Будто Ник… будто он сам…
– Ну что вы! Он физически не мог, следователь сказал это совершенно определенно.
– Конечно, нет! То есть да. Ник не собирался, но как иначе…
– Несчастный случай.
– Случай, говорите? Я вам скажу. Когда мы познакомились… то есть вскоре… у меня обнаружили болезнь Гоше[2 - Болезнь Гоше – редкое наследственное заболевание, впервые описанное французским врачом Филиппом Гоше в 1882 году. Подробнее о болезни Гоше: http://www.gaucherdisease.org.uk/ru/ruliving.htm.]. В фазе очень быстрого развития. Сейчас я здорова. А Ника нет. И вы хотите сказать, что это случайно?
* * *
Пятого сентября 1906 года великий физик Людвиг Больцман повесился на оконном шнуре в итальянском городе Дуино. Причиной самоубийства стала депрессия, которую в те годы не могли лечить, а причиной депрессии коллеги Больцмана и его близкие долгое время считали весьма прохладное, если не сказать больше, отношение научного мира к теории, которой Больцман посвятил жизнь – статистической физике. Впрочем, чтобы снять с себя часть предполагаемой вины, физики поговаривали, что Больцман не выдержал моральных мучений из-за его же собственного вывода, что Вселенную в конце концов ждет тепловая смерть. Все в мире движется к распаду, к хаосу, это однозначно следует из второго начала термодинамики. Стремление к упорядочиванию противоречит законам природы. Мироздание умрет, растворится в полном и вечном беспорядке. Всё сущее ждет смерть. Хаос овладеет миром…
Картина эта стояла перед мысленным взором Больцмана, и нервы его не выдержали.
Вчитываясь в строки, написанные Николасом, всматриваясь в значки формул и ряды уравнений, Бернс думал о том, не произошла ли с Гамовым та же история, что и с Больцманом. Мог ли Николас впасть в депрессию, как его великий коллега? И по той же, в сущности, причине. Хотя, конечно, Николас понимал Вселенную на гораздо более высоком уровне, чем Больцман. За сто лет физика ушла далеко вперед, но и назад вернулась тоже – к тем же проблемам, от которых съехал с катушек Больцман. Новый виток спирали, да.
«Чего от меня ждут полицейские?» – думал Бернс, медленно перемещая по экрану текст, прочитанный уже несколько десятков раз. Им все равно, какая тут физика. Им все равно, решил Гамов проблему стрелы времени или отступил перед ее сложностью. Им нужен мотив. Среди трех возможностей – самоубийство, несчастный случай, убийство – они, похоже, склоняются к первой версии, хотя и ее считают невероятной. Как говорил Холмс: «Среди всего, что невозможно, выберите то, что всего лишь невероятно, это и будет истиной». Несчастный случай? Невозможно. Убийство? В комнате, которая была абсолютно надежно заперта? Значит, остается невероятное: Гамов исхитрился нанесли себе удар, и пусть эксперты ломают голову, как ему это удалось.
А мотив? Полиция разобралась, конечно, в личных обстоятельствах Николаса. Розалин умерла три года назад. Разлад с матерью произошел еще раньше – да и вообще, кто кончает с собой из-за раздора с родителями? В детстве такое случается. Но чтобы взрослый мужчина, ученый, доктор?
У Николаса была женщина. Он рассказывал. Можно было понять – и Бернс понимал именно так, – что все у них в порядке. Женщину звали Габриэль Джефферсон, больше о ней Бернс не знал ничего, но ему достаточно было посмотреть Николасу в глаза, увидеть выражение лица, когда тот произносил это имя и говорил «Прости, Джонатан, сегодня вечером мы с Габи собираемся в оперу, так что отложим дискуссию на завтра».
Бернс еще и еще раз перечитывал тексты. Он знал, почему Николас мог бы покончить с собой. Если бы дело происходило не в двадцать первом веке, а в начале двадцатого. Если у Николаса была бы такая же расшатанная нервная система, как у Больцмана. Если бы физика находилась на том же уровне, что век с лишним назад.
Но сейчас… Глупо.
Глупцом Николас не был. Не было у него и депрессии. Бернс встречался с ним почти ежедневно. Много часов они провели, обсуждая проблемы физики струн и супербран. И стрелы времени, конечно. Ум Николаса был, как всегда, ясен, настроение прекрасное.
Бернс начал писать экспертное заключение. Лучше бы написать статью в The Physical Review, но сначала нужно сделать две вещи: отчет для полиции и поговорить с миссис Джефферсон. Женщина, ставшая непосредственной причиной смерти Николаса. Женщина, которая не подозревает об этом и никогда не узнает, потому что Бернс будет последним, кто ее просветит. Сейчас он напишет заключение, а потом позвонит миссис Джефферсон и договорится о встрече. Узнает то, что хочет узнать, чтобы поставить точку.
Конечно, Николас не думал уходить из жизни. Самоубийство исключено, как и несчастный случай. Как и убийство. Полиция выбирала из трех вариантов. А был четвертый.
Бернс глубоко вздохнул, и пальцы побежали по клавишам.
* * *
Представленная на мое рассмотрение информация – это черновики исследований, которые вел доктор Гамов на протяжении последних двух с половиной лет. На диске есть также несколько десятков папок, где записаны уже опубликованные статьи, расчеты и доклады (краткое изложение основных тезисов и выводов приводится в приложениях 1—24). Я подробно остановлюсь на идеях и результатах, изложенных в черновиках, не подготовленных для публикации, поскольку именно эти идеи и результаты могли стать косвенной, а возможно, прямой причиной гибели доктора Гамова.
На протяжении последних десяти-двенадцати лет доктор Гамов занимался теоретическими исследованиями в области теории струн и квантовой теории времени. Целью работы было объяснить и описать существование так называемой «стрелы времени». Дело в том, что уравнения, описывающие элементарные физические процессы инвариантны относительно направления времени – иными словами, любой физический процесс не зависит от того, движется ли время в будущее или прошлое. Однако никто и никогда в реальности не наблюдал ни одного процесса, в котором время изменило бы направление своего движения. Мы живем в мире, движущемся от прошлого к будущему и никак иначе.
Почему?
Это принципиально важный вопрос – не только для физики, но и для философии, и для нашего существования. Объяснение обычно находили, используя понятие энтропии, то есть меры беспорядка в физической системе. Любая физическая система (а Вселенная тоже является физической системой) эволюционирует от порядка к беспорядку. Если у вас есть красивый, тщательно отделанный дом и вы предоставите его самому себе, то со временем он разрушится и превратится в груду камней. Никто никогда не видел, чтобы камни сами по себе со временем сложились заново в такой же красивый и тщательно отделанный дом. Это и есть увеличение энтропии: порядок постепенно заменяется беспорядком. Никто никогда не наблюдал обратного процесса.
Но как же, спросите вы, возникло все живое? Разве это не противоречит закону увеличения энтропии, стреле времени? Ведь человеческий организм возник в результате усложнения – от первичной клетки к бактерии и дальше к живому организму. Здесь нет противоречия. Общий хаос увеличивается, однако в небольших областях могут возникать флуктуации, такие, как жизнь, разум. Если говорить в масштабах Вселенной, беспорядок возрастает. В конце концов, и жизнь на нашей планете исчезнет, тем самым увеличив общий хаос.
Но из этого следует, что наибольший порядок существовал в тот момент, когда Вселенная возникла, в момент Большого взрыва. Тогда существовал идеальный порядок, энтропия Вселенной была равна нулю и могла только возрастать. Мироздание устремилось к хаосу, тогда и возникла стрела времени – движение от прошлого к будущему.
Это общеизвестно. Современная физика пытается описать, как это происходит на квантовом уровне. Такую задачу и решал доктор Гамов. Казалось бы, сугубо теоретическая проблема. Уравнения – не более того.
Но вернемся к началу времен. Когда в системе царит полный порядок, а мы при этом еще и знаем уравнения движения и состояния частиц, то можем однозначно предсказать, что произойдет в следующий момент времени. Представим, что явился пророк и сказал: будет так-то! Конечно, он окажется прав, и пророчество сбудется обязательно, потому, что в то время существовал единственный путь развития системы, других просто не было.
Однако уже в следующее мгновение беспорядок увеличился, возник элемент хаоса. Появилось несколько возможных состояний, несколько путей развития. Будущее стало не таким абсолютно предсказуемым. Но вариантов все еще было немного, и новый пророк тоже мог с достаточной уверенностью предсказать, что произойдет с миром завтра или через неделю.
Хаос, однако, нарастал, и много времени спустя у мироздания уже было множество разных возможных состояний, множество разных путей развития.
Об этом и были последние работы доктора Гамова. Исходил он из принятого принципа возрастания энтропии во Вселенной и вычислял число возможных состояний системы, которую мы называем мирозданием.
Теперь – внимание. Все, сказанное выше, было вступительным объяснением сути последних работ доктора Гамова. Чтобы наглядно показать, как во Вселенной нарастал хаос, он привлек исторические данные, чего до него никто не делал. Физики – потому что не интересовались историей. Историки – потому что понятия не имели (и не имеют) о том, что такое квантовая механика.
Весь прошлый год доктор Гамов посвятил изучению исторических документов, а также материалов, к которым историки относятся (и правильно делают) с предубеждением и недоверием: это свидетельства пророков. Нострадамус – пример классический, но и, кроме него, были люди, рассказывавшие о будущем, каким они его «видели». Доктор Гамов исследовал каждый обнаруженный им случай и, прежде всего, старался «отсеять» шарлатанов, единственная цель которых – заработать деньги на невежестве обывателей. В результате в его «Каталоге пророчеств» (папка «Пророки») оказалось 294 человека и 4967 сделанных ими предсказаний. Временной промежуток охватывал 4 тысячелетия: от первых пророков, описанных в Ветхом и Новом Заветах, до современных (напр., Кейси в ХХ веке и Дженкинс в ХХI).
«Результативность» пророков и предсказателей сначала была близка к единице, но уменьшалась со временем, причем все быстрее и быстрее, а к семидесятым годам ХХ века число ошибочных предсказаний увеличивалось, как падающая с гор лавина.
Доктор Гамов рассчитал, что еще лет через пятьдесят (ничтожный срок в исторических, а тем более, в астрономических масштабах) предсказывать что бы то ни было станет невозможно. Вывод этот касается не только самозваных пророков, но и респектабельных футурологов и прогнозистов. Каждый человек наблюдает это уже и «невооруженным глазом»: прогнозы футурологов не сбываются практически никогда, если речь идет о сроках больше трех-пяти лет. Все чаще ошибаются «профессиональные» предсказатели будущего – фантасты. Если в произведениях Жюля Верна содержалось около ста научно-технических прогнозов, 90 процентов которых оказались верными, то в современных фантастических романах прогностического направления (доктор Гамов, разумеется, исключил из рассмотрения произведения, авторы которых не ставили целью прогнозировать будущее) процент верных «пророчеств» устремился к нулю.
Начал доктор Гамов исследовать и астрологические прогнозы, однако работа осталась незаконченной, хотя, по предварительным результатам, можно сделать вывод, что и астрологические предсказания подчиняются общему закону увеличения энтропии – иными словами становятся все хуже и неопределеннее.
Вселенная, как известно, существует почти четырнадцать миллиардов лет. Возникнув, мир развивался от порядка к хаосу, число вариантов развития постоянно увеличивалось, и что такое по сравнению с четырнадцатью миллиардами лет наши четыре тысячи? Одна десятимиллионная часть! Представьте гору, по которой вы спускаетесь с вершины. Склон тянется на пару километров. Сумеете вы обнаружить уменьшение высоты, если обследуете десятимиллионную часть склона, то есть одну десятую миллиметра пути? Нет, конечно. По идее, на протяжении человеческой истории увеличение энтропии Вселенной (и уменьшение точности предсказаний) должно быть незаметно – тем более, при таком грубом рассмотрении, как изучение исторических материалов. Однако это не так! Если верна полученная доктором Гамовым кривая (но ведь и она является предсказанием – следовательно, может равно оказаться ошибочной!), скоро наступит полный хаос и никто не сможет представить себе, чем для него обернется завтрашний день!
Почему же именно в последние тысячи лет хаос возрастает так быстро и неотвратимо? Гипотеза, которую предложил доктор Гамов, на первый взгляд представляется безумной, на второй – бессмысленной, но, хорошо подумав, начинаешь понимать, что предположение, во-первых, логично, во-вторых, непосредственно вытекает из уравнений квантовой физики (что доктор Гамов показал вычислениями) и, в-третьих, полностью соответствует проведенному историческому расследованию.
Еще во времена Шредингера физики пришли к выводу, что в квантовом мире результат эксперимента зависит, в частности, от сознания экспериментатора-наблюдателя. Наблюдая, что происходит с элементарными частицами, мы влияем на исход опыта. Когда наблюдатель отсутствует, мир находится, как говорят физики, в суперпозиции: одновременно во всех возможных своих вариантах. Наблюдатель, однако, видит один результат, а не все сразу. Значит, своим присутствием в мире разумный наблюдатель, обладающий сознанием, выбирает один вариант мироздания из великого множества возможностей.
Своим присутствием разумный наблюдатель, обладающий сознанием, увеличивает число возможных состояний мироздания, поскольку, в отличие от камня, ветра, вулкана или звезды, обладает уникальной способностью – свободой воли.
Когда человек стал думать, решать, делать свободный выбор, число вариантов окружающей действительности начало возрастать намного быстрее, чем прежде. И предсказать, как будет развиваться реальный мир, стало намного труднее. Вот почему первые пророки еще могли ориентироваться в мире, который они наблюдали, а наши современные предсказатели чаще всего попадают пальцем в небо. Сегодня еще возможно худо-бедно предсказать, что случится через месяц, но скоро мы и на день вперед ничего спрогнозировать не сможем. Таков путь сознательного наблюдателя, такова плата за разум.
И выхода нет? Тупик?
Этот вопрос неизбежно следует из приведенного рассуждения. Доктор Гамов этот вопрос задал и перешел к третьему этапу своего исследования – вернулся к истории. Изучая исторические материалы, он понял, что человек-наблюдатель делает мир все более хаотическим и все менее предсказуемым, потому что резко увеличивает своим присутствием число возможностей. Но! Изучая те же исторические материалы, доктор Гамов обнаружил еще один феномен, на который прежде не обращали внимания физики, а теологи, наблюдая явление, не понимали причины и приписывали все божьему промыслу.
Дело в том, что в последние тысячелетия стало возрастать число явлений, которые верующие люди называют чудесами, приписывая им сверхъестественное, божественное происхождение. Физики же или игнорируют многочисленные рассказы очевидцев (наблюдателей!), или, оказавшись перед фактами, которые не могут опровергнуть, утверждают, что ничего сверхъестественного в них нет, это «обычные» явления природы, только чрезвычайно маловероятные.
Физики, конечно, правы. Не происходит в нашем мире ничего такого, что не подчинялось бы известным или еще не открытым, но существующим, природным законам. Кто-то из мыслителей сказал, что любое непонятное явление кажется нам чудом, но потом физики обнаруживают закон природы, и чудо переходит в разряд объясненных явлений. Так называемые чудеса – такие же «нормальные» явления природы, как радуга или затмение Солнца (которые когда считались чудесными), только очень редкие и потому производящие впечатление чуда.
Так вот, доктор Гамов обнаружил, что в последние несколько столетий и особенно в последние десятилетия число наблюдаемых «чудес» увеличивается так же стремительно, как возрастает мировой хаос.
И это тоже объяснимо. Более того – увеличение числа «чудес» неизбежно следует из увеличения хаоса (энтропии) во Вселенной.
Видите ли, любое событие происходит с некоторой вероятностью. Что-то происходит непременно. Например, вы каждое утро завтракаете и уверены: вероятность того, что и завтра, и послезавтра вы будете есть в семь утра свой омлет с беконом, близка к единице и отличается от единицы лишь потому, что может все-таки случиться некое менее вероятное событие (например, вас срочно вызовут на службу), из-за которого вам придется отказаться от завтрака.
Есть маловероятные события. К примеру, существует вероятность, что над вашим домом завтра пронесется торнадо, но она не так велика, чтобы учитывать ее в завтрашних планах.
Есть события, вероятность которых настолько мала, что обычно ее считают равной нулю. К примеру, десяток обезьян посадили за клавиатуру компьютера, и они дружно напечатали полный текст «Гамлета». Никакие законы природы этого не запрещают, но вы понимаете, как это маловероятно.
В мире, говорит доктор Гамов, стремительно нарастает хаос. С одной стороны, это приводит, как мы видели, к невозможности предсказать что бы то ни было. С другой – в мире становятся возможными все большее число событий. Всяких. Кто-то из писателей-фантастов и по другому поводу сказал: «Невозможное сегодня станет возможным завтра». И это так. Пещерный человек не мог прокатиться в поезде, посмотреть телевизор, съесть суши, увидеть в телескоп далекую галактику. И много чего еще. Вероятность таких событий была равна нулю. Сейчас эти события весьма вероятны.
Почему наши предки не видели НЛО, а сейчас их каждый день наблюдают сотни? Да потому, что за несколько столетий увеличился хаос, увеличилось «поле возможного и вероятного», мы стали наблюдать явления, ранее не происходившие.
И это результат не участившихся посещений Земли инопланетянами. Природа НЛО неизвестна, но, скорее всего, это спонтанные эффекты, которые были невозможны тысячу лет назад, потому что тогда мироздание было более упорядоченно. Эффект сугубо квантовый, точнее, квантово-статистический, и только по неведению мы пытаемся объяснить новые явления природы влиянием внеземных или потусторонних сил. На «самом деле», а точнее, по теории доктора Гамова, это результат нашей деятельности. Мы – наблюдатели, обладающие сознанием и свободой воли. И это наше сознание вносит в мир новые возможности, расширяет спектр осуществимых событий и одновременно уменьшает вероятности надежных прогнозов: чем больше всякого может случиться, тем меньше вероятность это всякое предсказать.
Идем дальше вслед за доктором Гамовым. Вероятности осуществления различных вариантов мироздания описывает некая кривая, функция распределения. Скажем, нагретое до тысячи градусов тело с гораздо большей вероятностью излучает «красные» фотоны, чем «голубые», и потому выглядит красным. Вероятности случайных процессов описываются кривой, которую называют Гауссовой, она похожа на колокол или на шляпу с высокой тульей и длинными полями. Есть и другие кривые, другие функции в теории вероятностей, описывающие другие вероятностные процессы.
Естественно, доктор Гамов задал вопрос: какой функцией описывается нарастающий мировой хаос? Поскольку речь идет о случайном распределении, то и описываться оно, скорее всего, должно обычной функцией Гаусса. Доктор Гамов эту функцию и получил в расчетах, изучая частоту появления в истории тех или иных событий.
Я уже говорил о том, что в квантовой теории наблюдатель способен влиять на результаты измерений. В отсутствие наблюдателя – с этим согласно большинство физиков – невозможен никакой однозначный результат: система находится в состоянии суперпозиции, где существуют абсолютно все возможные варианты, и лишь разумный наблюдатель, произведя эксперимент, собственным сознанием выбирает единственный результат.
Но если наблюдатель выбирает результат измерения (а это так), и если наш мир – это квантовый мир (и это так!), то сознание наблюдателя влияет на функцию распределения вероятностей тех или иных событий! Без участия наблюдателя эта функция, как я уже сказал, – распределение Гаусса. «Включите» наблюдателя, обладающего сознанием и памятью, и распределение вероятностей изменится. Функция перестанет быть гауссианой, одни события, которые были наиболее вероятными, перестанут быть таковыми, а другие, находившиеся прежде в «хвосте» распределения, маловероятные и даже почти невозможные, будут происходить сплошь и рядом.
Не в моей компетенции делать какие бы то ни было предположения о причине гибели доктора Гамова. Считаю, однако, необходимым обратить внимание: необъяснимое исчезновение неизвестного убийцы из запертой комнаты странным образом «коррелирует» с исследованием доктора Гамова – нарастанием хаоса в мире, непредсказуемостью будущего и увеличением роли маловероятных или даже невероятных прежде событий.
* * *
– Не рассказывайте, если не хотите, Габи.
– Господи, я не думала, что… Но… Хотите выпить, Джонатан? Ах да, я уже спрашивала. Сейчас… Соберусь с мыслями.
– Если вам трудно…
– Что вы заладили: трудно, трудно!.. Простите, Джонатан… Да, так мы начали встречаться. Ник был замечательный! Он столько знал!
– Конечно. Один из лучших специалистов…
– Я не о физике, в физике я ничего не понимаю, и мы о ней говорили мало, хотя Ник и сказал… об этом потом, хорошо? Я к этому подойду. Я имею в виду: он прекрасно разбирался в современной музыке, в кино, да в чем угодно, он поражал меня эрудицией, особенно в первое время, нащупывал, знаете, точки, хотел меня понять, чем я живу, чем интересуюсь, мы много говорили, гуляли… То есть что значит много, на самом деле не так уж часто мы бывали вместе, потому что у обоих работа, а когда Ник увлекался какой-то своей теорией… я хочу сказать, у него были периоды, когда, как он говорил, все шло по плану, и тогда он мог оставить расчеты, мол, все нормально, никуда они не денутся, рутина, давай сходим на концерт или в ресторан… правда, мы оба не любили рестораны… люди смотрят, музыка, которая нам не нужна… но иногда… А вдруг ему приходила в голову новая идея, он становился рассеянным и мог забыть, что мы договорились встретиться, извинялся, конечно, но все равно исчезал, пока не… Вы понимаете… Первое время я обижалась, потом приняла к сведению. И тут… послушайте… когда живешь нормальной жизнью, все хорошо, радуешься, и вдруг… Начали болеть кости. Извините, я не хочу вас… Это неприятные подробности, «Непременно запишись к врачу», – потребовал Ник. Мне казалось, что это ерунда, но он бывал настойчив, вы же знаете его, Джонатан. Записалась, и ничего особенного, врач сказал, что это артрит, выписал… Неважно. Через месяц мне поставили правильный диагноз: болезнь Гоше.
– Гоше? Это…
– Мало кто знает, редкая болезнь – говорят, один случай на миллион. Везет, да? Это наследственное, проявиться может в любом возрасте. Живешь себе, и вдруг… Боль. В первое время не сильно, но… Джонатан, когда мне поставили диагноз, врач в клинике, милый такой старичок, объяснил, что это такое… и как с этим жить… точнее – выживать, потому что нормальная жизнь кончилась навсегда. Понимаете? Быть обузой… для Ника? Мы любили друг друга, но… Я помню тот вечер. Весной. Прошлой, да. Я приехала к нему, я редко у него была, мы чаще встречались здесь, а в тот раз у меня случилась истерика… я была на приеме… в общем, поехала к Нику и устроила такое… не хочу вспоминать… Я напилась бы, наверно, но мне совсем нельзя было спиртного, и… Я думала, Ник ничего не знал о том, что такое болезнь Гоше, но это же Ник, он прочитал все, что было в Интернете, во всех медицинских справочниках, он гораздо лучше меня представлял, к чему все шло… Ник сказал, что у него есть мысль, и потому нужно… Джонатан, если бы вы присутствовали при нашем разговоре, вы бы поняли, о чем он говорил. Физика, вероятности, функции… м-м… распределения, да? Я не поняла ничего, а он сказал, это неважно, и даже лучше, что я не понимаю и не могу повлиять на результат. Потому что, если бы я понимала, о чем речь, то уже этим могла невольно изменить… он назвал какой-то термин, но я не запомнила…
– Смещение максимума гауссианы?
– Смещение, да. Как вы сказали?
– Был такой математик, Гаусс.
– Слышала, конечно. Нет, не Гаусс.
– Пуассон?
– Тоже нет. Это была английская фамилия… или американская… звучала, по крайней мере, как…
– Может, Вейбулл?
– Пожалуй. Да, точно!
– И наверно, Ник говорил о многопараметрическом распределении, раз уж Вейбулл, а не простой Гаусс.
– Простите, Джонатан, я в этом ничего не понимаю. Если бы вы не назвали этого… Вейбулла, да? Я бы в жизни не вспомнила.
– Неважно… Вернемся к тому разговору. Но сначала я задам вопрос, Габи. Вы… Я хочу сказать, вы прекрасно выглядите. Вовсе не…
– Конечно! Погодите, я к этому сейчас подойду. Мне становилось хуже с каждым днем. Очень быстро… Есть разные варианты болезни Гоше, в том числе медленные, и для них, мне сказали, есть неплохие методы лечения. Окончательно болезнь все равно не излечивается, но сильно замедляется, и можно более или менее сносно прожить и тридцать лет… А при быстром течении… У меня оказалось быстрое. Очень больно, прописали кучу лекарств, и мне казалось, что не помогает никакое, я не хочу это вспоминать, Джонатан, рассказываю только потому, что Ник… Джонатан, я перестала его понимать! Вроде бы он делал для меня так много, но у меня было ощущение, будто он не обращал на меня внимания. Все время думал о своем. Может, это нормально, может, физики так и работают, все время думают о своих теориях, он приносил еду, кормил меня, выводил гулять, оставался на ночь, но мне все время казалось, что он не со мной. Вы женаты, Джонатан?
– Да. Двое детей. Взрослые уже.
– И вы, когда над чем-то работаете, тоже так обходитесь с женой?
– М-м-м… Не знаю, Габи. Наверно, нет. Точнее – сейчас уже нет. С возрастом наука становится рутиной. Новые идеи приходят кому-то другому, а ты подхватываешь, дорабатываешь. Это тоже важно. Собственно, наука практически вся на том и стоит: на доработке чьих-то идей. Но ощущение… В молодости были идеи, было… Я хочу сказать, что временами завидовал Нику. Мы с ним написали несколько хороших работ, но… Идеи были его, математика общая, доработка моя. И мне знакомо такое его состояние, это замечательное ощущение, полет, со мной такое случается очень редко. Простите, я…
– Хорошо, что сказали, Джонатан. Я думала… Теперь уже неважно.
– Простите, Габи, болезнь Гоше… Вы сказали – наследственная, и что… неизлечимая?
– Нет. То есть да. Окончательного излечения не существует. Можно замедлить течение, а в тяжелых случаях, вроде моего, не очень сильно замедлить.
– Но вы…
– Хорошо выгляжу, да? Врачи назвали это чудом. «Спонтанная реабилитация», – как сказал профессор Хидман, первый случай в его практике.
– Поздравляю! Искренне рад за вас.
– Я узнала об этом в четверг. Была в Чикаго, в клинике, и профессор Хидман сказал… Тут же позвонила Нику, он был на седьмом небе, теперь все стало хорошо, в пятницу я весь день была занята, последние осмотры, Нику позвонила под вечер – договориться, чтобы он встретил меня в понедельник в аэропорту, но он не отвечал…
– Вы беспокоились?
– Сначала – нет. Ник часто по выходным работал, а когда у него идеи, он отключает в телефоне звук, не смотрит почту… Утром в пятницу, когда мы говорили, он сказал, что очень рад за нас обоих и, пока меня нет, а я должна была прилететь в понедельник, он будет работать, и я… нет, не беспокоилась. В понедельник я вернулась, Ник по-прежнему не отвечал, и я поехала к нему, а там… Господи…
– Не вспоминайте, Габи…
– Простите, Джонатан… я сейчас приведу себя в порядок…
