скачать книгу бесплатно
Опоздавшие к смерти. Cобрание сочинений в 30 книгах. Книга 28
Павел Амнуэль
Детективные повести. Действие первой происходит в Австралии, а трех последних – в Израиле. Это политические детективы, в частности, связанные с терроризмом.
Опоздавшие к смерти
Cобрание сочинений в 30 книгах. Книга 28
Павел Амнуэль
© Павел Амнуэль, 2022
ISBN 978-5-0056-3398-9 (т. 28)
ISBN 978-5-0056-1581-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Павел Амнуэль
ОПОЗДАВШИЕ К СМЕРТИ
Содержание
П. Амнуэль. Литература, создающая миры
Захват по-австралийски
Опоздавшие к смерти
Раннее утро в Иерусалиме
Убить убийцу
© Амнуэль П. Текст, 2022
© Шлосберг И. Обложка, 2022
Литература,
создающая миры[1 -
]
Прошедший ХХ век был веком научной фантастики. А нынешний – ХХI? Ведь наука сейчас вовсе не стала развиваться медленнее, напротив, темп развития современных научных исследований таков, что ни журналисты, ни даже большинство писателей-фантастов попросту не успевают отслеживать новые открытия. Что уж говорить о том, чтобы их предсказывать, как это было в прошлом!
Оставим в стороне вопрос о том, должна или нет научная фантастика, которая все-таки является часть художественной литературы, а не науки, что бы то ни было предсказывать. Предположим, что не должна, как это утверждают многие авторы-фантасты, когда их укоряют в том, что жанр уже довольно давно перестал «показывать зубы» – вот, мол, в ХIX и первой половине ХХ века писатели-фантасты каким-то образом умели предвидеть развитие науки и технологий, а впоследствии это умение то ли исчерпалось, то ли исчезло за ненадобностью.
Пусть фантастика не обязана ничего предсказывать, но ведь авторы это умели делать раньше, умеют и теперь, просто количество писателей, работающих в поджанре прогностической фантастической прозы сократилось до числа пальцев на одной руке.
Тем не менее, очевидная прежде связь фантастической литературы с научно-техническим прогрессом оказалась разорванной.
Во времена уже подзабытые был в ходу журналистский штамп – «наука опережает фантастику». Связь художественной фантастики с научным поиском представлялась тогда вполне очевидной. НФ, особенно в ее «доефремовский» период, рассматривалась как литературный жанр, обеспечивающий пропаганду научно-технических достижений.
На самом деле хорошая фантастика, конечно, опережала науку. У того же Беляева – «Человек-амфибия», «Голова профессора Доуэля» и, наконец, «Ариэль».
Впрочем, даже если один штамп заменить другим («Фантастика опережает науку»), то и он будет следствием сужения границ жанра. Опережать или догонять можно лишь в том случае, если идешь по одной дороге. А если фантаст не желает догонять или опережать науку, а хочет идти вообще в другую сторону?
Сегодня ситуация вывернулась наизнанку. Раньше твердили: «Нужна только научная фантастика». Теперь говорят: «Все что угодно, только не научная фантастика! Научная фантастика себя изжила, и нечего о ней жалеть». Но если так, то зачем автору быть в курсе научно-технических проблем? Чем ему поможет в творчестве и успехе среди читателей то обстоятельство, что он замечательно разбирается в теории систем или в физике частиц? Даже в истории разбираться ни к чему, поскольку историю наконец-то причислили к наукам, а следовательно, изгнали из фантастики.
Изгнание науки из фантастики привело к тому, что автор, садясь за клавиатуру, считает себя обязанным забыть все, что знает из новейших областей науки и техники. Впрочем, термины можно оставить. Когда действие происходит в будущем, не обойтись без звездолетов, реакторов, лазерных дисков, компьютерного софта и клонирования. Но о реальном положении дел в этих сферах знать не обязательно. Поскольку не это читателя интересует. Во всяком случае, так утверждают издатели.
Семьдесят лет советским фантастам и читателям внушали, что фантастика идет от науки, что НФ, хоть и литература мечты и предвидения, но все же – литература второго сорта. А вот «первосортная» литература исследует человеческую душу, это не имеет отношения к науке и, следовательно, вне фантастики. А фантастам – нормальная позиция! – не нравилось клеймо «второсортности». И потому в недрах фантастики еще в советские времена тлел этот задуваемый критиками огонь: «Даешь Большую Литературу!»
И кстати, давали! Но даже сами литераторы были настолько прибиты стандартными определениями фантастики, что, написав нечто действительно фантастическое, но не научное (в смысле – не из области точных или технических наук), искренне считали себя авторами «большого потока». И критики – что еще важнее – тоже полагали именно так. Художественная литература исследует человека. А о железках пусть рассказывает научно-популярная литература. Человека же можно изучать по-разному, используя всякие литературные приемы и методы. Гротеск, например. Или иронию. Или юмор. Или – фантастику. То есть фантастика – это не более чем метод, используемый в художественной литературе. А метод нужно использовать тогда, когда это действительно необходимо. Когда автор иными средствами мысль свою выразить не может. Лев Толстой в «Анне Каренине» не нуждался в фантастическом методе и не использовал его. А Алексей Толстой в «Аэлите» нуждался именно в методе фантастики, чтобы описать свои представления о мировой революции и личности, способной такую революцию осуществить где угодно, хоть на Марсе.
В большинстве современных произведений, относящихся к фантастике, метод используется лишь для того, чтобы установить принадлежность к жанру. Метод вовсе не нужен, но предъявляется как знак, символ. Практически любое произведение современной фэнтези качественно не изменится, если драконов в нем заменить на сверхзвуковые истребители, а на место принцесс посадить вполне современных девушек.
В любом произведении должна присутствовать некая мысль, которую иными средствами выразить или невозможно или, по крайней мере, затруднительно. Фэнтези ближайшая родственница сказке и фольклору. Но настоящие сказки и фольклорные истории содержат идеи, адекватные используемому методу. Поэтому, когда мне говорят, что в фантастическом произведении автор, например, поднял «проблему совести», у меня возникает вопрос: почему для этого использован фантастический метод? Было ли это необходимо, стала ли проблема более острой? Или фантастику привлекли только для того, чтобы книгу было легче продать?
Маятник, качнувшийся в другую сторону, привел к странному парадоксу. Если раньше большая часть фантастов мечтала о том, чтобы их приняли наконец в цех «настоящих писателей», то сейчас кое-кто из «настоящих писателей» использует фантастику для того только, чтобы получить большую аудиторию. Общеизвестен пример, когда автор хороших исторических романов вынужден искусственно вводить в ткань повествования фантастические элементы, чтобы эти романы приобрели популярность, которую они и без фантастики заслуживали. Это именно тот случай, когда метод используется не по назначению.
Но лично мне кажется, что фантастика – не метод. Она глубже и шире. Генрих Альтов в свое время говорил, что если реалистическая литература – это человековедение, то настоящая фантастика – это мироведение. Цель реалистической литературы – человек. Цель литературы фантастической – мир, включающий человека в качестве составной части. И потому автор-фантаст непременно создает в своем воображении не только человеческие характеры, но и те миры, в которых персонажам предстоит действовать.
***
Новые миры создаются разными методами. Один из них – научный, другой – сказочный, третий совмещает оба этих способа. А можно вообще новые миры не придумывать, пользоваться теми, что уже кем-то созданы. Или – противоположный случай – придумывать не сами миры, а способы, с помощью которых можно эти миры придумывать. К примеру, «Машина времени» Герберта Уэллса – это способ создания принципиально новых миров. В этом же ряду идея параллельных пространств.
А вот многочисленные и однообразные волшебные миры – пример того, как фантасты уклоняются от серьезной работы. Это не осуждение: если нечто пользуется спросом, значит, оно нужно читателю, и спрос должен быть удовлетворен.
Но сказанное не означает, что исчезновение русской научной фантастики – естественный процесс. Называют несколько причин того, что за последнее десятилетие поджанр научно-технической фантастики практически перестал существовать. Одной из главных называют утрату веры в науку. Во времена Жюля Верна, а затем почти весь ХХ век мы были уверены в том, что наука может все, ей нет предела, и потому фантастика, в основе которой лежала именно наука, была читателями любима и пользовалась спросом.
Потом и здесь маятник качнулся в противоположную сторону. В науке разочаровались. Оказалось, наука – не только достижения, но еще и трагедии. Может, без науки человечеству было бы лучше? А без научной фантастики – тем более?
И третье: наука в конце ХХ века стала такой сложной и непредставимой для «простых смертных», что фантасты попросту перестали понимать, как, собственно, можно правильно описать ее достижения, не говоря уж о том, чтобы предсказать что-то новое.
Но ведь это не причина для того, чтобы «закрыть» научную фантастику. Разумеется, наука усложнилась. Ну и что? Во времена Беляева находиться на переднем крае тогдашней науки было не проще, чем нам – в авангарде науки сегодняшней. Передний край потому и передний, что дальше ничего не видно, а значит, все выглядит предельно сложно и непонятно для непосвященного. Неужели обыватель в 1916 году мог понять в общей теории относительности больше того, что нынешний обыватель понимает (или не понимает) в физике суперструн?
С другой стороны, плохо представляя себе, что такое современная наука, обыватель научился, не задумываясь, пользоваться ее достижениями.
***
В свое время научно-технический поджанр фантастики помогал читателю разобраться в сложности окружающего мира. И сейчас помогает – на Западе. А в русскоязычной фантастике на этой разновидности поставили жирный крест.
Когда говорят о сложности современной науки, это верно лишь отчасти. И дело тут как раз в способностях автора, в той цели, которую он перед собой поставил. Азимов написал несколько сотен научно-популярных книг, и вовсе не только по своей специальности. И в фантастике Азимов использовал передовые научные и собственные идеи, опережавшие науку. Но разве в его романах не решались «проблемы совести» и человековедения? Разве герои Азимова – в том числе и роботы! – стали менее человечными от того, что занимались научными проблемами, а не путешествовали из пункта А в пункт Б, чтобы спасти очередную принцессу из лап очередного дракона?
Нет, сложность науки – не аргумент. И в прошлые годы, и сейчас были и есть авторы, которые понимали и понимают, как развивается наука, могли и могут воображать и описывать миры, основанные на научном методе познания мира. Их и раньше было немного, а сегодня и того меньше, но это проблема количества, а не качества.
Иное дело, если заканчивается сама наука, а фантастика всего лишь оперативно отзывается на этот процесс. Научная фантастика была детищем научно-технической революции. Революция закончилась – таково довольно распространенное сейчас мнение, – а с ней закончилась и научная фантастика.
***
Если проследить за развитием русской фантастической литературы последнего десятилетия, то создается впечатление, что научное мировоззрение уступает позиции эзотерическому. Фантастика отражает реальные процессы: сегодня гораздо большим спросом пользуются не книги о науке, а оккультная литература. Ученые – не фантасты – спорят друг с другом о том, закончится ли наука в ближайшем будущем, и что возникнет на обломках научного знания. Казалось бы, поскольку науку хоронят сами ученые, то фантасты, стало быть, опять оказались на переднем крае и похоронили науку (а с ней и соответствующую литературу) с достойной уважения прозорливостью.
Однако дискуссия о конце науки ведется не впервые. В конце ХIХ века ученые (физики – в особенности) уже приходили к подобному мнению. В самом деле, что могла в те времена открыть физика? Ньютоновская механика и теория тяготения достигли пределов своего развития, в электродинамике тоже почти все было ясно, разве что, как тогда писали, «на ясном небосклоне науки видно одно небольшое облачко», которое физики рассчитывали прогнать с неба в ближайшем будущем. «Облачком» была проблема бесконечных величин, от которых никак не удавалось избавиться при создании универсальной формулы излучения. Дабы решить проблему, пришлось ввести в физику понятие о квантах, и тогда перед учеными открылось такое неизведанное и абсолютно новое поле деятельности, что о «конце науки» быстро забыли.
А тут еще и Эйнштейн со своей частной теорией относительности… А потом – теория строения атома. Сверхпроводимость…
В общем, физика зажила новой жизнью.
Разумеется, тем ученым, что пророчат скорую смерть науке, прекрасно знаком этот классический пример. Известно им и о том, что на небосклоне нынешней науки не перевелись «облачка». Вот некоторые из них:
– проблема бесконечностей в квантовой электродинамике (все те же бесконечности, с которыми не удается справиться без введения принципиально новых понятий!);
– проблема Большого взрыва (что было ДО и существовало ли вообще это ДО);
– проблема теории единого поля (попытка Эйнштейна объединить одним описанием все известные виды полей не удалась, и кто знает, какие новые горизонты откроются перед физиками, когда такая попытка, наконец, удастся?);
– проблема возникновения жизни во Вселенной (теории спонтанного зарождения признаны неудачными, но нет никаких идей относительно иного возникновения жизни, кроме божественного вмешательства).
Список можно продолжить, и все же ученые, утверждающие, что наука завершает свой путь, как ни парадоксально, правы в своих выводах!
***
На каждом отрезке времени физика, да и другие науки, развиваются в рамках принятой системы парадигм. Система эта изначально ограничена, как любая система, отражающая природу, но не являющаяся самой природой. Следовательно, ограничена и возможность извлекать знание в пределах данной системы.
Как происходит развитие системы парадигм, начиная с момента их принятия? Да точно так же, как и любых других систем, созданных искусственно. Возьмем, к примеру, развитие технических систем, и здесь в качестве иллюстрации можно рассмотреть эволюцию ракетной техники, автомобилестроения, самолетостроения… Да чего угодно!
С появлением новой технической идеи (новой парадигмы – в науке) ее развитие сначала идет медленно, происходит как бы освоение рабочего поля. Затем развитие ускоряется и со временем приобретает экспоненциальный характер. Кривая безудержно рвется вверх, и футурологи с фантастами, пытающиеся экстраполировать данную техническую идею, впадают в грубую ошибку. Вспомним: в середине шестидесятых говорили, что через полвека все жители Земли будут заниматься наукой – ведь число ученых на планете в те годы экспоненциально увеличивалось. Другие футурологи утверждали: скоро все человечество будет работать в сфере обслуживания, поскольку и в этой области наблюдалось экспоненциальное увеличение числа работников.
Прошло время, и случилось то, что всегда случается в развитии любой системы парадигм: экспоненциальная часть кривой сменилась на более пологую. А значит, развитие системы завершается, и скоро произойдет смена парадигм. Система стала самодостаточной, ничего больше в ее рамках не получишь. Так, собственно, и выглядела система под названием «физика» в конце ХIХ века. Медленное развитие в средние века, бурный спурт во второй половине ХIХ века и спад, когда все проблемы, казалось, были решены.
Когда развитие науки переходит от экспоненциальной части к пологой, это действительно означает конец данной науки как определенной системы парадигм. Но за этим следуют не похороны науки, а созревание новых идей, которые в рамках старой системы парадигм поначалу не представляются обязательными.
Оставаясь в рамках системы парадигм современной физики, ученые (и соответственно – фантасты) полностью правы, утверждая, что этой науке приходит конец.
Но правы и оппоненты, утверждающие, что наука будет развиваться, поскольку после смены парадигм (а это непременно случится в ближайшем будущем) наступит новый цикл – с новым пологим начальным этапом, экспоненциальным ростом и последующим спадом.
***
Можно ли сейчас, когда смена парадигм еще не произошла, предсказать, какой станет физика будущего? Для этого нужно быть либо гением уровня Планка или Эйнштейна, либо… писателем-фантастом.
Герберт Уэллс не был гением от науки, но еще в начале века в романе «Освобожденный мир» (1913) описал атомный взрыв – то есть во время смены парадигм предсказал, как будет выглядеть физика, когда развитие выйдет на новую экспоненту. Его «Машина времени» тоже создала новую систему парадигм, но реальная революция в физике этой системы не восприняла. Понятие о времени как о последовательности событий практически не изменилось со времен Аристотеля. Между тем физические понятия претерпели революционные изменения. Не исключено, что в новой физике – науке ХХI века – именно уэллсовская парадигма будет принята на вооружение, хотя для современных физиков-теоретиков это выглядит полнейшим абсурдом. Но столь же бредовой представлялась бы физикам конца ХIХ века теория относительности Эйнштейна.
С появлением принципа относительности Эйнштейна сменилась парадигма, наука начала новый цикл развития. То же произойдет, когда изменится понятие о времени. И думаю, именно решение проблемы Большого взрыва даст возможность изменить существующую ныне парадигму.
Возможно, в рамках традиционной науки окажутся явления, которые сейчас наукой отрицаются либо как несуществующие, либо как недоказуемые. Я имею в виду пресловутые телепатию, ясновидение и даже существование Высшей силы. Находясь в рамках современных представлений о времени и пространстве, мы не сможем ни доказать, ни опровергнуть этих явлений.
Может быть, наука будущего, обнаружив, наконец, принципиально новый тип материи и принципиально новый способ ее существования вне пространства-времени, избавит человечество и от необходимости принимать на веру основополагающие идеи бытия Вселенной?
А если материя может существовать вне пространства-времени, можно ли тогда исключить возможность того, что Вселенная содержит не только материю, но и некую реальную субстанцию, которая материей не является? Думаю, именно тогда вопрос о существовании Творца сможет действительно быть решен эмпирически, и такой подход никого не будет шокировать, поскольку понятие о материальном и нематериальном окажется намного более глубоким, чем сейчас.
***
Я вовсе не утверждаю, что именно такая смена парадигм позволит физике обновиться и рвануться вперед – к новой экспоненте. В конце концов, фантастика предлагает безумные идеи, которые далеко не всегда реально соответствуют новым научным идеям, возникающим при смене парадигм. Но фантастические идеи готовят к тому, что смена парадигм необходима.
Поэтому, на мой взгляд, правы ученые, утверждающие, что науке приходит конец. И писатели, отслеживающие этот процесс, следовательно, правы тоже. Но и те, кто утверждает, что развитие науки бесконечно, не ошибаются! Следовательно, научная фантастика будут существовать еще очень долго.
Современной фантастике необходим принципиально новый класс идей и произведений. Это могут быть идеи о материально-нематериальной Вселенной и произведения о многомерном человеке. Представьте себе фантастический роман, в котором главным героем является некий Петя Иванов, осознавший себя человеком многомерия и сознательно владеющий всеми своими измерениями – как материальными, так и нематериальными. Человек, который лишь в нашем трехмерии откликается на имя Изя, а в других измерениях он может быть, например, больной совестью или идеей нравственного совершенствования. А другой персонаж в нашем трехмерии проявляется, как выброс мощного космического излучения, в других же может оказаться удивительным по красоте существом – предметом любви главного героя.
Представьте себе возникающие коллизии и странный, но чрезвычайно динамичный сюжет. Впрочем, почему читатель должен сам себе это представлять? Это ведь забота автора – придумать, продумать и описать. Но нет таких произведений в современной русской фантастике – впрочем, как и в фантастике западной. В фантастической литературе, как и в реальном развитии науки, все еще продолжается экспоненциальный рост, и писатели упрямо тянут эту выдыхающуюся кривую туда, куда она никогда не дойдет. Между тем, именно литературе будущего принадлежит право ПОНИМАНИЯ Вселенной – речь ведь идет не просто об усладе уставшего воображения, но о необходимом элементе процесса познания.
***
Говорят – рынок. Говорят – читатель любит про звездные войны, про войны земные, про битвы принцев Амбера, про гангстеров, захватывающих планеты.
Что ж, в позапрошлом веке читатель любил читать про путешествия в Африку, а Герберт Уэллс написал странный роман о машине времени. И где была бы современная научная фантастика без этой книги?
Сначала приходит автор и открывает, подобно Колумбу, никому прежде не известный мир. Читатель не хочет идти за автором, читателю хочется привычного. Значит ли это, что автор не должен воображать странное?
Пройдет несколько десятилетий, экспонента нашего развития достигнет стадии насыщения, сломается, и наступит новый этап – мы поймем наконец, что Вселенная действительно бесконечна. Мы ПОЙМЕМ это, а потом ПОВЕРИМ и в конце концов ОБЪЯСНИМ.
Не без помощи фантастики, которая уже сегодня, поняв и поверив, могла бы объяснить читателю, где и как ему предстоит жить.
ЗАХВАТ ПО-АВСТРАЛИЙСКИ
В Сиднее говорят, что ничего подобного не случалось с начала времен. Если говорить об одной, отдельно взятой, Австралии, то, вероятно, сиднейцы правы – на пятом континенте это был первый (и, как надеются, в полиции – последний) случай. Но в мировых масштабах нечто подобное происходило наверняка. В Америке, к примеру. В Атланте несколько месяцев назад маньяк убил тринадцать человек и застрелился при аресте. Или в Лос-Анджелесе в 1994 году. Или в Детройте в 1986 году… Правда, между этими историями и их австралийским аналогом есть одно, весьма существенное, отличие. Точнее говоря, загадка.
Однако не лучше ли – с самого начала?
* * *
Утром 19 апреля 1997 года группа туристов из Европы вышла из гостиницы «Хатчесон» в небольшом городке Порт-Артур, чтобы осмотреть окрестные достопримечательности, среди которых, в частности, был музей аборигенов Австралии. Австралийский Порт-Артур гораздо менее знаменит своего китайско-русского тезки, но тоже по-своему примечателен. Расположен городок на берегу Тихого океана и назван, говорят, в честь самого короля Артура и его рыцарей Круглого стола.
Туристы, о которых идет речь, приехали из Франции, Голландии, Германии и Дании. Был среди европейцев, впрочем, один индус из Дели, затесавшийся в группу по странной прихоти туристического бюро. Всего 32 человека, как стало известно впоследствии. Гид, Моника Синклер, женщина постоянного сорокалетнего возраста, привела группу на набережную, а потом туристы намеревались отправиться в музей.
Мужчину в шортах и широкой рубахе с короткими рукавами видели все. Точнее, должны были видеть, поскольку Джон Пэнфилд и не думал скрываться. Мужчина держал в руке длинный футляр наподобие тех, в которых скрипачи носят свои инструменты. Футляр был, однако, подлиннее скрипичного и, по-видимому, довольно тяжел.
В девять утра на набережной людей – кроме туристов – практически не было. Мужчина с футляром стоял у бетонного парапета и наблюдал, как госпожа Моника расписывает красоты Порт-Артура. Возможно, именно этот рассказ, в котором было множество преувеличений и попросту фантазии, привел мужчину в состояние крайнего возбуждения. Возможно, тому были иные причины. Как бы то ни было, он положил свой футляр на поверхность парапета и достал армейский карабин. По свидетельству немногих оставшихся в живых очевидцев, мужчина секунд пять держал оружие на вытянутых руках, будто не понимал, какой именно предмет извлек из футляра.
А потом открыл стрельбу.
На месте остались двадцать трупов. Больше всего не повезло индусу – он получил сразу две пули, каждая из которых была смертельной. А Монике Синклер повезло – она была ранена в руку, упала и пролежала без памяти до приезда полиции.
Патрульная полицейская машина появилась на месте трагедии через три минуты после начала пальбы. За это время преступник успел перезарядить карабин, выпустить еще одну обойму, а потом, под аккомпанемент безумных воплей и стонов, перешел дорогу, сел в потрепанный «фольксваген» желтого цвета и уехал. Никто не успел рассмотреть номера машины.
Полицейские, прибывшие на место преступления, были потрясены. Медики, прибывшие минуту спустя, не знали, что делать – перед ними было двадцать трупов и тринадцать раненых, из которых пятеро были ранено тяжело. Вызвали подкрепление. Полчаса спустя на набережной осталась толпа зевак, проводившая свое расследование случившегося. Полицейские начали поиск желтого фольксвагена, были перекрыты все выезды из Порт-Артура, а на улицы выехали все имевшиеся в наличии патрульные машины.
* * *
