Хроники Мирослава. Изобилие Ковалей

Отец лишь усмехнулся, отламывая кусок хлеба. – Я этому только рад, старый друг. Напоминаю, я Командир гарнизона, а не кузнец. У меня иные задачи – защищать город, а не ковать мечи. Пусть сын превзойдёт меня в ремесле – так и должно быть.

Во время еды Элрон внимательно наблюдал за нами, младшими. Его взгляд задержался на том, как мама всё ещё кормила Зорю с ложечки, в то время как я аккуратно и совершенно самостоятельно управлялся со своей тарелкой, пользуясь детскими столовыми приборами с удивительной для моего возраста ловкостью.

Элрон покачал головой в лёгком недоумении. – Прошу прощения за бестактность, но не могли бы вы напомнить возрасты ваших младших детей? – спросил он, переводя недоумённый взгляд с Зори на меня.

– Мирославу скоро будет два года, а Зоре три— ответила Светлана, слегка смутившись.

Глаза эльфа расширились от изумления. Он указал взглядом на каменную плитку с аккуратно выведенными буквами, лежавшую неподалёку. – И он уже… читает? И пишет?

– По слогам, да, – кивнул отец с гордостью в голосе. – И буквы выводит.

Элрон замер, его брови поползли вверх. Он долго смотрел на меня, а потом тихо, почти шёпотом, произнёс:

– Такая скорость развития… Такая ясность мысли… Я видел многое за свои века, но такое… – Он покачал головой, и в его глазах вспыхнул не просто интерес, а настоящее изумление. – Борислав, Светлана. Возможно, в вашем доме растёт не просто одарённый ребёнок. Возможно, вы растите Эпигона. Будущего сверхчеловека, чьи деяния будут помнить веками. Гения, которые рождаются раз в несколько поколений.

За столом повисла неловкая пауза. Мама нервно поправила салфетку. – Мы… мы просто стараемся дать ему возможности для развития.

– Это больше чем развитие, дитя моё, – мягко сказал Элрон. – Такие дети не появляются просто так. За ними часто стоит божественное провидение.

На следующее утро, когда Светлана помогала мне одеваться, я посмотрел на неё и спросил:

– Мама, а кто такие боги? Вчера дядя говорил про божественное провидение.

– Боги, сынок… они разные, – начала Светлана, усаживая меня удобнее. – Самые древние и могущественные – Пращуры. Они… как силы природы. Камень-Сердце, чьё дыхание – это землетрясения, а сны – рождение новых руд. Бездна-Праматерь – изначальный хаос, от которого всё произошло и который стремится всё поглотить. Вечный Змий, чьё тело очерчивает границы мира и от чьего движения течёт время.

Она сделала паузу, давая мне осознать масштаб этих существ.

– А есть те, кто помладше, но всё равно невообразимо древние для нас. Дети Пращуров. Древние Боги. – Её голос стал тише, как будто она сама прислушивалась к отголоскам их имён. – Владыка Бездны Таласс, что командует океанскими течениями и тайнами глубин. Повелительница Ветров Аэриаль, чьё дыхание рождает ураганы и ласковые бризы. Кузнец Недр Магмар, что куёт в сердце вулканов… – мама замолчала на мгновение, и в её глазах мелькнуло что-то сложное, – и Ананке. Пряха Судеб. Говорят, она дочь самого Времени и Пространства. Это она плетёт нити всех живых существ, определяя путь каждой души. Нельзя умолить осень наступить позже, нельзя упросить Ананке извить чью-то судьбу иначе. Она – сам принцип порядка, кармы и причинности. Ей не молятся – её… принимают. Как восход солнца.

Я слушал, заворожённый. Это уже звучало не как сказка, а как описание фундаментальных законов мироздания. Ананке была не богиней в привычном смысле – она была функцией вселенной, живым алгоритмом.

– Но есть и другие, – продолжила мать, видя мою полную концентрацию. – Те, кого мы зовём Теоями. Настоящими богами людей. Их сила… особенная. Она растёт от нашей веры, от наших просьб и благодарностей. – Она взяла мою руку и начала загибать пальчики, перечисляя. – Есть боги ремёсел: Горм покровительствует кузнецам, как Гром; Ткания – ткачам; Артифакс – тем, кто создаёт магические вещи… Есть боги того, что чувствуют люди: Гаудиум – радости, Тимор – страха, Спес – надежды. Есть боги общества: Юрис следит за законами, Меркуриус – за торговлей, Конкордия оберегает семью и домашний очаг, как наш.

Она замолчала, давая мне всё это осмыслить. Картина выстраивалась грандиозная и невероятно сложная. Целая вселенная, управляемая иерархией сил – от фундаментальных законов-Пращуров через могущественных, но далёких Древних Богов до узкоспециализированных «менеджеров»-Теоев, чья сила зависела от людей.

– Им… им молятся? – уточнил я, пытаясь представить эту систему в действии.

– Да, – кивнула мама. – Кузнец просит у Горма крепкой стали, торговец у Меркуриуса – выгодной сделки, а мать у Конкордии – здоровья детям. И чем сильнее вера, чем больше людей почитают бога, тем сильнее он становится. Это… взаимовыгодный обмен.

В моей голове щёлкнуло. Это была не просто религия. Это была сложная экосистема, где люди были не только паствой, но и источником силы для своих покровителей. И в свою очередь получали от них помощь и покровительство. Совершенно иная парадигма, нежели туманные представления о богах из моего прошлого мира.

Мысли пустились вскачь. Если эта система реальна, то моё второе рождение… это не случайность. Это следствие работы самого фундаментального из законов – закона судьбы, воплощённого в Ананке. И теперь мне предстояло жить в мире, где можно было не только верить, но и взаимодействовать с силами, правящими реальностью.

Я слушал, не проронив ни слова, но мой ум уже анализировал новую информацию. Иерархия. Система. Зависимость силы от веры. Это была не магия – это была сложнейшая социальная и метафизическая конструкция.

– А сверхчеловек?

– А сверхчеловек… – она положила руку на голову сына, – это тот, чьи деяния могут быть так велики, что люди начнут слагать о нём легенды. И возможно, однажды, его самого начнут почитать как бога.

– Понятно, – тихо сказал он наконец. – Спасибо, мама.

Но в моих глазах она увидела не детское любопытство, а глубокую, взрослую задумчивость. И её материнское сердце сжалось от новой, незнакомой тревоги. Её мальчик стремился не просто к знаниям. Он стремился понять сами правила мироздания.

Оставшись наедине со своими мыслями, я обдумывал услышанное. Если в этом мире боги не просто абстрактные понятия, а реальные силы, активно влияющие на мир… то слова Элрона обретали новый смысл.

Моё неестественное развитие, сохранённые воспоминания, сама возможность второго рождения – всё это указывало на вмешательство высших сил. И если верить матери, то именно Ананке, Пряха Судеб, была наиболее вероятным кандидатом. Кто ещё мог бы исправить порванную нить судьбы?

Но затем до меня дошла простая истина: Элрон принял следствие за причину. Он увидел результат – ребёнка, опережающего сверстников в развитии, – и решил, что это проявление гениальности, признак будущего сверхчеловека. Он не мог знать, что за этим стояло не божественное избранничество, а банальная случайность перерождения. Моя "гениальность" была всего лишь побочным эффектом памяти взрослого человека, запертой в теле ребёнка. Я не открывал для себя мир заново – я просто вспоминал то, что уже знал. Буквы, слова, логические цепочки – всё это было уже знакомо моему сознанию, просто теперь оно проявлялось в новом теле.

В моём прошлом мире религии существовали, но боги никогда не проявляли себя так явно. Здесь же их присутствие ощущалось в самой ткани бытия – в магии, в цикличности времени, в самом дыхании мира.

Это открытие одновременно пугало и завораживало. С одной стороны – я был пешкой в чужой игре, причём моя главная "суперспособность" была всего лишь технической ошибкой в процессе реинкарнации. С другой – у меня появился шанс понять правила этой игры. И если уж мне была дарована эта возможность – пусть и случайно – я намерен был использовать её по максимуму.

Я не стремился стать сверхчеловеком или богом. Мне было достаточно понять, кто и почему решил изменить мою судьбу, и что мне предначертано в этом новом мире. А заодно – выяснить, как мои скромные знания менеджера из гипермаркета могут помочь выжить в мире, где законы физики были лишь рекомендациями.

Глава 3

Шли дни, похожие один на другой, как бусины на нитке, нанизанные размеренным дыханием Каменного Моста. Мне шёл уже третий год, а Зоре – четвёртый. Я просто жил, наслаждаясь теплом печки, вкусом маминой каши и беззаботностью нового детства.

Кухня была бесспорной вотчиной матери. Здесь всё было пронизано её духом, её запахами – сушёными травами, свежим хлебом, тушёным мясом. Здесь царил свой, особый порядок, понятный только ей. Но даже в этом порядке случались сбои.

– Опять! – её вздох, полный искреннего огорчения, прозвучал уже в который раз этим утром. – Мирос, ты не видел, куда я вчера девала пажитник? Или я его уже весь извела?..

Я сидел на своём обычном месте на тёплом полу, спиной к печке, и наблюдал. Она металась между полкой и столом, на котором уже дымилась каша для Зори. Её пальцы пробегали по знакомым горшкам, но нужный среди них не находился.

Где-то в глубине моего сознания, за фасадом детского тела, опыт прошлой жизни тихо подсказывал: вот это – неудобно, а вот так – будет правильно. Мой взгляд, привыкший выискивать неэффективность на складе, сразу отмечал: чтобы взять соль, маме приходится тянуться через полку с редкими специями. А чабрец, который пахнет так вкусно в супе, вечно затерян где-то сзади, хотя должен быть на самом видном месте.

Мне захотелось помочь. Просто потому, что видел её расстройство.

Дождавшись, когда мама отвлеклась, усаживая Зорю за стол и пытаясь уговорить её есть аккуратнее, я пододвинул свой табурет к полкам. Я не систематизировал – я просто расставлял вещи так, как мне казалось правильным и удобным. То, что мама брала чаще – ближе. То, что реже – подальше. Всё просто.

– Мирос? Это что ещё за перестановки? – мамин голос прозвучал прямо у меня за спиной.

Я вздрогнул и чуть не уронил банку с корицей. Оборачиваясь, я увидел её – она стояла с подносом в руках и смотрела на полки с выражением глубочайшего изумления на лице.

– Так лучше, – сказал я просто, спрыгивая на пол и вытирая пыльные руки о штаны. – Всё видно. Что часто нужно – близко. Что редко – далеко. И тянуться не надо.

Она медленно подошла, поставила поднос и провела пальцами по аккуратным, выстроенным в чётком порядке рядам горшочков. Её взгляд скользил с одного предмета на другой, и я видел, как в её глазах изумление постепенно сменялось пониманием, а затем – тихой, светлой радостью.

– Мамин помощник, – она вдруг присела передо мной и обняла меня, и от её прикосновения пахло мукой и летними травами. – Так действительно… лучше. Как ты это придумал?

– Так же логично, – пожал я плечами, слегка смущённый её восторгом.

В её взгляде, поверх радости, на мгновение мелькнула знакомая тень – лёгкая, почти невесомая тревога. Но она тут же улыбнулась, смахнула её и потрепала меня по волосам.

– Иди кашу доедай, стратег мой доморощенный. И спасибо.

Зоря, вся перемазанная, что-то радостно прокричала нам с своего стола и запустила ложкой в потолок. Мама вздохнула и пошла наводить порядок. Но на полки она больше не смотрела с раздражением. И я чувствовал странное тепло где-то под рёбрами. Я ничего не изобрёл. Я просто расставил всё по своим местам. Но это изменило что-то важное.

Прошло несколько недель. За три года жизни в этом мире я уже успел привыкнуть к утренней рутине нашего дома. Одним из её постоянных элементов была утренняя возня отца. Казалось, этот сильный, уверенный в себе командир гарнизона терял всю свою решимость, едва переступал порог собственной спальни.

Раз в декаду, а то и чаще, повторялась одна и та же картина. Раннее утро, первые лучи солнца ещё только золотили верхушки башен Каменного Моста, а в нашем доме уже разворачивалось небольшое сражение.

– Чёрт! Где же второй сапог? Света, ты не видела? – раздавался приглушённый ропот из прихожей. – И пояс… я же точно оставил его здесь!

Я часто просыпался от этого привычного шума. Выглядывая из своей комнаты, я видел одну и ту же картину: Борислав, уже наполовину одетый, метался между сундуком и оружейной стойкой, пытаясь собрать воедино свою экипировку. Доспех валялся на лавке, поверх него были брошены портянки, рядом стоял одинокий сапог, а второй будто провалился сквозь землю.

Сначала я просто наблюдал, терпеливо взирая на эту ежеутреннюю суматоху из года в год. Но в то утро моя врождённая любовь к порядку, сохранившаяся из прошлой жизни, зашевелилась с новой, непреодолимой силой. Мне всегда было комфортнее, когда каждая вещь знала своё место. Видеть этот утренний хаос было неприятно – это выводило из равновесия, мешало той самой размеренности, которой я всегда инстинктивно искал.

Вечером того дня, когда отец вернулся с службы и, как обычно, сбросил с себя доспех, разбросал снаряжение и тяжело опустился на лавку, я подошёл к груде его вещей. Молча, с невозмутимым видом, я начал раскладывать всё по своим местам. Сперва сапоги – парами, у самого порога. Рядом – аккуратно свернутые портянки. Затем – пояс, повешенный на специальный крючок у двери. И только потом – доспех, аккуратно положенный на свою подставку, а не на лавку.

Отец смотрел на мои действия с ленивым интересом.

– И зачем ты это делаешь? – на его губах появилась улыбка.

– Чтобы утром быстро собраться, – ответил я, как нечто само собой разумеющееся. – Всё на своём месте. Не надо искать.

Отец рассмеялся, добродушно потрепал меня по волосам.

– Думаешь, это поможет, стратег? Ладно, завтра попробуем.

Утром я проснулся от непривычной тишины. Выглянув в прихожую, я увидел отца. Он уже был почти одет и с некоторым недоумением взирал на аккуратно разложенные с вечера вещи. Его движения были непривычно точными и экономными. Он взял пояс – он висел на своём месте. Надел сапоги – они стояли парой у порога. Последним водрузил на себя доспех.

Он стоял посреди прихожей, полностью экипированный, и смотрел на меня с таким выражением лица, будто только что стал свидетелем настоящего чуда. На его губах играла улыбка.

– Ну ты даёшь… – только и выдохнул он. – Спасибо, сынок. Выручил.

Это был просто жест помощи. Маленькое, естественное действие – поделиться своим привычным образом жизни, сделать пространство вокруг немного более упорядоченным и комфортным. Мой прошлый опыт был просто частью меня, и я инстинктивно применял его там, где это было нужно.

Он не стал устраивать из этого большого события. Просто потрепал меня по волосам на выходе и вышел, оставив меня с чувством тихого удовлетворения.

Шло время. Мое скромное вмешательство в организацию пространства постепенно стало восприниматься как нечто само собой разумеющееся. Но однажды вечером за ужином я заметил, что Гром щурится и потирает покрасневшие глаза.

– Опять искры летели, – буркнул он в ответ на обеспокоенный взгляд матери. – Ничего страшного, пройдёт.

Мама встревоженно посмотрела на отца: – Борислав, может быть, стоит что-то предпринять?

Отец покачал головой: – Ничего не поделаешь, Света. Все кузнецы время от времени обращаются к целителям с ожогами и повреждениями глаз. Это естественная часть ремесла.

– Но почему у тебя никогда не было таких проблем? – не унималась мать. – Ты же тоже работаешь с металлом.

– Я лишь ремонтирую отдельные части доспехов, – пояснил отец. – Для этого не нужно быть профессиональным кузнецом, проводить целые дни у горна. Поэтому участь серьезных повреждений меня и миновала.

Но меня эта беседа встревожила. В моей прошлой жизни такие "мелочи" часто вели к серьёзным проблемам. Я вспомнил о средствах защиты – очках, щитках, масках, которые были обязательны на любом производстве.

На следующий день я подошел к матери.

– Мама, а какой магией ты владеешь? – спросил я с детским любопытством.

Она улыбнулась, усаживаясь рядом: – Я практикую несколько Основ, милый. Благодаря Физис, основе материи, я могу чувствовать и немного изменять свойства предметов – сделать камень прочнее или кожу эластичнее. Зная Синдесмос, основу связей, я способна создавать прочные соединения между материалами – скрепить то, что обычными способами не соединить. А моя главная сила – Магия Границ, которая объединяет обе эти основы.

– А что именно ты можешь сделать? – не отступал я, стараясь звучать как можно более естественно.

– Ох, много чего, – она задумалась. – Благодаря Физис могу создать невидимый щит от ветра или дождя. Зная Синдесмос, могу "запечатать" дверь чтобы не сквозило, усилить прочность стены. Недавно, например, связала несколько слоёв кожи заклинанием прочности для нового доспеха отца. Но всё требует концентрации – нельзя просто так взять и сделать защиту на всё подряд.

Я обдумал её слова и осторожно предложил:

– А если сделать не заклинание, а предмет? Как тот доспех. Только маленький – только для глаз Грома. Чтобы пропускал свет, но останавливал искры.

Мама взглянула на меня с новым интересом: – Это… необычная мысль. Но как такой предмет должен выглядеть?

Тогда я объяснил то, что помнил: – Нужна прозрачная пластинка, которая крепилась бы перед глазами. И чтобы она была прочной, не боялась жара. И чтобы магия в ней была постоянной, не требующей твоей концентрации.

Её взгляд смягчился, усталость в нем уступила место какой-то новой, теплой мысли. Она задумалась на мгновение, потом кивнула, будто приняв какое-то решение.

– Принеси-ка мне тот прозрачный кварц, что на полке в моей комнате лежит, и кожаный ремешок из корзины для шитья.

Когда я вернулся, мама уже сосредоточенно водила руками в воздухе, очерчивая контуры будущего защитного экрана. Она взяла кварцевую пластинку и, что-то напевая под нос, стала вплетать в неё магию. Камень на мгновение дрогнул и слабо синим светом – знак того, что чары легли как надо.

Мы подошли к кузнице, где Гром как раз заканчивал работу. Мама объяснила ему, что это такое, и помогла надеть защиту. Гром скептически покрутил головой, посмотрел через кварц на раскалённый металл.

– Ничего не мешает, – удивлённо констатировал он. – И лицо действительно не печёт.

Он сделал несколько пробных ударов молотом, специально направив искры на себя. Кварцевый экран уверенно отражал их. На его обычно хмуром лице появилось редкое выражение – облегчённое удивление.

– Спасибо, – коротко кивнул он нам обоим, уже возвращаясь к работе, но теперь с новой уверенностью.

Я не сдержался и по привычке из прошлой жизни поднял руку для "дай пять" в сторону матери. Она с удивлением посмотрела на мою ладонь.

– Что это? – спросила она.

– Это… так радуются, – смутился я, чувствуя, как краснею. – Хлопают по рукам. Вместе. Когда всё получается.

Мама рассмеялась, её звонкий, чистый смех заполнил жаркую кузницу. Она легко, по-детски хлопнула своей ладонью по моей.

– Ну вот, теперь и я научилась твоей странной магии радости!

Мама обняла меня за плечи, и мы молча понаблюдали за работой Грома – теперь уже безопасной. В её прикосновении читалась тихая благодарность не только за идею, но и за возможность позаботиться о сыне новым способом.

Неделя сменяла неделю, и вот наступило время очередной поездки на рынок. Это уже была третья или четвёртая попытка семьи аккуратно упаковать товары в телегу, и каждый раз результат оставлял желать лучшего.

В предыдущий раз разбилось несколько яиц, которые положили под тяжёлый мешок с зерном. В прошлый – помялась свежая зелень, оказавшись зажатой между ящиком инструментов Грома и корзиной с яблоками. После каждой такой поездки мама вздыхала, перебирая повреждённый товар, а отец ворчал что-то о неизбежных издержках торговли.

В то утро я наблюдал за привычной суетой. Все сновали вокруг телеги, создавая идеальный хаос. Ярина, стараясь помочь, поставила тяжёлый мешок с картофелем прямо на корзину с яйцами. Гром, не глядя, бросил свои только что выкованные подковы на нежную зелень, собранную Зорей. Мама металась между ними, пытаясь всё успеть, но тщетно.

– Так всё помнём и перебьём! – в отчаянии воскликнула она, останавливаясь перед телегой. – Опять половину товара придётся отдавать за полцены!

Все замерли, не зная, что делать. Именно в этот момент я подошёл к телеге. Я не знал никаких особых принципов погрузки – я просто много раз видел, как работники складывали товары в грузовики у гипермаркета, и запомнил, как это делается.

– Давайте так, – сказал я тихо, но уверенно. – Сначала самое тяжёлое и крепкое. Подковы и инструменты Грома – на дно. Потом мешки с картофелем и зерном – они прочные. Потом корзины с овощами. А сверху – самое лёгкое и хрупкое: яйца и зелень. И накроем всё холстиной.

Наступила тишина. Все переглянулись, но, не говоря ни слова, дружно принялись перекладывать товар по моему плану. Гром первым взял свои подковы и аккуратно уложил их на дно телеги. Ярина, уловив идею, стала укладывать мешки ровными рядами. Даже Зоря, обычно только мешавшая, старательно переносила маленькие корзинки с зеленью.

Через десять минут всё было готово. Телега, ещё недавно представлявшая собой хаотичную груду, теперь выглядела аккуратно и надёжно. Ни один предмет не давил на другой, всё было уложено плотно, но без риска повреждения.

Борислав, наблюдавший за процессом молча, положил свою тяжёлую руку мне на плечо.

– Ну ты у меня и хозяйственный, – сказал он с оттенком гордости в голосе. – Настоящий советник. Думаю, сегодня мы привезём на рынок весь товар в целости.

Мама улыбнулась, и в её глазах читалось облегчение. Больше не придётся подсчитывать убытки от разбитых яиц и помятой зелени.

Я стоял и смотрел на свою семью, на аккуратную телегу, и чувствовал то самое странное тепло под рёбрами. Это была не гениальная идея – просто логика и внимание к деталям. Но именно такие мелочи, как оказалось, могли сделать жизнь немного лучше.

В тот день мы действительно привезли на рынок весь товар без потерь. И хотя я всего лишь предложил правильный порядок погрузки, впервые я почувствовал, что мой прошлый опыт может быть не обузой, а ценным даром для тех, кто стал мне по-настоящему дорог.

***

Хрустальный зал Совета тонул в мерцающем полумраке. Тени от колонн, вырезанных из единых алмазов, ложились на пол, словно бархатные покровы.

Один за другим материализовались Теои. Зал постепенно наполнялся голосами, создавая странную симфонию могущества.

Первым появился Гаудиум, бог радости, в облаке конфетти:

– Праздник! Наконец-то собрание! Я уже приготовил…

Ира, богиня гнева, перебила его, появляясь в клубах багрового дыма:

– Ты и твои праздники! Меня отозвали с самого интересного момента – два клана готовы были перерезать друг другу глотки!

Меркуриус, не отрываясь от расчетов, пробормотал:

– Хотя бы у вас есть интересные занятия. А я торги из-за этого пропускаю. Время – деньги, как говорится.

Конкордия ласково улыбнулась:

– Но как прекрасно видеть всех вместе! Мы же как одна большая семья, должны поддерживать друг друга.

Тимор съежился в своем углу:

– Семья… Тревожно… Очень тревожно собираться так внезапно…

Юрис строго поправил свиток:

– Семья семьей, но протокол есть протокол. Статья 7, параграф 3 явно запрещает внеплановые собрания без экстренных причин.

Поэзия начал декламировать:

– О, сей внезапный зов на совет великий…

Шум голосов нарастал, пока Меркуриус не ударил костяшками абака по трону:

– Так и будем стоять здесь, тратя драгоценное время? Может, кто-то объяснит, чья воля нас всех сюда призвала?

В этот момент в клубах ледяного тумана материализовался Мортис.

– Наконец-то, – его голос прозвучал как скрип надгробия. – Два земных года. Два года потребовалось, чтобы собрать вас всех.

Гаудиум взмахнул руками:

– Ой, не начинай! Я перестал тебя приглашать на праздники, потому что ты всегда отнекивался! «Дела, души, отчеты»!

Цереалис поддержал, поправляя венок из колосьев:

– И мои поля не ждут, пока мы закончим совещания. Урожай сам себя не соберет.

Беллона, опираясь на меч, добавила:

– Легионы без присмотра – это прямая дорога к бунту. Объясняйся быстрее.

Сомнус пробормотал, не открывая глаз:

– Я и так вечно не высыпаюсь… теперь еще и внеплановые собрания…

Фортуна игриво подбросила золотую монетку:

– Ставлю на то, что это что-то интересное! Шансы 50 на 50!

Мортис холодно оглядел собравшихся.

– Я собрал вас по приказу. Не моему. Ананке явилась ко мне.

В зале повисла гробовая тишина. Даже Гаудиум замолчал, а его конфетти застыли в воздухе.

– Пряха Судеб дала прямое указание, – продолжил Мортис. – В её Полотне было совершено вмешательство. Чья-то нить была грубо изменена и перерезана до срока. Ананке перенесла её в наш мир и оставила как приманку для того, кто посмел посягнуть на её ткань. Она приказала нам наблюдать.

София первой нарушила тишину, ее голос дрожал: