скачать книгу бесплатно
– Твоя молодость позволяет тебе над всем насмехаться. Мужчины моложе тебя мной еще не владели, но с твоими сверстниками я спала. Они доставляли мне примерно такое же удовольствие. Не нулевое… весьма большое. В постеле ты не хуже их.
– На комбайне я им не соперник, – сказал Глеб.
– Со мной разделяли кровать не только крестьяне… и рабочие. Я привлекала и интеллигентных людей. За мной когда-то ухаживали! Приглашали на свидания, приносили цветы.
– Цветов у вас целые поля, – промолвил Глеб. – Прямо в цветах вы никому не доставались?
– Случалось и в цветах, – пробормотала Новикова. – Еще при муже.
– Похоже, вы не хранили ему верность.
– А он мне хранил? – воскликнула Новикова. – Я-то к ночи всегда возвращалась, а он где-то прошляется и с утра кричит на меня: «заткнись! Я не выспался, а мне на работу! Башка у меня гудит, на тебя я смотреть не могу – подай мне костюм и исчезни. Не дай бог хоть пылинку найду!».
– На работу он ходил в костюме? – спросил Глеб. – Деловой человек?
– Дремучий работяга. Слесарем он что ли, или токарем… костюму лет пятнадцать, а носит. Пытается выделиться.
– Я вам сочувствую, – сказал Глеб. – В любви вы несчастны.
– Ну, а ты? – спросила Новикова. – Ты счастлив?
– Разумеется. Я ведь с вами – не с кем-нибудь.
– А если без шуток?
– С вашего позволения я начну одеваться, – сказал Глеб. – Мне следует проведать моих друзей.
– Разве они пришли? – спросила Новикова.
– По дому никто не ходит. Они не в комнате – вероятно, на улице. Обнимаются у всех на виду.
НЕ ОТОШЕДШИЙ от потрясения Кирилл Суздалев сидит на крыльце деревенского дома – он не замечает ни бродящей у его ног кошки, ни оказавшегося перед ним Глеба, который, проходя мимо Кирилла, мягко хлопнул приятеля по затылку. Лежание в постели Глебу приелось, и он рад возможности побыть вне стен; кошка к нему не подходит, взятая двумя пальцами и поднесенная ей рыбья голова ее отпугивает – Глеб выбрал голову среди остального мусора: у крыльца валяются и щепки, и гнутые гвозди, и обертки от конфет; на крыльце, как на троне, над всем этим восседает Кирилл.
– Как погуляли? – спросил Глеб. – Ну и глаза… ты что, напился? С Аней?
– Аня уехала, – пробормотал Кирилл.
– На чем? Кажется, ты не помнишь. Вы с ней разругались, и ты так залил горе в вине, то есть в водке, что оно потонуло. Ему не выплыть.
– Мы пили виски, – сказал Кирилл.
– С ней вдвоем?
– В компании, – ответил Кирилл.
– Где-нибудь в кабаке? – спросил Глеб. – Молчишь… А откуда здесь взятся кабаку, в котором разливают виски? Я навязчив… ты голову бы поднял: уехала и уехала. Подумаешь, горе.
– Не горе, но и не пустяк, – сказал Кирилл.
– Это ты сейчас говоришь. Раньше я не видел, что ты относишься к ней с неким придыханием. Скорее она к тебе.
– Ко мне… не к тебе.
– Кто-то к кому-то, – усмехнулся Глеб. – Не ко мне.
– Она тебе нравилась? – спросил Кирилл.
– Хмм… почему в прошедшем времени? Если я к ней что-то чувствовал, мои чувства не изменятся от того, что она уехала от тебя. Куда уехала, не сказала?
– Я не интересовался, – пробурчал Кирилл. – Упустил время спросить. Она и сама, наверное, не знала… моя Аня. Любившая меня девушка.
Прошло четыре года.
ГОРОДСКАЯ зима, дым из труб. Машина Максима Капитонова с сидящими внутри Акимовым и Алимовым стоит в промышленной зоне, привлекающей к себе съезжающиеся и настроившиеся стрелять группы людей, имеющих в выражении лиц такую же противоположность, как и у приехавших сюда сейчас – прислонившийся к машине Максим холоден. Акимов и Алимов издерганы.
– Если нас тут не перестреляют, куда мы отсюда поедем? – спросил Алимов.
– Искать тех, кто нас стопроцентно пристрелит, – ответил Акимов. – Я бы порекомендовал конюшню.
– Где лошади?
– Их выгуливают около нее. Мы подлетим на машине и посшибаем всех лошадей, кому бы они ни принадлежали. А они нередко принадлежат авторитетным людям, которые плохо на это реагируют.
– За своих лошадей они нас положат, – промолвил Алимов.
– Им и гнаться за нами не придется – мы выключим двигатель и, как обычно, останемся в машине сидеть. Сейчас-то мы в безопасности, а у конюшни нас бы искрошили. Макс бы за нас не вступился.
– Никто бы не стал впрягаться, – сказал Алимов. – За подобный дебилизм мы должны отвечать самостоятельно.
– Здесь иное, – заявил Акимов.
– Ну…
– Здесь с нами Макс. Чтобы убить нас, нужно сначала убить его, а убивать Макса «Дод» не посмеет. Внутри нашей структуры Макса сдвинули вниз, но если его прикончит человек из другой структуры, этого человека найдут очень быстро, а стирать в пыль будут медленно… и мучительно… да и вообще. Мы завалились не в ту степень.
– Не в ту? – спросил Алимов.
– Разбора ничего не предвещает. Слегка поговорят, посмеются и разъедутся, а мы тут напрягаемся… домысливаем!
– Мрачно все себе представляем, – кивнул Алимов.
– Таково наше нутро. Такими же были наши отцы и деды.
Показавшиеся джип и мерседес не выводят Максима из хмурых раздумий – у него нет ни страха, ни позитивного предвкушения; машины встают у противоположного тротуара, и из мерседеса вылезает тревожно улыбающийся «Дод»: он ждет, что Максим к нему подойдет и, не дождавшись, идет к нему сам.
– Я в шоке, Макс, – сказал «Дод». – Это точно ты мне звонил? Со мной говорили твоим голосом, но ты ли?
– Я, – ответил Максим. – А если бы не я, ты бы не заметил – мы не настолько часто беседуем, чтобы ты запомнил мой голос.
– Мы с тобой фактически и не разговаривали. О чем нам, Макс, говорить? И вдруг ты звонишь и предлагаешь встреться в глухом месте, где можно друг друга попугать и при желании положить… я бы этого не хотел, но место назвал не я, а ты. От собственного имени?
– Здесь я представляю только себя, – сказал Максим. – Наша группа товарищей вопросов к тебе не имеет, а у меня к ним найдутся, и мне было бы проще порешать их при вашем содействии. Ты ухватываешь?
– Кажется, ты надумал попереть против своих, – промолвил «Дод».
– Безнаказанно отбирать у меня мой кусок я не дам: они зря считают, что этот кусок уже не моим зубам. Пока меня не трогали, я грыз и грыз, на чужое не замахивался, но, когда грызть мне стало нечего, я почувствовал голод и злость. Ты слышал, как они со мной обошлись?
– Это ваше внутреннее дело, – сказал «Дод». – И ты, Макс, не горячись: вашего шефа тебе не одолеть. Он и тебя замочит, и нам за контакты с тобой предъявит. А мне вдобавок вставят и мои – за то, что я согласился на встречу и ни с кем не посоветовался… у тебя все?
– Мы еще не поболтали о рыбалке, – проворчал Макс.
– Рыбалка мне по барабану. А ты, что, ловишь?
– Я не вылавливаю, – ответил Максим. – Запускаю, но не вытаскиваю: сейчас зима, и им приходится плавать под водой. Я, мил человек, о трупах.
– С ними ты и договаривайся, – сказал «Дод». – Подбивай на сотрудничество тех, кто уже подох – живые за тобой не пойдут, больно велик риск сдохнуть. Гудбай, Макс.
Собеседники расходятся по машинам. Максиму идти ближе, но «Дод» садится и уезжает раньше его; мерседес с сопровождающим джипом уносятся.
Максим глядит вслед. Открывает заднюю дверь, обернувшись, снова кидает взор и опускается на заднее сидение.
– Утрясли? – спросил Акимов.
– А ты как думаешь? – пробурчал Максим.
– Смотрю на факты… если бы у вас что-то не срослось, вы бы говорили подольше. На середине ты ничего не бросаешь, и пусть вы терли какую-то минуту, беседа получилась существенной. Нашим о ней лучше не знать?
– Я им не скажу, – промолвил Максим.
– И мы промолчим, – заявил Алимов.
– Надеюсь, ума у тебя хватит. В противном случае я не стану выяснять кто из вас проболтался – распоряжусь ликвидировать обоих.
– Это ты поспешишь, – сказал Акимов. – Свалишь на своих сделанное не ими и посчитаешься с нами без правильной мысли, что утечка могла произойти и со стороны «Дода».
– «Дод» варежку не раскроет, – сказал Максим. – Не в его интересах.
– Ну, а люди «Дода»? – спросил Алимов. – За всеми же не уследишь.
– Людей у «Дода» без счета, – процедил Максим.
– А почему его зовут «Додом»? – спросил Алимов.
– Сокращенно от фамилии, – ответил Максим.
– И что у «Дода» за фамилия? – поинтересовался Алимов.
– Додун у него фамилия! – психанул Максим. – И у Додуна все в полном шоколаде! Не лезь ко мне с вопросами! Дай поразмышлять.
– Обидно, Макс, – вздохнул Акимов.
– Чего еще?
– Ты говорил, что распорядишься нас ликвидировать, но это неверно – я не сути, а о слове. Распорядиться – значит приказать, а приказывать ты вправе только нам, никого другого в подчинении у тебя не имеется, и, чтобы нас убить, тебе будет нужно не распоряжаться, а нанимать: за деньги. Постороннего киллера, который, будь ты к нам подобрей, не заработал бы на заказе на нас – на меня и на него. Преданных тебе объективно и…
– Твою мать! – воскликнул Максим. – С вами мне не сосредочиться… надо ехать. Я сам поведу! А вы выметайтесь.
– Нам пересесть на заднее? – спросил Алимов.
– Со мной вы не поедете. На сегодня я вам сыт.
КОЧЕНЕЮЩАЯ Лиза Ильина идет из цветочного магазина по знакомой улице с приевшимися домами и звуками, объединяющимися в саднящую колыбельную на основе шуршания автомобильных шин и скрипа подошв бредущих людей, которая довлеет и уносит в ледяную бесконечность, обрывая ростки как ужаса, так и радости; со стороны проезжей части, Лизе наперерез, пара высоких мужчин ведет по руки третьего – пугливо озираясь, он упирается. Его заталкивают в открывшуюся дверь неприметного клуба.
Выглянувший оттуда субъект с квадратным лицом видит проходящую Лизу и спрашивает у нее: «Вы к нам?».
Лиза Ильина отрицательно качает головой и торопится поскорее убраться. Ее не задерживают.
МАКСИМ Капитонов на большой скорости подъезжает к остановившимся на светофоре машинам; затормозив, он не врезается, и каждая секунда вынужденного стояния укрепляет его в мысли, что было бы хорошо никуда не ехать. Выключиться из борьбы. Угомониться. Размеренно дышать и в полном сознании поджидать смерти – впереди Максима машин не осталось, сзади ему гудят, он не на это не реагирует, плотность и надрывность подгоняющих трелей усиливается, Максим Капитонов не выдерживает – он покидает машину, идет назад по перекрытому им ряду, заглядывает в окна и смотрит в лица с твердой решимостью прикончить любого, кто поведет себя вызывающе.
Таких не находится.
ЗА ГОДЫ, пролетевшие с момента трагической гибели его подруги, у Кирилла Суздалева появились седые волосы и лишние килограммы. Он на бизнес-семинаре. К пиджаку приколота бирка с номером и фамилией; в зале, помимо Кирилла, еще примерно двадцать деловых мужчин и женщин с ручками и блокнотами – Кирилл на первом ряду и конспектировать выступление он не будет.
За столом в президиуме воодушевленный организатор семинара Бакашов, унылый переводчик Козульский и иссохшая дама Бригитта Холстермайер.
– Уважаемые дамы и господа! – сказал Бакашов. – Сегодня мы начинаем пятидневный семинар для молодых руководителей, на котором вы заслушаете выступления приглашенных нами специалистов мирового уровня, чья теоретическая подготовка и практические навыки будут способствовать улучшению вашей ориентации в проблематике кадровой политики. В вопросах обеспечения высоких стандартов и поддержания стратегии активного развития, повышения инициативности работников и создания атмосферы заинтересованности и доверия. – Бакашов глотнул воды. – Формирования рекламно-производственного центра и департамента маркетинга, проведения мониторинга информации и укрепления менеджерской позиции… чтобы задать нашему семинару нужный тон, непосредственно сейчас для вас прочтет лекцию фрау Бригитта Холстермайер, доктор экономики и одна из умнейших женщин нашего времени. Переводить ее речь станет Иван Гаврилович Козульский – опытнейший мастер синхронного перевода, не пропускающий ни-че-го… на прошлых семинарах его работа вызывала только благодарственные отклики. С той поры он свою планку, само собой, не опустил.
– Ни в коем разе, – пробормотал Козульский.
– Помимо блистательного знания немецкого языка, – сказал Бакашов, – Ивану Гавриловичу свойственен и красивый тембр голоса.
– Это природное, – сказал Козульский. – А немецким я овладел тяжелым трудом.
– Немецкий – сложный язык, – заметил Бакашов.
– Фрау Холстермайер так бы не сказала, – процедил Козульский. – Она говорит на нем без малейшего напряжения. Часами… послушаем?
– Всенепременно! – воскликнул Бакашов. – Дамы и господа! Доктор экономики фрау Бригитта Холстермайер!
Фрау блакосклонно кивнула. Безразличный Кирилл Суздалев приготовился к долгой утомительной лекции.
В ВИТРИНЕ шесть работающих телевизоров, настроенных на один канал. У остановившейся Лизы Ильиной непонимающий взгляд, переходящий от экрана к экрану – прискорбная картина повторяется: шоу популярного сатирика, неадекватные гримасы смеющейся аудитории, нагнетаемое состояние адского бреда, ощущение конца цивилизации и всего человеческого рода; вполглаза поглядывая на вершащееся в телевизорах действо, поблизости от Лизы спиной к витрине стоит Глеб, воспринимающий выказываемую девушкой печаль, как позитивный момент.
– Вы мне не расскажете, что у вас внутри? – спросил Глеб.
– А тебе это интересно? – переспросила Лиза.
– Меня привлек твой грустный вид. Я бы попытался тебя рассмешить, но я уважаю грусть – она мне кажется важнее тупого смеха.