Пустая Зона

Глава 6

Утро наступило не сразу.

Оно, как всё в этих краях, ползло медленно, темным серым светом, скорее намёк, чем настоящий рассвет.

У буржуйки ещё держался жар, и вокруг неё было тепло. Но в углах стоял холод, и по гвоздям на стене тянулись тонкие иглы льда. Пар от ночного дыхания висел в воздухе, оседая на перекосившихся досках липкими каплями.

За окном лежала тундра, ровная и бесконечная, под мутным зимним небом. А внутри, в тепле буржуйки,

еще спала команда, утомлённая дорогой, но готовая к новому дню.

Ирина поднялась одной из первых. Тело ныло от жёсткого пола, спина затекла, а нос замёрз, несмотря на спальник.

Она осторожно приподнялась, чтобы не разбудить соседей, и, упершись ладонями в колени, села. Некоторое время сидела неподвижно, прислушиваясь к треску углей и дыханию спящих.

В полумраке можно было разглядеть каждого. Дмитрий спал, закрыв лицо воротником, тихо посапывая. Виталий, свернувшись калачиком, прижимал к себе куртку, как одеяло. Артём раскинулся на спине, с закинутыми за голову руками.

Её взгляд задержался на Павле. Он спал, нахмурив брови, словно и во сне продолжал решать какую-то задачу. На висках залегли тени, губы подрагивали. Ирина задержала дыхание, рассматривая его, ей почему-то очень хотелось разгадать, о чём он сейчас думает или что видит в сновидении.

Все спали спокойно и по виду совсем не мерзли. Ирина же ёжилась от холода и растирала ладонью онемевший нос. Она знала, что будет холодно. Но реальность оказалась гораздо жестче, чем она ожидала. Мороз здесь был цепким, он просачивался под одежду, вползал в рукава и штанины. Она подтянула к груди колени, обхватила их руками, но даже так не могла согреться. Этот озноб вдруг вызвал в памяти яркую картинку из детства…

…Ей было лет десять, она ночевала у бабушки в Сургуте. Дом был двухэтажный, с водопроводом, с аккуратной кухней, где пахло сушёными яблоками.

По старой деревянной лестнице, которая скрипела под ногами, она залезла на чердак.

Маленькая Ира устроилась у крошечного окошка, завернувшись в шерстяное одеяло. Снаружи гремела гроза. Молнии били где-то за рекой, и каждый раз чердак озарялся резким белым светом, а потом снова погружался в тьму.

Она смотрела, не отрываясь, пока веки не начали слипаться. Тогда, под стук дождя по крыше, она заснула, зябко поджимая ноги, и проснулась уже утром. Закоченевшая, но абсолютно счастливая. Точно так же она чувствовала себя и сейчас.

За окном чужая тундра, утренний резкий холод, а в груди почему-то тихое, почти тёплое чувство.

Ирина молча натянула куртку, шапку, накинула балаклаву и вышла наружу.

Там, в сером холоде, она расставила метеоприборы. Анемометр ожил, стрелка барометра чуть дрогнула. Ветер северо-западный, слабый, температура минус сорок с хвостиком.

Её пальцы быстро замерзали, но она работала точно, отмеряя пульс этой суровой земли.

Ирина достала блокнот, внимательно изучила последние записи, свела данные. Цифры за последние трое суток не нравились ей. Барометр падал медленно, но уверенно. Влажность держалась выше нормы. Ветер сменил направление.

И было что-то в этих утренних порывах неуловимо чужое.

Она вглядывалась в ледяной горизонт, пока приборы мерцали цифрами.

Мозг автоматически считал разницу, сводил данные. Всё сходилось к одному: надвигается фронт. И не слабый.

Возможно, сильная метель. Та, что приходит не на день, а с долгим завыванием, со срывами связи и резким скачком давления.

Ирина глубоко вздохнула. Холодный воздух обжёг лёгкие. Она знала, что должна будет сказать Павлу, но пока оставила это при себе.

Ей нужно было ещё одно утро и немного данных, чтобы перепроверить всё заново.

Артём проснулся последний.

Виталий уже заваривал чай, наклонившись над буржуйкой и помешивая ложкой в чёрном закопчённом котелке. Из носика поднимался редкий пар.

Дмитрий, кутаясь в фуфайку, устроился рядом с буржуйкой и грел ладони, медленно разминая пальцы. Лицо у него было помятое, но глаза уже ясные.

– М-м… – протянул он, растягивая плечи. – Как будто и не спал. Кто-нибудь помнит, как мы сюда вообще доползли?

Артём, сидя на своём спальнике, сонно взъерошил волосы.

– Чего вы уже шумите? Ещё и не рассвело толком.

– Свет тут, парень, самому включать надо, – сказал Виталий, подливая кипятка. – Дровами.

– Супер, – проворчал Артём.

Дмитрий, взглянув в сторону окна, заметил:

– Кстати, Ирина уже снаружи, работает.

Виталий обернулся:

– Вот так. А мы тут сидим, как в баре. Ей бы хоть чай налить, когда вернётся.

Павел сидел на лавке у стены, уже в сапогах и куртке, возился с застёжками.

Пока Ирина сосредоточенно записывала метеозамеры в блокнот, Павел вышел на мороз, присел у стены и достал из внутреннего кармана зажигалку, старенькую, тяжёлую Zippo с выбитой на боку гравировкой: “С любовью, Марина”.

Подарок, который он когда-то получил на день рождения, когда они ещё верили, что смогут быть вместе.

Он всегда носил её с собой. Пламя у Zippo было надёжным, как память.

Он подумал о Марине. Как она сейчас? Спит ли?

Он очень хотел обнять её. Пообещать, что это последняя экспедиция. Что он вернётся и больше не уйдёт.

Ради неё.

Она этого заслуживает.

Его уже давно звал к себе Иван Николаевич, завкафедрой, с которым они вместе когда-то ходили на Камчатку.

Он говорил:

– Хватит бегать по лесам да болотам, Платов. Иди к нам в ВУЗ. Вести курс «инженерной геологии». Будет тебе и теплый кабинет и лекции.

В институте всё структурировано, от программ до методичек и отчётов. Работа до шести, потом домой. Зарплата стабильная и отпуск по графику.

Всё, как просила Марина.

Павел знал, что это правильно.

Но он знал и себя. Слишком хорошо.

Он не видел своей жизни без свободы быть самим собой, искать и находить ответы.

И Павел кивал, говорил: «Подумаю».

Но не думал. Не мог.

Он пытался представить себя у доски, перед студентами. И каждый раз в горле пересыхало.

Он знал материал.

Знал до мелочей, прожив каждую из них на собственной шкуре, но как его передать? Слова отказывались складываться в объяснения.

Он не верил, что сможет донести суть.

Да и в чем суть? Он сам не знал.

Он вообще часто сомневался в себе, в деле, которому посвятил жизнь.

Иногда ловил себя на мысли: «А правильно ли всё это? Геология. Разрезы. Скважины. А в это время где-то вырубают лес, исчезает птица, гибнет зверь.»

Он не чувствовал себя героем. Уже не чувствовал даже полезности.

Всё чаще замечал за собой отстранённость.

Новый мир жил по другим законам, где главенствовала коммуникация и скорость.

Павел вспоминал, как когда-то защищал диплом: как ладони потели так, что листки в руках размокали; как сбивался на каждом втором слове, глотал окончания; как голос подрагивал, а в голове стоял гул.

Он вспоминал, как давал интервью, смотря в объектив камеры, как в дуло ружья. И не знал, что говорить.

Он не любил людных мест.

Искренне не понимал, как можно проводить день в чатах, в бесконечных звонках и пересылках.

Он не знал, как быть в этом мире с его гладкими интерфейсами и обрывочными фразами.

Он оставался прежним. Замкнутым.

Он чувствовал: не вписывается. Не хочет и не может.

И потому он снова здесь.Здесь не нужно говорить много. Здесь всё понятно.

Но где та грань, где выбор становится бегством?

Павел зажмурился и перед глазами снова вспыхнуло пламя. То самое, из сна. Красное, живое, пляшущее.

Шаман молчал, но Павел слышал. Огонь шептал. Или это шептал Шаман.

Павел резко открыл глаза и, стараясь удержаться в реальности, вгляделся в серый рассвет, прислушался к треску инея под ботинками Ирины.

Мир был прежним. Мороз щекотал лицо и отрезвлял.

Шёпот огня ещё отдавался в груди.

Поднималась тревожность и неясность – к чему всё это.

Он открыл металлический корпус, вдохнул знакомый запах бензина и щёлкнул крышкой.

Пламя вспыхнуло уверенно, несмотря на мороз. Осталось немного топлива, и он тщательно долил из маленькой фляжки, стараясь не пролить ни капли. Потом ещё раз чиркнул, контрольный щелчок.

Пламя горело ровно, с лёгким треском.

– Греет, как надо, – пробормотал Павел, закуривая сигарету.

Закрыл зажигалку, медленно провёл пальцем по надписи и устремил взгляд в белую даль.

Снежная равнина уходила в горизонт, еле заметно колыхаясь под ветром. Ни деревьев, ни звуков, только белизна, холод и безмолвие.

Ирина подошла ближе, убирая в чехол приборы и прижимая к груди блокнот.

– Завораживает, – тихо сказала она, став рядом.

– Затягивает, – отозвался Павел, не оборачиваясь. – Особенно зимой. Как будто тут время другое. Все замирает и молчит.

– Как тут вообще люди живут? – спросила она через паузу. – Зима кругом, снег, ветер…

Павел кивнул чуть в сторону.

– Люди живут. Саамы, ненцы. Держат оленей, кочуют. Пока кочевать ещё есть куда.

Ирина молчала, слушала.

Павел продолжил:

– У кочующих семей всё с собой: чум, буржуйка, посуда, бензин, олени. Иногда спутниковая тарелка висит прямо на чуме. Дети учатся по интернету, если повезёт.Только ты представляешь, каждый день нужно обогреть жилище, напоить стадо, следить за волками и буранами.

Он посмотрел в пустоту.

– Один ненец мне рассказывал: у него жена рожала прямо в чуме. Вьюки не разгружали, чтобы не терять времени, стоянка была временная. Сама справилась. А через два дня они уже были в пути. Новорождённого завернули в мех и посадили в нарты, рядом с котелком. Там, где мягко.

Ирина удивлённо посмотрела на него.

– И ребёнок выжил?

– Выжил, – кивнул Павел. – Ничего удивительного. В тундре иначе нельзя. Тут слабое не выживает. Или становится сильным.

– Мы для них чужие.

Павел кивнул:

– И всегда будем— Павел стряхнул пепел в снег. – Мы землю у них забираем. Родовых стоянок становится меньше.Территории отводятся под промышленное освоение, создаются особо охраняемые природные зоны, где традиционные хозяйства уже не разрешены. Проводят дороги, трубопроводы, нарушающие миграционные пути оленей.

– Но ведь это нужно, – тихо сказала Ирина, посмотрев в упор на Павла. – Страна развивается. Эта не просто стройка. Это электричество, тепло, свет. Это школы, больницы, связь. Без энергии не выжить. Ни им, ни нам.

– Всё так— добавил Павел уже тише. – Просто цена у этого разная. Для нас – цифры. Для них – жизнь.

Впервые Ирина засомневалась. Она была аналитиком. Всё должно было сходиться в отчётах и диаграммах.

А если не сходилось, значит ошибка в исходных данных.

Но сейчас, глядя на пустую, чужую землю, где ветер не знает ни цифр, ни логики, слова Павла Платова будто дали сбой в ее системе координат.

– Для них – жизнь… – повторила она вполголоса, примеряя на себя эти слова.

Зайдя в избу и сбросив куртку Павел склонился над картой, растянутой на табуретке.

Дмитрий и Виталий пошли проверять технику, «Бураны» гудели на прогреве.

До основной точки оставалось два дня, половину пути они пройдут на снегоходах, пока местность позволяет. Дальше придётся идти пешком: начнутся бугры, промёрзлые канавы, каменные осыпи, где техника не пройдёт.

Ирина вошла следом за Павлом направляясь прямиком к буржуйке отогревать заледенелые на морозе пальцы.

От варежек поднялся лёгкий пар, шерсть преломляла оранжевый свет печки. Ирина, не снимая шапки, медленно согнула и разогнула пальцы, пока кровь не вернулась.

Артем с печеньем во рту подал Ирине кружку горячего чая:

– как спалось? Ты рано встала.– пробормотал он

– Спасибо. За чай и за коврик спасибо. Без него было бы гораздо хуже. – ответила Ирина, беря кружку в руки и благодарно улыбаясь.

– Да ладно, – отмахнулся Артём, вытаскивая печенье изо рта. – Может, он тут с восьмидесятых валяется. Но я рад, что сработал.

– Сработал. Почти как матрас из гостиницы “три звезды на севере”.

– Только без тапочек и завтрака в номер.

– Ну не скажи. Горячий чай в руки, чем не «всё включено».– прищурившись с улыбкой сказала Ирина

– Слушай, серьёзно. Если, что знай. Ночью, днём, хоть посреди пурги. Я рядом.– Артем внимательно смотрел в ее серо-голубые глаза.– Мы все рядом.– добавил он чуть смутившись