Пустая Зона

Сказал, что любит её. И этого было вполне достаточно.

Но год за годом ничего не получалось. Сначала просто не выходило.

Потом анализы, врачи… Павел всё чаще уезжал: экспедиции, поля, долгие месяцы в отрыве от дома.

Она пыталась быть терпеливой, но одиночество точило медленно и верно. Возвращения были как глотки воздуха, но хватало ненадолго.

А потом…

Сибирский хребет. Экспедиция в тайгу.

Павел ушёл как обычно, с рюкзаком за спиной, коротким поцелуем в висок и привычной фразой “до связи, как только смогу.”

Только на этот раз связи не было.

Две недели – чёрная дыра в жизни Марины.

Сначала тревога, потом нарастала паника. Новости молчали, спутниковый телефон не отвечал.

Она не ела, не спала, металась между окнами, проверяла сообщения, звонила в службу координаторов, как будто могла пробить стену из гор и тайги.

И однажды утром всё началось. Резкая боль, скорая. Врачи сказали, что это “часто бывает на ранних сроках”, говорили спокойно, по протоколу, но её мир в этот момент оборвался. Она осталась одна. Пустая.

Павел вернулся спустя три дня после трагедии.

Измученный, заросший, осунувшийся, с другим взглядом, как будто в той тайге он умер и вернулся кем-то другим.

Он сразу понял.

Даже без слов.

Марина только посмотрела на него и он всё прочёл в её глазах.

На время это их сблизило. Боль утраты стала общей, и в груди у каждого появился один и тот же невидимый шрам.

Но время шло.

Боль, хоть и не исчезла, но стала тише, отступила в глубину. А когда она утихла, оказалось, что за ней скрывалась трещина и с каждым годом она становилась всё шире.

Павел снова уезжал в экспедиции, всё дольше и дальше.

Марина погружалась в работу, в бесконечные дела. На работе она нашла покой, Аркадий Гельман старался изо всех сил ее отвлечь. Во многом благодаря его поддержки и шуточкам, она не сошла с ума.

И хоть они с Павлом всё ещё были вместе, пропасть между ними росла, без скандалов и ссор.

Глава 5

Арктика. Площадка высадки.

Вертолёт завис над белым полем, с трудом удерживаясь на месте. Мощные потоки воздуха рвали снег с поверхности и швыряли его в лица. Лопасти яростно ревели.

Павел прищурился, едва разглядев заснеженное плато под собой.

Он крепче сжал ремень рюкзака.

Павел давно не был в тундре.

В последний раз, когда он был здесь, стояла весна.

Тогда все казалось мягче и дружелюбнее. Снег ещё лежал, но уже подтаявший, со следами птиц и первых капель с веток.

Днём солнце пригревало по-весеннему, и над мхом, торчащим из подтаявших ложбин, вились ленивые струйки пара.

Даже ветер казался не злым, а скорее уставшим, потерявшим силы вместе с убывающим сезоном.

Тогда он шёл налегке, без лишнего напряжения в плечах.

Сейчас же все иначе. Ни запахов, ни звуков.

Ветер, который будто сдирает кожу, воздух, от которого щиплет лёгкие, и этот острый, бескрайний белый свет.

Он ощутил, как напряглась спина под рюкзаком, как пальцы нащупали лямку, проверяя всё ли на месте.

Сейчас был груз не только за плечами.

С ним в команде были новички. И он переживал за них больше, чем за себя. Зима в тундре не весёлый пикник. Здесь ошибаются один раз.

Павел обернулся, взглянул на Виталия. Тот стоял за его спиной, укутанный в амуницию, готовый к прыжку.

Виталий улыбнулся сквозь шарф и коротко кивнул: мол, пошли, чего медлишь. Такой же, каким был всегда. Столько лет плечом к плечу.

С ним всё было проще, даже когда было тяжело.

Павел хотел сказать ему что-то. Может быть – «спасибо».

Или просто – «рад, что ты был со мной все эти годы».

Он обязан это сказать сейчас, в их последней совместной экспедиции.

Потому что такие слова нельзя держать в себе. Потому что Виталий тот самый человек, возможно единственный, с которым Павлу было легко.

Он ещё подберёт момент и скажет.

Павел прыгнул первым. Под ногами скрипнул наст. Он чуть пригнулся, поймал равновесие. Ветер рванул и дыхание вырвалось с паром.

Один за другим выпрыгнули остальные.

Винтокрылая машина рыкнула на прощание и пошла в разворот, поднимая бурю снега. Через минуту звук стих.

Они остались один на один с мёрзлой пустотой тундры.

Без людей, без дорог, только координаты и карта.

– Добро пожаловать, – пробормотал Павел. – Пункт А-12. Хребет Восточный.

Он оглянулся. Перед ними тянулась бескрайняя белая равнина. Вдалеке виднелись чернеющие пятна скал.

Пейзаж дышал холодом и безмолвием.

Ирина, натягивая капюшон, спросила:

– Мы точно не ошиблись координатами? Здесь пусто.

– Именно поэтому нас сюда и отправили, – ответил Павел. – Эта точка – «пустая зона» между двумя сейсмическими аномалиями. Нужно понять, что под ней.

На полевой базе их уже ждали три снегохода «Буран», они притащили выгруженный с вертолета бензин в канистрах и зимнюю буровую установку.

Павел проверил инвентарь сразу после высадки: всё было на месте, промёрзшее, но целое.

Им нужно было двигаться к первому лагерю, три километра вдоль скал. Там стоял заброшенный зимовочный домик советской геологоразведки. По данным, никто в нём не останавливался уже лет двадцать.

Виталий взглянул на небо. Оно было темно-серым, тяжелым, как свинец.

– Нам бы успеть до темноты.

Они тронулись сразу, как только погрузили снаряжение. Снегоходы вгрызались в наст, роняя за собой клубы рыхлого снега.

Один «Буран» вёл Павел, за ним прицеп с инструментами, бензином и буром. Второй, под управлением Дмитрия, шёл следом. С ним рядом сидел Артем и часть рюкзаков, связанных ремнями.

Ирина сидела позади Виталия, который управлял третьим снегоходом.

Она держалась за металлическую дугу, в лицо бил ветер, несмотря на очки и маску.

Всё вокруг было почти монохромным: серое небо, белый снег, тусклые скалы на горизонте. Она чувствовала, как холод проникает сквозь одежду, как начинает нудно ныть спина, от тряски и напряжения. Но внутри было странное ощущение правильности.

Она там, где должна быть.

Павел вырвался вперёд, предупреждая остальных об опасных участках.

Он повёл снегоход в обход небольшой осыпи, сбоку казалось безопаснее. Но под ровной снежной поверхностью оказался ломкий наст. Передняя лыжа внезапно провалилась, и машина резко встала, зарывшись по гусеницу.

Павел выругался сквозь стиснутые зубы, заглушил мотор и спрыгнул, утопая в снегу по колено.

– Лёд тонкий под насыпью, – прокричал он, – дальше нельзя!

Виталий, не теряя ни минуты, быстро развернул снегоход, оставив Ирину на ровной площадке, и подъехал ближе, по дуге. Он снял перчатку, нащупал трос и начал разматывать лебёдку. Не смотря на мороз, он двигался быстро, уверенно.

– Зацепи за дугу у основания! – крикнул Павел, откапывая лыжу сапогом.

Они молча работали вдвоём, как много раз до этого. Виталий натянул трос, дал сигнал, и Павел завёл мотор. Гусеница заскрипела, натужно вращаясь. Снегоход дёрнулся несколько раз и вышел из ловушки, вырывая из снега комья и клоки наледи.

– Паш! Всё нормально? – донёсся голос Дмитрия сзади.

Он остановил свой снегоход чуть поодаль, приподнялся, вглядываясь сквозь морозный воздух.

– Всё под контролем! – крикнул Виталий в ответ, – Справимся сами!

Павел махнул рукой, подавая знак, что всё хорошо.

– Ирина, ты в порядке? – Артём подбежал к ней, спрыгнув с «Бурана» почти на ходу.

– Да… я в полном порядке. – Ирина подняла глаза, стараясь улыбнуться.

Артём кивнул, и, не раздумывая, аккуратно поправил капюшон на её голове, заглянув в лицо, пытаясь убедиться, что с ней точно всё в порядке.

Его рука на секунду задержалась у неё на плече.

– Всё хорошо, честно. Просто Павел застрял… Я думаю ничего серьезного.– Она твердо отступила на шаг. – Спасибо, Артём.

Он чуть нахмурился, хотел что-то сказать, но передумал. Вместо этого обернулся к Павлу:

– Нужно что-нибудь ещё? Может, подтолкнуть с другой стороны?

– Уже не нужно, – ответил Павел, вытирая пот со лба перчаткой. – Всё вытащили. Но спасибо.

Павел выпрямился, снял шапку, отряхнул с неё ледяную крошку.

– Спасибо. – Он хлопнул Виталия по плечу. – Без тебя бы не выбрался.

– Всегда пожалуйста.—ответил Виталий, проверяя, всё ли на месте. Он быстро оглядел снегоход, подтянул ремень крепления ящика с инструментами и кивнул самому себе.

Павел снова натянул шапку и забрался на «Буран».

Нет, это, конечно, не то «спасибо», которое он хотел сказать. Слишком будничное, вырвавшееся на автомате, за необходимую помощь.

Он ещё обязательно скажет. Когда они остановятся, когда будет тепло и тихо.

Дальше они двигались медленно, чуть быстрее пешехода, оглядывая местность.

Скалы становились ближе, чернели чётче. Мороз крепчал.

Когда показалась избушка, Павел подал знак рукой, и колонна остановилась. Снег вокруг был нетронут.

– Ну, хоть стоит, – хрипло сказал Павел и заглушил двигатель. Он первым спрыгнул со снегохода, хлопнул руками в перчатках, чтобы согреть пальцы, и подошёл к двери. За ним подтянулись остальные.

Домик стоял на ветру, вмерзший в землю, будто забыл, зачем был построен. Стены из промёрзших досок, местами оббитые ржавым железом. Когда-то их красили в красный, но краска давно облупилась, остались только тусклые следы.

Покосившийся, с заколоченными окнами и дверью, которую пришлось открывать ломом.

Дмитрий подцепил край двери, толкнул всем телом. Скрип раздался зловещий, словно дом возражал против вторжения. Доски хрустнули, петли сдались. Сухой снежный ворох посыпался и дверь со стоном поддалась.

– Готово, – буркнул Дмитрий —Артем, нужен свет. Где наш аккумулятор?

– Здесь, – отозвался тот, отстёгивая ящик с заднего сиденья.

Работали слаженно и молча. Рюкзаки и ящики шли по цепочке, Павел уже закладывал дрова в печку.

Ирина прошла внутрь последней. Она провела пальцами по стене, шершавая, промороженная. Низкий потолок, пол из чёрного, разбухшего дерева, кое-где пробитого гвоздями.

Пахло плесенью, застоявшейся пылью и временем.

В углу буржуйка, старая, но рабочая, рядом ящик с дровами.

Столик с кривыми ножками, несколько табуреток и низкая деревянная лавочка.

На одной стене облупившаяся фанера, к ней кнопками приколот советский плакат: геолог в каске на фоне гор, с киркой в руках и внизу подпись: «Минералы – богатство Родины!».

На другой стене гвоздь с оставленной керосиновой лампой, а над дверью выцветший календарь 1986 года. Страница за октябрь.

На полке кружка, пустая банка тушёнки и спичечный коробок.

Всё будто застыло во времени. Домик принял их молча, без враждебности, как место, где уже много лет греются и ждут.

Ирина подошла к плакату и невольно улыбнулась.

В детстве она мечтала оказаться в таком месте, в настоящей избушке где-нибудь на краю земли.

Романтика суровой жизни, которой у неё никогда не было.

У бабушки в Сургуте был большой двухэтажный дом со всеми удобствами.

Отец часто говорил, что они должны быть благодарны за стабильность.

И она была благодарна.

Хорошо училась, была прилежной и целеустремлённой, с ней никогда не было проблем.

Она любила свою жизнь.

Любила учиться, с удовольствием сидела за задачами, разбиралась в формулах, исписывала тонны тетрадей.

Математика казалась ей понятной и надёжной, в отличие от всего остального.

Её никогда не тянуло на природу.

Лес был рядом, но он её не звал.

И ей искренне казалось, что ей это вовсе и не нужно.

Но в то же время её захватывала сама идея закономерностей.

Мысль о том, что любое природное явление- это не хаос, не случайность, а система.

Что и у ветра есть направление, и у волн есть период, и даже снег ложится не просто так.

Что можно наблюдать, фиксировать, строить графики, находить ритмы и отклонения.

Она с раннего детства любила всё, что можно было измерить.

Ирина верила, что в этом удивительном мире всё подчинено своим законам. Что в том, что кажется на первый взгляд случайным, на самом деле точность и порядок.

И если долго анализировать, то можно всё понять, предсказать и объяснить.

В этом было что-то утешительное:

не всё зависит от воли человека, но и ничто не происходит просто так.

В избушке запахло дымом, а следом потянуло и жаром.

Группа начала снимать верхние слои одежды, растапливать снег для воды и варить чай.

Павел разложил карты на низеньком, перекошенном на один бок столике. Поставил термос на буржуйку. Ирина молча подошла, вынула из рюкзака кружку и присела на табурет.

– Первый день – всегда такой, – сказал Павел негромко. – Тело ещё в городе, голова в шуме. Завтра отпустит.

– Все нормально, – ответила она. – Только здесь слишком тихо. Глухо как в колбе.

Он посмотрел на неё.

– Да. Но именно в этой тишине и слышно, как земля шевелится. Ради этого мы и здесь.

Они сидели рядом, не разговаривая, слушая, как потрескивает буржуйка и воет ветер снаружи.

Арктика начинала проверять их терпением, молчанием и холодом.

Внутри быстро потеплело. Пар поднимался с одежды, парили кружки. Витал пряный запах супа из пакетика.

За окном уже стемнело, словно мир исчез.

Все устроились, кто где мог. Павел и Виталий заняли лавку у стены выложив у неё коврик и накрыли спальниками.

Артём устроился рядом с буржуйкой, подложив под себя рюкзак, чтобы не тянуло по полу. Дмитрий тихо возился в углу, где когда-то, видимо, была полка, теперь там просто деревянная ниша, достаточно широкая, чтобы лечь.

Ирина выбрала место у стены, рядом с буржуйкой. Разложила спальник поверх старого туристического коврика, который заприметил Артем и любезно предложил ей. Кто-то его оставил здесь, поролон сбился в углы, но всё равно лучше, чем на досках. В углу висел моток верёвки, она накинула куртку, чтобы немного просохла.

Артём повернулся к Ирине, протянул ей кружку с горячим чаем и тихо спросил:

– А почему именно сюда? Тут не город и не лаборатория. Никаких удобств. Ты ведь не похожа на тех, кто ищет это добровольно.

Ирина посмотрела на огонь. Он трещал, языки пламени играли в темноте, отражаясь в её глазах. Ветер завывал за окнами, а внутри было тепло, но чем больше она сидела, тем сильнее её охватывало странное чувство, что этот домик, тундра, сама природа словно бы ждали чего-то от неё. Это было необычно.

– Потому что там, в городе, всё было слишком…чисто чтоли. А здесь… правда.

Почему-то так трудно было объяснить. Она ведь всегда стремилась к точным и правильным формулировкам, а тут просто сказала то, что ощущала на самом деле.

Повисла тишина. Павел бросил пару щепок в буржуйку.

– Вполне подходящий ответ, – сказал он. – В таких местах люди быстро становятся настоящими. Или ломаются.

Артём поднял голову:

– Я вот тоже решил, хватит теории. Нужно делать что-то настоящее. А не просто прокручивать графики. Я даже в походе то по-настоящему не был.

– Будешь. Если печку ночью не прозеваешь, – хмыкнул Дмитрий. – Сегодня ты у нас главный по дровам.

– А ты, Артем? Не боишься? – спросила неожиданно Ирина.

Артём немного замялся, взглянув на неё.

– Боюсь, конечно, – ответил он. – Но если не бояться, можно всю жизнь так и просидеть, не сделав ни одного шага вперёд.

Артем поёжился.

Ему двадцать шесть. И всё это время он жил с оглядкой. Сначала на школу, на университет, потом на отца.

Отец был из тех, кто не говорит много, но каждое слово имело вес. Суровый инженер советской закалки, он ни разу прямо не сказал, что разочарован сыном, но Артём чувствовал это на каждом шагу. Когда в детстве он приносил отцу тетрадку с пятёркой, тот лишь кивал: «Молодец», не отрываясь от новостей.

Похвала была сдержанной: он никогда не говорил «Я горжусь тобой» и не хлопал ободряюще по плечу, чего так хотелось Артёму.

Ему казалось, что он каждый раз сдавал незримый экзамен.

И каждый раз чуть-чуть не дотягивал.

Артём с отцом не спорил. Просто тихо решил, он поедет.

Не ради отца, для себя. Чтобы, когда он вернётся, мог сказать: был. Выдержал. Работал не хуже остальных.

И вот теперь он тут. В большой зимней экспедиции.

Да, он волновался.

Да, ещё не знал, как поведёт себя в настоящей критической ситуации. Но именно поэтому он и приехал: не в комфорте закаляется характер.

Он взглянул на Ирину, на уверенность в ее глазах, на собранность, с которой она держалась даже в этом чужом, холодном пространстве.

Он не знал, боялась ли она, внешне это было невозможно прочитать. Но даже если и да, она умела держать себя в руках.

Артёму же приходилось бороться с собой. Ему хотелось быть таким же. Хотелось, чтобы она не увидела в нём испуга.

Виталий, слушавший их с легкой улыбкой, протянул руку к кружке с чаем, сделал глоток и вдруг усмехнулся:

– Первый серьёзный поход у меня, вообще начался с того, что я забыл палатку.

– Как это – забыл? – удивился Артём.

– А вот так. Мы с ребятами выдвинулись в Хара-Матол, май был, тепло уже, снег только в ложбинах. Все с тяжелыми рюкзаками, идти далеко. Я тащил палатку. Ну, вроде бы. Пока не пришли на стоянку. Открываю рюкзак, а её нет! Видимо, на складе, второпях, вместо палатки схватил мешок с какими-то верёвками и чехлами и сунул в рюкзак. Вес был тот же! Ну и не заметил. Пришлось потом впятером под тентом спать. Один почти стоя, между рюкзаками.

– Зато весело, – заметил Дмитрий.

– Весело, ага, особенно когда кто-то в три ночи решал, что пора перевернуться, и дёргал весь тент. Я тогда понял: романтика в походах заканчивается в тот момент, когда у кого-то мокрые носки. Или когда кто-то храпит, как медведь.

– Ты, кстати, – вставил Дмитрий, кивнув на Виталия. – Мы однажды ночью думали, что к нам зверь пробрался в палатку. А это он храпел.

– Ага, сам то не меньше!– фыркнул Виталий. – Но зверь к нам правда приходил. Волк.

Он на секунду замолчал, глядя в огонь. Ему нравились эти моменты в походах. И продолжил:

– Остановились мы у старого зимовья. Ночь, тишина, костёр догорел. Я просыпаюсь и слышу, что кто-то шебуршит у входа. Выхожу с фонарём, а рюкзака нет. Я его у самого входа оставил. Смотрю, в нескольких метрах сидит волк. Большой. Морда широкая, шерсть вздыблена. Грызёт мой рюкзак и вытаскивает бутерброды. Глядит на меня спокойно, как будто говорит: “Ты чё мужик вышел? Спасибо, вкусно”. А я стою в носках, с фонариком, думаю: ну его, пусть ест.

– И что, съел всё? – спросила Ирина.

– Почти. Я потом лыжей по дереву постучал, Волк встал, покрутил хвостом и ушёл. Рюкзак нашёл в снегу, перегрызенный. Хорошо хоть спальник был не в нем.

– Ты ещё долго потом мечтал о тех бутербродах, – усмехнулся Дмитрий. – Говорил, что с сырокопчёной колбасой. Волк знал толк в продуктах.

Все искренне улыбнулись и стало теплее.

Ветер за окнами заходился воем, но здесь, в старой избушке, казалось, можно было выдержать любой шторм.

Виталий приподнялся, облокотился на локоть и снова заговорил:

– А одна встреча с медведем у нас тоже была, по-настоящему близкая. Тайга, весна, снег уже подтаивает, ручьи шумят. Мы шли по маршруту, внимание разбросано, да и настроение приподнятое, как обычно в походах. И тут, – продолжал он, – на открытом пространстве, метров в двадцати, не спеша появляется бурый медведь. Крупный, с плотной весенней шерстью, но спокойный.

– И что? – Ирина даже дышать перестала.

–Мы остановились, знаем: паника тут только хуже сделает. Медведь тоже нас увидел. Он слегка приподнял голову, посмотрел, но ни рычания, ни угрозы. Просто вальяжно фыркнул, точно сказал: «Вот и вы здесь, ладно».Мы стоим, не двигаемся. Он ещё раз обернулся, остановился. И вот тут уже сердце стучит в ушах.

– Да, – тихо сказал Павел. – Встреч с медведями у нас было много, но так близко впервые. Я тогда думал, если сделаем хоть шаг, бросится. Но нет. Постоял, почесал бок и ушёл в лес.

– А мы минут десять так и стояли. Я даже не знал, что могу столько не моргать, – усмехнулся Виталий.

– Только потом отдышались.—Павел улыбнулся—Было, конечно, страшно. Но главное, не суетиться, не махать руками, не пытаться убежать. Зачастую медведь не кинется, если его не провоцировать.

– Да. Обошлось. Ранняя весна была, вот медведь и вылез, осматривал окрестности. Нам повезло, что мы были не в его настроении.

– Не бояться – не значит лезть в драку. Это значит уважать и слушать лес.– добавил Павел.

Они сидели тесным кругом у буржуйки. Артем подкладывал дрова, поглядывая на Ирину. Дмитрий лениво помешивал чай в котелке.

В комнате пахло дымом и хвоей, и от этого становилось по-домашнему уютно.

Снаружи свистел ветер, он давил на стены, но здесь, под треск огня и тихие голоса, было удивительно спокойно.

Ирина сидела, поджав ноги, и слушала.

Эти истории, о волке с рюкзаком, о медведе, о тишине в тайге, были для неё непривычны, но почему-то не казались чужими.

В них не было показного геройства, зато было что-то другое. Простое, честное. Здесь не побеждали природу, не бросали вызов. Просто жили в ней.

Ирина привыкла всему искать объяснения, раскладывать всё по полочкам. А сейчас просто слушала.

Она ловила себя на том, что ей хочется, чтобы они говорили ещё. Не столько из-за самих историй, а из-за того, как они звучали. Виталий рассказывал с иронией, Павел вставлял лаконичные фразы, Дмитрий хмыкал в нужный момент. Всё это было как старая, устоявшаяся мелодия. Они знали друг друга, знали ритм, подхватывали.

Ирина чувствовала, что ей нравится быть здесь. Не наблюдателем, а частью. Не анализировать, а просто сидеть у огня и слушать

Огонь потрескивал. За окнами кружил снег и в комнате становилось чуть теснее. Не от жара, а от чего-то человеческого. Настоящего.

Ирина закрыла глаза, но сон не приходил. Мысли продолжали катиться одна за другой, как нескончаемый поток.

Она очень устала, но мозг не хотел отключаться.

Происходящее всё ещё казалось нереальным.

Ирина вовсе не готовилась к этому.

Объявление о том, что Павел Платов набирает группу для экспедиции на Север обсуждали все. Ему требовался метеоаналитик, и имя Ирины сразу всплыло в разговорах, несколько коллег просто переслали ссылку со словами: «Твоё».

Она не колебалась. Заявку отправила в тот же вечер. Без долгих раздумий, скорее почти импульсивно.

И теперь, лёжа на жёстком настиле, она пыталась понять, в какой момент всё это стало реальностью.

До сих пор не верилось, что она действительно здесь.

В группе Павла Платова.

Её внимание всегда привлекала его персона. Павел Платов – человек, который стал настоящей легендой в геологическом сообществе. Лет пять назад он совершил один из самых сложных походов, который изменил его карьеру.

Он возглавил экспедицию в совершенно неосвоенную область, которая была известна только как Сибирский хребет. Место, куда до него не осмеливались заходить ни одна исследовательская группа.

Это был поход в «неизвестную землю», как называли её те, кто пытался добраться туда раньше. Абсолютная тайга, где на многие сотни километров не было ни человеческого следа, ни дорог, ни опорных пунктов.

В какой-то момент они оказались в условиях, когда связь с внешним миром была невозможна. Запасы пищи иссякали, а шансы на выживание стремительно уменьшались. Их группа пропала на две недели, спасатели уже готовы были сдаться.

Только благодаря невероятному упорству Павел и его команда смогли выжить и дойти до конечной точки, где обнаружил невиданные ранее месторождения минералов и угля. Это открытие стало настоящей сенсацией в геологии.

Его работа позволила не только картографировать огромную территорию, но и стать основой для дальнейших исследований в этом регионе. Месторождения оказались перспективными, а его карта стала основой для множества последующих экспедиций.

Вдохновлённые его успехом, другие геологи начали пробиваться в ещё более удалённые и труднодоступные уголки Сибири.

Но этот поход, оставил след не только в научной карьере, но и в нем.

Ирина помнила, как рассказывали, что, несмотря на свою репутацию, он был тих и замкнут, избегал разговоров о своих походах.

Он никогда не обсуждал подробности. Но сам факт того, что его походы были не просто важными для науки, но и испытанием для его души, не оставлял её.

Ирина чувствовала, как это все манит её. Она шла в эту экспедицию не столько ради работы и профессиональных интересов, она хотела увидеть Его в деле.

Хотела понять, какова та сторона Павла Платова, которая скрыта за его решимостью.

В какой-то момент она поняла: её влечёт не только его успех, но и то, что скрывается за ним. Тот человек, который смог выжить там, в тех условиях.