Магия общения

Заглядывая в тайники души

Тут, в жуткой и мистической тиши?

10

Потом в автобусе я буду размышлять,

Ответ на тот немой вопрос искать.

Вдруг нет ему покоя из-за нас,

У нас же – дурости велик запас…

А если это разговор со мной,

В открытую, и жёсткий, и прямой?

Неужто спрос с меня? Вот так момент!

Тогда он для меня как комплимент.

11

Кто говорит – он мрачен, он уныл, дождлив,

Кто – слишком строг и холодно красив.

А сочетанье чуда и искусств

Пленит и вызывает гамму чувств,

Такой мажорно-радостный настрой,

Что я, посмеиваясь над собой,

Шепчу тебе признание в любви:

Уж с юных лет оно в моей крови.

12

И я в любви к тебе плыву, плыву, плыву,

О дивный город, сказка наяву!

Все дни небес шатер над головой

Манил, притягивал голубизной

И лёгкой первозданной чистотой.

И это – да с земною красотой!

О дрожь восторга! И глаза в слезах.

Нет, я не сомневаюсь в чудесах!

15 февраля – 6 марта 2003 г.

(Из сборника «Штрихи к портрету»)

Позиция

Пером касаясь прошлого с любовью,

Боюсь неточным словом навредить,

Перемешать былого факты с новью

Иль над ещё непознанным шутить,

Скатиться к пересказу чужих сплетен,

Украсить анекдотом свой рассказ.

Пускай он будет выдумкою беден,

Но правдой покоряет каждый раз.

6 марта 2003 г.

(Из сборника «Штрихи к портрету»)

Память

Память – враг реки забвенья

И ошибок прошлых гнёт —

Во спасенье, как виденье,

Без конца к себе влечёт.

Может вспышкой озаренья

Наградить порой иной

И избавить от сомненья

Иль мученья в час ночной;

Иль безжалостным кинжалом

Нанести опять удар,

И опять девятым валом

Остудить сердечный жар.

Может радостью наполнить

Светлых мигов и удач,

Виртуозно роль исполнить —

То ли фея, то ль палач.

6 февраля 2003 г.

(Из сборника «Штрихи к портрету»)

Ни аналогий, ни параллелей

Что за черта характера —

Терпеть…

Терпеть…

Терпеть.

Исконно русская? Ну да!

И вдруг взорваться!

Зализывая раны,

Не скулить, а сметь

За дело непосильное

спокойно браться,

На шкуре на своей вновь испытать,

Что значит одному остаться,

И вечно всепрощением

мир удивлять,

И легкомысленно с врагом брататься,

И в трудный и опасный миг

Всегда быть впереди других,

Спасая,

защищая,

помогая

И молча оставляя на потом своих.

А всем ведь хочется земного рая.

23 января 2003 г.

(Из сборника «Штрихи к портрету»)

* * *

Незримо недовольство бродит

Не день, не два, уже года.

И в праздник майский не выводит

Пастух послушные стада.

Прозрели? Иль устали блеять?

Попали в смерч, водоворот?

Почти никто не хочет сеять,

Раз судьбоносный поворот.

Пастух узрел, что пастбищ много,

Что есть ещё леса, луга,

И о шакалах – очень строго:

Чтоб в них не чуяли врага.

Да эти овцы иль бараны,

Покорно морды опустив,

Уже забыли про тараны —

Стоят от голода без сил.

12 декабря 2002 г.

(Из сборника «Штрихи к портрету»)

Ушедшим в бессмертие

Мои мужчины! Видит Бог, как я любвеобильна.

Мечусь давным-давно между столетий и трёх стран.

А обаянье, чудо личностей настолько сильно,

Что сердце полно радости, а не сердечных ран.

Теперь уж не рыдаю я над каждою судьбою —

Отплакала, отмучилась с собой наедине.

Я знаю: на земле любой идёт своей тропою,

Вы ж оказались в центре жизни, а не в стороне.

Предтеча

Я вас увидела, Сократ, впервые в Эрмитаже

Сто лет тому назад, а может раньше, но чуть-чуть.

Как лик ваш обаятелен и добродушен даже,

И нос, хитринка лёгкая не портят вас ничуть.

Тогда мы встретились и тут же разминулись с вами:

Была я нераскрывшимся зелёненьким ростком.

И лишь теперь, конечно, кое в чём прозрев с годами,

Иду к вам, но опять, увы, обычным простаком!

Лишь шепчут твердо и уверенно мои уста:

«Предтеча вы и многого, и многих, и Христа».

Глоток свободы

Всё помню, как слепой учитель[1] на уроке

Меня однажды вашим светом ослепил,

Загадку словно задал – что лежит в истоке

Высоких идеалов и орлиных крыл.

Был мир отверженных и обречённых,

Покорности, при зверствах, – беспредел,

И мёртвых дней, как будто ночи, чёрных,

И гибель на арене – ваш удел.

А вы!..

Каких три года жизни и борьбы,

Спартак,

вы вырвали из цепких рук судьбы!

И путь лежал —

сплошных сражений.

И не было ни разу поражений.

Да, вырвали

глоток свободы в три великих года

И для себя,

для армии стотысячной своей,

Закон «делить всё поровну» выковывал породу,

И бились до последнего —

раб, воин и плебей.

20 ноября 2004 г.

Один средь всех

Герой! Аристократ! Как хулиганистый мальчишка

Ведёте вы себя на Петропавловском плацу.

То гнева иль презренья к приговору была вспышка?

А позже вы – один – пришли к терновому венцу.

Стоите «баловнем судьбы» – своих вершин и бездны.

Её пройдете как никто – несломленным борцом.

Мой Лунин! Тут слова, пожалуй, просто неуместны:

Я чувствую – над Акатуем дышит ночь концом…

Титаны духа и свободы!

Как редко вас Земля рождает!

Как редко присылает Бог!

И что нас, нищих, ожидает

Среди безумия дорог?!

Как маяки, как светочи сквозь мрачные столетья

Сияете нам по сей день, никчёмным и слепым.

И буду, преклоняясь, вами восхищаться впредь я,

Пока, по благодати Божьей, сердцу быть живым.

20 ноября 2002 г.

Жизнь

Ох, жизнь, ну жёсткая ты дама:

Почти всегда – одно лишь «нет»,

А «да» – как проблеск средь тумана,

Что редко превратится в свет.

Без любопытства наблюдаю

И за собой, и за тобой,

Всегда забрало поднимаю,

Идя обрывистой тропой.

Жизнь! Не пора ль смягчить свой норов?

(Устав, я вряд ли изменюсь.)

Ведь остроты нет прошлых споров,

И за добро я поклонюсь.

А может – это курс ученья,

Тот, персональный, для меня,

Чтоб зорким стало моё зренье

Во мраке ночи и средь дня

И чтоб душе, в её исканьях,

Самой сплести спасенья нить?

Прекрасно было всё в преданьях,

Но нам не в сказках пришлось жить.

Что ж, жизнь, премудрая ты дама,

Любви твоей я не прошу:

Отыграна давно мной драма,

Чью тайну я тебе прощу.

По-прежнему в строках романа

Идти нам вместе, видит Бог.

А «да» – не проблеск средь тумана,

А благодать среди дорог.

20 ноября 2002 г.

Предчувствие

На заре на утренней, на алой,

Что рассеет сизый и густой туман,

Ох, упьюсь красою величавой

И росой алмазной смою злой дурман.

И, как в старину не раз бывало,

Вновь развею смело всякой скверны дух,

Стану стражем я у перевала,

Защищаясь от завистливых подруг.

И, переболев доверчивостью,

Я постигну цену дружбы их и зла,

Лишь душа незримо будет плакать,

Что по-глупому так много раздала.

На заре на утренней, на алой

Буду солнце ждать и всё равно дождусь,

И упьюсь красою небывалой,

И росы хрустальной с радостью напьюсь.

12 ноября 2002 г.

* * *

Неприятье того, что творят,

И неверие в их словоблудье

Слишком много эмоций плодят.

Да ведь это их силы орудье!

Выползаю из стресса и слёз,

Из окопа тоски, отвращенья,

И из страха, что дарит невроз,

Из бессилия и возмущенья.

Одиночество – верный мой друг —

Подставляет плечо для поддержки.

Не отчаяньем лечат недуг,

Не боязнью, что будут издержки.

23 октября 2002 г.

* * *

Потребности – почти на уровне нуля.

Всю жизнь – в тисках сплошных ограничений.

И голос внутренний – «не нужно» иль «нельзя» —

Одно из главных с детства наставлений.

И вдруг – возможности на уровне нуля:

Так пенсия бодрит со страшной силой.

Потребности, вот жаль, остановить нельзя,

А то бы жизнь слыла довольно милой.

23 октября 2002 г.

Осенняя элегия

Уж солнце часто греет лишь вполсилы,

Скупей ласкает, нежит и слепит.

А перемены все в природе – милы,

И грусть в душе по-доброму звучит.

Чарует буйство золотистых красок

И охра, изумруд, багрец с рудой.

И всюду гроздья красные рябины

Ласкают глаз своею красотой.

Берёза в летнем кружевном наряде

Украсилась изящно янтарем.

А клён – багряный, словно на эстраде.

И смотрится красавцем-королём!

А у дороги, мощью поражая,

Пять тополей зелёных обнялись,

Как будто держат оборону края

Богатыри, что вместе родились.

Жаль, рано так затихли птичьи хоры —

Уже умчались певуны на юг.

Слышны лишь резкие вороньи споры

Да как чирикает наш верный друг.

Жаль, солнце греет нехотя, вполсилы,

Лучом игриво больше не слепит.

А всё равно – все перемены милы,

И грусть в душе по-доброму звучит.

9 октября 2002 г.

Когда Родина плачет

Боже, дай мне силы выдержать всё то, что я не в силах изменить.

Св. Франциск

Родины моей заплаканные очи

Вижу без конца перед собой.

А что предали – пересказать нет мочи:

В иго чуждое бежим толпой.

Умники и умницы ушли в подполье,

Разбрелись умельцы кто куда,

То-то выродкам – раздолье на приволье,

Созидают так, что нет следа.

Рубят дерево своё под самый корень,

В храме прикрываются свечой.

Ох, как с миром хищников хотят быть вровень,

Измываясь над своей землёй.

Мы ж, забыв про святость очага и веры,

Растоптав обычаи и честь,

Обезьянничаем. И опять не в меру.

А позора груз уже не счесть.

P. S.

Может, лишь в провинции Русь выживает,

Бедствуя, но не предав основ.

Может, где-то там князь Дмитрий подрастает

И Кузьма, что вырастут в орлов.

8 октября 2002 г.

* * *

Грехам по-прежнему нет ни числа, ни меры.

Тщеславию и алчности не выпить земных благ.

Их в жизни человечества – не счесть примеры.

И, как в насмешку, лишь один король был гол и наг.

7 октября 2002 г.

Не получается

Не получается смотреть на жизнь легко и просто,

Не получается с открытыми глазами быть слепой,

Не получается к чужой беде быть равнодушной,

Не получается при этом лихолетье быть глухой.

6 октября 2002 г.

* * *

Как юбилей ваш многолюден и красив,

А если откровенно – даже молод.

Энергии порыв по-прежнему игрив,

Хоть в жажде жизни – нетерпенья голод,

Таланта, что хотел бы многое успеть.

Стократно вам желаю вдохновенья,

На творческом пути всегда искать и сметь

И близким быть любому поколенью.

26 сентября 2002 г.

Особая страница

Летят за годом год так быстро вереницей,

Но книгу жизни всё же пишем не спеша.

Год новый начинаем чистою страницей,

И цифры новые выводим чуть дыша.

Когда-то будни брали в цепкие объятья

Работу, службу, воспитанье дочерей.

И Байконур притягивал. И что ненастья,

Когда, как кажется, бесчисленно друзей.

Когда-то…

Так давно.

А впрочем.

Летят за годом год так быстро вереницей.

Спасает память лучшие от забытья.

И проявляются особые страницы

Как праздник жизни или чудо бытия.

А я, признаться, трепетно оберегаю

Одну, как миг, от времени спасаю —

Высокой страсти легкое прикосновенье

К душе как благовест, как вдохновенье.

22 сентября 2002 г.

Поездка в Михайловское, 1982 год

(Ко дню рождения А. С. Пушкина)

Мне летом улыбнулось счастье

Поездкой Псков – Святые Горы.

А сердце в клочьях от ненастья,

И напрочь выбиты опоры.

Я ехала на встречу с вами

В смятенье чувства и души,

Почти убитая словами,

Набраться сил в святой глуши.

Пропагандистов ор тревожил,

Но шум колёс их заглушал.

А беспокойство просто множил

Тот, что вопросы задавал.

Настойчиво, бесцеремонно.

Опять по Пушкину знаток!

Я отвечала однотонно:

Забиться б в дальний уголок.

Мне ли, с моей душевной драмой

Да с отвращеньем к мужикам,

Играть восторженную даму

Иль эрудитку чужакам.

Мне б у разбитого корыта

Спокойно сказки вспоминать:

Ведь тайна личная сокрыта

В одной, но трудно распознать.

Автобус мчался будто птица.

Мелькали за окном леса.

А вид убогих изб не снится —

То жизни русской чудеса.

Как зримо всё. И я так остро

Вдруг замечаю нищету.

Как всё здесь вопиюще просто,

А лица дарят доброту.

Идём к ограде. Я у местных,

Идя в конце толпы своих,

Купив цветы, три возлагаю.

Да, как живому от живых!

Хотя какие мы живые!

Шум галочий, бестемье слов…

Везли Вас трое, не родные,

И я бежала средь снегов.

Неслися снежною дорогой.

Тургенев всё берег свой нос.

И так мотало эти дроги,

Как будто мчались на извоз.

Промёрзли насквозь. Ветер свищет.

Совсем озлобился мороз.

Застыл Никита. В поле ищет

Луч света без конца обоз…

Какая чистота сияла,

Вас провожая в вечный путь!

Метель так грустно напевала

И белизной стелила путь.

И невозможно Вас вернуть.

Но невозможно Вас вернуть!!!

И хлынув, слёзы очищенья,

И состраданья, и любви

Тут принесли мне облегченье

От одиночества любви.

Потом – аллея великанов,

И парк, и Сороть, барский дом.

А от ухоженности – странно!

Ну Гейченко, ну управдом!

Да, правда, что поэт воскликнул

Здесь громко: «Ай да сукин сын!»

В глуши, от скуки он, не сникнув,

Работой победил свой сплин.

И здесь он, испытав мгновенье

Той несказанной чистоты,

По-царски передал волненье

Своей душевной доброты.

Отстав от всех, я вспоминала

Ваш путь, немыслимость конца

И почему-то ощущала,

Что наши встретились сердца.

11–13 сентября 2002 г.

Амур и Психея

Ах, чародей Державин!

Как точно удалось вам воплотить

Мой случай – да в своём стихотворенье,

Лукаво улыбаясь, оживить

Сияющее чистотой творенье!

Два-три с любовью сделанных штриха пера —

И они живы, вот уж два столетья,

И словно всё происходило лишь вчера,

А не в далекие тысячелетья.

Сквозь слёзы радости читаю наш портрет,

Тобой в открытую любуюсь снова.

Как нас по-доброму нарисовал поэт!

Как искренностью подкупает слово!

И пусть «два узника как вкопаны стоят»,

Робея и смущаясь друг пред другом,

Но души так красноречиво говорят,

Что головы от счастья идут кругом.

Сквозь слёзы радости читаю наш портрет,

Тобой в открытую любуюсь снова.

Как нас по-доброму нарисовал поэт!

Как искренностью покоряет слово!

8 сентября 2002 г.

* * *

Примчалась осень, хитрая плутовка,

Так скоро после изнуряющей жары.

В растерянности август: «Вот сноровка!

Опять летит до времени и до поры».

А та хохочет весело и звонко,

Легко срывая высохший кленовый лист.

И вторит ей в поддержку ветер громко,

Что к лету бабьему путь должен быть тернист.

23 августа 2002 г.

* * *

И снова этот долгий взгляд в упор,

Как будто ждущий от меня ответа.

Кружится голова, и нет опор,

И почему-то снова много света.

И эта бледность твоего лица,

Внезапная, что вмиг его покрыла.

Так вот она, награда из наград,

Которая бег времени затмила.

9 августа 2002 г.

* * *

Что бурь свирепость,

Что парад планет,

Затменья солнца

И землетрясенья

Пред тем,

Что делает с тобою человек,

Пред тем,

Как сносишь поношенья.

8 августа 2002 г.

По волнам судьбы

Как долго я плыла в неведомое слепо.

И правили моей ладьёй стихия и ветра,

И было многое до ужаса нелепо,

И чудилась на горизонте чёрная дыра.

И мчались годы бесконечною волною,

И так желанен был не наступавший долго штиль,

И жизнь давно звучала прозою простою,

И не тревожило уже – а сколько ещё миль.

Долг и терпение поддерживали силы,

Когда внезапно чаек стон напомнил о земле.

Так озаряет солнца луч вдруг мрак унылый,

Так снова стала рулевым я на своей ладье.

8 августа 2002 г.

* * *

Мой рыцарь, мой гордец великодушный!

Давно я время на года делю,

Но признаюсь легко и прямодушно:

«Я вас, мой друг, по-прежнему люблю».

И, как ни странно слышать, всё же смею

Сказать, что я богаче королей,

Хоть в этой жизни крохами владею

Того, что ценится среди людей.

А впрочем, можно очень многих помянуть,

Но остается в силе утвержденье:

Ведь ценно, если осиян любовью путь.

Тогда есть шанс прекрасного мгновенья.

15 июля 2002 г.

Статуя Свободы

Она глядит так жёстко, строго,

Улыбкой не смягчает взор.

Что, в сердце заползла тревога

Иль ждёшь бесстрастно приговор?

Недаром от суровой дамы

Французы сразу отреклись:

От революций прошлых шрамы

Навечно с памятью сжились.

А на брегах чужого света

Она – в цепях законных мер.

Анархиею пляшет где-то,

Но тут уж янки – не пример.

А если пристальней вглядеться…

Нет, всё же очень странный лик.

И мыслям с чувствами не спеться,

И восприятий круг велик.

Вдруг крик отчаянья несется

С Гудзона в старый милый свет?

И видно, как ей здесь неймется,

Но и назад возврата нет.

13 июля 2002 г.

* * *

Всё в этом мире относительно.

И, к счастью, «никогда и навсегда»

Вдруг оказались просто лишь слова —

В них магии не проявилось и следа.

8 июня 2002 г.

На сцене жизни

На сцене жизни я играю роль,

Ту, что когда-то получила при рожденьи,

А от несбывшихся мечтаний боль

Стараюсь прятать от любого окруженья.

Лишь в книгах нахожу своих друзей.

Узнав сюжеты героинь любимых в роли,

Отчаянно играю средь людей

Любви огромной сплав, страдания и боли.

Душа подростком выбирала их,

Их ощущая по вибрациям и ритмам,

А может, знала о путях моих

И специально провела по книжным битвам.

Они все рядом – девочка Джен Эйр,

И Пенелопа, и волшебница Медея.

Шептало в детстве сердце мне: «Не верь,

Детей коринфяне убили, не Медея».

И Кристин, доброго Лавранса дочь,

Сама безжалостно подстреленная птица,

Судьбы клубок не отшвырнула прочь

И будто бы учила – надо ли смириться.

И Таис – смотрит на меня в упор,

Неповторимостью, как идеал, пленяя,

Из будущего длит свой разговор

О городе и Неба, и земного Рая.

А вон мужчина – тоже мой герой,

И в нем моё – характер, принципы и взгляды.

Как облачается душа порой

Невероятно, в необычные наряды!

Хвала вам, Юлиан Семёнов, и покой

За «Псевдоним»[2] и поразительную точность.

Живут романы – значит, вы живой,

Не критикам определять таланта прочность.

Да, облекается душа порой

Замысловато, в необычные одежды.

Но как воображения игрой

Развеять стойкое неверие невежды?

А впрочем, вот он, мой последний штрих,

Аккорд, который завершает стих:

Натальей, той, что в поле проклинала,

Я тоже в этой жизни побывала.

2 июня 2002 г.

* * *

Я, значит, выполнила свою роль:

Я помогла вам обрести дыханье,

А вашей неуверенности боль

Вы мне отдали, друг мой, на закланье?

Уничтожать ведь не моя стезя.

Что, можно так со мною, без смущенья?

Признаться, и обидеться нельзя:

Ведь где он, тот, что пишет без сомненья?

Я ваш подарок спрячу в закрома:

Пусть учится среди себе подобных…

Добавит горький опыт мне ума,

Напомнив о моих шагах, тех, пробных.

29 мая 2002 г.

* * *

И в откровениях пройдя над пропастью тропой,

Что всех звала к вершине снежно-голубой,

Но оказалась зримой лишь для нас с тобой,

Я успокоилась и сердцем, и душой.

25 апреля 2002 г.

* * *

Надели снова на тебя хомут

И тянут на глазах планеты на закланье,

Нахально, весело страну крадут,

А ты, мужик, смирился с прозябаньем.

Погряз в болоте иллюзорных благ,

Которым грош цена, да по любому счету.

Обманутый, опять ты сир и наг.

Неужто и теперь от хищников ждешь квоту?

17 апреля 2002 г.

Нет мочи!

Достоинство – с протянутой рукой.

И Гордость – у Позора в услуженье.

Надежда лишь старухою с клюкой

На перепутье ищет направленье.

Доверчивость – причина наших ран,

Но ведь по-прежнему цветёт с размахом.

Терпение – бесплодный океан —

Болеет и Апатией, и Страхом.

И плачет горько Дружба от стыда:

Никак ей не решить – была иль не была?

А Честность робкая плоды труда

Без боя Грабежу на блюде поднесла.

И с наглою ухмылкой Беспредел,

Проверив Безнаказанности силы,

Опять нацелился на Передел,

Умело тянет из народа жилы.

И стонет тихо Бедность с Нищетой,

Предательству заглядывая в очи,

Холопствуя пред Ложью и Мошной.

А ведь давно уже терпеть нет мочи!

15 апреля 2002 г.

Зима

Зима, накуролесив, нагулявшись,

Морозом всех изрядно пощипав,

Вдруг потеплела, словно рассмеявшись,

Роль феи безупречно отыграв.

Сугробов намела везде с размахом,

Укрыла землю белым шушуном

И, рассыпая иней, одним махом

Лес сказкой сделала и всё кругом.

И серебра навеяла в метели,

И был ещё однажды снегопад,

Когда снежинки пеленой летели,

Кружа и разлетаясь наугад.

Так озорницей, вволю наигравшись,

Ушла зима в начале января

И, пожалев людей, не испугавшись,

Подправила листки календаря.

13 апреля 2002 г.

* * *

Повторить хочу сквозь небыль

Тот полет на облака.

Там ведь грань меж быль и небыль

Удивительно тонка.

Там, в волшебном поднебесье

Несказанной красоты,

Льётся сладостная песня

Воплотившейся мечты.

Там, в лазоревом сиянье,

Где до звёзд – рукой подать,

Можно стать самой собою,

Если страх земной унять.

И я бегу по облакам

К твоим протянутым рукам?

Тут уж будет не до речи.

Звонкий смех и радость встречи

Посвятим Земле и Небу,

Прокричав «спасибо» Фебу,

Несравненной Афродите,

Погодите, не спешите,

Другу верному Эроту

За изящную работу.

Повторить хочу сквозь небыль

Тот полет на облака,

Хоть там грань меж быль и небыль

Удивительно тонка.

А я бегу по облакам

К твоим протянутым рукам.

9 апреля 2002 г.

До крика

1

Во поле кричала криком в голос.

Задрожал и пал на землю колос.

Травы полегли и присмирели.

Птицы на лету оцепенели.

А на горных кручах и вершинах

Замерли вдруг снежные лавины.

На морях не буйствовали волны,

И мерцали звезды, скорби полны.

Опустились рыбы на глубины,

Ветер отменил свои смотрины,