Немир

И Ленни понял, что ему придётся выкручиваться самому. Он не видел в происходящем никакой логики, поэтому ляпнул первое, что пришло в голову:

– А Вашему фаэтону понравится, если я начну его оскорблять, называя разными нехорошими словами?

– Забудь, – быстро сказал Нандоло. Его лицо сделалось каким-то напряжённым, а сам он нахохлился, будто мокрая курица. Ленни почувствовал себя так неловко, словно по незнанию нанёс страшное оскорбление местным обычаям – по меньшей мере.

– Впрочем, я не отказываюсь, – поспешно проговорил он. – Если, например, не ставить вопрос, что дело жизни и смерти и всё такое, я, пожалуй, даже согласен.

– Они что, всегда так выражаются? – подозрительно спросил Нандоло у напарника, полностью игнорируя Ленни.

Сантариал рассмеялся, но смех напоминал болтание ледяных кубиков в бокале с коктейлем. Обстановку он не разрядил.

Нандоло забился в угол и сидел неподвижно; со стороны могло показаться, что он пребывает в праздности или просто спит. На самом деле он усиленно думал. Ленни догадался об этом, почувствовав, как сидящий рядом Нандоло словно переместился на недосягаемое расстояние. Ленни представил, как архаик решает в уме уравнения со многими неизвестными, один за другим подбирая и отвергая возможные варианты, так что пространство вокруг него чуть ли не вибрирует.

– «В небе, расправив крылья, летает мечта, и даже бескрылых зовёт за собой высота», – продекламировал Нандоло в задумчивости. – С одной стороны, всё, что не делается, не делается к лучшему. С другой стороны, шнурков на переправе не завязывают…

– А как насчет третьей стороны в качестве независимого эксперта? – вдруг спросил Сантариал.

– А мы составим какой-нибудь отчёт… Потом.

– Гениально, – произнёс Сантариал чуть слышно, но Нандоло уловил. Ему в очередной раз стало весело, и опять без всякой видимой причины. Такое восторженное состояние не могло быть укрощено разумными доводами. Ленни счёл за лучшее промолчать, хотя сам он расслышал в шёпоте Сантариала весьма едкую иронию.

– «Гениально»! – повторил Нандоло с удовольствием и пихнул Ленни в бок. – Мне нравится, как это звучит – «гениально»! Я люблю, когда это слово произносят в моём присутствии!

Сантариал нажал тормоз и повернулся к ним, не дожидаясь, пока фаэтон остановится. Опять встали, подумал Ленни. Скоро он кого-нибудь убьёт.

– Значит, так, – сказал Сантериал. – Если он переносится, ты прыгаешь за ним. Если же нет, я куплю цветы секретарше Лорда и целую неделю буду улыбаться. По-настоящему. Начиная с сегодняшнего дня.

Взглянув на лицо Сантариала в этот момент, Ленни как-то не поверил, что тот способен улыбаться. Ему даже стало страшно при мысли, что Сантариал станет утруждать себя таким неподходящим занятием. «А значит, – лихорадочно подумал Ленни, – я просто обязан куда-нибудь перенестись». И это вполне соответствовало его желанию – быть как можно дальше отсюда.

– Да будет так! – провозгласил Нандоло, сконструировав на лице серьёзную мину.

Нандоло вылез из фаэтона и исчез во мраке. Он двигался настолько тихо, что Ленни мог расслышать лишь слабое шуршание его плаща. Темнота поглощала все движения; уже на расстоянии вытянутой руки было трудно что-либо различить. Ленни это совсем не устраивало, и не только по причине неуёмного любопытства, подгонявшего его воображение. Чувство самосохранения с новой силой заявило о себе. Он оставался настороже, прислушиваясь и приглядываясь, хотя с тем же успехом мог улечься на пол салона, укрывшись плащом с ног до головы.

К счастью, он оказался не одинок. Луна – этот неусыпный ночной страж – показалась из-за туч и плыла по небу, серебристая и величественная, безразличная ко всем ночным бедам и драмам. Внезапно самые мелкие детали стали доступны взгляду. Нандоло вытащил покрышку и придирчиво осмотрел её со всех сторон, подставляя лучам восходящего светила.

– Должно быть, всё дело в дырке, – доверительно сообщил Ленни, наклоняясь к нему. Нандоло поднял покрышку на уровень лица собеседника и заглянул в отверстие, внимательно разглядывая Ленни.

– Сквозная, – значительно сообщил он. – Повезло, – и продолжал, вздыхая: – В чём-то я тебе завидую. Очень даже неплохо стать героем дня.

– Я ещё не герой, – напомнил Ленни.

– Ну, если твоё путешествие затянется, ты станешь героем завтрашнего дня, только и всего. Решительным и бесповоротным героем. О тебе обязательно сочинят баллады и колыбельные.

Ленни хотел сказать, что этого вовсе не требуется, но Нандоло, подхваченный всепоглощающей стихией вдохновения, возвысил голос:

– Что-нибудь типа:

Сложил голову рыцарь, что с песней геройскою шёл

Против сонма врагов, озверелых и жаждущих крови.

Пал могучий и храбрый, и красный шиповник зацвёл

На посмертном одре, примостясь у его изголовья.

Сложил голову здесь, и лежит, безучастен и нем,

И не скажет «Прощай», не поднимет пред нами забрала…

– Короче, где сложил он её, там она и лежала, – оборвал Сантариал. – Слезь с неё уже. Шевелись.

«Ещё посмотрим, кто станет героем», – спокойно подумал Ленни и приготовился выжидать. Навязчивое состояние, когда ты должен срочно пойти куда-то и сделать что-нибудь великое, которое преследовало его с тех пор, как он воочию увидел короля Галахада, наконец, исчезло. Ленни понял это только сейчас. Он снова обернулся самим собой и был обязан этим двум архаикам, которые издевались над ним с того момента, как он забрался к ним в экипаж.

Ленни вздохнул и расправил плечи. Он чувствовал себя уверенней, чем когда-либо.

Нандоло привстал с покрышкой в руках, примеряясь, и, удовлетворившись результатом, отправил её за борт фаэтона. Упав плашмя, она должна была дожидаться, пока Ленни не решится испытать судьбу, но тот уже знал, что нужно делать.

Он быстро поднялся с сиденья и толкнул Нандоло. Архаик перекувырнулся через борт и пропал из виду; Ленни тут же занял его место. Высунувшись, он с любопытством посмотрел вниз. Но ничего не увидел. Там, где должна была находиться земля, плавала всё та же густая темнота, проникнуть сквозь которую не мог даже яркий лунный свет.

Тяжело переводя дух, Ленни услышал позади щелчок зажигалки и почувствовал запах дыма. Это убаюкало его бдительность, и он не потрудился обернуться.

Ощутимый удар в спину лишил его временного преимущества.

Удар был не из тех, что наносят кулаком или сапогом. «Совершенно бестелесный, – успел подумать Ленни. – Как внезапный приступ обиды или гнева». Он не смог до конца развить эту мысль, как уже летел, потеряв всякое представление о направлении, навстречу звёздному небу, которое отражалось в его собственных глазах.

Его бросило на землю и закувыркало с невиданной силой, складывая и переворачивая самым невероятным образом. «Наверно, я смог бы укусить свой локоть, если бы он мне попался», – размышлял Ленни, сам поражаясь этой бредовой идее. Как ни странно, он ничего не сломал, и быстро вскочил на ноги, намереваясь дать отпор невидимому обидчику. Но рядом никого не было.

Этот удивительный факт открылся его чувствам, но не глазам. Вокруг по-прежнему беспредельно царствовала непроглядная тьма. И всё же… место было другое. Ленни перенёсся!

– Вот это да! – восторженно воскликнул он. – Вот это… нет!

Ужаснувшись, Ленни припал к земле, охватив голову руками и приготовившись к худшему.

– Ну хорошо, – сказал Нандоло; было видно, что он начинает нервничать. – А теперь скажи мне, куда он девался. Вот он был здесь – и вот его нет! Как это? Человек не может просто испариться неизвестным науке способом! Даже если это отмирок!

– Ты столько всего сказал…

– И ещё скажу! Знаешь ли, от одного тычка в спину невозможно улететь настолько далеко! Я надеялся, всё это шутка. И…

Нандоло набрал воздух в лёгкие, намереваясь продолжать.

– Ты чего завёлся? – лицо Сантариала выражало что угодно, только не благожелательную готовность слушать.

– А того, что дело пахнет саботажем основных постулатов нашей идеологии! – взвизгнул Нандоло. – Мы никого никуда не перемещаем, мы воздействуем только на мозг! Скажи, что это не то, о чём я только что подумал! Скажи – и можешь никому не дарить цветов!

– Я, если ты заметил, ещё не конченый псих, – холодно сказал Сантариал.

– Ничего подобного я не замечал, – заявил Нандоло, постепенно успокаиваясь. – От тебя всего можно ожидать, – он остановился, размышляя. – Но тогда… ты изобрёл новый способ передвижения в пространстве?

– Не я. Я им просто пользуюсь.

Нандоло колебался. Казалось, его доверие к напарнику и товарищу переживало серьёзный кризис; но для того, чтобы задать все насущные вопросы, у него просто не хватало слов.

– И что? – сказал он, наконец. – И как? То есть… куда он в результате попал?

– А вот куда он попал… – мечтательно проговорил Сантариал, разглядывая звёздное небо, – мне придётся спросить у него в следующий раз.

– Мы для этого его отпустили? Чтобы ты мог спросить?

– И для этого тоже.

– Но потом ты всё мне расскажешь?

– Разумеется.

Нандоло покачал головой. Он понимал, откуда взялась эта необъяснимая сговорчивость. «Потом» – понятие весьма растяжимое.

– Может, ты уже залезешь в фаэтон? – раздражённо поинтересовался Сантариал. – Мне надоело держать дверь открытой. Холодно.

Чуть помедлив, Нандоло всё же забрался внутрь и захлопнул дверцу.

Какое-то время они сидели в тишине. Положив руки на руль, а подбородок на руки, Сантариал смотрел прямо перед собой.

– И что теперь? – спросил Нандоло. Нарушив молчание, он сказал больше, чем содержали слова. Он напомнил о времени, которое в любую секунду могло вырвать свой вёрткий хвост из их цепких пальцев.

Архаики больше не могли здесь оставаться.

– О цветах не беспокойся, – сказал Сантариал, со вздохом откидываясь на сиденье. – Мне это нетрудно. Но насчёт остального – тебе проще об этом забыть, поверь.

– О, Творец! Это всего лишь улыбка. Сокращение мимических мышц лица. Все это делают. Не надо бояться.

– Ты не понимаешь.

– Я выдержу.

– Зато я – нет.

– Один раз. Только для меня.

– Хорошо – если сможешь потом вести.

Пропустив Нандоло на своё место, Сантариал устроился рядом и произнёс:

– Лично я восхищаюсь отмирками.

Немир не отпустил его. Ленни понял это, сделав первый вдох после своего отнюдь не мягкого приземления. Он дышал тем же – сладковатым, ароматным, удивительно свежим – воздухом, не имевшим ничего общего со смесью газов, которую приходилось вдыхать на покинутой родине. Именно воздух делал всё вокруг таким отчётливым и ярким, а переживание реальности – таким свободным и… легкомысленным. Не зная, радоваться ему или разочаровываться, Ленни уткнулся лицом в ладони и постарался забыть обо всём.

Между тем время медленно текло мимо; погасли звёзды на востоке, робкие птичьи голоса затянули первые трели. Ленни разбудило ощущение пристального взгляда. Он вздрогнул и очнулся.

«Куда это меня занесло?» – подумал он. Однако, оглядевшись, Ленни сообразил, что находится в восточной части Города, как раз у подножия склона горы – то есть, если можно так выразиться, в точке старта. К нему приближался некто на четырёх конечностях. Какой-нибудь зверь, решил Ленни поначалу, но быстро отказался от этой мысли, уж больно неуклюже передвигался неизвестный.

Ленни двинулся навстречу тем же манером, радуясь, что этот последний, кем бы он ни был, сейчас разделит его одиночество.

– Извините, Вы не видели поблизости телефона? Или хотя бы почты? – Ленни внезапно замолчал, потому что его осенило. – О! Знаю, что мне нужно! Церковь! Хотелось бы отправить сообщение… туда…

Ленни попытался сопроводить свои слова соответствующим жестом, но его правая рука, поднявшись в воздухе, безвольно упала. Он узнал ползущего.

Это был Рамзес. Лихорадочно работая локтями и коленями, ни говоря ни слова, тот преодолел последние метры, разделявшие их. Крепко ухватив Ленни за плечо, Рамзес отдышался и только тогда заговорил, горячо и напористо. Его обычный деловой тон никак не вязался с безумным блеском глаз.

– Ленни, мы опоздали. Всё уже началось. То есть… что я говорю! Всё уже кончилось!

Ленни пытался высвободиться, размышляя, стоит ли так волноваться из-за того, что что-то там кончилось, не начавшись.

– Говорю тебе, – повторил Рамзес, раздражаясь, – считай, что мы не просто умерли; нас уже похоронили!

– Я что, опоздал на свои похороны? – полюбопытствовал Ленни. После нынешней ночи даже такое не казалось ему маловероятным. Кроме того, в его душе открылся кладезь мудрости и терпения. Чтобы исчерпать его, потребовалась бы толпа подобных Рамзесу. Или какой-нибудь архаик, на худой конец.

– Ты не опоздал. Ты слишком поспешил. Для нас с тобою было лучше не родиться… их там тысячи. Целое море! – Рамзес, наконец, выпустил чужое плечо и, обмякнув, сел на траву.

– Море, – прошептал он одними губами. – А ты умеешь плавать, Ленни?

Глава одиннадцатая

– Приглядитесь, сир, я – Мерлин.

Джон Стейнбек

«Одно и то же утро может быть разным в зависимости от того, где и как ты провёл предыдущую ночь».

Король немного подумал и приписал: «Сие есть истина».

И развил: «А никакая мысль не может быть банальной, если она является истиной для тебя».

Вот и всё, на что он оказался нынче способен. Но дело ведь не в количестве!

Как бы то ни было, очередное утро Галахада и Арона на постоялом дворе началось хорошо: никто не проспал.

– Ну, надо же! – проговорил Арон, подравнивая бороду перед зеркалом, – я полон сил! Уже не помню, когда такое бывало. У меня предчувствие: сегодня мы, наконец, продвинемся!

– Просто сегодня я не мешал тебе светом, – заметил король.

– А…

Целитель осёкся: тон короля наводил на разнообразные размышления. Да и вид его тоже.

– Не ладится с книгой? – сочувственно спросил Арон. – Не огорчайся: у людей творчества так всегда – сейчас ничего, а назавтра ого-го!

Галахад ещё немного похмурился, потом рассмеялся и хлопнул друга по плечу.

– Дело не в книге. То есть, не только в ней. Садись за стол, я уже поел.

– Опять кусочничаешь, – Арон скорчил гримасу, но послушно уселся на своё место перед кофейником и тарелкой каши.

– Просто я уважаю твои предчувствия, посему возвращаюсь к походному режиму. Должен отметить, давно пора! И, кроме того, раз уж встали раньше, надо постараться не опоздать хотя бы на дневные дебаты, – добавил Галахад. – Сегодня Инферналис должен докладывать по текущей ситуации.

– Много цифр и никакого проку! – фыркнул целитель, – Но ты прав, Галахад: опоздать мы не можем.

– А потому поспешим, – резюмировал король, снимая со спинки стула свою парадную мантию. Но, стоило ему повернуться, как дверь сама собой отворилась, и из тьмы коридора в комнату выдвинулась ещё более тёмная фигура, укутанная плащом.

– Похоже, завтрак отменяется, – шепнул Арон королю, и тот, молча кивнув, приветливо махнул рукой вошедшему.

– Вижу, кое-кто из архаиков уже явился сопровождать нас. Не затрудняйте себя: сегодня мы не намерены задерживаться.

– Не беспокойтесь, Ваше Величество, – тихо сказал пришелец, откидывая капюшон, – если я рядом, значит, в радиусе километра ни одного архаика нет.

Галахад спокойно и внимательно разглядывал его некоторое время. Наконец королевская память прояснилась, и её мозаика явила образ, ранее ускользавший от сознания. Имя пришло следом.

– Ах, Дарслаг… да? Приветствую, друг мой!

Где-то примерно на четверть миллисекунды король задумался: а вдруг да такое обращение шокирует чопорного и официального рыцаря? Но потом махнул рукой – сделанного не воротишь.

– Да, это я. Не ходите сегодня на дебаты. Это ловушка, чтобы оттянуть время. То, что я Вам сейчас скажу, ещё никому не известно, но Ваше место – не на Совете, а в двух часах ходьбы отсюда, на западном берегу Дивной. Готовится грандиозное сражение, и Вы должны быть с Вашим народом. Вы понимаете, Король? Там будут убивать, – Дарслаг облизнул пересохшие губы. – И много!

Галахад молча смотрел на него, осмысливая эту новость.

– Ваша одежда, – сказал рыцарь.

Удивлённый король машинально принял из его рук два белых балахона с эмблемой Рыцарей Определённого Образа Мысли, сокращённо ООМ, – скрещённые мечи и восходящее солнце.

– Обычная маскировка всё равно не поможет, – пояснил Дарслаг, – только вызовет противоречивые чувства.

Казалось, кармовник совершенно не беспокоился о том, какие чувства вызывает он сам. Обернувшись, Галахад поймал взгляд Арона, и в нём было столько красноречия, что более впечатлительная, чем у короля, натура непременно отступила бы под таким нажимом. Но Галахад уже принял решение, или, скорее, принял как данность то, что было решено за него.

– Арон, – произнёс он едва слышно, – возьми мой меч.

Тот повиновался, задержав на рыцаре испытующий взгляд.

– И всё-таки, как насчёт завтрака?

– Благодарствую, – ответил Дарслаг. – Надеюсь, сегодняшняя битва утолит мою жажду крови.

И он шагнул через порог.

– Арон, – шепнул король, – мы должны следовать за ним.

– Уж конечно, – буркнул тот. – Нельзя же пускать его к людям!

И, захватив снаряжение, целитель бросился следом за королем.

На улице оба убедились, насколько полезной оказалась одежда Рыцарей Храма. Вокруг них словно воздвиглась ледяная стена отчуждения и страха. Люди, идущие навстречу, жались к домам или вообще предпочитали переходить на другую сторону. На них даже не смотрели, поспешно отводя взгляды. У Галахада сложилось впечатление, что они испугаются любого, кто отмечен официальными знаками, даже если это будет фонарный столб.

– Что-то горожане не слишком льнут к своим защитникам, – заметил король, когда они таким образом миновали несколько кварталов. Рыцарь в ответ только пожал плечами.

– Это всё чрезвычайное положение, – равнодушно ответил он. – Никому не понравится, когда задерживают прямо на улице, а наутро близкие узнают неприятные новости, – Дарслаг нахмурился. – Они говорят, что нами движет корыстное желание «освоить средства», выделенные Магистром. Бездарная злопыхательская ложь! Мы работаем на износ.

– И такое происходит каждую ночь? – спросил Галахад в крайнем изумлении. – Почему я ничего не знаю об этом?

– Ваше положение защищает Вас от мерзостей, творящихся вокруг, Ваше Величество.

Арон приподнял бровь. Под словом «мерзость» добрый рыцарь разумел деяния хулиганствующих элементов, систематически нарушающих чрезвычайно положение, и никак не иначе. И не было его вины в том, что фраза прозвучала столь двусмысленно, а потому…

– Что правда, то правда, Галахад, – великодушно поддержал целитель. – Ты даже не слышишь, когда при тебе чертыхаются.

Дарслаг промолчал, однако было заметно, насколько покоробил его тон целителя. С точки зрения рыцаря это была непростительная фамильярность.

– Куда мы идём сейчас?

– На Главную Площадь к обиталищу Магистра. Если мои предположения верны, и он откажется давать комментарии, Вы, Ваше Величество, окажетесь единственным, кто способен подготовить людей.

«Особенно отрезвляюще подействует на них моё появление в этом наряде», – подумал Галахад. Теперь тактика Дарслага открылась ему в истинном свете. Король вздохнул.

– С Монтернором я поговорю сам, – произнёс он. «Это всё, что мне осталось», – промелькнула мысль.

Они продолжали идти и вскоре свернули на Главную Улицу. Утреннее солнце медленно выплывало из-за фиолетовых облаков; в этот ранний час оно было нежно-золотистым, и его свет придавал серым строениям Города ни с чем не сравнимый изысканный тон. Казалось, серый цвет сразу обзавёлся множеством оттенков, вобрав в себя все краски радуги. За несколько кварталов до Главной площади Галахад заметил на одной из крыш художника, устанавливающего мольберт, и вздрогнул от саднящего чувства, которое посещало его довольно редко, но гораздо чаще, чем он сам того хотел.

Творец воплотил в короле Нирвалана грандиозный замысел, и, тем не менее, сейчас Галахад хотел поменяться местами с простым художником. Но это было недоступно ему. Сильфанеи могли создавать грандиозные произведения (вроде Храма Галахада, теперь разрушенного), но исключительно из практических соображений, руководствуясь здравым смыслом и традиционным каноном. Им было чуждо чистое созерцание и чистое искусство. Только люди увековечивали в творениях бессмертное мгновение, и это ставило их вровень с высшими существами. Галахад мог оставаться лишь истинным ценителем красоты, созданной чужими руками.

Он с усилием заставил себя отрешиться от таких несвоевременных мыслей и облегчённо улыбнулся, увидев недалеко впереди силуэт резиденции Монтернора.

– Здесь я вас оставлю, – предупредительно произнес Галахад, оборачиваясь к спутникам.

Дарслаг церемонно наклонил голову, Арон ограничился лёгким кивком. Оба думали одно: король извиняется за то, что намерен оставить их наедине. Оба досадовали на это обстоятельство, но каждый – по своим причинам.

Целитель и рыцарь знали друг друга давно – как говорится, столько не живут. Это объяснялось тем, что кармовники ООМ были долгожителями генетически и относились к правящей расе, как и Магистр Немира. Арон же был обычным человеком, пока не встретился с королём и не вошел в резонанс с его глобальными процессами. Такая разная природа их долголетия накладывала свой отпечаток и на их мироощущение, во многом диаметрально противоположное.

Арону не раз приходилось возвращаться в Немир без своего августейшего спутника, который предпочитал находиться там, где больше всего нуждались в его отваге и великодушии; Магистрат Немира нуждался скорее в информации, необходимой для составления стратегических замыслов на будущее. Так Арон впервые сошёлся с рыцарями и продолжал поддерживать с ними отношения. В том числе и с Дарслагом, так что мог с уверенностью сказать: если сам он старался меняться со временем, развиваясь как личность, то Дарслаг считал себя совершенным изначально, поэтому не менялся совсем. Но это не тревожило Арона, пока нынешнее частное приглашение Магистра не заставило его пересмотреть свои взгляды на баланс сил в Немире: по какой-то непонятной причине Монтернор не хотел ставить рыцарей в известность. И об этих тенденциях следовало молчать как можно дольше.

Короче говоря, отнюдь не отсутствие общих тем для разговора пугало сейчас Арона. Их как раз было чересчур много, однако целитель предпочёл бы обсудить что-нибудь более нейтральное, например, цвет подшёрстка у любимой болонки принцессы Тайны. В любом случае он не собирался начинать первым. Однако выразительные вздохи, которые время от времени исторгались из груди рыцаря, в конце концов вынудили Арона прервать молчание. Он решился и обратил взор в сторону рыцаря.

Дарслаг откинул капюшон, открыв лицо, почти не тронутое временем. Отличительным признаком был высокий чистый лоб, говоривший о несомненном благородстве помыслов и порывов. Это всегда обманывало тех, кто встречал рыцаря впервые. Но Арон, хоть и знал его достаточно, был тронут при виде сетки морщин, изрезавших этот славный лоб, и не удержался от выражения сочувствия.

– Скорбь, – произнёс Дарслаг, отвечая поклоном на поклон, – вот истинная королева Немира, Арон. Я наблюдаю её везде. Неживые камни – и те источают из себя слёзы, что уж говорить о людских сердцах. Моё сердце теперь стучит глухо; оно разучилось плакать, когда ушла былая слава этого края. Я всё еще надеюсь, что она вернётся. Но… тем, кто проводит жизнь в дороге, конечно, будет трудно разделить мои чувства.

Нотка интеллигентного упрёка, возникшая в последней фразе, слегка задела Арона и напомнила о тех временах, когда он был молод и горяч. Дарслаг ещё мог взбесить его. Поняв это, Арон сдержал раздражение и сказал тоном как можно более умиротворённым:

– Нет моей вины в том, что король уехал отсюда.

– Как? А разве не ты рекомендовал ему перемену обстановки и окружения?

– Вот именно что это были рекомендации. Решение принимал Галахад. И, уверяю, никто не смог бы повлиять на него.

Дарслаг покивал головой; хмурясь, переложил меч в другую руку и заговорил, словно сам с собой. Это не был ответ на слова целителя; скорее на собственные мысли воина, и Арон не сразу понял, к чему он клонит.

– Они везде, Арон. Бессчётное количество лет я вижу их здесь. Ты не знаешь, что это такое. Как тучи саранчи, закрывшие небо. Люди уже не выходят из дома после наступления темноты. Дети… – его голос сорвался, Дарслаг справился с собой и продолжал: – Дети боятся их! А Магистр ничего не предпринимает.

– Неужели?.. А я слышал, они лишь недавно вышли на поверхность.

Дарслаг загадочно улыбнулся. Будь они на сцене, рыцарь смотрелся бы куда выигрышнее целителя, отметил последний с некоторой досадой. Авторитетная убедительность и несомненный апломб придавали словам Дарслага вес, которого они не имели. Арон решил зайти с другой стороны: