Забери моё сердце

– Тихо! – прогремел, наверно, на всю школу Владимир Геннадьевич.

– Звонок для учителя! – строгим голосом напомнила о себе пожилая дама в сером пиджаке и вигвамом из седых волос на голове – наверно, учительница математики. Старушка сидела за своим столом и, забавно хмурясь, монотонно постукивала авторучкой по клавиатуре.

– Вот именно, ребят! – с важным видом поддержал ее Добрынин. – К одиннадцатому классу пора бы уже и запомнить! Анна Эдуардовна, – обратился он к нашей классной, убедившись, что в кабинете снова воцарилась тишина, – мы вас слушаем.

– Одиннадцатый «А»! Я похищу у вас всего пару драгоценных минут. Итак, первое и очень важное объявление: Генриетта Михайловна заболела, а потому урока истории сегодня не будет.

Новость явно пришлась по душе. Класс опять взорвался возгласами, правда, на сей раз весьма довольными. Но главное – все вмиг позабыли обо мне. И хоть я все еще стояла в центре класса, интерес к моей персоне резко сошел на нет. Зато я теперь могла без стеснения изучать своих новых одноклассников.

– А завтра? Завтра тоже не будет истории? – прозвенела с первой парты худощавая блондинка. Ее писклявый голосок вкупе с вызывающим для школы макияжем вынудил меня поморщиться.

– И завтра не будет, верно, Милана!

– А сейчас-то что? У нас окно получается? – донеслось нечто монотонно-занудное с третьего ряда.

У самой стены, прямо под портретом Лобачевского, я заметила тучного паренька в очках – определенно местного ботаника. Прилежный такой мальчик с олдовой стрижкой и в клетчатом кардигане. Он внимательно смотрел на классную и явно конспектировал каждое ее слово в планер. Хмыкнув, я попыталась ему улыбнуться. Этот кадр совершенно точно не представлял угрозы для моего сердца, а помощь с уроками мне здесь наверняка пригодится, и еще не раз. Вот только ничего не вышло: улыбаться по требованию я умела не лучше, чем вышивать крестиком.

– Нет, Миша, —сжав лоб тонкими пальцами, выдохнула Анна Эдуардовна. Гул в классе нарастал в геометрической прогрессии. – Сейчас у вас…

– Ну вы че разгалделись, как бешеные чайки, а?! – прокричал, а точнее, грозным медведем проревел с последней парты русоволосый парень, мощный, плечистый и, что греха таить, весьма симпатичный. – Ни черта ж не слышно. Анна Эдуардовна, так что там с историчкой?

Одноклассники покорно замолчали, а я сделала для себя вывод, что бугай этот с галерки здесь играл роль негласного лидера. Вон как его слушались – все разом притихли, словно вмиг онемели. Все, кроме его соседки по парте. Пышноволосая кудряшка почти висела на его плече и что-то беспрестанно шептала на ухо. Ее лица я не видела, но отчего-то в сердце неприятно кольнуло.

– Митя! —Владимир Геннадьевич взмахнул руками. – Что еще за «историчка»?! Генриетта Михайловна уважаемый педагог…

– Да понял я, бать, – басовито отмахнулся от нравоучений парень, а у меня извилины в голове от напряжения задымились. Батя? Серьезно?

В памяти в ту же секунду вспыхнули события недавних дней. Митя, Леший, Рыжий – все это я уже слышала в тесной прихожей в доме Добрынина. Для полного счастья не хватало только Вари.

Я снова взглянула на того парня с задней парты, точнее, на его соседку.

– Повторяю, одиннадцатый «А» … – Слово тем временем взяла Анна Эдуардовна. – Вместо истории сейчас будет еще один урок геометрии. Завтра вы приходите ко второму…

Я не слышала. Ни единого слова больше не могла разобрать. Все мое внимание было приковано к мелкой бестии, кучерявой, забавной и чересчур любопытной. Я просчиталась: Варя была моей ровесницей и прямо сейчас сверлила меня в ответ взволнованным взглядом. И я была уверена, что она знает обо мне куда больше, чем минутой назад на весь класс рассказал директор.

С моих губ сорвался протяжный стон. Тихий, надрывный, он почти растворился в мелодичной речи Анны Эдуардовны. Почти…

– Все хорошо, Ася? – Тут как тут ко мне подоспел Добрынин. – Ты вся белая, будто призрак увидела.

– Все нормально, – ответила сквозь туман в голове. – Я просто устала стоять.

– Сейчас, моя хорошая, – прошептал Владимир Геннадьевич и, по-отечески придержав меня за плечи, бесцеремонно перебил классную: – Давайте ближе к делу, Аннушка Эдуардовна! Ребята проголодались, да и Асе бы местечко найти.

– Илья, что у нас с планом рассадки? – тут же отчеканила учительница, устремив взгляд в сторону того самого рыжего паренька… Или нет? Наверно, нет, ибо Рыжик даже не шелохнулся.

– Илья-я?! Лучинин, ты меня слышишь? – повторила она, и снова никто не откликнулся, зато по классу побежали смешки.

– Луч, не тормози! – Скомкав в ладони тетрадный лист, Леший зашвырнул бумажным комком в Рыжего. – Жрать охота!

– Луч… – беззвучно повторила я, а на губах проступила та самая ненавистная улыбка. – Лучик…

Рыжий и правда был похож на кусочек Солнца – такой же яркий и светлый. Ему в спину угодил комок бумаги, а он лишь усмехнулся в ответ. Что-то еще шустро записал, а потом озарил обворожительной улыбкой весь класс.

– Готово все, Анна Эдуардовна! – произнес он и взмахнул своими каракулями, как победным знаменем.

Удивительное дело, но в кабинете снова стало тихо. И если Митю в классе, очевидно, побаивались, то Рыжего хотели слушать. Двадцать с лишним пар глаз были сейчас устремлены на него, и я не стала исключением.

– Итак, новый план рассадки я только что отправил в общий чат, можете ознакомиться. – Лучинин поднялся с места и, сверившись со своими записями, принялся всех пересаживать. – Ворошилов, первый ряд, третья парта, второй вариант. Лиза, поменяйся с Гришей. Смирнов, ты на место Димыча. Кузнецов, а ты шуруй на последнюю парту. Настя, садишься к Стасу. Ася…

Мое имя слетело с его губ настолько неожиданно, что я вздрогнула.

– Твое место здесь. – Взглянув на меня мельком, Илья указал на первую парту в среднем ряду и сразу отвернулся. – Варя, сядешь с новенькой! – произнес он тоном, не терпящим возражений.

Да и что я могла сейчас возразить? Тело и без того было ватным, ноги – каменными, а язык – неподвижным; я бы и двух слов не связала. Зато Анна Эдуардовна явно была не в восторге.

– Илья! – остановила она Рыжего и отрицательно покачала пальцем. – С Асей лучше сесть…

– Не согласен, – уверенно перебил ее Лучинин. – У меня соревы на носу – просто физически не успею уделить Асе должное внимание. Да и за первой партой я только всем мешать буду. Кроме того, насколько мне известно, девочки уже знакомы.

– Владимир Геннадьевич? – растерянно развела руками Анна Эдуардовна.

– Как по мне, посадить Варю и Асю вместе просто замечательная идея! – потирая ладони, довольным котом пропел Добрынин и подтолкнул меня к моему новому месту. – Теперь я за тебя, Асенька, спокоен, – добавил он еле слышно, а потом уже в голос на весь класс: – Дальше, думаю, без меня справитесь.

Почесав в затылке, Добрынин на пару с пожилой учительницей математики вышел в коридор. Анна Эдуардовна, что-то наказав Рыжему, отвлеклась на недовольные возгласы Насти, которая, по всей вероятности, тоже теперь сидела не там и не с тем, с кем бы хотела. Остальные, заняв свои новые места, бросали вещи и тут же вылетали из кабинета – наверно, в столовую. Я же, исподлобья взглянув на Варю, поплелась к первой парте. Достала пенал, пару чистых тетрадей и учебник по геометрии. Рюкзак, как и все здесь, повесила на крючок под столом и, усевшись на шаткий и весьма неудобный стул, уставилась на доску.

В ушах звенело, и единственное, чего мне хотелось – исчезнуть. Вернуться домой, выпить с мамой чаю, уединиться в своей комнате и, укутавшись в плед, взять в руки очередной детектив. Я была не на своем месте и теперь понимала это. Вот только признавать свои ошибки дело посложнее геометрии, да и отец обещал забрать меня только после уроков, а дергать его с работы без особой на то нужды я не привыкла.

– Привет, – мило прощебетала Варя и села рядом. – Вот и пересеклись наши пути, да?

– Угу, – кивнула я, не поворачивая головы. – Круто.

– Волнуешься?

– Нет! – ответила резко, не раздумывая, а сама до боли стиснула кулаки под партой.

– А я немного, – запросто призналась Варя. – Как думаешь, почему?

Я промолчала. Мне и своих переживаний хватало – куда уж было до чужих?

– Я просто не люблю на первой парте сидеть, особенно на алгебре и геометрии, – ни в какую не унималась кудряшка, а меня этот голос, медовый и задорный, немыслимо раздражал.

Больше всего в людях я не любила притворство, а Варя, казалось, была соткана из него. Вот с чего бы ей быть такой дружелюбной со мной? Другая бы на ее месте окрысилась: я же видела, какими влюбленными глазами она смотрела на директорского сынка, а теперь вынуждена со мной здесь сидеть.

– У Марьи Петровны, нашей математички…ну ты ее видела… есть дурацкая привычка: она каждую проверочную стоит над душой и, если замечает ошибку, неприятно так ноготками по парте постукивает.

– И что в этом плохого? – Я искренне удивилась, но взгляда от доски не отвела.

– А что хорошего? Ни списать, ни подумать как следует.

– Ясно.

– Прикольно. Это корги? – Придвинувшись ко мне почти вплотную, Варя без спроса стянула одну из моих тетрадей и принялась разглядывать мультяшного пса на обложке. – А ты в школе вообще никогда не была, да?

– А ты, когда в тот раз мимо проходила, разве не слышала? – рывком забрав тетрадь, огрызнулась я. Варя настолько бесцеремонно нарушала мои личные границы, что мне пришлось перейти на грубость.

– С такими тетрадями разве что в начальную школу ходят. – Пожав плечами, девчонка отсела на свое место. – А вообще, я не сплетница, спроси кого хочешь!

– Мне все равно! – рявкнула я в ответ и отвернулась.

– Знаешь, – вполголоса пропищала Варя, – зря тебя со мной посадили. Тебе бы с Воронцовой парту делить: вы очень похожи.

Кто такая Воронцова, я не знала, но понимала, что должна была извиниться перед Варей: во-первых, я и правда была груба с ней, а во-вторых, слишком много лишнего она знала. В последнем, кстати, я теперь ничуть не сомневалась, но пока подбирала слова, чья-то тень грозовой тучей нависла над нашей партой.

– Так вот ты какая Ася Снегирева! – раздалось над головой. Голос Лешего, наглый, насмешливый, борзый, я узнала сразу – И чего это тебе дома не сиделось, а, новенькая?

Он бесцеремонно уселся на край парты. Модные джинсы, дорогой парфюм, развязное поведение – я готова была поспорить, что передо мной своей пятой точкой выхвалялся местный мажор, возомнивший себя королем школы. Терпеть таких не могла!

– Камышов, не лезь к ней! – между тем осадила его Варя. Мелкая, да смелая! Вот только без толку: такие самовлюбленные пингвины, как этот Леший, не умеют ни слушать, ни мыслить адекватно.

– Ну так что, Ася… – Он наклонился ко мне так близко, что я ощутила на щеке его теплое дыхание с ароматом ментола. – Поделишься со мной сопливой историей своей жизни?

Шумно сглотнув, я покачала головой. Нет, я ни капли не боялась ответить придурку в его же манере, просто отчаянно задыхалась в густом облаке терпкой туалетной воды. И от этой чертовой беспомощности мне вдруг стало до одури тошно.

– Лех, ты дебил?! Отойди от нее! – Илья сегодня точно метил на роль моего личного ангела-хранителя – взялся из ниоткуда и снова меня спас: зарядив Лешему подзатыльник, он столкнул придурка с парты, а я наконец смогла сделать глубокий вдох. – Посмотри на нее, она ж вся дрожит! Какого черта ты творишь, а, Камышов?!

Но придурок лишь рассмеялся в ответ:

– Да ну нафиг, Илюх! Я че, угадал, да? Зацепила?

– Отвали!

– Ты поэтому Варьку от Добрыни отсадил?

– Лех, довольно!

– Испугался, верно, Рыжий?

– Да иди ты уже… в столовую!

Я не понимала, о чем говорил Камышов: слишком рьяно в груди колотилось сердце, чересчур громко его биение отдавалось в ушах. Но когда Илья обратился ко мне, оно вмиг замерло:

– Ась, ты как? Нормально?

Лучинин аккуратно сдвинул к краю стола мои тетради, бесцеремонно помятые чужим задом. Я же только и смогла, что кивнуть. Молча. Не поднимая на Рыжего глаз. Вот теперь я и правда боялась, но не грубости, чужой наглости или дурацких вопросов – я боялась себя, точнее, того странного, незнакомого чувства, что все сильнее разгоралось в моем сердце рядом с Ильей.

Глава 4. Дистанция

Илья

Леший как ни в чем не бывало уминал ватрушку, а мне кусок в горло не лез, да и вообще, запах этот столовский решительно действовал на нервы. Пожалуй, впервые за годы учебы я с нетерпением ждал звонка, чтобы поскорее вернуться в класс.

Признаться, я волновался за новенькую, хоть и гнал от себя любые мысли о ней. Странная, не похожая на других, Ася снежной бурей залетела в мою голову и всего за каких-то десять минут перевернула в ней все вверх дном.

– Поговорим, или так и будешь меня своими изумрудами сверлить? – недовольно проворчал Камышов, запивая ватрушку чаем.

Я молча отвернулся. Честно говоря, вообще не понимал, зачем приперся сюда на пару с Лешим, вместо того, чтобы хоть как-то объяснить ситуацию Митьке. Впрочем, кто-то же должен был увести Камышова подальше от Аси.

– Че на тебя нашло, Лех?

– А на тебя? – переспросил он с набитым ртом. – Ты вообще-то Добрыне слово дал.

– В адвокаты к Митяю записался? – Покачав головой, я ухмыльнулся. Правда, вышло невесело. Я и сам понимал, что поступил коряво, пересадив Варьку к новенькой, но что мне оставалось?

– Да просто объясни, нахрена?

– ЕГЭ на носу, не забыл? – ляпнул я в свое оправдание первое, что взбрело в голову.

– И?.. – Леший скривился в лице.

– Митьке учиться надо, а он целыми днями со Скворцовой своей зависает.

– Ревнуешь или завидуешь?

– Переживаю.

– За кого?

По правде говоря, переживал я за себя, но признаться в этом Лешему было стыдно. Я же, как увидел Асю, чуть голову не потерял. Куда это годилось? И так как белка в колесе крутился между учебой и сноукроссом, редкими вылазками с пацанами куда-нибудь и поездками к деду. Черт, да Гай уже начинал забывать мой запах и порой лаял, как на чужого! Не до романтики мне было, совсем, потому и решил от греха подальше отсесть от новенькой на другой ряд. Как говорится, «с глаз долой – из сердца вон».

– Молчишь? – Усмехнувшись, Камышов отбросил в сторону недоеденную ватрушку и, скрестив руки на груди, уставился на меня. – А хочешь, я открою тебе страшную тайну?

– Ну, валяй!

– Расстояние не лечит. Я проверял.

Дьявол, я чуть со стула не упал! Леший, что, мысли мои прочитал? Или это я совсем сбрендил и вслух лишнего ляпнул?

– Лицо попроще сделай, Рыжий, – тряхнув головой, произнес Камышов.

Эта его идиотская челка вечно падала ему на глаза – тоже мне, радость ее постоянно смахивать или сдувать! Впрочем, Леху она не раздражала, а мне было до фонаря, пусть бы он хоть лысым ходил.

– Луч, я не вчера родился, – продолжил он. – Думаешь, не заметил, как ты на эту Асю смотрел?

– И как? – фыркнул я, беспечно откинувшись на спинку стула. Хотел казаться безразличным, да, видимо, актер из меня хреновый. На смазливой физиономии Камышова вновь расцвела ядовитая ухмылка.

– Как я когда-то на Таньку, – еле слышно ответил Леха, устремив взгляд к окну.

Он больше не улыбался. Стиснув зубы, смотрел в одну точку – долго, словно и вовсе был не здесь. А я не смел возразить: знал, что Камышов прав, да и лишний раз сдирать коросту с его незаживающего сердца совсем не хотелось. Так мы и молчали, сидя друг напротив друга, пока Леший первым не произнес:

– Я поначалу подумал, что мне показалось. Ну, рили, че в этой Асе такого? – Он пожал плечами, скользнув по мне стальным взглядом – циничным, выжженным дотла. Так смотрят люди, однажды потерявшие смысл жизни. Мне было больно от того, что так на мир отныне смотрел и Камышов.

– Лех, проехали. – Закинув руки за голову, я решил закрыть тему, но Леший будто оглох.

– Согласись, на красавицу она не тянет. Бледная, как моль, да и стопудово проблемная.

Внутри все напряглось. Это было странное чувство, похожее на изжогу, но мне хотелось, чтобы Леший заткнулся, даже думать не смел так об Асе.

– Это факт, Илюх, – выдал он уверенно. – От хорошей жизни на домашнее не уходят: она либо больная, либо шизанутая.

– Так ты правду из Аси выбить пытался? – Сглотнув, я и сам не заметил, как сжал кулаки.

– Я на идиота похож?! Да и давай начистоту, Луч. – Камышов нахмурился. —Мне до ее секретиков дела нет.

– Тогда что?

– Проверить тебя хотел.

– Проверил?

– Ага. Все ждал, заступишься или нет.

– Ты же знаешь, я бы за любого заступился.

– Ты эту чушь себе почаще повторяй! – недоверчиво хмыкнул Леший. – Быть может, и сработает.

Скорчив кислую мину, я передразнил Камышова.

– Ну а че? – Он развел руками и заржал. – Кто-то же лечит геморрой подорожником. Сила внушения – великая вещь!

Леха сегодня однозначно напрашивался на подзатыльник, но внезапно раздавшийся звонок спас его дурную голову.

– Пошли, давай, клоун! – Со скрипом отодвинув стул, я поднялся с места. – Из-за твоей проверки я сегодня голодным остался!

– Э-э, нет, – округлив глаза, с издевкой в голосе пропел Леший. – Отсутствие аппетита – первый симптом влюбленного сердца. Плавали, знаем. Ты… это… Рыжий, витаминчиков каких попей – глядишь, и обойдется.

Я все же зарядил Камышову как следует, чтобы не болтал всякую ерунду. Леха лишь рассмеялся в ответ и всю дорогу от столовой до кабинета математики отчаянно подтрунивал надо мной.

Разумеется, на геометрию мы опоздали и под монотонное ворчание математички заняли свои новые места. Я теперь сидел с Мишаней. Компания из призера всевозможных олимпиад и главного нудилы класса была, если честно, так себе, но, с другой стороны, где еще, если не рядом с Семеновым, мне было думать об учебе?

– Страница сто шестьдесят семь, – пробубнил он в подтверждение моих мыслей. – Новую теорему разбираем.

Миха в предвкушении потер ладони, а я переключил взгляд на доску.

У меня никогда не было проблем с геометрией. Уравнение сферы, декартовы координаты в пространстве, скалярное произведение векторов – я мог решить любую задачу. А с простейшей схемой рассадки и правда накосячил. Мало того, что подорвал доверие Митьки, так еще и в спешке не учел главного: когда сидишь в третьем ряду, взгляд невольно касается первой парты. Вот и сейчас, я вроде и смотрел на доску, а видел одну только Асю. Убежал от себя, нечего сказать!

Серьезная, сосредоточенная, она ловила каждое слово Марьи Петровны, словно от этого зависела ее жизнь, и что-то старательно чертила в тетради. Глядя на доску, забавно приоткрывала рот. Хмурилась, когда домашних знаний становилось недостаточно, и неловко заглядывала в Варькину тетрадь, когда сомневалась, что записать в свою.

Я на миг представил себя на месте Скворцовой. Каково это было сидеть рядом с Асей? Ощущать ее тепло, слышать каждый вдох, иметь возможность в любой момент нечаянно коснуться ее локтем или спросить какую-нибудь ерунду? Смог бы я тогда сосредоточиться на учебе? Стопудово, нет. Впрочем, ютясь с Михой за одной партой, я точно так же пропускал сейчас мимо ушей все слова математички, только вот касаться локтем Семенова что-то совсем не хотелось даже случайно.

– Лучинин, и что смешного в теореме об объеме наклонной призмы? —Скрипучий голос Марьи Петровны слишком резко вернул меня в реальность.

– Ничего, наверно, – пожал я плечами, до конца не въезжая в смысл вопроса.

– Тогда, может, поделишься, что тебя так развеселило, и мы все дружно посмеемся. – Поправив очки на переносице указательным пальцем, математичка выжидающе уставилась на меня.

Мой растерянный вид говорил сам за себя. я ни черта не понимал, зато запросто стал эпицентром всеобщего внимания. В недоумении поджав губы, я покосился на Миху. Семенов в ответ, как красна девица, закатил глаза, а потом нехотя прошептал:

– А нечего было ржать посреди урока.

Я нахмурился: походу, и правда из-за новенькой мозги мои потекли, как ручьи по весне. А потом, как дурак, снова улыбнулся. Да и как было не улыбаться, когда своими бескрайними озерами на меня прямо сейчас смотрела Ася?

– Лучинин, мы ждем! – донесся голос Марьи Петровны откуда-то из параллельной вселенной.

Кто-то смеялся. Самые отважные пытались шутить. Мне было все равно. Все, что я видел сейчас – это нежный изгиб Асиной шеи, тонкие плечи, ее слегка приоткрытые губы. Все, чего боялся – что она вот-вот отвернется, перестанет на меня смотреть. Все, что слышал, – рваное биение собственного сердца, готового прямо сейчас выскочить из груди, и – стоп! – чье-то нарочито фальшивое и надрывное пение.

– «Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь», – голосил с соседнего ряда Леший под гулкие аплодисменты одноклассников и очумелое выражение лица математички.

– «Сердце, тебе не хочется покоя!» – продолжал он драть глотку, невзирая на замечания и угрозы вызвать родителей в школу.

– «Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить!» – капитально сфальшивил он на последней ноте, а класс окончательно взорвался смехом. Даже Миха и тот культурно похихикивал в кулак, а Марья Петровна под конец композиции, видимо, вспомнив юность, махнула на Лешего рукой и улыбнулась.

Серьезными оставались только трое: явно смущенная произошедшим и отвернувшаяся от меня Ася, я, по-прежнему не сводивший с нее глаз, и Настя, сердце которой наверняка дало трещину от недвусмысленных намеков Лешего.

Остаток урока я пытался думать исключительно о геометрии, как и потом, на литературе, – об одном лишь творчестве Пастернака. Я заставлял себя смотреть в учебник, прилежно конспектировал в тетради каждое слово учителя, а когда желание взглянуть на Асю становилось нестерпимым, пихал Семенова локтем и, прикинувшись дураком, задавал дебильные вопросы по теме урока.

Я вскочил с места за секунду до звонка, сгреб в охапку вещи и первым вылетел из кабинета. Правда, далеко убежать не успел.

– Илья! – Миронова, казалось, поджидала меня в коридоре. В руках она держала увесистую стопку тетрадей, а рядом, на подоконнике, лежала еще одна.

– Вам помочь, Анна Эдуардовна? – Я на ходу сбросил рюкзак с плеча и неловко впихнул в него свои вещи: учебник да пенал. – До кабинета поднять? – И, не дожидаясь ответа, потянулся я к тетрадям.

– Да… Нет… Спасибо, Илюш… – растерялась классная. – Ты помоги, конечно, но, вообще-то, я хотела попросить тебя… Ася! – так и не объяснив, зачем я ей понадобился, прокричала она. А я по инерции оглянулся.

Дурак! Я два часа выстраивал вокруг сердца железобетонные укрепления, а Снегирева одной мимолетной улыбкой, адресованной даже не мне, сумела разрушить их подчистую.

Ася вышла из кабинета последней и, едва не наткнувшись на пробегавшего мимо мальчугана класса из пятого, на мгновение остановилась. С какой-то детской жадностью во взгляде она наблюдала за спешащими кто куда учениками, сама же двигалась плавно и очень медленно.

– Ася! – между тем повторила Миронова и помахала девчонке рукой. – Подойди ко мне, пожалуйста!

Запрокинув голову, я рассмеялся – последние кирпичики моей чертовой обороны грозились разлететься в тартарары.

– Может, я пока тетради в учительскую отнесу? – Я хватался за воздух, лишь бы спастись.

– Не надо в учительскую, – отмахнулась классная.

– Тогда в кабинет?

Я смотрел на Миронову, как бездомная дворняга на сосиску, но звезды сегодня были явно не на моей стороне.

– Илья, да забудь ты про эти тетради! – нахмурилась Анна Эдуардовна. – У меня к тебе дело есть куда важнее.

И опять она не успела договорить: к нам робкой поступью подошла Снегирева.

– Ася, как прошли первые уроки? – Участливо улыбнувшись, Анна Эдуардовна все свое внимание сконцентрировала на новенькой. – Успеваешь? Все ли понятно? Ребята как, не обижали?

– Ну вы скажете тоже, Анна Эдуардовна! – усмехнулся я и тут же прилип к Асе взглядом.

Фарфоровая кожа, тонкие черты лица, сдержанная, неброская красота – Ася напоминала Эльзу из мультика, когда улыбалась другим, и Снежную Королеву, когда смотрела на меня пронизанным стужей взглядом, вот как сейчас. Глаза ее казались огромными, небесно-голубая радужка искрилась льдинками, а ресницы, длинные и почти прозрачные, на кончиках были словно покрыты инеем. Я снова завис, пропустив мимо ушей замечание классной. Шумно сглотнул, стоило Асе ненароком коснуться языком уголка тонких губ – бледных, карамельно-розовых, нестерпимо манящих. В ее голосе, тихом и нежном, я растворялся без остатка, не разбирая слов, напрочь забывая, куда так спешил еще пару минут назад.

– Илья! Илья-я! Да что с тобой сегодня такое?! Не выспался? – Голос Мироновой будильником сработал в голове.

– А? – вынырнул я из забытья.

– У меня сейчас педсовет, а Леонид Иванович в пробке застрял, понимаешь?

– А должен?