Слеза Скорпиона

Они не пытались напасть. Не пытались убить. Они лишь следили. Проверяли. Изучали.

Во рту появился неприятный, металлический привкус. Его расследование задело кого-то. Его поиски, его вопросы, его визит к волхву… Он наступил на хвост невидимой змее. И теперь змея подняла голову и смотрела на него, решая, когда нанести удар.

Теперь он был не только следователем. Он был и жертвой. И игра только что стала намного опаснее. Он больше не искал ответы на вчерашние вопросы. Теперь он должен был выжить, чтобы дожить до завтра.

Глава 17: Разговор с варягом

Корчма «Кривой рог» на Подоле была одним из тех мест, куда славянская дружина заходила редко и неохотно. Здесь воздух был пропитан запахом дешевой браги, кислой рыбы и мокрой шерсти. Под низким, закопченным потолком висел густой туман от десятка плошек, чадящих тюленьим жиром. В этом полумраке гомонил разношерстный сброд – греческие торговцы, хазарские менялы, но основу публики составляли варяги. Северные наемники, служившие князю, предпочитали отдыхать среди своих, говоря на своем гортанном, похожем на рык зверя языке.

Лютобор вошел сюда как в логово волков. Разговоры на мгновение стихли, и на него уставились десятки пар холодных, светлых глаз. Его знали. Знали, кто он и зачем пришел. Но никто не проявил ни враждебности, ни интереса. Они просто смотрели, оценивая, как смотрят на новый товар или на новую собаку для псовой охоты.

Эйнара, варяга с татуированным лицом, он нашел в самом дальнем углу. Тот сидел один, за массивным столом, и методично, без спешки, чистил широким ножом свои ногти. Перед ним стояла простая глиняная кружка с пивом. Он выглядел так, будто весь мир его не касался. Но Лютобор заметил, как напряглись мышцы на его плечах, когда он подошел, и как левая рука, та, что была под столом, легла на рукоять топора.

Лютобор не стал ходить вокруг да около. Он встал у стола, глядя на варяга сверху вниз.

– Мне нужно поговорить с тобой, северянин.

Эйнар даже не поднял головы. Он продолжал свое занятие, будто Лютобора здесь не было.

– Говори. Воздух в Киеве бесплатный, – процедил он, не отрываясь от ногтей.

– Ты повздорил с Вратиславом на свадьбе. Этой ночью он был убит.

Нож в руке Эйнара на мгновение замер, затем снова принялся за работу.

– Мне жаль твоего друга, – без малейшего сочувствия в голосе сказал он. – Смерть на брачном ложе – это плохая примета. Тор, должно быть, отвернулся от него.

– Не Тор. Человек, – жестко ответил Лютобор. – У тебя был повод желать ему смерти. Ты был оскорблен. И ты поднял на него нож.

Только теперь Эйнар медленно поднял голову. Его глаза, бледные и безжалостные, как полярный лед, впились в Лютобора. Он не выглядел ни виноватым, ни испуганным. Скорее, ему было скучно.

– Повод – да, – он ухмыльнулся, обнажив крепкие, желтоватые зубы. – Твой Вратислав был глупым быком с громким голосом. Таких на севере забивают еще телятами. Но нож, – он с презрением посмотрел на свой столовый нож, – я не поднимал. Если бы я хотел его убить, я бы говорил с ним вот этим.

Он лениво качнул головой в сторону своего топора, висевшего на спинке стула.

– Мы, северяне, – продолжал он, и в его голосе прозвучали нотки гордости и презрения, – простые люди, славянин. Если мы хотим взять женщину – мы ее берем. Если мы хотим взять золото – мы его берем. Если мы хотим убить – мы делаем это топором. В лицо. Чтобы враг видел, кто посылает его душу в Вальхаллу. А яд в вино… – он презрительно сплюнул на грязный пол, – это не наш путь. Яд – оружие женщин с черными сердцами. Интриганов, что прячутся за спинами правителей. И… южан. Хитрых, как лисы, и слабых, как зайцы. Греков, хазар… Тех, кто боится крови на своих руках.

Лютобор молчал, взвешивая его слова. В них не было лжи. В них была вековая, простая, варварская логика. И эта логика исключала Эйнара из списка подозреваемых.

Варяг, видя, что Лютобор ему верит, откинулся на спинку стула и, кажется, решил проявить толику милосердия.

– Ты ищешь не там, рус, – сказал он, уже почти миролюбиво. – Твой дружок, Вратислав, был не просто глупым быком. Он был жадным быком. Я видел его. Много шума, мало стали. Но много жажды золота. Он нажил себе врагов посильнее меня, оскорбленного на пиру.

– О чем ты говоришь?

– Я говорю о том, что слышно в порту, если уметь слушать, – Эйнар сделал глоток пива. – Он искал легкой наживы. Водил знакомства не с теми людьми. Связывался с темными купцами, мутил что-то с караванами, что идут на юг. Обещал защиту, а потом товар «пропадал» в степи. Я слышал, один хазарский торгаш, не самый мелкий, из-за него всего лишился. И вроде бы не один он. Такие долги не прощают. Такие долги смывают не серебром, а кровью.

Он снова взял свой нож и уставился на Лютобора.

– Так что проверь его караваны, славянин. И кошельки его «партнеров». А не мои руки. Они вчера были чисты. В отличие от совести твоего побратима.

Сказав это, Эйнар демонстративно отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Лютобор постоял еще мгновение, переваривая услышанное. Он пришел сюда, чтобы проверить одну нить, а вместо этого нашел другую. Толстую, грязную, ведущую в совершенно неожиданном направлении. Темные дела Вратислава. Обманутые купцы. Хазарский след.

Картина преступления только что стала объемнее и гораздо уродливее. Это была уже не просто месть ревнивца или оскорбленного наемника. Это запахло большими деньгами, обманом и кровью, пролитой задолго до вчерашней ночи.

Глава 18: Капкан в переулке

Лютобор покинул «Кривой рог», и глоток чистого морозного воздуха показался ему сладким, как мед, после удушливой атмосферы корчмы. Его разум лихорадочно работал, пытаясь увязать новые сведения с уже известными. «Темные купцы… пропавший товар… хазарский след…» Слова Эйнара были не просто домыслом, они ложились на слова волхва, как ключ на замок. «Смерть с юга». Теперь у этой метафоры появилось вполне земное, грязное воплощение.

Он шел по лабиринту улочек Подола. Эта часть города ночью была опасна. Здесь, вдали от княжьего двора, правили свои законы, и человеческая жизнь стоила дешевле доброго коня. Лютобор это знал, его рука не покидала рукояти меча, а взгляд обшаривал тени.

Они вернулись. Он не видел их, но снова почувствовал то самое леденящее присутствие, как и по дороге с капища. Только на этот раз в нем не было выжидательной пассивности. В воздухе висела угроза. Решение было принято. Они больше не следили. Они вышли на охоту.

Он свернул в особенно узкий и темный переулок, зажатый между высоким глухим забором и стеной амбара. Сырой, пахнущий крысами тупик, идеальное место для засады. Он сделал это намеренно. Лучше принять бой на своих условиях, чем ждать удара в спину на открытом месте.

Он прошел половину переулка и остановился, делая вид,

что поправляет сапог. И в этот момент они напали.

Без крика, без предупреждения. Один вышел из тени за его спиной, второй спрыгнул с невысокой крыши сарая впереди. Две молчаливые, темные фигуры, отрезавшие ему пути к отступлению. Они действовали слаженно, как пара волков, загоняющих оленя.

Это были не простые грабители. Грабители кричат, запугивают, их цель – кошель. Эти же двигались бесшумно, и целью их был он сам. В руках у каждого сверкнула сталь – короткие, широкие ножи, идеальное оружие для тесного пространства, где не размахнуться мечом.

У Лютобора не было времени думать. Его тело среагировало раньше, чем разум. Вместо того, чтобы выхватывать меч, что было бы самоубийством в такой тесноте, он нырнул вперед, под ноги тому, кто преграждал ему путь. Он ударил его плечом в колени, сбивая с ног, и одновременно выхватил свой собственный, длинный нож из-за пояса.

Нападавший, падая, успел полоснуть его по плащу, лезвие со скрежетом скользнуло по скрытой под тканью кольчужной рубахе. Второй уже был за спиной, целясь в шею. Лютобор, не разворачиваясь, откатился в сторону. Нож нападавшего с сухим стуком вонзился в бревенчатую стену амбара.

Завя_ался короткий, вязкий, звериный бой. Здесь не было места красивым приемам и воинской доблести. Это была грязная работа. Удары локтями, ногами, попытки вывернуть руку, поймать противника за горло. Воздух наполнился хриплым дыханием и глухими стуками ударов.

Нападавшие были сильны и опытны. Они действовали как единое целое, не давая ему передышки. Но Лютобор был в своей стихии. Он был не просто дружинником, он был следопытом, охотником, привыкшим к схваткам в лесной чаще, где каждый корень, каждый ствол может стать и союзником, и врагом.

Он парировал удар, идущий ему в бок, и, поймав руку противника, резко вывернул ее. Раздался сухой хруст. Нападавший взвыл от боли, но это был не крик – сдавленный, полный ярости и удивления хрип. Его напарник, видя, что дело принимает дурной оборот, бросился вперед, пытаясь оттеснить Лютобора.

И совершил ошибку. На долю секунды он раскрылся. Этого было достаточно. Лютобор, увернувшись от его выпада, нанес короткий, точный, колющий удар снизу вверх. Он метил не в сердце, не в горло. Он метил в бедро, туда, где крупная артерия лежит близко к коже.

Лезвие вошло глубоко. Нападавший захрипел и осел на землю, зажимая рану. Темная, густая кровь тут же хлынула сквозь его пальцы, впитываясь в мерзлую грязь.

Бой был окончен.

Тот, что был со сломанной рукой, метнул в Лютобора взгляд, полный лютой ненависти. Он не стал пытаться продолжать бой в одиночку. Он подхватил своего раненого товарища, взвалил его на плечо и, хромая и оступаясь, потащил его прочь, в спасительную темноту. Он не бросил его. Они были связаны чем-то большим, чем простое ремесло наемных убийц.

Лютобор не стал их преследовать. Он тяжело дышал, адреналин гудел в ушах. Он остался стоять посреди переулка, один. На грязи быстро застывала лужа чужой крови.

Угроза была реальной. Это были не призраки, не тени. Это были живые люди из плоти и крови, посланные, чтобы остановить его. Его вопросы в корчме варягов, его копание в делах Вратислава, – все это потревожило гнездо.

И теперь он знал наверняка: это были не люди князя, проверявшие его. И не дружинники Ратибора, ведомые слепой местью. Эти действовали как профессионалы – тихо, эффективно и безжалостно. У него появился враг. Безликий, тайный и смертельно опасный. И он только что пролил его кровь. А это означало, что теперь они придут за ним не для того, чтобы напугать. Они придут, чтобы убить.

Глава 19: Шрам и перстень

Они исчезли. Тяжелое, хриплое дыхание раненого и шаркающие шаги его товарища быстро затихли в лабиринте ночных переулков. Лютобор остался один. Тишина, нарушаемая лишь гулким стуком его собственного сердца, казалась оглушающей после яростной brevity схватки. Адреналин, державший его тело в напряжении, начал отступать, и он почувствовал острую, жгучую боль в левом предплечье.

Он опустил взгляд. Рукав его плаща был распорот, под ним на кольчуге виднелась глубокая царапина от ножа противника. Но ниже, у самого запястья, куда не доставала кольчужная рубаха, кожа была рассечена. Неглубоко, но кровь уже пропитала ткань исподней рубахи, оставляя липкое, теплое пятно. Он поморщился, но боль была сейчас не важна. Она была доказательством. Доказательством реальности угрозы, которое можно было предъявить, если потребуется.

Он опустился на колени, вглядываясь в грязь на месте схватки, туда, где упал раненый им человек. Воинский опыт подсказывал – в пылу боя враг мог что-то обронить, оставить след, который приведет его к логову. Лунный свет, пробившийся сквозь щель между домами, скупо освещал затоптанную, смешанную со снегом и кровью землю.

Сперва он увидел лишь темное пятно крови. Но рядом с ним, зацепившись за острый осколок льда, трепыхался небольшой клочок ткани. Он осторожно подобрал его. Это был обрывок плаща, оторванный, видимо, в борьбе. Ткань была грубой, жесткой на ощупь. Темно-серая шерсть, свалянная почти до состояния войлока. Лютобор хорошо знал ткани, которые носили в Киеве. Знал мягкую шерсть, что привозили с севера, тонкое греческое сукно, простое домотканое полотно русов. Эта ткань была другой. В ней чувствовалась степь. Ветер, пыль, дым костров. Выделка была не киевской. Она была чужой.

Он спрятал лоскут за пазуху и продолжил поиски. Он водил пальцами по холодной, вязкой грязи, почти не надеясь что-то найти. И вдруг его пальцы наткнулись на что-то твердое, маленькое, с правильными очертаниями. Он вытащил находку на свет.

Это был перстень.

Простой, без всяких украшений, отлитый из потускневшей меди. Недорогой, какие носят простые воины или торговцы. Он, должно быть, соскользнул с пальца раненого, когда тот упал. Но на широкой площадке перстня был выбит знак. Неглубокий, частично стертый, но вполне различимый.

Это был не герб и не родовой знак киевской знати. Не руна, знакомая ему по общению с варягами. Знак был чужим, непонятным. Он походил на стилизованную голову какого-то зверя с двумя рогами, заключенную в круг. Или, может, на тамгу, родовой знак одного из степных народов. Но он не был похож на те знаки, что он видел у печенегов или половцев. В его линиях было что-то иное. Более древнее. Более сложное.

Лютобор зажал перстень и лоскут ткани в кулаке. Холодный металл и грубая шерсть. Это было все, что у него осталось от ночных гостей. Это было ничтожно мало. Но это было гораздо больше, чем ничего.

Его враг перестал быть безликой тенью. Теперь у него были приметы. Грубая степная ткань. И странный, непонятный знак на медном перстне. Это были первые нити. Тонкие, почти невидимые, но если потянуть за них в правильном направлении, они могли привести его к самому сердцу паутины.

Он выпрямился, окинув последним взглядом темный переулок. Боль в руке стала сильнее, напоминая о цене этих находок. Шрам, который останется на его запястье, будет вечным напоминанием о том, что эта охота – не игра ума, а смертельная схватка. И враг, который носит такие перстни, придет снова. Теперь у него был не только повод, но и личный счет.

Лютобор развернулся и, уже не таясь, твердым шагом направился в сторону княжьего двора. У него не было ответов. Но у него появились правильные вопросы. И он знал, кому их задать.

Глава 20: Неудобные вопросы Князю

Утро застало Лютобора не в его каморе, а в оружейной. Он не спал. Оставшиеся до рассвета часы он провел, затачивая свой меч. Монотонное, скрежещущее движение бруска по стали успокаивало нервы и помогало думать. Свежая рана на запястье, промытая и туго перетянутая полоской чистого полотна, горела ровным, тупым огнем, не давая ему забыться.

Как только над городом забрезжил рассвет, он направился прямиком в княжеские покои. Он не стал ждать, пока его вызовут. Он шел с той решимостью, которую дает либо уверенность в своей правоте, либо полное отчаяние. В его случае это было и то, и другое.

Светозара он застал за утренней трапезой. Князь сидел один за дубовым столом, перед ним стояла простая миса с ячменной кашей. Никакой роскоши, никаких слуг. Таким его видели немногие.

– Княже, – Лютобор остановился у стола, не спрашивая позволения. Его вид был далек от подобающего: одежда в грязи, на лице – свежие ссадины, перевязанная рука.

Светозар медленно поднял на него глаза. Во взгляде его не было удивления. Лишь холодное, выжидательное внимание.

– Ты выглядишь так, будто ночь у тебя была неспокойной, дружинник. Нашел что-то? Или кто-то нашел тебя?

Вместо ответа Лютобор шагнул к столу и положил на его гладкую поверхность две вещи: грязный, пахнущий степью клочок грубой ткани и потускневший медный перстень. Они выглядели жалко и чужеродно рядом с серебряной ложкой князя.

Светозар нахмурился, отодвинул мису.

– Что это?

– Это то, что осталось от моих ночных гостей, – ровно ответил Лютобор. Он расстегнул ворот рубахи, показывая свежий порез на плече, где нож все же прорвал ткань. – Они следили за мной. От капища до Подола. А когда я зашел в корчму к варягам, они устроили мне капкан на обратном пути. Их было двое.

Он посмотрел князю прямо в глаза. Вопрос, который он собирался задать, был дерзким, почти предательским. Но он должен был его задать.

– Княже, я твой верный дружинник, но не твоя собака на сворке, которую можно натравить, а потом проверить кнутом. Эти люди следили за мной. Напали молча, чтобы убить или взять живым. Это твоя проверка? Твои люди?

Тишина в покоях стала плотной, почти осязаемой. Любой другой за такой вопрос уже лежал бы на полу с княжеским сапогом на горле. Но Лютобор не отводил взгляда. Это была их сделка. И он должен был знать ее правила.

Светозар не вспылил. Его лицо осталось непроницаемым. Он взял со стола перстень, поднес его близко к глазам, повертел в своих сильных, узловатых пальцах. Он рассматривал не столько перстень, сколько самого Лютобора. Проверял, есть ли в его голосе страх, ложь, вызов.

– Нет, – наконец произнес князь, и его голос был спокоен. Он отложил перстень. – Мои люди, Лютобор, если бы и следили за тобой, ты бы их не заметил до самого последнего мгновения. А если бы они получили приказ напасть… – он сделал короткую, но многозначительную паузу, – ты бы здесь не стоял.

Он взял в руки клочок ткани, потер его между пальцами.

– Шерсть плохая. Грубая. Кочевники.

Затем он снова взял перстень и ткнул ногтем в выбитый на нем знак.

– А вот это… – он прищурился, – уже интереснее. Это не печенежская тамга. И не половецкая. Это хазарская работа. Знак одного из степных родов, что торгуют с Итилем и подвластны кагану. Торгуют лошадьми, оружием… и рабами.

Он поднял на Лютобора свой холодный, тяжелый взгляд. И в нем Лютобор увидел нечто новое. Не подозрение, не гнев. Серьезную, глубокую озабоченность.

– Похоже, ты, сам того не зная, наступил на хвост змее, о которой мы оба не знали. Ты пошел к варягам. Спросил про долги Вратислава. И кто-то, кто связан с этими долгами, очень не хочет, чтобы ты копал дальше. Кто-то, кто может нанять в Киеве хазарских головорезов для грязной работы.