Дикое Сердце Леса. История Нижнего Новгорода

«Это шайтан этого места!» – прорычал один из воинов, нервно сжимая рукоять сабли.

Они снова вернулись к опушке, к старой ели, чувствуя себя растерянными и униженными. Батый снова посмотрел на сломанную ветку, свою единственную улику. Но теперь она выглядела иначе. Излом казался не таким ровным, а рядом, на стволе, появились свежие, глубокие царапины, которых, он был уверен, раньше не было.

«Медведь,» – сказал он сам себе, но в его голосе не было уверенности. – «Это просто следы медведя». Лес подменял реальность, стирая улики у них на глазах.

И тут заговорил Октай. Он стоял, закрыв глаза и опершись на свой посох.

«Здесь есть сила,» – прошептал он, и его слова были едва слышны. – «Древняя. Сильнее меня. Она не враждебна. Она просто… не хочет, чтобы мы были здесь. Она плетёт завесу. Она меняет то, что мы видим».

Октай поднял свой бубен и ударил в него. Один раз. Глухой, мощный звук прокатился по лесу, пытаясь разорвать пелену морока. В ответ лес вздохнул. Тяжело и недовольно. На мгновение деревья вокруг будто качнулись, тени сместились. Воины увидели, как на мгновение завеса спала, и впереди проступила еле заметная тропинка, ведущая вглубь.

Но лишь на мгновение. Потом всё снова стало прежним.

Октай покачнулся. Изо рта у него пошла кровь.

«Я не могу…» – выдохнул он, утирая губы тыльной стороной ладони. – «Пробиться сквозь её защиту. Эта воля… она едина с этим местом. Бороться с ней – это всё равно что пытаться вычерпать море. Он или она… не пустит нас дальше».

Батый посмотрел вглубь леса, который снова стал непроницаемой стеной. Он был воином, а не колдуном. Он верил своим глазам и ушам, но сейчас они его обманывали. Он верил силе своего шамана, но сейчас эта сила оказалась бессильна.

Он был вынужден признать поражение.

«Уходим,» – бросил он, и в его голосе слышалось глухое раздражение. – «Расскажем хану, что мы видели. Пусть он сам решает, стоит ли начинать войну с лесом».

Глава 30: Ястреб Возвращается с Пустыми Когтями

Отряд возвращался в стойбище хана Тогрула униженным. Они ехали молча, и даже степной ветер, казалось, насмехался над ними, бросая в лицо пригоршни пыли. Воины, привыкшие побеждать силой и сталью, столкнулись с чем-то, чего не могли ни понять, ни одолеть. Они потерпели поражение не от вражеского меча, а от самого леса, который просто не захотел их впускать.

Батый, лучший следопыт хана, ехал с каменным лицом, но в его душе кипело бессильное раздражение. Его мастерство оказалось бесполезным против морока. Октай-шаман выглядел постаревшим на десять лет. Его поход в мир духов и столкновение с неведомой силой истощили его. Он всю дорогу бормотал что-то себе под нос о «древнем хозяине» и «стене, сотканной из воли».

Их возвращение не осталось незамеченным. Хан Тогрул, ждавший их с нетерпением, вышел из своего шатра, едва они спешились. Его взгляд был острым и требовательным.

«Ну?» – бросил он, не удостоив их приветствием.

Батый склонил голову. «О, великий хан. Мы нашли место, где пропали твои люди. Их убили и закопали».

«Кто?!» – в голосе Тогрула зазвенела сталь.

«Мы не знаем,» – честно ответил следопыт. – «Лес скрыл следы. Он не пустил нас дальше».

Хан перевёл свой гневный взгляд на шамана. «Октай? Ты, чьи духи видят сквозь землю? Ты тоже ничего не увидел?»

Октай поднял на хана свои усталые глаза. «Я видел, великий. Я видел волю, что правит тем лесом. Она могущественна. Она не захотела нас впускать. Пытаться пройти силой – значит навлечь на себя гнев, который мы не сможем выдержать. Это не просто лес. Это царство».

Тогрул слушал, и его лицо темнело с каждым словом. Он не понимал всех этих разговоров о духах и воле, но он понимал одно: его лучших воинов унизили, его приказ не выполнен, а убийцы его людей остались безнаказанными. Его ястребы вернулись с пустыми когтями.

Честь хана была оскорблена.

Его ярость, не найдя выхода в сторону таинственного лесного врага, обрушилась на того, кто был ближе и понятнее. На хана Ботая.

«Этот щенок!» – прорычал Тогрул, ударив кулаком по столбу, поддерживающему навес шатра. – «Это он во всём виноват! Не смог уберечь мой подарок! Не смог обеспечить безопасность пути! Он заплатит за свою никчёмность!»

Он повернулся к своему советнику.

«Отправить гонцов к Ботаю! Пусть знают, что ярость великого хана безгранична! За своё оскорбление и за потерянных воинов он заплатит мне двойную дань! Конями, скотом, шкурами! И пусть пришлёт мне свою старшую дочь в наложницы в знак покорности!»

Приказ был отдан. Хан Тогрул выместил свой гнев, временно забыв о таинственном лесе. Пусть мелкий вассал платит за всё.

А в далёкой лесной землянке Александр и его новый народ продолжали строить свой дом, не зная, что буря пронеслась мимо. Они не знали, что могущественный шаман видел их след, что лучший следопыта хана стоял в нескольких верстах от их убежища. Они не знали, что древний Хозяин Леса, их невидимый сосед, встал на их защиту.

Угроза для них временно отступила. Но где-то далеко, в бескрайней степи, уже было посеяно зерно большого конфликта. Имя хана Тогрула, его оскорблённая честь, унижение хана Ботая – всё это сплеталось в тугой узел, который рано или поздно должен был развязаться войной. И эпицентром этой войны была маленькая, никому не известная община в сердце древнего леса.

Глава 31: Новый День, Новые Заботы

Рассвет над подземной деревней наступал не так, как в остальном мире. Сначала сквозь дымовые отверстия землянок начинал просачиваться бледный, серый свет. Затем из леса доносились первые птичьи голоса. И лишь потом, с первыми лучами солнца, которые пробивались сквозь густые еловые лапы, жизнь в поселении начинала просыпаться.

Это уже не было беспорядочным, паническим пробуждением, как в первые дни. Хаос постепенно уступал место порядку, рождённому необходимостью.

Александр выходил из своей – теперь уже не только своей – землянки первым. Он стоял на утреннем холоде, вдыхая свежий, смолистый воздух, и смотрел, как его новый народ выбирается из-под земли. В его взгляде уже не было растерянности. Была тяжесть ответственности и ясное понимание того, что нужно делать.

Мужчины и юноши собирались вокруг него. Их было немного, всего около десятка тех, кто мог держать оружие или тяжёлый инструмент. Они ждали его слова.

«Радим,» – Александр обращался к коренастому крестьянину, чьи глаза светились спокойной уверенностью. – «Ты и твои. Сегодня – на охоту. Проверьте силки, что мы вчера ставили у дальнего ручья. Мяса нужно много. Дети должны есть».

Радим молча кивал. Он был не лучшим воином, но лес он начинал чувствовать, как свою пашню. Он собирал свою небольшую группу – двоих юношей и ту самую диковатую охотницу Ладу, которая владела луком не хуже любого мужчины. Они проверяли самодельные луки, стрелы, копья и уходили в лес, как бесшумные тени. Охотничий отряд.

«Влас,» – Александр поворачивался к угрюмому воину. – «Твои люди – на стройку. Продолжаем рыть жилую землянку. Нам нужно место для женщин и детей до первых заморозков. Камень, глина, брёвна – всё, что найдете. Ты главный».

Влас, чья ярость в бою сменялась в мирное время мрачной деловитостью, лишь коротко кивал. Под его руководством собиралась самая большая группа мужчин. Их оружием на сегодня были не мечи, а ломы из кольев, сабли-кирки и собственные руки. Строительная группа.

Когда мужчины расходились, из землянок появлялись женщины. Их жизнь тоже обрела свой ритм. У большого общего костра уже хлопотала Зоряна. Она больше не была той запуганной девочкой, спасённой на опушке. Горе и ответственность сделали её взрослее. Теперь она была хозяйкой. Она следила за огнём, распределяла скудные запасы еды на утреннюю похлёбку. Под её присмотром женщины занимались своими делами.

Те, что помоложе и посильнее, занимались обработкой шкур, захваченных у кочевников. Они скоблили их, разминали, готовя материал для тёплой одежды. Женщины постарше сидели чуть поодаль, занимаясь починкой одежды или присматривая за детьми. Детвора, уже не такая напуганная, носилась между деревьями, их смех смешивался с треском костра и стуком топоров.

Это был муравейник. Каждый знал свою задачу. Каждый вносил свой вклад в общее выживание. Это ещё не было процветающим селением. Это было гнездо, отчаянно цепляющееся за жизнь, скрытое под землёй и сенью древнего леса. Но в этом утреннем движении, в этом распределении ролей, в этом гуле голосов и стуке инструментов, уже не было хаоса.

Был зародыш порядка.

Александр стоял посреди всего этого, наблюдая. Он был центром этого мира, точкой, из которой расходились все приказы. Он не выбирал эту роль. Но теперь, когда она была у него, он исполнял её с холодной, методичной эффективностью. Потому что от этого зависела не только его жизнь, но и жизнь всех этих людей, которые смотрели на него с надеждой и верой. Их новый день, полный новых забот, начался.

Глава 32: Голоса у Костра

Вечер опускался на лесное поселение. Воздух, днём наполненный стуком топоров и гулом голосов, теперь стал тихим. Единственным звуком был весёлый треск большого костра, вокруг которого собралась вся община. Ужин был скудным – похлёбка из кореньев с мелкими кусочками зайчатины, – но горячим. И общим.

После долгого дня тяжелой работы люди сидели, вытянув гудящие ноги к огню. Молчали. Каждый думал о своём – о потерянном доме, об убитых родных, о туманном будущем. Тяжёлая, гнетущая тишина висела между ними.

Александр, сидевший на поваленном бревне, чувствовал эту тишину. Она была как стена, разделяющая их. Они были вместе, но каждый был одинок в своём горе. Он понял, что так продолжаться не может. Чтобы выжить, им нужно стать не просто группой людей, а народом, племенем. А для этого нужно было разрушить эту стену молчания.

«Мы делим один очаг и одну судьбу,» – сказал он, и его голос прозвучал в тишине на удивление спокойно. – «Но мы не знаем друг друга. Мы – тени из прошлого. Расскажите, кто вы. Откуда. Чтобы мы знали, кто сидит рядом с нами у огня».

Сначала все молчали, не решаясь начать. Тогда он кивнул Радиму. Тот, уже рассказавший свою историю, лишь тяжело вздохнул и кивнул в ответ, поддерживая вождя. Влас зло сверкнул глазами, но тоже промолчал.

И тогда тишину нарушил тихий женский голос. Это была Лада, дикая охотница. Она сидела, обхватив колени, и смотрела на пламя.

«Меня зовут Лада,» – сказала она ровно, без дрожи. – «Мой отец был охотником. Не в деревне, а в лесу. У нас был свой дом, вдали от всех. Он учил меня ходить по лесу так, чтобы птица не вспорхнула с ветки, и стрелять белке в глаз. Он говорил, что лес честнее людей». Она помолчала. «Кочевники наткнулись на наш дом случайно. Отец бился, как медведь. Убил двоих. Но их было слишком много. Я видела, как он умер. Они взяли меня, потому что я умею стрелять. Хотели сделать из меня загонщика на охоте…» Она замолчала, и в её тёмных глазах на мгновение блеснул огонь ненависти.

Её рассказ, полный дикой гордости и боли, словно открыл шлюзы.

Заговорила женщина, которою звали Мироной. Она оказалась гончаром. «А я из Городища. Лепила горшки да плошки всю жизнь. Лучшие во всей округе. Когда разбойники пришли, меня не тронули. Сказали, такой мастер им живой нужен. Буду им, значит, кубки для браги лепить». Она горько усмехнулась.

Женщина по имени Весняна, молодая вдова, рассказала, что она была ткачихой. Её забрали, чтобы она ткала для жён кочевников богатые узоры. Её рассказ был тихим, полным слёз, но она говорила, и это было важно.

Каждый рассказ был осколком разбитого мира. Кузнец, который должен был ковать врагам оружие. Пастух, у которого отняли всё стадо. Мать, чьего сына-первенца убили у неё на глазах. Они говорили о своих домах, о своих семьях, о своих ремёслах. О той жизни, которой у них больше не было.

Они говорили, и стена молчания рушилась. Они переставали быть просто безымянными рабами. Они снова становились людьми – Радимом-пахарем, Власом-воином, Ладой-охотницей, Мироной-гончаром.

Александр слушал каждую историю. Он был их исповедником. Он впитывал их боль, их гнев, их горе. И чувствовал, как нити их судеб сплетаются с его собственной. Взгляды, которые они бросали на него, менялись. В них больше не было только страха или слепого обожания. В них появлялось доверие. Они доверяли ему не только свои жизни, но и свои истории, своё прошлое.

В тот вечер у костра родилось нечто новое. Не просто община. А племя. Племя сломленных, но не сдавшихся людей, объединённых общей бедой и одним вождём, у которого не было прошлого, но который теперь нёс на своих плечах прошлое их всех.

Глава 33: Незваная Гостья

Дни в подземном поселении текли, наполненные тяжелой работой, а ночи – тихими разговорами у костра. Община постепенно превращалась в единый организм. Но этому организму не хватало души. Не хватало того, кто мог бы говорить не только с людьми, но и с лесом.

Она пришла на рассвете.

Утро было холодным и туманным. Белая, плотная мгла окутывала деревья, заглушая все звуки и превращая знакомый лес в призрачное, незнакомое место. Дозорные, Влас и один из юношей, напряжённо всматривались в туман, когда увидели её.

Фигура медленно проступала сквозь белую пелену. Она шла со стороны самой чащи, оттуда, куда боялись заходить даже самые смелые охотники. Это была не заблудившаяся крестьянка и не измученная беженка.

Женщина была высокой и статной, её движения были плавными и уверенными. Она несла себя с таким врождённым достоинством, что казалась княгиней, случайно забредшей в этот дикий мир. Её длинные, иссиня-чёрные, как вороново крыло, волосы были заплетены в сложную косу, в которую были вплетены веточки вереска. Но самым поразительным были её глаза. Огромные, пронзительные, цвета молодого мха. В них не было ни страха, ни удивления. Только глубокое, древнее знание.

Одета она была просто, в длинное тёмно-зелёное платье из грубого льна, но оно сидело на ней, как царское облачение. В руке она держала длинный, гладкий посох из рябины, испещрённый вырезанными на нём рунами.

Влас выставил вперёд копьё.

«Стой! Кто ты и как сюда попала?» – его голос прозвучал хрипло и угрожающе, но женщина даже не вздрогнула.

Она остановилась и окинула его своим спокойным, изучающим взглядом, от которого воину стало не по себе.

«Меня зовут Агния,» – сказала она, и её голос был низким и мелодичным, как журчание лесного ручья. – «Я иду туда, куда ведут меня боги. И они привели меня сюда. Мне нужен тот, кого вы зовёте своим вождём».

Её привели к Александру. Он как раз выходил из своей землянки, щурясь от утреннего света. Увидев незнакомку, он замер. Он почувствовал силу, исходящую от неё. Это была не физическая сила воина. Это была иная, тихая, но могущественная энергия, похожая на ту, что он ощущал у Камня-Дара.

Они стояли друг против друга посреди поляны: мужчина, одетый в звериные шкуры, пахнущий лесом и сталью, и женщина в простом платье, пахнущая травами и тайной. Вождь мира людей и посланница мира духов.

«Как ты нашла это место?» – спросил Александр. Вопрос был не праздным. Если она смогла, смогут и другие. Враги.

Агния улыбнулась уголком губ, и от этой улыбки в её зелёных глазах зажглись смешливые искорки.

«Я не искала. Меня вёл шёпот. Лес позвал меня, а боги указали путь,» – просто ответила она. – «Я иду туда, где старое умирает, а новое ещё не родилось. Где нужна помощь тем, кто забыл, и тем, кто ещё не научился».

Она обвела взглядом поселение: дымящиеся очаги, вырытые в земле норы, людей, с опаской выглядывающих из своих укрытий.

«Вы живёте здесь, как кроты, в его доме,» – продолжила она, и её голос стал серьёзным. – «Вы берёте его плоть, пьёте его кровь, рубите его кости. Вы думаете, он будет долго это терпеть? Ваш вождь принёс ему дар, и это дало вам отсрочку. Но даров мало. С Хозяином этого места нужен договор. Иначе он отторгнет вас, как занозу».

Её слова поразили Александра. Она знала о его подношении. Она знала о его безмолвном разговоре с лесом.

«Кто ты такая?» – снова спросил он, но уже с другим чувством. Не с подозрением, а с зарождающимся уважением.

«Я – ведунья,» – ответила Агния. – «Та, что знает травы и видит духов. Та, что говорит с богами и читает знаки. И я пришла сюда, чтобы помочь вашему новому племени не сгинуть в первую же зиму. Если, конечно, вы примете мою помощь».

Она вонзила свой рябиновый посох в землю. И в тот же миг утренняя мгла вокруг них, до этого плотная и непроницаемая, начала рассеиваться, будто повинуясь её безмолвному приказу. Солнечный свет хлынул на поляну.

Незваная гостья пришла. И всем стало ясно, что с её приходом жизнь в их маленьком мире уже никогда не будет прежней.

Глава 34: Слово Ведуньи

Поначалу люди отнеслись к Агнии с настороженностью. В этом жестоком мире любое новое лицо было потенциальной угрозой. Женщины шептались за её спиной, мужчины хмуро поглядывали на её рябиновый посох, а дети и вовсе оббегали её стороной, будто она была лесной кикиморой. Но её спокойствие и уверенность быстро изменили это отношение.

Её ценность проявилась в мелочах, из которых и состоит жизнь.

На следующий день после её прихода один из юношей, рубивший дрова, неловко взмахнул топором и рассёк себе ногу до кости. Рана была глубокой, кровь хлестала, не останавливаясь. Женщины ахали, пытаясь зажать рану грязными тряпками, а Влас уже мрачно рассуждал о том, что ногу придётся отнимать, иначе пойдёт заражение.

Агния подошла, молча отстранила всех и опустилась на колени перед раненым. Она не читала громких заклинаний. Она просто положила свою прохладную ладонь на горячую кожу юноши, чуть выше раны, и что-то тихо зашептала. Её шёпот был похож на шелест листвы. Затем она ушла в лес и через полчаса вернулась с пучком каких-то невзрачных листьев и кореньев. Она разжевала их в кашицу, смешала со слюной и плотно наложила на рану, перевязав чистой полоской льна, которую достала из своей сумки. Кровь почти сразу перестала течь. А через три дня юноша уже прихрамывал по лагерю, а рана, вместо того чтобы гноиться, затянулась чистой розовой кожей.

После этого к ней потянулись другие. Она заговаривала детские лихорадки, от которых не спасали ни обтирания, ни отвары. Она поила женщин травяными настоями, которые возвращали им силы и успокаивали нервы. Она знала, какой гриб можно есть, а какой несёт смерть, какой корень лечит, а какой калечит. Она, казалось, говорила с лесом на его собственном языке, и он открывал ей свои тайны.

Но главный её разговор состоялся с Александром, несколько дней спустя, когда они остались наедине у Камня-Дара. Александр пришёл туда снова, чтобы оставить подношение – печень подстреленного оленя. Агния, казалось, ждала его там.

«Ты приносишь ему дары, как будто он голодный старик,» – сказала она, глядя на камень. Её голос был спокоен, но в нём слышался упрёк.

«Я показываю уважение,» – ответил Александр.

«Уважение – это хорошо. Но вы здесь не гости, вы поселились в его теле,» – Агния обвела рукой лес. – «Вы роете его плоть, создавая свои норы. Вы рубите его волосы-деревья. Вы убиваете его детей-зверей. И с каждым днём вас становится всё больше. Один дар не покроет этого. Лес – не торговец, с которым можно расплатиться за товар».

«Что ты предлагаешь?» – спросил Александр, чувствуя, что она говорит о вещах, которые он и сам смутно ощущал.

«Хозяин этого места – древняя сила. Ему не нужно твоё мясо. Ему нужно твоё слово,» – сказала она, и её зелёные глаза, казалось, заглянули ему прямо в душу. – «Дар – это просьба. Договор – это клятва. Вы должны заключить с ним договор. Поклясться, что будете жить по его законам. Не брать больше, чем нужно. За каждое срубленное дерево сажать два новых. Уважать его духов, и добрых, и злых. Стать не наростом на его теле, а его частью. Его защитниками».

Она взяла свой посох.

«Вы пришли сюда, спасаясь от хаоса людей. Но принесли этот хаос с собой в мир духов. И этот мир начинает раздражаться. Его терпение не безгранично. Скоро он начнёт отторгать вас. Болезнями, неудачами на охоте, падающими на ваши дома деревьями. И никакие дары не помогут».

Александр смотрел на неё, потом на древний валун, потом на раскинувшийся вокруг лес. Он понимал, что она права. Их выживание зависело не только от крепких стен и запасов еды. Оно зависело от воли той невидимой силы, в чьём доме они поселились.

«Что для этого нужно?» – спросил он.

«Для этого нужна твоя воля, вождь,» – ответила Агния. – «И моя помощь. Тебе придётся говорить с ним. Не как проситель. А как равный, предлагающий союз. И будь готов, что он тоже потребует свою цену».

Глава 35: Три Женщины

С появлением Агнии мир Александра, до этого состоявший из простых и ясных понятий – голод и сытость, опасность и безопасность, – приобрёл новые, сложные измерения. И центром этих измерений стали три женщины, три разные силы, что отныне окружали его.

Зоряна. Была сердцем его нового дома, его тихой гаванью в этом мире крови и глины. Она не носила оружия, если не считать маленького ножа для резки овощей, и не пыталась говорить с духами. Её магия была иной – магией порядка и заботы. Её владениями были гудящий очаг, булькающий котелок и сырые, тёмные землянки, которые она, вместе с другими женщинами, упрямо превращала из грязных нор в подобие человеческого жилища.

Её дни были наполнены не великими свершениями, а тысячей мелких, но жизненно важных дел. Она знала всё и про всех. Знала, что у маленькой Алёнки, дочери Радима, снова болит живот, и заваривала для неё мятный отвар. Знала, что у Мироны ноют к ночи кости, и всегда оставляла ему место поближе к огню. Она следила, чтобы каждый, от самого маленького ребёнка до самого сильного воина, получил свою долю еды, пусть и скудную, и её справедливая рука пресекала любые споры ещё в зародыше. Женщины слушались её безропотно, не потому что боялись, а потому что чувствовали в этой хрупкой девушке твёрдый стержень хозяйки. Для всех она была светом и теплом их общего очага.

Но вся глубина её тихой силы раскрывалась, когда Александр возвращался в лагерь.

Он мог прийти после долгой охоты, уставший, промокший, пахнущий лесом и звериной кровью. Или после изнурительного дня на строительстве, весь в глине и поту, с сорванными в кровь руками. Люди встречали его с уважением и трепетом, расступаясь, чтобы дать дорогу вождю. И только Зоряна выходила ему навстречу.

Она не бросалась к нему с объятиями или громкими приветствиями. Её действия были тихими, отточенными и полными безмолвной заботы. Она подходила, молча брала из его рук тяжёлый лук или саблю-кирку и уносила их на место. Затем она подводила его к огню, усаживала на его постоянное место на поваленном бревне, и в её руках, будто из ниоткуда, появлялась дымящаяся миска с горячей похлёбкой и кусок вяленого мяса.

И пока он ел, жадно и быстро, она опускалась на колени рядом. Её тонкие пальцы, привыкшие к работе, осторожно, но настойчиво начинали осматривать его. Она касалась его плеч, рук, искала новые царапины от веток, ссадины от камней, укусы насекомых. Каждый свежий порез она тут же промывала чистой водой и смазывала мазью из медвежьего жира и каких-то трав, рецепт которой ей показала Агния.

Если рана была серьёзнее, как тот порез на боку после схватки с кочевниками, её забота становилась почти ритуальной. Каждый вечер, прежде чем лечь спать, она заставляла его сесть, снимала его повязку, аккуратно промывала рану тёплым отваром ромашки и накладывала свежие листья подорожника. Её прикосновения были лёгкими, почти невесомыми, но в них было больше исцеляющей силы, чем в любом зелье. Он, привыкший к боли и огрубевший душой, поначалу дёргался от этих нежных касаний, но потом смирился и принимал их как должное.

Её привязанность была тихой, как лесное озеро, но глубокой и всеобъемлющей. Она ничего не просила взамен. Она просто служила ему. В её глазах он был не просто вождём. Он был её спасителем, вырвавшим её из пасти смерти. Он был её мужчиной, хотя между ними ещё не было той близости, что связывает мужа и жену. Он был её единственным якорем, её единственной скалой в этом разрушенном до основания мире. И она держалась за него со всей силой своей тихой, преданной души.

Её сила была в этой заботе, в этом порядке, который она упрямо наводила посреди хаоса. Для людей она была Хозяйкой. А для него, сама того не ведая, она становилась Домом.

Лада. Была его тенью. Его острым клинком. Его вторым дыханием в бою. Она была полной противоположностью Зоряны, и её забота проявлялась совсем иначе.

Она никогда не встречала его у костра с миской похлёбки. Напротив, она презирала женские дела, считая их уделом слабых. Её место было не у очага, а в лесу. Она уходила на охоту вместе с мужчинами, и её черные, туго заплетённые косы мелькали среди деревьев так же часто, как и спутанная грива Александра. Часто случалось так, что именно она, а не Радим или другие мужчины, возвращалась с добычей, перекинутой через плечо – косулей или парой жирных глухарей. Её лук пел не реже и не менее метко, чем лук самого Александра.