Верные братству

Старик затих, и в доме наступила гробовая тишина. Только потрескивание дров в очаге изредка прерывало безмолвие.

– Ты сделал правильный выбор, брат, – преодолев оковы молчания, уверенно сказал Эдмунд, – и Создатель вознаградит тебя за это…

Старец вдруг посмотрел усталым взглядом на неизменно отрешенного брата-священника, как будто бы пытаясь найти в бездонных голубых глазах служителя веры ответ: правда ли Теос одарит милостью свое пожилое дитя? Заметив это, брат Эрвин сложил руки у груди и прошептал короткую молитву, после чего почти незаметно кивнул. На сердце старика снова стало спокойно.

– Я живу, надеясь на это, – ответил брату-рыцарю престарелый Вихдор, – но хватит обо мне, я уже слишком стар, чтобы так много говорить. Расскажите хоть, что творится на Северном пути…

– Хотелось бы сказать, что на Северном пути без перемен, но все не так благостно на вверенных нашему братству землях, – с досадой сказал Эдмунд, не став скрывать истинное положение дел, из-за чего сразу же поймал вопрошающие взгляды своих спутников. Хоть в братстве и принято говорить всегда правду, товарищам не хотелось терзать пожилого собрата печальными вестями.

– Да? – не на шутку забеспокоился Вихдор. – И какая же напасть мучает берега Кровавого залива?

Брат Эдмунд подробно поведал о том, как все меньше пилигримов отправляются почтить святыни Аихирима, а на пороге Высокого Утеса появляются порождения асмалитов. Единственными, что рыцарь утаил от старика, оказались события сегодняшнего дня – горечь от потери братьев и первородный ужас перед Высоким духом еще не прошли у самих путешественников, так что даже упоминать это не хотелось.

– Высокие духи… – тревожно задумался старик, когда закончил брат-рыцарь, – я никогда не встречался с этими исчадьями асмалитских словоносцев, но рассказы об творимых ими ужасах всегда пугали меня. А то, что они бродят по Северному пути… Не может быть это против воли Создателя…

– Но веление же Создателя – покарать неверных, что противятся Великому Замыслу, – вмешался Тарвин, – так зачем же ему насылать на нас Высоких духов?

Все братья повернулись к молодому оруженосцу, отчего у того застрял ком в горле. Но никто не собирался наказывать его за столь непривычные для Красного всадника мысли, а брат Эрвин, самый просвещенный среди товарищей в вопросах теосской веры, невозмутимо пояснил Тарвину:

– Теос ведает всем, что покорно воле Создателя, а нам не суждено осознать его Великий Замысел, хоть должны мы следовать ему. И только Великосвященник может знать, по желанию ли Создателя отродье иноверцев ходит по землям сыновей Теоса. А это лишь часть того, что мне предстоит узнать в Небесном Храме.

– О, так вы отправляетесь в Сердце Грифа? – оживился старый Вихдор, удивленно воззрившись на товарищей.

– Только брат Эрвин, – уточнил рыцарь, – нас же с братом Дорстаном и братом Тарвином судьба ведет на север по дороге Ванов, на Новый берег.

– Так, значит, вам предстоит еще долгий и опасный путь, – сказал старик. – До меня доходили слухи, что люди с востока несколько дней назад разорили Древопуть, что в Среднестольском княжестве… Вам стоит быть осторожными – ваны-иноверцы последнее время подозрительны к тем, кто не преклоняется перед идолами их Вторых богов.

– Благодарю за предупреждение, брат.

Еще немного посидев у очага, Красные всадники покинули нижний этаж и побрели в устроенную наверху общую спальню. Она была неотличимой от той, что годами служила местом для сна братьям в Древнем Оплоте – разве что потолок не нависал так низко, да спальных мест здесь было изрядно меньше. Путники, позабыв о легком голоде, не стали заботиться о вечерней трапезе и, сбросив порядком поднадоевшие доспехи, сразу же отправились спать.

Распластавшись на набитом шерстью тюфяке, Дорстан почувствовал, как что-то кольнуло у него в боку. Брат-сержант осознал, что ненароком оставленный на пояснице ремень, который он, чем-то отвлекшись, после снятия кольчуги зачем-то вновь застегнул, уперся маленькой сумочкой ему под ребра. Перевернувшись и вытащив из-под своего тела кожаную суму, Дорстан судорожно начал ощупывать ее, стараясь припомнить, что он там хранил. Тут же пришло осознание: здесь завернутым в платке лежит перстень кастеляна Древнего Оплота.

Удостоверившись, что все остальные братья уже задремали, Дорстан размотал платок в желании еще раз рассмотреть золотое кольцо. В полумраке освещенной лишь несколькими догорающими свечами комнаты выгравированная на перстне птица блеснула в руках сержанта. Подивившись ее красоте, но так и не определив, что это за птаха, Дорстан сжал кольцо в кулаке, закрыл глаза и призадумался.

На мгновение промелькнула мысль продать золотой перстень, что, скорее всего, Дорстан и сделал бы, оставшись он моряком. За чистый металл он мог бы получить десяток золотых монет и жить целый год, ни в чем себе не отказывая. Но эта была идея Дорстана-моряка, а не Дорстана-Красного всадника, так что он лишь скривился от того, что ему просто пришла в голову такая подлая мысль. Нет, он донесет перстень брату Аверу, ибо таково его обещание.

Тотчас новые раздумья захлестнули Дорстана: но ведь он все равно нарушает законы братства! Так, может быть, лучше навсегда избавиться от перстня? Бросить в первую, что попадется, реку. Так Дорстан спасет от кары поправшего обет себя, а заодно и брата Миттерихта. И это ведь будет правильным, так бы сделал настоящий Красный всадник. А ведь двенадцать лет назад вступивший в это братство Дорстан по праву мог назвать себя истинным воином Создателя – множество шрамов, полученных в битвах с неверными, подтверждали это.

Но почему тогда он взял перстень из рук кастеляна Древнего Оплота? Тот же брат Эдмунд или Эрвин точно не сделали бы этого. Дорстан так и не мог понять, а спросить совета у брата-рыцаря он не решался, справедливо предполагая, что тот лишь осудит его поступок.

Размышления так и не закончились ничем внятным, но нарушать обещание Дорстан пока не был намерен. Слово Красного всадника должно стоить больше его чести, ибо Красный всадник всегда его держит. И пускай, может быть, Дорстан ошибся, согласившись помочь Миттерихту, но он выполнит свое дело, а уже брат-рыцарь Авер решит участь золотого перстня.

Глава V

Бегство до Стража

Очнувшись, Дорстан обнаружил, что рассвет едва забрезжил за окном, тогда как все его спутники уже стояли на ногах и готовились продолжать путешествие. В то же время престарелый брат Вихдор, судя по тому, что его не было в общей спальне, занимался приготовлением утренней трапезы. Один лишь брат-сержант только-только пришел в себя после долгого неспокойного сна.

Первым делом у себя в руках Дорстан нащупал злополучный перстень и как можно быстрее, не подавая вида, что проснулся, спрятал его в сумку. Занятые делом братья совсем не обратили внимания на тихие шорохи, когда Дорстан открыл лежащий у изголовья тюфяка маленький кожаный мешочек, куда и вложил кольцо кастеляна.

– Дорст, наконец-то ты проснулся! – только когда сержант приподнялся, заметил его брат Эдмунд. – Вставай, а то утреннюю молитву пропустишь, – рыцарь был в приподнятом настроении, несмотря на все произошедшее за последние два дня. Похоже, отдых в тепле от очага позволил Эдмунду хотя бы на время забыть о случившихся с ними бедах.

Дорстан облокотился на руки и одним резким движением оказался на ногах. Одевшись, сержант, как и все остальные братья, побрел в маленькую пустую комнату, что служила Красным всадникам молельней. Все ее убранство составлял установленный в углублении стены железный подсвечник с одинокой горящей свечой, чье пламя рассеивало стоявшую в помещении тьму.

Опустившись на колени, каждый брат начал тихо повторять слова давно заученной молитвы, так что их едва слышные голоса слились в один общий шепот. Закончив обряд, Красные всадники разом встали и отправились вниз, где брат Вихдор уже разложил на длинном столе обеденной залы несколько мисок с похлебкой.

Утолив голод, братья вновь облачились в доспехи, проверили оружие и отправились в конюшню. Перед тем, как оседлать коней и отправиться на север, путники распрощались со стариком, в чьих покоях нашли себе теплый кров и радушный прием. Тот напоследок обнял каждого из братьев, едва не пустив при этом слезу, зная, что в следующий раз какой-нибудь Красный всадник не скоро окажется у порога хранимого им убежища.

– Пусть Создатель будет благосклонен к вам, – пожелал путникам Вихдор. – Когда окажетесь в Межпутье снова, я буду рад вас встретить у своего очага…

Простившись с престарелым братом, путники оседлали коней и направились в сторону торговой площади. Невзирая на то, что красноватое солнце только начало свой подъем, на рынок уже стекались купцы. Людей было не слишком много, но те, что уже бродили по торговым рядам, почтительным поклоном приветствовали всадников с красными щитами. Так братья выехали на перекресток дорог, вокруг которого город когда-то и был заложен.

– Создатель ведет вас по пути на север, братья, меня же – на юг, – обратился к соратникам Эрвин. – Здесь наши дороги и разойдутся.

Священник был как обычно невозмутим, ни тени грусти не промелькнуло на его лице. Воины Создателя же, не хотевшие прощаться с вселяющим в их души блаженное умиротворение служителем Теоса, печалились предстоящему расставанию. Хоть их совместный путь был недолог, Красные всадники были рады пройти его вместе со священником.

– Раз таково повеление Создателя, мы не вольны ему препятствовать, – смирившись с неизбежной разлукой, опустил голову брат Эдмунд.

– Не стоит предаваться печали, ибо Создатель благоволит тем, кто беспрекословно повинуется его воле, – ответил звучный, но бесстрастный голос священника, – чтите заветы братства, защищайте веру, и Теос всегда будет с вами.

– Пусть Создатель позволит тебе исполнить ту великую миссию, что была тебе предрешена, – напоследок искренне пожелал Дорстан.

– Истинно так, на все воля Создателя, – проговорил истину брат-священник, направляя своего коня в сторону Южных ворот.

Красные всадники молча проводили взглядом Эрвина, пока тот не скрылся за въезжающими на рынок повозками, а потом отправились к Северным вратам города. Быстро оказавшись у высокой двуглавой воротной башни, путники покинули каменные стены Межпутья.

Пыльная степная дорога вела Красных всадников к последней твердыне братства на землях Митридиатии. Замок Страж расположился на самой окраине земель теосцев, у границы с Ванскими княжествами, раскинувшимися на сотни миль к северу от берегов Кровавого залива. Путь до Стража должен был занять у путников не более одного дня, благо, яркое небесное светило не собиралось столь яростно, как несколькими днями ранее, жечь своими лучами воинов Создателя.

Пока лошади шагом все дальше и дальше отдалялись от столь знакомых Красным всадникам мест навстречу неизведанным дремучим лесам ванов, соратники вели ничем не примечательную беседу, стараясь не вспоминать события прошедших дней. Девственно чистое небо сулило путникам легкую приятную прогулку по широким степным просторам.. Позабыв об опасностях земель Кровавого залива, братья взбодрились и позволили себе расслабиться. Но все же зоркие соколиные глаза Эдмунда раз за разом пробегались по линии горизонта, проверяя, не грозит ли странникам опасность.

Уже полпути до Стража оказалось позади, когда Эдмунд заметил, что с востока стремительно начали приближаться грозные тучи, а ласковый, едва ощутимый ветерок сменился порывами необузданного леденящего ветра. До поры рыцаря это ни капли не смущало, но когда в довольно жаркой в осеннее время Митридиатской степи повеяло бодрящей прохладой, предводитель маленького отряда Красных всадников насторожился.

Выехав немного вперед остальных, Эдмунд жестом приказал спутникам затихнуть и обеспокоенно навострил слух. Дорстан и Тарвин мгновенно замолкли и так же принялись прислушиваться к звукам степи. Сквозь шелест высокой травы и крики перелетных птиц слышались едва различимые шорохи. Эти звуки не были похожи на все то, что могут издавать полевки, в избытке водящиеся в местных степях. От этого тихого потрескивания веяло чем-то загадочным и необычным, как будто бы свет солнца иссушивал и разрывал травяные покровы.

Чувство приближающейся беды вновь настигло Красных всадников. Для того чтобы обнаружить источник необычного явления, братья взобрались на ближайший холм, чьи пологие склоны возвышались над степью. Как только путники оказались на его вершине, таинственные шорохи вдруг переросли в устрашающий шум.

Взглянув на восток, Дорстан покачнулся, как от удара, и едва смог удержаться в седле от резкой боли в глазах. В желтой дали возникли несколько обращенных в сторону путников нестерпимых, ослепительных сгустков света…

Рыцарь и его оруженосец тоже заметили резко приближающихся к братьям бесформенных, испускающих ярчайший свет созданий, но вовремя прикрыли глаза. Невыразимый страх, как в прошлый день, окутал воинов Теоса – всего в двух милях от них появились сразу пять Высоких духов.

– Галопом к Стражу! – преодолев леденящий душу ужас, закричал брат Эдмунд, пришпорив коня. Оцепеневший от страха, подобно своим хозяевам, скакун очнулся после нескольких сильных ударов и наконец пришел в движение. Погнали своих лошадей и пришедшие в себя после первоначальной оторопи Дорстан с Тарвином. Оруженосец и сержант изо всех сил рванулись за Эдмундом, предусмотрительно пересевшим на боевого коня еще до подъема на холм.

Кровь стыла в жилах летящих к Стражу Красных всадников. Никто из них даже в страшном сне не мог и представить, что еще когда-нибудь после битвы на Красной реке перед ними вновь предстанут сразу несколько порождений асмалитской веры. Дорстан, постоянно подгоняя своего не самого молодого жеребца, все еще не мог поверить в увиденное им зрелище. Его лицо побледнело, дрожь пробирала все тело, а волосы мгновенно поседели от охватившего его ужаса.

Дорстан бросил взгляд на мчащегося рядом с ним Тарвина – оруженосец уже больше смахивал на мертвеца, чем на живого человека. В его потускневших, а раньше ярко-зеленых глазах читался неподдельный испуг. Лицо молодого брата застыло в жуткой гримасе, а его руки тряслись от панического страха.

Отвернув взор от измученного невольным трепетом оруженосца, сержант мельком заметил, что, как бы ни старались всадники отдалиться от Высоких духов, те все приближались и приближались к ним. Между исчадьями асмалитской веры и воинами братства уже оставалось не больше полутора миль, а желанные стены цитадели теосцев никак не появлялись на горизонте.

До Стража, по меньшей мере, оставалось еще пять или шесть миль, а лошади уже устали мчаться галопом. Хуже всех шла кобыла Тарвина, нагруженная всевозможными припасами и снаряжением. Через полчаса быстрой езды она начала постепенно замедлять свой ход, увлекая за собой и удерживаемую привязью походную лошадь брата Эдмунда. Сам же рыцарь, сидевший на боевом коне, уже сильно угнался вперед, а преследующие путников Высокие духи оказались на расстоянии всего нескольких фарлонгов от Красных всадников.

Дорстану не потребовалось много раздумий: если ничего не предпринять, кобыла Тарвина приведет их всех в ловушку, и братьям придется или жертвовать своим товарищем, или всем принять бой с неизбежным далеко неблагоприятным исходом. Но воины братства Красных всадников не могут бросить своих соратников! И если уж и отправляться в Небесный край, то они вместе должны идти погибели навстречу.

Однако и это решение не прельщало Дорстану – если из всего отряда никто до назначенного места не доберется, то не бывать больше Новому берегу землей детей Создателя.

Положение казалось безвыходным – лошадь оруженосца уже перешла на рысь, в то время как Высокие духи неумолимо сокращали отставание от всадников. Не зная, что делать, Дорстан глянул вверх и взмолился, прося у Создателя помощи. Но серые тучи, закрывшие осенне солнце, не ответили Красному всаднику, зато смелая идея возникла в его голове.

– Тарвин, сбрось все припасы! – надрывая глотку, прокричал оруженосцу Дорстан. Только в третий раз повторив приказ, сержант смог докричаться до Тарвина. Тот сразу же понял замысел брата и послушно, борясь с дрожью, отбросил копье и отцепил все тюки. Кобыла Тарвина, почувствовав облегчение при уменьшении груза, снова перешла на галоп. Высокие духи уже наседали на хвост всадникам, но внезапное ускорение позволило братьям ненамного от них оторваться.

Дорстан облегченно вздохнул – хоть и без припасов, но налегке Красные всадники доберутся до Стража. Тарвин также опомнился от пережитого страха и чуть-чуть порозовел, став больше напоминать живого человека, нежели мертвеца.

Но вот, одолев очередной подъем, путники увидели пред собой гладкое поле, дальний край которого обрамляла единственная на всю степь Северного пути река – Ветвь искупления. За ее глубоким руслом и высилась самая дальняя твердыня братства Красных всадников.

Дорстан непроизвольно вскрикнул от радости, а Эдмунд сразу, как только завидел украшенные мощными зубцами стены замка, схватился за висевший на боку рог и оповестил гарнизон о надвигающейся угрозе. В цитадели сразу же затрубили тревогу, и десятки бойцов мгновенно оказались на стенах и в четырех круглых башнях, высоко возвышающихся над землей.

На миг Дорстану показалось, что они уже спасены, когда краем глаза он уловил, как Тарвин начал отставать от него. Брат-сержант сразу сообразил – старая кобыла уже не вынесет погони, и, чтобы его спутник выжил, ему нужно сменить лошадь.

Обогнав брата-оруженосца, Дорстан обогнул его клячу и приблизился к сохранившей силый походной лошади Эдмунда и ухватил ее за узду. Затем он заставил запасную лошадь прижаться боком к кобыле, на которой мчался оруженосец, и приказал ему перелезть из одного седла в другое.

Парнишка вопрошающе посмотрел на Дорстана, но тот и без того знал, что этому мальчишке, не самому превосходному всаднику, будет не так уж и просто совершить такой прием. Но понимая, что иного выхода нет, оруженосец, собрав все оставшиеся у него силы, выдернул ноги из стремян, зацепился рукой за уздечку соседней лошади и на удивление ловко перепрыгнул в седло на ее спине. На свое еще одно несчастье, Тарвин обнаружил, что даже носки его сапог не достают до стремян, рассчитанных на гораздо более рослого брата-рыцаря. Тем не менее, обхватив изо всех сил ногами бока своей новой кобылы, он сумел удержаться в седле и обрубил повод, что связывал лошадей. Дорстан и Тарвин пришпорили коней и устремились к замку братства. Старая же кляча оруженосца не выдержала и упала на землю от изнеможения. Больше братья никогда ее не видели.

Высокие духи не прекращали погоню за воинами Создателя, между творениями асмалитов и путниками оставалось не более ста шагов, и это расстояние неумолимо сокращалось. Впереди уже виднелся мост через Ветвь искупления, над которым нависали грозные стены цитадели братства. Ее спасительные врата уже были открыты, чтобы принять ускользнувших от мучительной смерти всадников.

Шесть пар конских копыт загромыхали по каменным плитам, а затем и по деревянным дощечкам подъемного моста. Приняв истомленных от долгой погони путников и их лошадей, твердыня Красных всадников затворила врата. Подвижная часть моста была немедленно подтянута вверх и перекрыла проём в башне. Теперь замок был неприступен, тем более что речная вода заполняла глубокий ров, окружавший цитадель.

Обессиленные всадники разом рухнули на землю со своих коней. К ним немедленно подбежало несколько братьев, которые бережно отнесли путников в донжон. В то же время воины гарнизона замка не могли оторвать взоры от пяти созданий, казалось, созданных из самого ослепляюще яркого света. Эти существа сплетали свой причудливый танец в воздухе у стен цитадели, смертельно пугая её защитников.

* * *

Акулеэв покинул тесный, покрытый темно-серым войлоком шатер, что уже несколько лет служил ему единственным домом. Ясное небо встретило словоносца приятно обжигающими лучами рассветного солнца. Скалистые гребни гор Верных сверкали в вышине, а под их сенью величественно возвышалась Черная цитадель – пока что главное творение Акулеэва, поражавшее своей аскетичной красотой даже привыкших к блеску золота и драгоценных камней странников из Великого автхаата.

Вся цветущая уединенная равнина, раскинувшаяся у подножья горного хребта, только пробуждалась после долгого сна, и лишь вечно бдевшие дозорные на одинокой башне, стоявшей на сторожившем проход продолговатом холме, несли свою службу. Хоть доселе ни разу ни один последователь ложных богов сам не добирался до благодатной низины, стража всегда была начеку.

Оглядев свои владения, Акулеэв отправился по узкой, протоптанной множеством ног тропе к исполинскому темному чертогу. Острые, черные как оникс шпили, прорезавшиеся из стен цитадели, устремлялись в воздушные просторы. Волнистые узоры сопровождали всю их длину, и хоть смотрящие с земли смертные не могли различить витиеватые орнаменты в небесной выси, Всесущий бог, наблюдающий за своими созданиями с Пика Высоких духов, мог насладиться творением людей.

Пройдя путь от своего шатра до Черной цитадели, сновоносец остановился, чтобы еще раз вкусить блаженство от исполненной им и его паствой работы. Фасад исполинского строения целиком состоял из бороздчатого черного камня, который добывают в рудниках гор Верных, а массивные двери, раза в четыре превышающие человеческий рост, были сложены из привезенных с северо-запада ванских дубов.

Акулеэв припомнил слухи, что ходят по землям последователей ложных богов – западные рыцари всегда страшились цитаделей асмалитов, считая их неприступными крепостями. И они были правы, но забывали лишь то, что меняет все: цитадели – крепости самого Всесущего бога, а люди, что посещают их – всего-то гости, желающие отблагодарить великое божество за благодать, которой Он одаривает землю асмалитов. А миф, в который так упорно верят теосцы и ваны, строящие на границе с автхаатами свои замки для защиты от правоверных, для большинства асмалитов – еще одно доказательство слабости и глупости последователей ложных богов.

Но не для Акулеэва. Он знал, что это лишь подтверждение нетерпимости и жестокости нравов его братьев по вере.

Словоносец отворил неестественно легко поддавшиеся его усилию, выкрашенные в черный двери, за которыми простиралась длинная безлюдная зала. Уже скоро она будет заполнена верной паствой, что придет на утреннюю молитву, но пока Акулеэв наслаждался благоговейной тишиной, стоявшей в святилище.

Убранство Черной цитадели заметно отличалось от того, что можно было увидеть в Божественных Цитаделях Великого автхаата. Не было позолоченных статуй и пестрых мозаик, что рассказывали бы о подвигах великих словоносцев, не было старинных фресок и росписей, как будто бы это вовсе и не цитадель асмалитов. Но такой аскетизм убранства Акулеэв объяснял праведностью – красота должна сиять для Всесущего бога, а смертным положено лишь ее творить.

Акулеэв прошел через всю залу и оказался перед чернокаменным алтарем, на котором бережно хранилось Девятое Писание – слово Всесущего бога. Акулеэв поклонился, затем выпрямился и прикоснулся рукой к висящей на шее звезде. В отличие от амулетов других асмалитов, у звезды на шее молодого словоносца было не восемь, как положено в Великом автхаате, а девять остроугольных выступов.

Едва прочитав про себя короткую молитву, Акулеэв услышал, как двери распахнулись, и десятки людей вошли в просторные чертоги Черной цитадели. Подождав, пока все пришедшие успокоятся, прекратится топот и утихнет шум, словоносец повернулся к своей пастве. С невысокого постамента, на котором стоял алтарь с Писанием, он увидел сотни разных лиц, чьи взоры устремились на него.

У начинающего свой путь служителя веры заиграло бы волнение перед толпой, что едва вмещалась во внушительную цитадель, но для Акулеэва это была далеко не первая проповедь. Несмотря на то, что словоносец еще только начал обрастать бородой, он уже не чувствовал ни капли страха перед своей паствой. Как только во всей Черной цитадели наступила гробовая тишина, певучий голос словоносца объял бархатистым звучанием все пространство святыни.

Сегодняшняя утренняя проповедь почти ничем не отличалась от тех, что были в другие дни – Акулеэв старался сделать запоминающей именно предобеденную речь. Каждая дневная проповедь открывала все новые и новые тайны познания Всесущего бога, что существует во всем и во всех. Но и утренние поучения тоже несли нечто большее, чем просто слова: через многократно повторяющееся чтение заповедей из Писаний словоносец старался донести до единоверцев истину. Но пока даже те, что присоединились к нему еще в диких автхаатах11, в большинстве своем были слепы к правде – из всей многотысячной паствы словоносца действительно понимали лишь единицы.

Но Акулеэв был убежден: он предаст Всесущего бога, если оставит попытки возродить из утопшей во лжи и заблуждениях асмалитской веры истинное учение. И поэтому его зажжённые ярко-зеленые глаза метались по зале, наполненные силой руки рассекали воздух, а твердый глас вещал проникновенные слова. Но словоносец знал – потребуется еще немало времени для осознания ведомым им стадом всего того, что Всесущий бог поведал когда-то Акулеэву.