Затерянный мир Сокотры. Удивительные истории молодого арабиста

– Нужен врач. Раз его нет на острове, надо сообщить нашим в Аден. Ведь должна же быть какая-то связь с материком.

– В этом нет никакого смысла. Во-первых, в гарнизоне сейчас нет начальства. Даже если ты найдешь связиста, то без приказа командира гарнизона он вряд ли с твоих слов будет передавать сообщение в Аден. А во-вторых, даже если ты его сумеешь убедить, то он передаст информацию в Йеменские военно-морские силы, и пока из Йеменских ВМС информация дойдет до нашего генерала, пока генерал со своим штабом будет думать и обращаться к йеменцам, чтобы за мной послали самолет, пока самолет будут готовить и направлять на остров – я к тому времени либо помру, либо выздоровею. Если помру, то самолет мне уже не поможет. А если выздоровею, то будет еще хуже, чем помру: наши скажут, что я и не болел вовсе, а все придумал и нарочно поднял всех на уши.

Лишь недели через две приступы прекратились, и артиллерист окончательно пришел в себя. Он сильно похудел, был какого-то желто-зеленого цвета, с трудом передвигался. Его навестили командир танковой роты и два йеменских офицера, которые заходили раньше. Они принесли бутылку виски Джонни Уоккер. По вечерам артиллерист выходил во дворик, садился на деревянное кресло, кутался в накинутый на плечи плед и изредка маленькими глотками посасывал виски из горлышка, приговаривал:

– Это единственное эффективное средство в условиях Сокотры.

Прилетел самолет. Нам пора было возвращаться в цивилизацию – в Аден. Прежде чем подняться на борт, артиллерист меня спросил:

– Ну, ты теперь понял, какая наша главная задача на острове Сокотра?

– Неужто арабов военному делу учить?

– Нет, наша главная здесь задача – выжить.

Жизнь, развлечения и достопримечательности в Адене

В Аден мы вернулись самыми последними. Остальные специалисты и переводчики приехали из армейских бригад за неделю до нас, а некоторые и того ранее и уже успели предаться столичному отдыху. Им было проще, кто-то добирался до бригад и обратно на машинах, у Гоши на острове Перим несколько раз в неделю на материк и обратно ходил катер. В дальние провинции хоть и приходилось летать на самолетах, но полеты там были более-менее регулярными, а если уж очень неймется, то можно было и на машине доехать до столицы. Вернувшись в Аден, артиллерист ушел в свою семью – он жил в квартире с женой и сыном. Я же поспешил наверстать упущенное в получении столичных развлечений. Приятным времяпровождением было просто посидеть с такими же, как ты, переводчиками, рассказывая друг другу разные йеменские истории. Тихо гудит кондиционер, охлаждая комнату в общежитии. Гоша хвастается, что на своем острове Перим он практически каждый день занимается подводной охотой. Набил своим подводным ружьем немереное количество рыб разных пород.

– Двух огромных морских окуней взял и рыбу-иглу. А еще несколько рыб-попугаев подстрелил. Они разного цвета бывают: и зеленого, и желтого, и розового, и голубого, и со всякими разводами. Вместо рта у них клюв, как у птицы. Почистишь чешую у такого попугая, выпотрошишь, а ночью в темноте потроха потом фосфоресцируют ярким светом – хоть садись у помойного ведра и книжку читай. Фосфора в них много. Но мясо их мне не очень нравится, оно сладковатое. Зато моим хабирам очень нравится – им все, что бесплатно, по душе. Да и лишний фосфор для мозгов не помешает. Йеменцы же рыб-попугаев не едят. Называют их на арабском «йахудий», что переводится как «иудей», поэтому-то, наверно, из-за названия и не едят еврейского мяса. Ты-то на своем острове Сокотра, небось, тоже каждый день плаваешь? Много рыбы наловил?

Рыба-попугай

– Пока не очень. Мы далеко от берега находимся, надо машину просить, да и не сезон, ветры еще не улеглись, в воде мутно, ничего не видно, и об скалы волна побить может. Скоро должны начаться сильные дожди. Сезон плавать – позже: зимой и в начале весны.

– А у нас на границе с Оманом в горах в сезон дождей все пышно зеленеет, как будто и не в Йемене. Настоящие зеленые поля и леса. Местные мне рассказывали, что грибы растут, – вступает в диалог переводчик из Махры.

– Кстати, в Махру на раскопки прилетают археологи из Союза, – подхватывает Гоша.

– Нам преподаватель Виталий Наумкин об этом в институте рассказывал. В этом году зимой, когда попрохладней, должны опять прилететь в Йемен. Надо будет с Наумкиным в Адене пересечься. Он еще собирался организовать научную поездку на Сокотру.

Иногда ребята таджики затевали готовить вкусный таджикский плов и приглашали в гости.

– У нас обычай такой, кто самый последний рукой в общий поднос с пловом полезет, тому одному все остатки плова и доедать до последней рисинки. Ты, Анвар, последний полез – тебе и доедать! – подначивали они одного из своих товарищей.

– А если сам есть отказывается, то насильно за руки надо хватать и головой его в плов опускать, пока ртом все остатки не выберет.

Из официальных развлечений в Адене можно было раз в неделю в выходной день поехать купаться на море. В пятницу утром от общежития отходил автобус. На нем все желающие из Тарика могли поехать на пляж, который называли «Русалочка». Мы жили в районе Хур-Максар, пляж находился в другом, более престижном районе. Это была небольшая бухта с мелким желтым песком. На берегу – навес от солнца. На пляже можно было заказать прохладительные напитки, пиво и даже покататься верхом на водном мотоцикле. Но хабиры и их жены экономили и на эти излишества, как правило, не тратились. Йеменцы обычно сами не купались, но любили иногда прийти на пляж, сесть тихонько где-нибудь в сторонке по одному или по двое и, куря сигаретку или потягивая из заранее принесенной бутылочки пивко, с живым интересом наблюдать за плескавшимися в волнах белотелыми хабирскими женами. Как будто пришли они в театр или кино, время от времени поминали Аллаха, когда эмоции их переполняли, и комментировали друг другу наиболее удачные моменты из увиденного.

– Да пусть смотрит и делает с собой, что он там хочет, – говорила одна бойкая пышная блондиночка – жена майора, своей подруге жгучей брюнетке – жене подполковника. – Мне что, жалко, что ли?

И действительно, тихие йеменцы внимательно смотрели и временами делали, что там хотели…

Поездка на пляж да вечерний фильм в Тарике, пожалуй, и были всеми теми официальными развлечениями, организованными командованием для советских военных специалистов. Остальные развлечения надо было осуществлять самостоятельно. Интересно было просто побродить по Адену, особенно в районе Крайтер или в районе Маалла. Покопаться в лавках торговцев и поторговаться. Выпить свежего сока из папайи или манго. Расспросить у торговца специй о продаваемых таинственных снадобьях: каких-то незнакомых орешках, семенах, корешках, разноцветных порошках, сушеных травах. Район Крайтер называется так, поскольку находится в кратере гигантского древнего вулкана, если из центра Крайтера пойти в сторону гор, то на склонах есть система древних водосборников, построенных еще чуть ли не во времена библейской царицы Савской. Однажды, гуляя в районе водосборников, видел съемки йеменского телевидения. Снимали то ли фильм, то ли какую-то учебно-историческую передачу. На фоне древних резервуаров из пещеры выбегали одетые в набедренные повязки йеменские артисты, они трясли палками с каменными наконечниками, видимо, изображая пещерных жителей каменного века.

Из достопримечательностей в районе Крайтера нужно упомянуть храм огнепоклонников. Старые переводчики рассказывали, что в Адене была небольшая колония парсов – зороастрийцев, выходцев из Индии, которые своих умерших не хоронят, а отдают на склевывание стервятникам. Во времена Британской колонии в Адене обосновалась и успешно вела торговые дела семья парсов Ковасджи Диншоу, которая и построила в горах на окраине Крайтера храм зороастрийцев, где вечно горел священный огонь, а умерших оставляли на прокорм стервятникам. Нам – мне и еще двоим переводчикам – удалось найти это место в горах. После подъема в гору вышли на площадку, где была круглая стена, наподобие кольца. Внутри кольца – небольшая башенка. Священного огня и священников, поддерживающих огонь, к нашему приходу уже не было. Позже я читал, что после ухода англичан из Йемена торговые дела у парсов стали сворачиваться. Члены общины разъехались. Решили вывезти и священный огонь. Морем по канонам религии вывозить священный огонь запрещалось, а единственный сухопутный путь – по Саудовской Аравии через Мекку и Медину, а в эти города можно только правоверным мусульманам. Долго велись переговоры, в том числе на высшем уровне, в которых участвовала даже Индира Ганди – у нее муж был парсом. В результате был организован специальный транспортный самолет в Индию. Все перевозившие, включая пилотов и членов экипажа, были парсами. Накануне вылета главный йеменский таможенник вдруг заявил, что должен осмотреть контейнер со священным огнем, нет ли внутри чего недозволенного. Дать не зороастрийцу лицезреть священный огонь – это святотатство! Всю ночь молились огнепоклонники, а утром – о чудо! Йеменский главный таможенный чиновник ночью скоропостижно скончался – вот она сила молитвы! Груз без досмотра успешно перевезли в Индию. Вокруг сооружения, помимо каменной стены, была еще и старая металлическая сетка, видимо, от бродячих собак. В одном месте внутри сетки нами были обнаружены небольшие фрагменты костей, должно быть, человеческих. Недалеко от костей валялись пустые бутылки пива местного производства «Сира Бира». Один из моих товарищей расстроился, что среди костей не удалось найти черепа огнепоклонника, который он намеривался взять себе на память в Москву. За неимением черепа, я предложил ему взять на память пустую пивную бутылку, но он отказался[4].

Из прочих развлечений можно было пойти в йеменский кинотеатр, который находился недалеко. От общежития надо было незаметно, не афишируя, выйти наискось по тропке, пробираясь через небольшие деревца и кустарники. Этот путь у нас назывался «тайная тропа переводчика». В кинотеатре во время просмотра фильма можно было зайти в небольшой бар, находящийся прямо в зрительном зале, и купить прохладительные напитки или пиво. Удобно. Недалеко от кинотеатра достраивалась гостиница «Аден». Однажды с несколькими переводчиками пошли гулять. Я хотел купить себе новые джинсы, какую-то одежду, продукты для Сокотры. Взял с собой для этих целей побольше денег. Гостиницу «Аден» только-только открыли. Проходя мимо, мы решили зайти поглазеть. В гостинице был пивной бар с разливным пивом, доставленным самолетом из самой Германии. У других переводчиков денег не было, и они стали подначивать меня, чтобы раскрутить на немецкое пиво. Ах, раскрутить меня не трудно, я сам раскручиваться рад, и мы пропили мои новые джинсы, одежду и месячные продукты на Сокотру. В гостинице «Аден» было дорого. Более бюджетным вариантом можно было воспользоваться в другой небольшой гостинице совсем рядом с общежитием, правда, с местным бутылочным, а не разливным немецким пивом. Нас хорошо знали в той маленькой гостинице, ведь часто ночью, когда не хватало, мы посылали туда гонца. Там давали даже в долг под честное слово до зарплаты. Я любил временами посидеть в этой маленькой гостинице на берегу, заказать себе яичницу с бутылочкой пива или просто чай или кофе.

Новые знакомые на Сокотре

Второй заезд на остров Сокотра был не столь удручающим и драматичным, как первый. Артиллерист малярией больше не болел. Погода на острове налаживалась, ветры стихали, открывалась возможность повидать чудеса подводного мира.

В этот раз удалось наконец познакомиться с йеменским командованием – начальником гарнизона Ахмедом и его первым заместителем Мухаммедом, которые встретили нас у трапа самолета. Кроме того, оказалось, что на острове, помимо нас с артиллеристом, было еще трое русских строителей, которые по линии ГИУ ГКЭС строили на Сокотре вторую грунтовую взлетно-посадочную полосу. Они пришли к самолету посмотреть, кто прилетел и что привезли. Мы познакомились. Старшим у них был инженер в звании капитана и два гражданских рабочих – Коля-большой и Коля-маленький. Они жили недалеко, в километрах двух-трех от нас по другую сторону аэродрома ближе к берегу. Как я выяснил позже, строители и артиллерист были первоначально дружны, но потом между ними пробежала какая-та черная кошка, что-то они не поделили и дулись друг на друга. Лишь благодаря моим стараниям они со временем возобновили отношения, но не надолго, поскольку через четыре–пять месяцев контракт строителей в Йемене закончился.

Вечером того же дня для командира гарнизона и его первого заместителя мы устроили званый ужин, на котором проставили водку «Андроповка», привезенную мной из Москвы. Командир гарнизона пришел в военной форме, а его заместитель (бывший командир гарнизона) – в традиционной гражданской йеменской одежде: в юбке-фута вместо штанов и платке-кашида, щегольски повязанной вокруг головы.

– Посмотри, как он себе глаза сурьмой подвел, – обратил мое внимание артиллерист, – должно быть, вечером после нашего званого ужина на сторону собирается. Он еще какой ходок! Опытный!

Действительно, глаза первого заместителя гарнизона сверху и снизу были обильно подкрашены мельчайшим черным порошком (кухаль), увеличивающим объем ресниц и придающим необходимый романтический образ для предстоящих вечерних похождений. Мы усадили гостей за стол. Стали их потчевать водкой и нехитрой закуской. Новый командир гарнизона похвастался, что он впервые за всю историю Йемена сумел организовать призыв местного населения на военную службу. Потом арабы поинтересовались о моих впечатлениях об острове. Я сказал, что в прошлый свой приезд толком еще ничего не успел повидать, разве что сходил несколько раз прогуляться до ближайшей горы, у подножия которой обнаружил маленький домик. В домике живет сокотрийская девушка по имени Фадхан, с которой я познакомился.

– Это гора Джабаль Мауна, – оживился Мухаммед, – и я прекрасно знаю эту девушку по имени Фадхан, которая живет в маленьком домике. У нее до тебя уже успело побывать полгарнизона…

* * *

Я завел близкое знакомство со строителями взлетно-посадочной полосы, до которых можно было минут за 20 дойти пешком по дороге вокруг аэродрома. У них были более комфортные условия проживания, чем у нас. Во-первых, была такая роскошь, как кондиционер и постоянное электричество, поскольку генератор сутками не выключали. Во-вторых, они сделали себе электрический самогонный аппарат, а в-третьих, у них был грузовик МАЗ, который наши строители использовали не только для работы, но и как личное транспортное средство. Они относились к своему грузовику, как к любимому маленькому домашнему питомцу, ласково называя его – наша МАЗа (почему-то в женском роде). В отличие от нас, им не надо было выпрашивать у арабов раз в неделю машину с водителем для поездки к морю. Они в любой момент могли сами сесть за руль и поехать куда хотели: на берег ловить рыбу или купаться, в столицу Ходейбо за покупками или просто на экскурсию по острову. Нашим единственным преимуществом был армейский склад, на котором мы могли брать продукты: рыбные и овощные консервы, муку, сухое молоко и пальмовое масло. Строители, как и большинство советских специалистов за границей, стремились экономить и попросили меня принести бесплатные продукты с армейского склада. Я временами снабжал их банками консервов, сухим молоком, однажды притащил большую жестяную банку пальмового масла.

Погода улучшалась, жара спадала, ветры успокаивались. Я решил заняться спортом и начал по утрам бегать на берег океана и плавать. А потом приобщил к купанию и строителей. Я просыпался рано, еще до восхода солнца, и в потемках при свете угасающих звезд бежал до строителей по грунтовой дороге вдоль мотков колючей проволоки, огораживающих взлетно-посадочную полосу. Будил их, если они еще не встали, и мы около километра бежали дальше до берега. Там на песчаном берегу смотрели, как поднималось солнце, окунались в освежающие волны океана, блестевшие в лучах восходящего солнца, и возвращались обратно. Строители обычно угощали меня растворимым кофе и подвозили до гарнизона на МАЗе. Однажды, прибежав на море, мы обнаружили на берегу труп дельфина. Дельфин был не менее трех метров длины. Мы стали его осматривать, пораженные размерами. Коля-маленький первым обошел дельфина со спины и вдруг встал как вкопанный, уставившись на дельфиний живот, а потом с чувством произнес:

– Ох и ни фига ж себе у него прибор!

* * *

На Сокотре арабы дали мне арабское имя – Али. Дело в том, что имя Алексей на свое арабское ухо они слышали как: «Али Хусейн». Так я и стал Али Хусейном, или просто Али. Такое часто бывает, когда иностранное ухо по-другому слышит слово, произносимое носителем языка. Можно привести много таких примеров. При штабе Второго морского гарнизона служил молодой улыбчивый паренек-писарек. Он выучил несколько русских выражений и всякий раз при встрече спрашивал нас по-русски: «Как дела?». Ему отвечали: «Хорошо», и на это писарек заливался радостным смехом. Это было постоянно, в этом была какая-то тайна. Я в конце концов решил выяснить, в чем же причина его смеха. Оказалось, что слово «хорошо» он на свой арабский слух воспринимает как: «хара науб», а это переводится с арабского как: «пчелиное говно» – вот он и хохочет. Я подружился с веселым писарьком. Он помогал мне понять и написать на бумаге, что я слышал от других арабов на их йеменском диалекте. Я обычно вначале описывал ему тему и ситуацию, с кем и о чем говорил, а потом пытался воспроизвести на слух диалектальные слова и выражения, которые я не понял и которые не мог найти в словаре. После этого мы с ним вместе гадали, что же такое я услышал. Иногда даже доходил до сути. Но часто я не мог запомнить и правильно произнести, что же я услышал. На слух бывает трудно правильно повторить незнакомое слово или выражение на иностранном языке, особенно если после того, как ты услышал, прошло некоторое время. Писарек считался образованным – писал грамотно и красивым почерком. Со временем он признался, что пишет стихи. Он читал мне свои стихи, а я, как правило, ничего не понимал. Помню, одно из его стихотворений было про жопу. Жопа была большой, она улыбалась и подмигивала при свете полной луны, но там было еще много чего, чего я не понял. Одно было ясно: что наша армия, что йеменская, что какая другая – везде в армии любят про жопу! Писарек красивым почерком написал свое произведение на листке бумаги и подарил мне. Я долго потом лазил по большому арабско-русскому словарю, но так и не нашел половину незнакомых слов, чтобы суметь полностью расшифровать его творение на йеменском диалекте.

Сокотрийская свадьба

Моим преимуществом переводчика было то, что я мог в общем-то запросто общаться со всеми и меня неплохо везде принимали. Командир гарнизона и особенно его заместитель, другие йеменские офицеры охотно со мной болтали на разные темы, временами приглашая меня на свои посиделки. Йеменские офицеры и солдаты не могли себе позволить панибратски общаться между собой (если, конечно, были не земляками из одной провинции). Я же свободно общался в кругу йеменских солдат и сержантов, которые считали меня стоявшим на уровень ниже, чем хабиры (советские военные специалисты) и, соответственно, примерно равным им. Йеменцы не очень общались с сокотрийцами, а сокотрийцы с удовольствием были готовы общаться со мной. Попробую припомнить несколько примеров.

Однажды один из сокотрийских новобранцев пригласил меня на свою свадьбу. Командование гарнизона выделило для этой цели несколько машин, и во второй половине дня приглашенные отправились в деревню на торжество. Двое знакомых сокотрийцев из гарнизона взялись меня опекать. В небольшой деревеньке на улице начались танцы. Желающие, в основном молодежь, встали в круг. В середину круга выскакивали молодые сокотрийки и начинали прыгать на одном месте под мелодию сокотрийской песни и ритм ударных инструментов – пустых пластиковых канистр и консервных банок разных размеров. Навстречу сокотрийке в круг выскакивал какой-нибудь молодой сокотриец, и они прыгали вместе друг перед другом некоторое время, а потом отходили в сторонку круга, чтобы дать попрыгать другим желающим парам. Опекающие меня сокотрийцы всячески пытались и меня уговорить поучаствовать в танцах. В конце концов один из них просто вытолкнул меня в круг перед одной из местных девушек. Только я начал было перед ней подпрыгивать, как она вдруг сообразила, что перед ней иностранец, взвизгнула и в смущении убежала. Все были страшно довольны конфузом девицы. Улыбались и одобрительно показывали мне большими пальцами вверх. Особенно смеялись двое моих опекунов. Они пытались уговорить меня вновь и вновь выпрыгивать в круг и выбирать себе понравившихся сокотрийек. Но я больше не выпрыгивал. Когда совсем стемнело, все присутствующие разошлись под крыши деревенских домиков, где расселись перед угощением – большими круглыми алюминиевыми противнями с грудами риса и кусками вареной козлятины, лежащими поверх риса. Двое опекающих время от времени пытались переводить мне с сокотрийского на арабский разговор и шутки. Но получалось не очень понятно. Обратно в гарнизон возвращались уже совсем за полночь. Сокотрийцы радостно галдели в машинах, обсуждали свадьбу, в том числе и мой танцевальный выход. Долго потом вспоминали, как сокотрийка шарахнулась от меня на танцах.

Военный разведчик

Из общения с йеменскими солдатами и сержантами запомнился рассказ одного уже немолодого йеменца. Вечером в маленькой солдатской лавке я купил себе стаканчик чая. Черный чай, крепко заваренный на молоке, сладкий и с добавлением разных специй: имбирь, кардамон и еще какой-то непонятный орешек. Его так и называли «джуз» – орех. Орешек был небольшой, размером с мускатный орех, но достаточно хрупкий, если разломить, то из него сыпался коричневатый порошок, который и добавляли в чай. Я так и не разобрался, что это за орешек такой. Арабы утверждали, что он повышает потенцию. Но надо вообще признать, что у йеменцев вся еда, да и питье (да и кат, который жуют) делится на две основные категории: еда, которая повышает потенцию, и которая понижает потенцию (либо, в зависимости от количества съеденного, повышает или понижает). Заметив меня с чаем, несколько йеменских солдат, небольшой группкой – человек 5–6 стоящих невдалеке, позвали присоединиться к ним. Я подошел. Один из них – пожилой йеменец – что-то живо рассказывал другим. Вдруг он согнулся, весь как-то затрясся и закатил глаза. Я испугался, не случилось ли с человеком какое несчастье, какой-нибудь удар или припадок. Нет, оказывается, еще до того, как я подошел, старик начал рассказывать, как он раньше служил на границе двух Йеменов. Командование дало ему ответственное задание перейти границу и разведать, какие боевые части и техника находятся на вражеской территории Северного Йемена. Йеменец рассказывал, что в течение трех недель он обошел близлежащие с границей территории, выдавая себя за убогого нищего. Просил милостыню и питался подаянием. При встрече с северойеменскими военными он, чтобы не вызывать у них подозрение, закатывал глаза, трясся и пускал слюну, выдавая себя за юродивого. Он продемонстрировал свои артистические способности слушателям. Было действительно очень похоже на припадок невменяемого. Обратно разведчик вернулся с ценной военной информацией.

Посиделки с катом

Заместитель командира гарнизона отнесся ко мне весьма дружелюбно, можно даже сказать, по-отечески. Это именно он первый придумал называть меня вместо Алексея Али Хусейном. Добавив:

– По-нашему, тех, кого зовут Али, можно еще называть Аляввий, я тебя теперь буду называть Аляввий, если ты не против. Он часто звал меня на посиделки с офицерами, с которыми был в дружеских отношениях. Несколько раз приглашал на хафлятуль-кат. Кат – это растение, вечнозеленый кустарник. Довольно высокий. Пишут, что в Южный Йемен кат был завезен из Африки давно, чуть ли не в начале 500-х годов н. э. У самих же йеменцев бытует легенда, что у одного пастуха пропала коза из стада. Он пошел искать и нашел козу в горах у высокого зеленого куста объедающей листья. После этого коза еще много раз сбегала из стада, и всякий раз пастух находил ее у того же самого куста. Пастух попробовал пожевать эти листья. Они были горьковаты на вкус, но пастух вдруг почувствовал радость, прилив сил, а усталость отлетела прочь. Так йеменцы узнали кат и пристрастились жевать его листья. Жевание ката крепко вошло в быт и традицию йеменского народа. Как у русских есть традиция выпивать, и это больше, чем просто выпивать, так и у йеменцев есть традиция жевать кат, и это больше, чем просто жевать. Жуют и мужчины, и женщины, и даже дети. Используют только молодые свежие побеги. На йеменских рынках продают связки веточек ката. В зависимости от места, где был выращен кат, и его качества цена разная. Во времена Народно-Демократической Республики Йемен руководство страны без особого успеха (да и не очень стараясь) пыталось ограничить потребление ката. Кат официально разрешали продавать только в выходной. В прессе время от времени появлялись статьи о вреде употребления ката в больших количествах. Как в нашей стране были карикатуры, клеймившие пьяниц и алкоголиков, так и в йеменских газетах тех времен были карикатуры с изображением чрезмерно нажевавшихся катом, с оттопыренными в одну из сторон щеками. Йеменцы рассказывали, что на Сокотре тоже растет кат, но он такой грубый и горький, что жевать его невозможно. Кат на остров по заказу офицеров привозили на самолете из материкового Йемена. Кат надо жевать в первые часы после того, как с дерева были сорваны молодые листочки и нежные побеги. Он не может долго храниться и быстро теряет свои свойства. Поэтому на Сокотре катожевание организовывали сразу по прилету самолета. Практика совместного жевания называется «хафлятуль-кат». В гости обычно каждый приходит со своим зеленым пучком молоденьких веточек с листиками. Участники удобно располагаются на низких сиденьях или прямо на коврах. Потихоньку отрывают листики и нежные побеги, пожуют немного и закладывают жевки за одну из щек (за правую или левую, кому как нравится, без разницы). Одновременно общаются между собой, обсуждают новости. По мере того как постепенно начинает действовать стимулирующее вещество, йеменцы немножко возбуждаются, в глазах появляется блеск. Они начинают шутить, веселиться, угощать и давать на пробу принесенный кат, бросая друг в друга зеленые веточки. Постепенно пожевывая и пожевывая новые листики и откладывая их за одну из щек, внешняя сторона щеки начинает все больше и больше раздуваться наподобие флюса. Кат всасывается медленно, и праздник длится часа 3–4. Под действием алкалоида в головах рождаются мысли, йеменцы строят планы на будущее, обсуждают и договариваются. Запивают чаем, а еще лучше газированными напитками, которые, есть мнения, ускоряют воздействие, курят. Изредка заместитель командира гарнизона наливал всем по чуть-чуть бренди, который разбавляли водой. На меня кат не произвел впечатления. Возможно потому, что я еще не втянулся, а когда жевал, старался жевать поменьше. Было долго и скучно. Я много курил. От табака заболела голова. Во рту было сухо. В дальнейшем я пытался увиливать от приглашений заместителя командира гарнизона на хафлятуль-кат.