Затерянный мир Сокотры. Удивительные истории молодого арабиста

– Среди прибывших есть еще два студента-практиканта, – и генерал назвал фамилию Гоши и мою, – первый распределяется на остров Перим, а второй – на остров Сокотра. – И когда генерал произнес слово «Сокотра», по залу пронесся чуть слышный тревожный гул и шепот, закончившийся коллективным выдохом. Тут-то со свойственной мне смекалкой я сразу про себя и сообразил:

– Эге, да что-то тут не так!

– В настоящий момент на острове Сокотра есть только один военный специалист – подполковник, артиллерист, – добавил генерал, указав на поднявшегося невысокого загорелого человека лет сорока.

В перерыве я подошел к артиллеристу. Мы познакомились. Артиллерист немного меня порасспрашивал, как там в Союзе, где учусь, на какой срок приехал в Йемен. Я со своей стороны поинтересовался, сколько он уже в Йемене. Оказалось, полтора года.

– Я дам тебе телефонный номер, через недельку надо будет позвонить, спросить, когда будет самолет на Сокотру. Телефон есть в дежурной комнате в общежитии. Но раньше чем через 10 дней самолета точно не будет, так что пока отдыхаем в Адене.

– А что, попасть на остров можно только на самолете? На корабле или катере нельзя добраться?

– Только на самолете, корабли на Сокотру не ходят, а катеру не дойти: далеко. На катерах на остров Перим добираются.

– Долго лететь?

– Часа два. По прямой было бы быстрей, но по прямой не летают, поскольку тогда пришлось бы над территориальными водами Сомали пролетать. Летают по береговой линии до Мукаллы около часа, а потом самолет поворачивает и уже по прямой через Аденский залив на Сокотру, еще около часа лету.

– Так на Сокотре аэродром есть?

– Да какой там аэродром, – артиллерист махнул рукой, – одна грунтовая взлетно-посадочная дорожка, на которую АН-12 только и может садиться. Да и то не всегда, когда на острове сильные ветра или дожди, самолет не летает. Правда, сейчас там рядом вторую грунтовую дорожку стали строить, обещают, что побольше и понадежней первой будет.

– А наша воинская часть на берегу острова находится? Мы-то где там живем?

– Я бы не сказал, что на берегу, от гарнизона до берега несколько километров будет. Да приедешь и сам все увидишь.

– Я в Москве книжку про Сокотру читал, что там растет удивительное дерево, по-английски «драконова кровь» называется, а по-арабски – «кровь двух братьев». Из этого дерева добывают красную смолу – киноварь, которую местные сокотрийцы используют в медицине, парфюмерии или как краситель.

– Ну это выше в горах, на плато, там и алоэ растет и разные бутылочные деревья.

– Точно, и в книжке написано было, что остров Сокотра раньше затопляло, и древняя флора сохранилась на высоких незатопленных участках гор, потом вода ушла, а древняя флора, в том числе и драконова кровь, растет теперь только на определенной высоте, а ниже не растет. Книжку, кстати, написал Виталий Наумкин – преподаватель из нашего института. Да, и еще пишут, что на Сокотре водится маленький зверек – мускусный кот, у него из железы под хвостом собирают мускус и используют в парфюмерии. Вы мускусного кота видали?

– Ну, по ночам иногда бывает и пробегают какие-то маленькие хвостатые зверюшки.

– Правда, что в горах можно встретить очень красивых сокотриек, с прямыми волосами и светлой кожей? В книжке пишут, что на Сокотре можно выделить три этнические группы: одни похожи на йеменцев с Аравийского полуострова, другие больше похожи на негроидную расу из Африки, а вот высоко в горах на плато еще встречается и третья этническая группа, представители которой больше похожи на рослых европейцев со светлой кожей, чем на мелких семитов или черных негроидной расы. Действительно ли там такие красивые сокотрийки?

– Красивые рослые сокотрийки со светлой кожей и прямыми волосами? Высоко в горах? Не замечал. Должно быть, я так высоко еще не забирался.

– Там финиковые пальмы растут? На леса похожи?

– Леса? Я бы так не сказал… Вот приедешь и сам все увидишь.

– Ну а вообще, как там на Сокотре?

– Как там вообще на Сокотре?.. Парень, а тебе сколько лет?

– 22 года.

– Как бы это тебе сказать, – задумчиво произнес артиллерист, – ты вот в тюрьме, например, когда-нибудь сидел?.. Хотя нет, неправильно я выразился. Ты вот, в ссылке хоть раз бывал?

– Нет, а что?

– Ну, ничего, ничего. – И артиллерист ободряюще похлопал меня рукой по плечу.

Сиреневый бульвар, лиловый негр и пионер

В офисе, помимо распределения, выдали еще и зарплату в йеменских динарах. Еще до посещения офиса хотелось выйти в город и попытаться завязать разговор с каким-нибудь местным жителем и проверить, насколько полученные в институте знания арабского литературного языка будут соответствовать живому йеменскому диалекту. Теперь появился и повод, можно было пойти в магазин и что-нибудь купить. Зашел в комнату для дежурных и спросил, где ближайший магазин с продуктами. По дороге в магазин прокручивал фразы для первого контакта с местным носителем арабского языка. Навстречу шел мальчик лет 10. А вот спрошу-ка я у него, где можно купить хлеб. Мальчик поравнялся со мной, и я, глядя ему в глаза и старательно выговаривая, задал заранее подготовленный вопрос. Реакция мальчика была неожиданной. Глаза его округлились от удивления, он прокричал что-то вроде: «Аник арак!» и убежал. Полное фиаско! Что же не так я сказал? Вечером, разговаривая с переводчиком, который уже давно работал в Йемене, я рассказал ему о происшедшем. Он посмеялся, а потом объяснил.

– Представь себе, что где-нибудь в Москве, ну, например, в Измайлово на Сиреневом бульваре из цветущих кустов сирени выходит лиловый негр в набедренной повязке и спрашивает идущего из школы пионера-пятиклассника на чистом литературном русском языке что-то вроде: «О, юноша, а не знаешь ли ты, где бы я мог приобрести себе кусочек хлеба?» Как ты думаешь, что бы ему ответил русский школьник перед тем, как убежать? Старайся говорить проще.

Прекрасно, мой литературный язык йеменцы адекватно не воспринимают, а на Сокотре вообще живут сокотрийцы со своим собственным сокотрийским языком, у которого даже нет письменности. Интересно, как же я при помощи литературного арабского буду переводить с сокотрийского на русский, а затем в обратную сторону, с русского на сокотрийский? Что вообще я буду делать на Сокотре вдвоем с артиллеристом?

Немного географии

Снимок из космоса

Сокотра – остров в Индийском океане на расстоянии около 250 км от Африканского Рога (полуострова Сомали) и в 350 км от Аравийского полуострова. Остров большой – с запада на восток километров 130, а с севера на юг в самой широкой части километров 45. Пишут, что когда-то этот была часть древнего континента Гондваны, а потом кусок оторвался, сохранив на себе древнюю реликтовую флору. В центральной части острова большое плато, по береговой линии прибрежные равнины, есть еще живописные скалистые горы Хаджир, поднимающиеся за столицей Хадибо и цепляющие на себя в дождливую погоду белые облака и черные грозовые тучи. Особенно хороши горы Хаджир, когда над ними встает радуга! Сейчас в Интернете пишут, что население острова по переписи 2004 года составляло около 42 тыс. человек, а в 1980-х годах население не считали, наугад говорили 20–30 тыс. Климат жаркий, тропический пустынный и полупустынный. Наиболее комфортная погода зимой и в начале весны (декабрь-март), с апреля по май усиливается жара, и с лета по сентябрь – сильные ветры и жара. В это время лучше на острове вообще не показываться. В октябре и частично в ноябре идут сильные дожди. Недалеко от Сокотры есть еще несколько островков архипелага, самый большой Абд-эль-Кури, затем Самха и Дарса.

Первое впечатление

Недели через две после моего прилета в Аден мы с артиллеристом направились на таинственный остров. По совету артиллериста часть вещей я оставил в чемодане в выделенной мне в общежитии комнате (в том числе электрическую плитку), а часть одежды, запас консервов из приобретенного в кооперативном магазине заказа, свежие овощи из йеменского магазинчика (дуккана) и, конечно же, ласты и маску, с которыми связывал особые надежды, взял с собой в двух больших плотных картонных коробках (из того же кооперативного магазина), обмотав их для прочности широкой клейкой лентой. Утром выехали в аденский аэропорт и потом еще часа три слонялись вокруг небольшого грузового АН-12, ожидая, когда же он наконец взлетит. Заливали топливо, грузили какие-то ящики, потом ждали каких-то пассажиров, за полчаса до отлета пришли два советских летчика-инструктора, которые сопровождали йеменских пилотов. Немного поговорили с ними. Из разговора я понял, что артиллерист и летчики-инструкторы знакомы не первый день. Сообщили, что в этот раз посадки в Мукалле не будет, над Мукаллой мы повернем напрямую на Сокотру.

– Вот и хорошо, – сказал артиллерист, – быстрее долетим.

Наконец взлетели. В иллюминаторе тянулась бесконечная с небольшими изгибами береговая песчаная линия, на которую однообразно и уныло набегали длинные голубые волны, образуя на гребнях полосы белой пены. Сверху было видно, как в зависимости от глубины моря меняется интенсивность цвета воды от различных оттенков голубого к темно-синему. Больше глазу уцепиться было не за что. Я задремал.

– Мукаллу пролетаем, – сказал артиллерист.

Я глянул в иллюминатор и успел заметить белый город. Самолет сделал поворот. Дальше летели над морем. Цвет воды из-за глубины сменился с голубого на синий. Прошел час, и самолет пошел на посадку, внизу были белые песчаные пляжи, каменистая равнина, горы. Самолет приземлился на грунтовую полосу. Сзади фюзеляжа открылся большой грузовой люк. Воздух Сокотры был какой-то особенный, не такой, как в Адене. Должно быть, это был запах Африки. Прямо к самолету подъехало несколько автомобилей «Тойота» с открытыми грузовыми кузовами (именно такие автомобили были популярны на острове, да и вообще в Йемене). Артиллерист подошел к одному из автомобилей и поприветствовал водителя. Мы погрузили свои коробки и поехали. От аэродрома, если так можно назвать грунтовую взлетно-посадочную полосу, территория вокруг которой была огорожена лежащими на земле мотками колючей проволоки высотой по пояс, вела тоже грунтовая дорога, которая в скором времени привела к каменным воротам. На воротах было написано – Второй морской гарнизон. Ворота были сами по себе, т. е. без всякого примыкающего к ним забора, который по логике должен был бы быть вокруг воинской части. Въехали в ворота. Внутри гарнизона находилось несколько унылых одноэтажных каменных построек. Мы проехали мимо и остановились у последней из них.

– Приехали, – сказал артиллерист, вылезая из кабины, – здесь мы и живем, располагайся.

Я огляделся. К длинному прямоугольному каменному строению угол в угол примыкало второе, совсем маленькое квадратное. В маленьком была спаленка с двумя кроватями и двумя тумбочками. Второе строение по сути было казармой, которую внутри разделили стеной на две половины. Одну половину предоставили в пользование советским хабирам, а другая половина, вход в которую был с противоположной стороны, оставалась казармой для солдат. Хабирская часть казармы была достаточно просторным помещением с каменным полом, высоким потолком и стенами, когда-то давно покрытыми белой известкой. Окна были совсем маленькими почти под самым потолком и только с одной стороны (как позже я сообразил, окна были с подветренной стороны). В середине была небольшая квадратная каменная колонна, которая служила дополнительным упором для деревянной балки, держащей металлическую крышу. На колонне висела дощечка с приклеенным бумажным портретом Андропова. За колонной был большой прямоугольный стол с деревянными стульями. Слева по стене стояла плита с газовым баллоном и рядом с ней еще один небольшой столик для приготовления пищи. Внимание привлек маленький итальянский холодильник, который работал от газового баллона. Я до этого и не знал, что холодильник может работать не от электричества, а от маленького горевшего сзади огонька, который артиллерист поджег, прежде чем переложить в холодильник небольшой запас скоропортящихся продуктов, привезенных из Адена. По противоположной стороне стояла кровать и большой деревянный шкаф. В глубине были маленький низенький столик, два старых деревянных кресла, по углам валялся какой-то хлам: чем-то наполненные большие картонные коробки, спущенная резиновая лодка с самодельными веслами, кастрюли, одинокий черный ласт «Турист», свернутые рулоны бумаги с изображением военных символов и разноцветных красных и синих стрелок наступающих и обороняющихся подразделений. Вот, пожалуй, и все хозяйство. В довершение описания стоит добавить, что на улице стена с входом в большую казарму и стена с входом в спальню образовывали как бы маленький квадратный дворик, огороженный с двух других сторон толстыми деревянными балками на деревянных столбиках по пояс высотой. В месте, где балки образовывали угол, прямо на углу забора стояла здоровенная алюминиевая кастрюля с крышкой, в которой хранился запас питьевой воды. Рядом на земле стояла еще и металлическая бочка с полупресной солоноватой водой для хозяйственных нужд, таких как мытье пола, посуды, стирка белья. Воду примерно раз в неделю из пресного и полусоленых источников привозили в гарнизон машины-водовозки (по-местному – буза), которые разливали воду по таким же бочкам и кастрюлям, стоящим у других строений. Между бочкой и кастрюлей росло чахлое растеньице метра полтора с редкими листьями, если лист или веточку обломить, то тек белый млечный сок, должно быть, ядовитый или горький, поскольку бродившие по гарнизону козы на зелень этого деревца не покушались. Других растений не наблюдалось, а это, вероятно, выживало за счет воды, проливаемой из кастрюли и бочки. Через дворик была протянута бельевая веревка, на прищепках болтались какие-то серые тряпки размером с маленькие полотенца для лица.

– Это я небольшую акулку засолил и перед самым отъездом сушить на солнце повесил, – ответил артиллерист, перехватив мой взгляд. – Давай попробуем.

Снятые с бельевой веревки тряпочки оказались кусками акульей шкуры. С внутренней стороны шкуры шли длинные разрезы белого сушеного мяса. Не без труда удалось оторвать от шкуры продолговатый кусочек мяса. Мясо акулы была твердым, в меру соленым. Вот бы друзьям в Москву привезти под пиво такую экзотическую закуску. Вот буду уезжать из Йемена обратно через год, обязательно возьму с собой сушеную акулу, желательно высушенную целиком с зубастой челюстью. Пойдем мы с друзьями в обычную пивную, размечтался я. Там достану из сумки свою закуску и начну чистить. То-то народ вокруг дивиться будет!

– Когда мы пойдем к начальству гарнизона? – поинтересовался я у артиллериста.

– А нет начальства. Недавно назначили нового командира гарнизона Ахмеда. Он сейчас завершает свои дела в Адене. Его заместитель, прежний командир гарнизона Мухаммед, после понижения ушел в отпуск, еще не вернулся. Хороший мужик Мухаммед, но за годы пребывания на Сокотре пристрастился к спиртному, за это его и понизили до первого зама. Так что пока работы нет, обживайся.

Около получаса я бродил по практически безлюдному гарнизону. У входа в одну из казарм в теньке прямо на земле сидели и пили чай несколько человек с платками на головах и традиционных юбках. Платок называется «кашида», а юбка – «фута». Поздоровались. Я представился, что новый переводчик. Мне предложили маленький стеклянный стаканчик сладкого чая с какими-то пряными добавками. Посидели поговорили. Йеменцы понимали все, что я говорил, а я вот их понимал не всегда. Но в принципе на простые, заранее заданные темы мы нормально общались. Они уже где-то год служили на острове, все были земляками из одной и той же провинции. Рассказали о прошлом переводчике. Удивились, что я его не знал. Поговорили о погоде. Сообщили, что, слава Аллаху, пережили жаркое лето с сильными ветрами. Исчерпав общие темы разговора, я вернулся в казарму к месту жительства и обнаружил, что артиллерист организовал себе сиесту и дремлет, посапывая.

Я решил прогуляться, залезть на ближайшую гору, чтобы сверху обозреть окрестности своего нового местообитания. В этом направлении вела чуть приметная в камнях тропка, которая минут через 20 хода начинала уводить налево, огибая гору. Оставив тропку, пошел в гору. Приходилось обходить большие глыбы и крупные камни. Через полчаса стали попадаться кустики алоэ, небольшое бутылочное деревце, ствол цветом и фактурой напоминал плотную тыкву, еще какие-то растения. Чем выше я поднимался, тем круче становилось, а до вершины было еще далеко. Я уже карабкался, помогая себе руками, хватаясь за каменные выступы. Большой камень вдруг сорвался под ногой и покатился вниз, увлекая за собой другие камни. Не хватало бы мне в первый же день свалиться вниз с горы вместе с этими камнями и свернуть себе шею. Я взмок и устал. Достаточно. По такой круче мне до верха до захода солнца не долезть. Вид на той высоте, которую я сумел достичь, был красив и давал возможность осмотреть окрестности: постройки гарнизона, взлетную полосу, окруженную колючей проволокой, небольшую деревеньку на берегу, грунтовую дорогу, параллельную береговой линии. Далеко направо виднелась еще одна деревенька, окруженная финиковыми пальмами. Бесконечный пляж и океан, блестевший на солнце. Солнце садилось. Пора было домой. Спуск оказался значительно трудней, чем подъем. Я стал спускаться наискось по левому склону и в результате завернул за гору. За горой были другие горы, между ними вилась широкая ложбина сухого русла (по-арабски – вади). Внизу у входа в ложбину стояла крохотная хижина, построенная из наложенных друг на друга неотесанных камней и покрытая сверху сухими стеблями пальмовых веток. В дверном проеме двери не было. Отверстие частично прикрывала потрепанная циновка. Из хижины вышла молодая сокотрийка. На ее руках были чем-то оранжевым нарисованы замысловатые узоры (позже я узнал, что рисуют хной). Я подошел, поздоровался и попытался завязать разговор. Она отвечала на арабском. Девушку звали Фадхан. Она улыбалась. Я спросил, где ее родители, семья.

– Они живут там, дальше, – она неопределенно махнула рукой в сторону ложбины – вади[3], уходящей между гор в глубь острова.

Ближайшая от гарнизона гора Джабаль-Мауна

В казарму вернулся уже в сумерках, и хорошо, что успел до темноты. Чуть позже я бы запросто мог сбиться с каменистой тропки и неизвестно сколько блуждал бы в потемках, ведь электричества в гарнизоне не было, а без освещения я не знал бы, в каком направлении идти. Артиллериста тоже, как и электричества, не было. Где взять лампу или фонарь, я не знал. Единственное, что оставалось – это сесть на старое деревянное креслице во дворике у входа и смотреть на звезды. Было очень тихо, время от времени небосвод прочерчивали падающие метеоры. Я и не спал, и не бодрствовал, и просидел так час или больше. Бог его знает, о чем я думал (или, может, то знает Аллах). Из оцепенения меня вывел шум мотора и яркий свет фар. Водитель сказал, что машину за мной прислал артиллерист.

Ехали недолго. Свет фар выхватил в темноте несколько каменных одноэтажных строений. Остановились. Из открытых дверей одной из хижин лился свет. Я вошел в помещение. На маленьком столике находилась большая керосиновая лампа, которая горела ярким белым светом, так что смотреть на саму лампу было больно. Свет в радиусе метра два от лампы образовывал живой осязаемый шар, а вот за этим шаром быстро начинали сгущаться сумерки, переходящие по углам помещения в темень. Электрический свет так не горит, и керосиновая лампа с фитилем у родителей на даче тоже горит по-другому. Позже я узнал, что это была китайская керосиновая лампа с асбестовой сеточкой. Раньше я таких не видел. Вместо фитиля на горелку надевают мягкую сеточку. Сеточку надо поджечь спичкой или зажигалкой. Сетка начинает гореть, выделяя черный вонючий дым, расправляется, принимает округлую форму и твердеет. Это называется обжечь асбестовую сетку. После этого маленькой ручкой надо накачать давление в резервуар с керосином и поджечь горелку. Установить и закрепить стеклянную колбу, и тогда под стеклом начинает сиять маленькое белое солнце (белый карлик), которое излучает не только свет, но и жар, так что можно обжечься, если дотронуться до лампы. За маленьким столиком сидели артиллерист и два йеменца, позже в темном углу обнаружился еще и третий.

– А вот и мой новый переводчик приехал. Знакомься, это мой друг – командир танковой роты. В честь моего приезда на Сокотру пригласил меня к себе в гости. Рядом его заместитель и еще сержант-земляк. Они все из одной и той же провинции или правильней сказать – из одного племени.

Я представился, немножко рассказал о себе и ответил на простые вопросы: откуда, сколько мне лет, где учил арабский. Мне дали небольшой стаканчик, на треть наполненный бренди. Выпили за знакомство. Обратил внимание, что йеменцы, всякий раз наливая себе новую порцию бренди, разбавляли его водой, мы же с артиллеристом пили неразбавленный. Позже, достаточно прожив на острове, я обнаружил, что йеменцы в любой крепкий алкоголь добавляют воду. Даже водку водой разбавляют! Домой вернулись совсем поздно, в четвертом часу ночи.

На следующий день я стал приставать к артиллеристу, что мне следует более детально ознакомиться с новым местом службы – съездить, например, на океан, искупаться и порыбачить.

– На океан ехать рановато, еще не сезон купаться, сильный ветер. Да и на неделе просить у арабов машину на пикник не стоит, а то еще потом расскажут в Адене, а доброхоты передадут и дойдет до нашего начальства, что мы в рабочие дни отдыхаем на море. Машину на море будем брать в выходной день – в пятницу. А завтра, раз тебе так неймется, давай съездим проверим артиллерийскую часть, я же артиллерист.

Артиллерийская часть, как и танковая рота, находилась не очень далеко от гарнизона. Когда мы подъехали и вышли из машины, то стоящий у ворот щупленький йеменский солдатик в юбке и с автоматом Калашникова очень смешно отдал нам честь, высоко подняв и топнув правой ногой в резиновой шлепке. Наследие проклятого британского колониализма – в йеменской армии была введена английская школа строевой подготовки. Артиллерийская часть была расположена на небольшой возвышенности, откуда открывался неплохой вид на берег океана. Это чтобы ловчей из пушек по высаживающемуся врагу стрелять – догадался я. Тут же стояли образцы пушек и гаубиц разных видов и калибров, некоторые из которых были покрыты маскировочными чехлами из плотной зеленой ткани. Между пушек и гаубиц свободно бродили козы. Козы были разных пегих мастей из комбинации преимущественно черных, белых, коричневых, рыжих и серых цветов. Я заметил, что на маскировочных чехлах, покрывающих орудия, были большие неровные дыры, как будто моль побила долго хранящееся в шкафу шерстяное пальто. Но только что же это за такая гигантская моль водится на острове, что прилетает по ночам и бьет маскировочные чехлы такими дырищами? Возникшая было загадка тут же быстро разрешилась. У одного из орудий коза, встав передними ногами на лафет, сосредоточенно жевала грубую маскировочную ткань. Я обратил внимание артиллериста на эту сценку.

– Да они жрут все что ни попадя. Очень любят картонные коробки. Вот, смотри, – и артиллерист достал из кармана пачку сигарет, сунул последнюю остававшуюся сигарету себе в рот, а пустую пачку бросил на землю. Пачку подхватил порыв ветра, а в вдогонку наперегонки бросились сразу две козы. Одна, побойчей, ловко боднула рогами в бок свою жалобно заблеявшую конкурентку, и первая ухватила желанную добычу.

Пятничная поездка на берег океана была неудачной. Дул довольно сильный ветер. Волна была не очень большой, но вполне достаточной, чтобы поднять песок. Было мутно. Пробовали ловить рыбу, закидывая леску с грузилом со скалы часа полтора, но ничего не поймали.

Второе впечатление – малярия

Как-то днем, спустя дней 10 после нашего приезда на остров, артиллерист сказал:

– Что-то я чувствую себя не очень. Похоже, у меня скоро начнется приступ малярии. Хоть есть и не хочется, но пойду заранее поем, поскольку потом вообще несколько дней есть не смогу. У меня уже было такое. Не волнуйся, мне надо будет отлежаться недели две.

– Должна же где-то быть санчасть или больница на острове. Я схожу узнаю.

– Никуда ходить не надо. В гарнизоне есть один сержант фельдшер. Он мне прошлый раз какой-то укол сделал. Толку никакого, а место укола раздулось и долго болело. Не обращайся к нему, колоть не умеет, неизвестно что вколет, инфекцию может занести.

– Так что же делать?

– Ничего не делать. Отлежаться.

Артиллерист пошел и съел тарелку супа. После этого лег на кровать, укрылся пледом. Часа через три его стал бить озноб. Несмотря на жару, артиллеристу было холодно. Я укрыл его всеми имеющимися у нас тремя пледами, которые нашел, но он не согревался. Артиллериста трясло. Я сидел у кровати и не знал, что делать, а потом поднялась высокая температура. На мои обращения он не реагировал. Лишь когда температура спала, артиллерист очнулся и попросил пить. Пил долго. Весь покрылся потом и уснул. Я несколько раз подходил ночью, он спал. Спал он и утром и вообще всю первую половину дня. Очнулся ближе к вечеру. Позвал меня, попросил воды. Сам, отказываясь от моей помощи, шатаясь сходил в туалет. Потом начался новый цикл. Артиллерист опять мерз, тепло укрывался в жару. Затем резко поднималась температура, он потел, а когда приходил в себя после температуры, пил воду и был слаб, как ребенок. Я потерял счет этим приступам. На какой-то день болезни я пошел искать помощи у арабов. Нашел сержанта фельдшера, который своим видом действительно не внушал доверия. Фельдшер пришел, осмотрел бесчувственное тело и хотел сделать какой-то укол. Но я не дал колоть, памятуя наказ артиллериста. Фельдшер ушел. Дня через два пришли какие-то два йеменца в юбках. Сказали, что офицеры гарнизона справились о здоровье артиллериста, посмотрели на тело и ушли. Когда очередной раз артиллерист пришел в себя, я сказал: