
Полная версия:
Дом на краю кладбища
Есть, говорят, ещё четвёртая категория. Это люди, которые не имея ограничений ни по состоянию здоровья, ни по религиозным убеждениям, не пьют совсем. Ну, не знаю. Я, лично, таковых не встречал. С другой стораны, я и полностью покрытых шерстью людей не встречал. А они существуют.
Сеня относился к пятой категории. Редкой категории тех, кто пьёт в компании, потому что не выпить как-то неудобно. Ну, как не выпить с друзьями пивка после футбольного матча? Не минералку же пить. Как не поддержать тост за именинника? Проблема была в том, что Сене, что называется, было не много надо. Та доза, которая для обычного выпивохи средней руки была разминкой, Сеню валила с ног. Он засыпал на вечеринках, и вырубался в электричках. И пробуждался подчас в самых неожиданных местах… После одного такого исчезновения Крит даже подарил ему в шутку брелок – трекер, что бы была возможность отыскать Сеню при исчезновении. Шутки шутками, но на всякий случай Семен прицепил брелок на ключи, и всегда носил с собой.
При этом, Сеня не испытывал от алкоголя особого воодушевления. Разочарования, которое требовалось заглушить, он тоже не испытывал. Вы спросите – да что же это за человек такой? Чем же он живёт? Чем же такие люди заполняют пустоту внутри? Как такие люди вообще могут существовать? Могут. Если у них есть увлечение. У Сени увлечений было даже два: мотоциклы и собака. Если вы подумали, что Сеня был из тех мотоциклистов, что выезжают в мае на набережную, чтобы похвастаться новым Ducati, то вы ошибаетесь. Сеня реставрировал мотоциклы. Нет, он конечно тоже на них ездил, но совсем не так, как гоняют на своих железных конях по ночам байкеры. Восстановив очередной раритет, Сеня выгонял его из бокса, заводил и по кругу торжественно объезжал гаражи, испытывая одновременно удовлетворение от хорошо сделанной работы и от обладания таким экземпляром. В основном, в его коллекции были советские агрегаты, но был и трофейной Zundapp 43-го года выпуска. Его Сеня отыскал в деревне под Брянском. Почти семьдесят лет машина простояла в сарае, заваленная хламом, но на удивление хорошо сохранилось. Тем не менее, восстанавливать её пришлось особенно долго и трудно. Почти все компоненты под замену пришлось изготавливать индивидуально…
Вторым хобби Сени была немецкая овчарка по имени Герда. Изначально, щенка подарили бате Семёна соседи по даче. Предполагалось, что она будет сторожем, когда подрастёт. Появление щенка совпало с Сениным отпуском, который он проводил на даче, восстанавливая очередной мотоцикл. В периоды вынужденного простоя, вызванного отсутствием необходимых для ремонта деталей, Сеня развлекался тем, что пытался дрессировать щенка и, в конце концов, так с ним подружился, что забрал его домой в Москву. Жена не оценила ума и обаяния Герды, хотя Герда делала всё, чтобы ей понравиться: виляла хвостом, улыбалась и даже давала лапу. Ничего не помогло.
– Городская квартира не для таких крупных собак, – пеняла жена Сене. – И как вообще можно было принять такое решение, не посоветовавшись со мной?
Матушка Сени потом говорила, что жена ушла от него из-за мотоцикла и собаки. Потому что молодые женщины требуют внимания (да и не только молодые тоже). А какое тут внимание, если всё свободное время Сеня или чинит мотоциклы, или дрессирует собаку?
Собственно, так и было. Если Сеня не возился с мототехникой, то он занимался с Гердой и наоборот. Часто он даже совмещал эти занятия: перебирал двигатель, а Герда сидела рядом и слушала про отличия мотоцикла «Восход» от мотоцикла «Восход ЗМ», про которые ей рассказывал Сеня за неимением других слушателей. В итоге, Сеня с Гердой переместились из городской квартиры жены обратно за город. Сеня не особо расстроился, а Герда так вообще была рада вернуться в родные пенаты.
Неравнодушный гармонист
Иносказание Ильича «пивка мне поставишь» Сеню не обмануло. И он взял в магазине на станции бутылку «Столичной» водки, карбонад, ветчину, скумбрию и банку огурцов. Потом, подумав, взял ещё бутылку водки – сегодня мероприятие планировалось у него дома, а значит пробуждение в депо электровозов или в отделении полиции ему не грозило.
Погрузил всё это в коляску разъездного «Урала», попросив Герду подвинуться. Завёл уже было раритет, но подумал, вернулся и взял таки упаковку пива, на всякий случай.
Ильича следовало обязательно позвать. При этом он для блезира некоторое время упирался – дескать, ну что вы, я же шутил. Да и ни к чему всё это…
Сеня остановил мотоцикл у дома Ильича и посигналил, а Герда залаяла. Ильич появился не сразу. Наконец калитка приоткрылась. В щель выглядывал Ильич в тельняшке и трениках.
– Семён ты ко мне что ли? – ненатурально изобразил удивление Ильич.
– Катер подан, капитан. Пора!
– Куда? Я только начал погреб разбирать…
– Давай моряк, поднимайся на борт, корабль отплывает!
– Плавает говно, а пароходы ходят – возразил Ильич, забираясь на сидение позади Семёна.
Водку Сеня сунул в морозилку, а потом нарезал и разложил по тарелкам ветчину и карбонат. Отдельно нарезал скумбрию, открыл банку с огурцами, подготовил три стопки. Расставил всё это на столике на веранде. Грех было в такой вечер сидеть в доме. И придвинул садовые стульчики. Принёс и поставил в центре стола запотевшую бутылку. Оглядел натюрморт – получилось хорошо.
– Хорошо, – так и сказал Ильич, усаживаясь на стул. – А третья рюмка для кого?
– Для Герды.
– Чего?
– Герде тоже нальём, а то обидим. Герда, иди водку пить, – скомандовал Семён.
Герда, до этого внимательно следившая за Сениными приготовлениями, быстро подошла, уселась, положила лапу на стол и пододвинула стопку лапой. Этому фокусу Семён обучал её особенно долго.
– Ну и ну! – Ильич чуть не упал со стула. – Что вот возьмёт и выпьет?
– Ага. Налей ей. Только много не наливай.
– Да мало будет пузыря-то на троих, – неуверенно произнёс Ильич.
– Ты прав, капитан. Тем более, Герда как выпьет, так начинает песни петь. Поговорить не даст.
– Герда, отбой, – командовал Сеня.
Герда с обиженным видом убрала лапу со стола.
– В следующий раз бухнём, утешил её Сеня и дал ей кусочек ветчины. Иначе обидится, – объяснил он Ильичу.
– Чего, вот впрямь берет лапами, подносит и выпивает? – недоверчиво спросил Ильич.
– Нет, так она пока не умеет, – вздохнул Семён. – Просто берет зубами и опрокидывает.
– А потом?
– Потом закусывает, как и мы.
– Дела… Видел я пьющих собак, но чтоб сами стопку опрокидывали, это конечно номер…
– Тут уж пришло время удивляться Семёну.
– Да где же это ты, Ильич пьющих собак видел? Или это иносказание?
– Я, когда на старой квартире в Бескудниково жил, у нас в подъезде на втором этаже жили народные целители. И вот у них была пьющая собака.
– А причём здесь целители народные? И как, вообще, такое возможно?
– Ну, они травами лечились. Бабка ездила по Савеловской железной дороге на электричке за город, в леса, и там эти травы собирала. Потом на водке настаивала. И пила эту настойку вместе с мужем. Лечились.
– От чего лечились?
– Хрен знает. Напьются своих настоек и давай друг с другом скандалить. До драки дело доходило. Дед, в конце концов, пырнул старушку ножом, кстати. Не до смерти, правда.
– А собака?
– А собака у них, здоровенная дворняга была, Цыган. И тоже заболела, и стала бабка её лечить. А чем её лечить, если они народные целители-травники? Настойкой, понятно. И вот, они сначала настойку с сырым яйцом мешали и в пасть ей заливали. А уж потом она сама приучилась настойку из миски лакать. В лифт заходишь, а от неё перегаром прёт, не продохнуть. Она на лифте сама приучилась ездить, кнопки правда не нажимала, – пояснил Ильич.
– Да, повидал ты жизнь, Ильич – вздохнул Семен.
– Раньше все соседи по подъезду друг друга знали, – кто где работает, кто где учится. Теперь совсем не то. Убивать будут в соседней квартире, а не никто и не почешется, не подумает вмешаться. Максимум ментов вызовут.
– Так и правильно, вызвать полицию. Их же дело.
– Да пока полиция приедет, уже и спасать будет некого. В том и беда, что теперь все считают, что это не их дело. Капитализм. Каждый за себя. Раньше не так было.
«Ну, всё, любимая тема Алексеевича – как раньше было хорошо, а сейчас плохо» – подумал про себя Семён.
– Раньше люди чувствовали свою ответственность за страну. Кто, если не я? – так люди думали, продолжил Ильич. – Интересовались не только тем, что в соседней квартире происходят, но и вообще!
– Вот, к примеру, году 83-м, кажется, монтировали мы систему охлаждения в гастрономе. Новый гастроном, это тогда было событие. Не то, что сейчас – куда не плюнь, везде жратву купить можно. А тогда новый продуктовый магазин, это для всего района праздник. Народ ждёт, обсуждает… На первом этаже, значит гастроном, а в подвале холодильные камеры. Потому что невозможно гастроному без холода. И мы их монтируем, вешаем испарители, тянем трубопроводы, дружно работаем. Вот сейчас что? Сели люди бухать, поспорили и один другого зарезал! А у нас в бригаде ни разу даже драки нормальной не было, хоть и бухали, считай, каждый день. И народ был очень разный. Дядя Миша, к примеру, бригадир, тот вообще лет шесть сидел и ничего, никого не зарезал. А уж насколько был нервным, чуть что, сразу за молоток хватался…
– Ильич, ты вроде начал про то, что советские люди неравнодушные были?
– Да, так вот. Работаем мы дружно, а всё равно не успеваем в срок. То Толя Тамбовский заснёт в щитовой на изоляции, то ещё что-нибудь.
– Так вы пили, что ли, там на работе?
– А что ещё делать? К примеру, кончилось у нас медная труба. А без неё как трубопровод вести? И рабочий день в разгаре. Никто и не думает бросить рабочее место, сидим, пьём. Ждём трубу. А ситуация накаляется. Приезжает мастер Швырёв. Орёт, ругается. Без премии, говорит, все останетесь. Сами, говорит, будете заказчику причины задержки объяснять и акт подписывать. Миша только сопит, терпит. Вот ведь какая выдержка у человека. И это при том, что он человека чуть не убил, и из-за своего не сдержанного характера срок мотал. И вот как-то сидим мы, уже вечер. Уже скоро восемнадцать часов, рабочий день закончен, можно по домам.
И тут к нам в подвал спускается товарищ. В пальто, в шляпе, с папочкой. Заказчик. Говорит: «Здравствуйте, как идут дела?» Дядя Миша к нему подскочил, поздоровался очень вежливо. «Работаем» – говорит, с утра до вечера. «Вот рабочий день уже закончился, а мы все здесь, на боевом посту». «Ну, показывайте» – говорит дядя. И дядя Миша ему показывает и объясняет: «Это вот холодильный агрегат ФАК, на фреоне работает. Этот трубопровод, его сейчас спаяем, с испарителем соединим, заизолируем и готово. Чуть-чуть осталось».
«А почему так медленно?» – дядя спрашивает. – «Тут работы на неделю, не больше, а вы сколько возитесь?»
«Ну» – Миша ему – «Это только с виду всё просто и быстро, а на деле трубу надо отжигать, резать, гнуть, паять, да ещё и изолировать потом».
И тут мы видим, что товарищ этот не то чтобы пьяный а, так сказать, немного навеселе. И дядя Миша идёт ва-банк, говорит: «Вот рабочий день уже считай, закончен, не желаете ли немного выпить с рабочим классом?»
И товарищ говорит: «Ну что же, это можно».
Мы все прям выдохнули, значит, подпишет акт. Быть нам с премией. Допили мы с ним, значит, что у нас оставалось. Он нам пожелал работать, засучив рукава и собрался уходить. И тут дядя Миша ему: «Давайте уж сейчас акт подпишем, чего тянуть. А уж мы все недоделки исправим, не беспокойтесь». А товарищ говорит: «Какой акт?»
«Ну, – говорит дядя Миша, – акт приёмки. Который у вас в папочке».
«Нету, – смеётся товарищ, – там никакого акта. Там у меня только самоучитель игры на гармошке».
«А кто же вы тогда такой?» – удивляется дядя Миша.
«А я, – говорит этот гармонист, – просто неравнодушный человек. Хожу, говорит, в свободное время, проверяю, как работы идут. Указываю людям на недостатки».
– Вот, – подвёл Ильич итог, – неравнодушный человек. Не лень было зайти с улицы, потратить время, узнать всё ли хорошо, как работа идёт. Сейчас так вот кто зайдёт? Нет. Нет сейчас никому до этого дела. Капитализм.
– А дальше что?
– Дальше что… Стоит этот гармонист, улыбается. Думает, что сейчас его похвалят и руку пожмут за то, что он на недостатки указал. Дядя Миша засопел и начал на месте топтаться, а это недобрый знак. Мы все в стороны разбежались. Молотка, хорошо поблизости не было, мы уже инструмент прибрали. Там гума лежала – трубка такая резиновая для изоляции, в руку толщиной. Ей Миша гармониста по башке и хватил. Он бы его убил, конечно. Но споткнулся о ступеньку и упал, а гармонист успел в проём выскочить. Шляпу только свою потерял. Её дядя Миша всю в ярости истоптал, как бешеный слон…
– А премию то в итоге дали вам?
– Какой там. Наоборот, ругали на собрании коллектива. Дядя Миша оправдывался. «Во-первых, – говорит, – трубы не было, во-вторых ходят по объекту всякие, отвлекают от работы». – А потом дядю Мишу…
– Но тут от ворот раздался женский голос:
– Семён!
– Ну, Ильич, по твою душу, – Семён подошел к окну.
– Семён, Сергей Ильич у тебя? – продолжали вопрошать с улицы.
– Да здесь я, здесь, – откликнулся Ильич.
– Ща я быстро переговорю и вернусь, – махнул он Сене. – Расскажу, чем дело закончилось. Ты наливай пока.
Вернуться в этот раз, однако, Ильичу было не суждено.
Сеня слышал, как удалялись голоса.
– Пивка немного выпил, – оправдывался Ильич, в ответ на визгливые обвинения жены.
Всё, что Господь ни делает, всё к лучшему подумал Сеня, убирая водку.
Наперстки и философия
Давным-давно, на излёте советской эпохи, два молодых человека – очень умный и просто умный, ехали на машине «Волга» в Московский Южный порт, чтобы купить там новую резину для этой самой машины «Волга». На руке очень умного молодого человека были часы «Ролекс», доставшиеся ему от отца, военного атташе во Вьетнаме. «Волга», к слову говоря, тоже досталось ему от отца. Приехали они в Южный порт, и стали там бродить в поисках колёс. Колёс они не нашли, а нашли вот что: в квадратном закутке между двумя зданиями сидел на корточках рыжий худой тип с бородой, а перед ним на куске картона три стаканчика металлических. «Кручу, верчу, обмануть хочу» – бормотал тип, перекатывая стаканчиками шарик. Вокруг собралась толпа.
– За хорошее зрение – денежная премия! – выкрикнул рыжий и положил перед собой на картонку сиреневую купюру в 25 рублей. Это тогда были приличные деньги. Четверть месячной зарплаты продавца в магазине.
Умные ребята подошли ближе. В этом – ткнул пальцем в один из стаканчиков очень умный. Рыжий поднял стаканчик. И точно, шарик был там.
Тут, раздвинув толпу, к картонке приблизился пузатый дядька совершенно колхозного вида: в шлёпанцах, в растянутых на коленках трениках и замызганной футболке. Сзади за штаны его придерживала цыганского вида тётка, а вокруг крутились их смуглые дети.
– Вот, – выкрикнул пузатый, нацелив на один из стаканчиков жирный палец.
Рыжий снова поднял стакан. Шарик был там.
– Смотрим внимательно, выигрываем обязательно! Ставим 25 рублей на покупку Жигулей! – продолжал декламировать рыжий.
Пузан выхватил откуда-то из-за пазухи сиреневую купюру, но тут цыганка повисла у него на руке:
– Нет! Не ставь! – вопила она!
– Нееет! – весело завопили, приплясывая вокруг них, дети. Но жирдяй, видимо, был деспот и не привык считаться с другими членами семьи. Стряхнув тётку, он плюхнул купюру рядом с купюрой рыжего и крикнул:
– Давай!
– Кручу, верчу, обмануть хочу, – запел рыжий, перекатывая стаканчиком шарик.
– Здесь! – заорал пузан, вновь устремив палец. Рыжий поднял стакан. Шарик был под ним. Толпа колыхнулась.
– За ваше везение вам денежная премия, – несколько огорчённо вздохнул рыжий, а пузан сгрёб здоровенной лапой купюры и показал их толпе.
– Ай, хорошо, ай молодец, – радовалась теперь цыганка. Она даже присела от радости, видимо не веря своему счастью. А цыганята прыгали вокруг, выкрикивая что-то вроде:
– Вот хорошо-то, ай, как хорошо!
Рыжий начал было опять свою волынку про «кручу верчу», но тут его взгляд упал на очень умного молодого человека, точнее, на его часы на руке.
– Чтобы было веселей за часы 500 рублей, – симпровизировал рыжий и выложил на картонку пять новых желтеньких купюр с портретом Ленина. Толпа ахнула. Просто умный молодой человек пытался, как цыганка до этого, удержать очень умного от безрассудства, но безуспешно.
Очень умный, снял отцовский «Ролекс» и положил рядом с банкнотами.
– Кручу, верчу, обмануть хочу!
– Вот! В этом!
Рыжий поднял стаканчик. Там было пусто.
Почти сразу же, откуда-то сзади появился милиционер и, ласково хлопнув рыжего резиновой дубинкой, увёл его. Причём рыжий при этом, мимолётным движением сгрёб и часы, и деньги, и даже картонку со стаканчиками. Буквально несколько секунд и они исчезли, как будто их никогда и не было.
Толпа разошлась. Асфальтовый пятачок опустел. В прострации и полный горя, очень умный побрёл к машине, просто умный вздыхая, шёл следам. По дороге они увидели ещё одного фокусника с шариком и стаканчиками, правда, теперь это был безбородый шатен. Зато счастливцы, выигравшие двадцать пять рублей, были те же и как раз переживали момент очередного триумфа.
– Ай, как хорошо! – визжала цыганка.
– Вот хорошо-то, – вторили ей, приплясывая дети.
– Вот скажите мне, други, – Саша Крит впервые прервал свой монолог вопросом, – Скажите мне, как вообще такое могло быть? Как очень умный молодой человек мог взять, да и просрать папины часы?
Сеня помялся, ожидая, что вопрос риторический, а Брускетта предположила:
– Ну, может он и не очень умный? Может он как раз наоборот, очень глупый? А очень умным его считают, потому что у него на руке часы «Ролекс», а ещё потому, что папа успел пристроить его в престижный вуз и оставить ему в наследство дачу, машину и квартиру в центре Москвы?
– Нет, Оля, нет, – Крит покачал головой. – Очень умный впоследствии стал миллионером. Сам, без всякого папы, разбогател на финансовых операциях. Заметь, не приватизировал какой-нибудь завод, где он был директором, не украл бюджетные деньги, а последовательно сколотил состояние, вкладывая денежки в правильные акции. Но это в будущем. А тогда на обратном пути в машине он временами глядел на свою руку без часов и повторял: «Не понимаю. Не понимаю, как? Какой-то гипноз. На меня как будто что-то нашло».
– И это все, что вам следует знать про телефонных мошенников и про тех, кто соглашается на рекламные предложения, – неожиданно завершил свой рассказ Крит.
Сеня оторопел:
– А причём тут телефонные мошенники и реклама? Ни того, ни другого в Союзе в те времена вообще ещё не существовало.
– А природа явления одна, – вздохнул Крит.
Вот подумайте:
– Богатая тётя передает мошенникам сорок миллионов рублей! Сорок миллионов, Сеня! Чтобы те положили их на безопасный счёт. Неделю носит им деньги. Ты скажешь – ну дура, эта тётя. Дура – не дура, а сорок миллионов как-то заработала. Вот у тебя, у умного, есть свободные сорок миллионов, чтобы раздать их мошенникам? Вселенная иногда наказывает нас, не разбирая, кто попал под раздачу: богатые или бедные, умные или глупые.
– А реклама тут причём? – продолжал недоумевать Семен.
– А я тебе на примере поясню. Вот тебе звонят разные провайдеры интернет-услуг с предложением подключить тебе интернет?
– Ну, звонят.
– А ты им говоришь спасибо, у меня уже есть интернет. Потому что в Москве в наше время проще найти пользователя беспроводным телеграфом Попова, чем того, кто ещё не подключен к интернету. И они это лучше тебя знают. И всё равно звонят. Мне самому сто раз звонили с предложением поменять поставщика услуг интернета, объясняя, что у нового провайдера интернет настоящий, а у старого – говно, а не интернет. И я точно знал, что новый от старого ничем отличаться не будет. В лучшем случае, только потрачу время на переподключение, и деньги на новый роутер, а в худшем, новый интернет будет хуже старого. И вдруг я, в один прекрасный день, очередной звонящей с этим предложением девушке говорю: «Окей, давайте попробуем». И я купил новый роутер, я день убил на все эти подключения и настройки, а теперь дома включая компьютер, смотрю на него и думаю: «Не понимаю. Не понимаю, зачем я это сделал? Как будто что-то на меня нашло». Это я к тому, что при обзвоне клиентов, рано или поздно найдётся тот, кто согласится поменять провайдера или согласится перевести деньги на безопасный счёт. При этом, этот клиент не обязательно идиот. Возможно, именно в этот момент вселенная вспомнила о его грехах, и наказала временным помутнением рассудка.
– Да, вот у меня тоже так же было. Это было просто наваждение какое-то, просто помутнение рассудка. Встретила я одного мужчину – высокий, спортивного типа…, – начала Брускетта, но Саша не дал ей продолжить рассказ, сердито махнув рукой.
– Сегодняшняя история должна была иллюстрировать важность прямого общения с клиентами, – сердито пояснил Крит.
И, хотя Семён не видел прямой связи между пользой обзвона клиентов и мошенниками из восьмидесятых, спорить он не стал.
– Хорошо, Саша, сейчас мы ещё раз обзвоним всех потенциально интересных, – согласился он.
А Брускетта вообще обиделась, что ей не дали рассказать про её наваждение и не удостоила Крита ответом.
– Давайте ребята, вперёд. Только личное общение может вывести на сделку, только живой разговор. Все эти электронные письма с приглашением к сотрудничеству – это мусор для папки «спам». Лучше звонка ничего нет. Ну, разве только шантаж и угрозы. Шутка.
Уже выходя из кабинета, Семён спросил:
– А это история с наперсточниками правда?
– Чистая. Слово в слово.
– А кто там второй?
– Какой второй?
– Просто умный молодой человек.
– Догадайся.
– Ты.
– Я.
Многоликий Колумб
Крупная компания – импортёр сигар, трубочных табаков и табаков для самокруток, собиралась отпраздновать своё пятнадцатилетие.
В рамках празднования, помимо роскошного фуршета и шоу, предполагались и подарки для гостей и сотрудников. Помимо обычных подарков, типа курительных трубок и наборов табака, компания хотела сделать особо дорогим гостям вип-презенты, что-то оригинальное. Саша где-то вычитал, что в Генуе, на родине Колумба, ему стоит памятник с надписью «Человек, который верил и победил, потому что верил». Ассоциативная цепочка Колумб – Америка – табак, в общем-то, очевидна, но Саша пошёл дальше. Он предложил изготовить миниатюрные бюсты Колумба с этой надписью, но одновременно придать Колумбу некоторые черты основателя компании Игоря Евгеньевича. Но так, чтобы сходство не слишком бросалась в глаза. То есть вроде как Колумб, но немного Игорь Евгеньевич. Один открыл Америку, другой – компанию. И с табаком тоже хорошо получается: один это дело начал, другой продолжает. Можно сказать, последователь. И даже слова про человека, который верил и победил, потому что верил, можно и к Игорю Евгеньевичу отнести. В общем, идея понравилась руководству фирмы, а Игорю Евгеньевичу решили до поры до времени не говорить. Потом, когда заказ готов будет, решили невзначай, показывая статуэтку ему сказать: «Игорь Евгеньевич, а Колумб на вас похож». Такой вот тонкий подхалимаж.
Когда Саша поделился идеей с Семёном, тот не знал то ли плакать, то ли смеяться. Ну где взять статуэтку Игоря Евгеньевича – Колумба, да ещё по приемлемой цене? Однако всё оказалось не так страшно. Знакомый шаржист с Арбата сказал, что без проблем добавит Колумбу черты Игоря Евгеньевича, или наоборот. «Дайте мне только две фотки, а я уж их совмещу» – заверил он.
Проблемы начались с изготовлением. Запросили заводы в Европе, России и Китае. Надежда была, конечно, на Россию. Во-первых, своя бронза, родная. И рабочая сила дешевле, чем в Европе. А во-вторых рядом, не Китай, по любому. Китай ответил первым – дешево, но долго. Вторыми ответили европейцы. Цена дороже, но главное – сроки тоже долгие. К юбилею не успевали. Семён запросил их на предмет сокращение сроков, но из Голландии ответили – сроки сократить не можем. Дело в сырье, мы его из России получаем, а это путь неблизкий, понятно.
Осталась надежда только на своих, на русский завод. А он на письма вообще не ответил, а по телефону сказали, что отлить они смогут только по заготовке, никаких фотографий. У нас тут не скульптурная мастерская. Помог тот же шаржист с Арбата. «Да не вопрос» – сказал. «Я вам Игорь Евгеньевича Колумба и нарисую, и изваяю из гипса. Платите деньги». И изваял. Чтобы ускорить процесс Семён сам, время поджимало, с гипсовым бюстом поехал на завод. Благо недалеко – под Каширой.
Заводчане встретили его без особой радости. Долго рассказывали, что благодаря Горбачёву, Ельцину и Перестройке вот оказались без заказов, простаивают. Ну, значит, мой заказ с руками оторвут, – радовался про себя Семён. Сеню отвели в какое-то обшарпанное помещение, оказавшееся мастерской литейных заготовок, где технологи повертели гипсовый бюст в руках и пообещали скоро дать смету. Сеня уехал окрыленный. Как же! Сырье свое, оборудование простаивает, рабочие без дела сидят. Небось, приеду в офис, а смета уже готова, – думал он.



