Между светом и тьмой

Он стряхнул воду с лица, глубоко вздохнул и произнёс:

– Отец, ты хотел меня видеть?

Глава 6. Погоня за ветром

Вечер пронёсся так же стремительно, как камешек, сорвавшийся с вершины горы. Казалось, что восторженные крики сестёр вот-вот разнесут стены дома, а звонкий смех поднимет крышу. Очередная история Эола, мастерски приправленная самыми мелкими подробностями, затянула всех – от родителей до младших, а уж Люм, новоиспечённый член семьи, и вовсе летал по комнате, выписывая в воздухе невероятные пируэты, будто хотел поймать каждое слово.

Дрога, как и всегда, ставил под сомнение каждый факт, выискивая несостыковки, но даже он замолк, когда на стол легла тяжёлая кожаная сумка с золочёными монетами – весомый аргумент в пользу правдивости рассказа.

– Я собрал полную корзину дневных ягод и уже направлялся домой, как вдруг почувствовал чей-то взгляд… холодный, настойчивый… – Эол выдержал паузу, скользнул глазами по лицам слушателей и резко вскинул руки, схватив Ниру. – Тень самой ночи следила за мной из зарослей!

Девочка взвизгнула, подскочила на месте, а Люм, решив, что это сигнал к действию, сорвался в очередной забег по комнате. Он носился, будто гонялся за собственным страхом, переворачивая на ходу деревянные игрушки, сбивая пучки трав, заботливо развешанные у печи, и путая всех в собственном меховом вихре.

– Мама, скажи Эолу, чтобы он меня не пугал! – вспыхнула Нира, скрестив руки на груди. – А не то в следующий раз я подложу ему в тарелку рыбью чешую!

Мать, занятая шитьём, только покачала головой, но одобрительное мычание отца показалось Нире достаточной поддержкой. Она торжествующе взглянула на Эола.

– Ну, и что было дальше?

– Дальше? – протянул он, усмехнувшись. – Я забрался на Одинокую гору и спустился с неё.

– Это я знаю! Расскажи подробнее! – Нира дёрнула Элену за плечо, ища в ней союзника.

– Нира, хватит, – спокойно ответила Элена, продевая длинной иглой очередную петлю. – Уже поздно. Завтра пойдёшь с Эолом к озеру за ракушками – вот и расспросишь.

– Ну, хотя бы скажи… – Нира сжала кулачки, не желая сдаваться. – Ты видел тот самый стол с камнями?

Эол едва заметно напрягся.

– Никакого стола там нет, – отрезал он, стараясь скрыть правду.

Но её глаза сузились, и на лице появилось упрямство. Девочка его не отпускала, но Эол уже знал, как избежать её расспросов.

После короткой словесной перепалки дом наконец погрузился в тишину. За окном тонкий стрекот сверчков сливался с шелестом листвы, подгоняемой тёплым ночным ветром. Где-то вдалеке залаяла собака, но её голос быстро растворился в ночи. В камине плясали огоньки, послушно следуя за движением воздуха, вырисовывая на стенах призрачные тени.

Но Эол не мог уснуть.

Мысли крутились в голове, как осенние листья, загнанные ветром в каменные закоулки. Чем больше он думал о сегодняшнем дне, тем сильнее ощущал: ему не хватает ответов.

Как столь массивный золотой стол оказался на вершине горы? Кто и зачем его туда поднял? Сколько лет он там стоит?

И главное – кто его создатель?

Эол не сомневался, что стол обладает магической природой. А если его сила ещё не угасла… значит, тот, кто его создал, может быть жив.

– Завтра я обязательно вернусь туда, – пробормотал он себе под нос, надеясь улизнуть от цепкой Ниры.

Наконец, бессонница уступила место сну, и он погрузился в его зыбкие воды.

Первые лучи солнца, пробираясь сквозь щели плотных стен, застенчиво прокрадывались в комнату, рассыпаясь на полу золотистыми бликами. Они плясали в полутьме, заливая светом углы, где ночь ещё прятала остатки снов. Люм, заметив солнечные пятна, вскинул уши и тут же бросился в погоню, словно охотник, выслеживающий добычу.

Пушистый комок за один прыжок преодолел полкомнаты, задевая лапками пыльные дощатые доски. Пылинки, потревоженные его вихрем, закружились в воздухе, смешиваясь с запахом старого дерева, ночной прохлады и свежей ромашки, что цвела под окном.

Сонная тишина начала таять.

С улицы донеслось лёгкое постукивание – отец открыл ставни. Снаружи потянуло утренней сыростью, и вместе с ней в комнату вкатился туман, стелющийся по земле. Он окутал зелёные ветви деревьев, мягко обволакивая их прохладными объятиями, а затем прокрался в окна, оседая на щеках лёгким влажным поцелуем.

Нира, не открывая глаз, поёжилась и глубже закуталась в одеяло, натянув его до самого носа.

Но Люм, почувствовав утренний холод, не разделял её восторга. Он мигом юркнул под одеяло, протиснувшись к тёплому боку девочки, и только его чёрный нос выглядывал наружу, выдавая крайнее недовольство такой погодной неожиданностью.

– Так, дети, утро уже началось! – раздался бодрый голос отца из коридора. – Пора вставать, завтракать и браться за дела!

– Пап, может, мы сегодня поедем в Флосфорд за книгами? – Эол, протирая глаза, поднялся с постели и зевнул.

– Нет, сегодня ты останешься с Нирой, мы же уже говорили об этом, – ответил отец, появляясь в дверях.

– Ладно, но тогда на следующей неделе мы точно едем!

– О чём это вы говорили обо мне? – послышался глухой голос из-под одеяла.

Нира медленно высунулась, сонно щурясь.

– Ни о чем, Нира! – хором ответила вся ребятня, сопровождая словами отца, который, махая руками, выражал мольбу сохранить в тайне готовящийся подарок в честь пятилетия Ниры.

Отец лишь усмехнулся и заговорщически прижал палец к губам, предостерегая детей. Они знали – обсуждался сюрприз и выдавать секрет было нельзя.

Тем временем из кухни начал доноситься аппетитный запах – сначала едва уловимый, но с каждой секундой всё настойчивее заполняющий дом. Свежий хлеб, подрумяненный до хрустящей корочки, жареная ветчина, омлет с сыром и зеленью… Тёплые ароматы струились по коридору, окутывая сонные головы и разгоняя последние остатки дремоты.

– Кто первый умоется, тот завтракает у окна! – провозгласил Дрога.

Это был давний закон семьи, и он действовал безотказно. В мгновение ока вся детвора сорвалась с места и понеслась к умывальнику, сталкиваясь плечами в дверном проёме и толкая друг друга. Никто не хотел упускать шанс занять лучшее место – у самого окна, откуда открывался вид на бескрайнее озеро.

Завтрак получился шумным, как всегда. Дети наперебой болтали, обсуждая планы на день, а где-то за окном, в кроне высокого ясеня, заливался соловей, добавляя к утренней беседе свой музыкальный аккомпанемент.

Но как только последний кусок хлеба исчез с тарелки, а чашки с молоком опустели, хорошее настроение Дроги резко испарилось. Он нахмурился и начал метать строгие взгляды, словно командир, подгоняющий своих людей.

– Девочки, хватит украшать волосы цветами, к вечеру они всё равно завянут, – проворчал он. – А ты, Эол, займись уже хоть чем-нибудь полезным!

– Перестань строить из себя отца! – весело парировала Элена, заплетая в косу тонкую нитку полевых цветов.

– Дрога, поторопись! – донёсся снаружи голос отца.

– Лучше веди себя, как я! – сказал Эол, откусывая огромный кусок яблока и заталкивая его в рот под громкий смех Ниры.

Дрога, бурча себе что-то под нос, вышел из дома и запрыгнул в уже тронувшуюся телегу. Он махнул рукой девочкам, а затем указательным пальцем погрозил Эолу – мол, не расслабляйся.

Мама с Эленой, накинув на плечи лёгкие шали, взяли корзины и направились к рынку. Постепенно дом опустел. Слух улавливал лишь удаляющийся цокот копыт, шуршание дорожной пыли и последние обрывки разговора о том, какой торт будет самым вкусным и красивым.

Эол глубоко вдохнул, наслаждаясь свободным утром.

Ветер, ещё не прогретый солнцем, тянул с озера солёную свежесть. Он колыхал верхушки трав, касался лица, путался в волосах. Эол задумчиво сел на лавку у крыльца, прислушиваясь к шелесту листвы и нежному пению соловья.

Краем глаза он заметил, как в доме началась новая погоня.

Через открытое окно мелькнула Нира, весело носившаяся по комнате с крошечным костюмом в руках. Люм, возмущённый таким развитием событий, прытко удирал от неё, оставляя за собой белый меховой след.

Эол усмехнулся.

День только начинался.

На горизонте, в дрожащем мареве восходящего солнца, сверкнула тонкая нить – вспышка света, отражённая в отполированной мачте. Она принадлежала «Надежде» – некогда великолепному фрегату, который теперь именовали не иначе как «Забытым». Легенды о нём ходили самые разные: одни клялись, что корабль озарился всполохом синего пламени, другие утверждали, что это было кроваво-красное зарево. Но никто не знал правды. Никто не мог сказать, что же случилось с экипажем, какие тайны скрывал трюм, какие судьбы были заперты в деревянных стенах судна.

И всё же, время от времени находились безумцы, готовые рискнуть ради разгадки этой тайны. Однажды и Эол чуть было не стал одним из них. Поддавшись порыву, он уже было отчалил в сторону гиблого места на утлой лодке, но в последний миг что-то удержало его. Возможно, страх. Возможно, интуиция.

Сейчас он смотрел на далёкое, едва различимое пятно на горизонте, пока нечто иное привлекло его внимание.

Над зеркальной гладью озера скользили две серебряные совы, их мощные крылья вспарывали неподвижную водную гладь, оставляя за собой лёгкую рябь. Едва заметное волнение начало разрастаться, разливаясь по поверхности озера. В памяти тут же всплыло прошлогоднее бедствие.

Совы – это было предзнаменование.

Прошлым летом, за несколько часов до того, как гроза обрушилась на округу с неистовой яростью, точно такие же птицы рассекали небо. А потом налетел ураган.

Эол непроизвольно сжал кулаки.

Мысли о золотом столе, который он так и не успел рассмотреть как следует, всколыхнулись с новой силой. Если Лихая разольётся, он может потерять его навсегда.

– Нужно быстро сбегать и всё осмотреть, иначе течение унесёт его к самому водопаду, – пробормотал он, перепрыгивая через крыльцо и направляясь к калитке.

Нира в этот момент визжала от восторга, гоняя по двору Люма, который выглядел особенно нелепо в нарядном платье с рюшами. Белоснежный пушистый клубок носился кругами, отчаянно пытаясь избавиться от своей участи.

Но у Эола не было времени на их игры.

Едва он вышел за ворота, как воздух наполнился тревожным гулом. Весть о надвигающейся грозе разнеслась по округе быстрее торопливого шага Эола, быстрее бешеного ритма его сердца.

На улицы высыпала детвора, распахнув руки навстречу первым каплям дождя. Они визжали и смеялись, ловя их ртами, подставляя ладони, прыгая по лужам, которые ещё только начинали собираться. Сырой ветер гулял по улицам, запутывался в волосах, шевелил занавески в открытых окнах.

Эол спешил, лавируя между расшалившимися малышами, но их суета лишь замедляла его.

И тут над головой что-то резко вспыхнуло.

Секунду спустя ударил гром – настолько сильный, что его дрожь передалась земле, пробежала по ногам, заставила внутренности сжаться.

Дети завопили, зажимая уши.

Эол обернулся – и понял, почему.

На горизонте рассекло небо тонкое копьё молнии, осветив округу мертвенным белым светом. В следующее мгновение раздался гул – не просто гром, а настоящий боевой рёв стихии.

Теперь уже не было сомнений: река выйдет из берегов.

Эол сорвался с места, взлетая по скользкой дороге к месту, где он оставил стол.

Лихая уже проснулась.

Бушующая вода неслась вниз по склону, ревела, захлёстывала камни, намывала берег, подбираясь к мосту. Её мутные потоки колебались, словно живое существо, что медленно, но неумолимо поднималось со дна.

Вчера она ещё спокойно журчала под мостом, а сейчас её волны лизали опоры, вздымаясь на добрые пять метров выше.

Там, где раньше был берег, теперь уже начиналась бездна.

Но не это было самым страшным.

Лихая заинтересовалась его тайной.

Кучи веток и листьев, что скрывали золотой стол, уже начали рассыпаться под напором воды. Казалось, что множество тонких ручейков, извиваясь, тянулись к нему, как любопытные щупальца, пытаясь добраться до того, что он прятал.

Эол бросился вперёд, разбрасывая гнилые ветви, осыпающиеся на грязь с влажным хлопком.

С каждым мгновением вода подступала всё ближе, и он понимал: у него остаётся всё меньше времени.

Когда он, наконец, освободил стол, Лихая взревела, будто многоголосая толпа на стадионе, встречающая своего чемпиона.

Он с силой упёрся в массивное дерево, пытаясь сдвинуть его подальше от берега.

Но стол был неподъёмным.

Он утопал в размокшей земле, как будто сама природа не желала отпускать его из своих объятий.

Эол выругался и склонился над резной поверхностью.

Его пальцы нащупали что-то шероховатое.

Надпись.

Он прищурился, всматриваясь в золотую табличку, на которой был вырезан текст. А чуть ниже – крохотный треугольный символ.

Эол не знал, что это за знак.

Внутри треугольника цвёл цветок, выгравированный с потрясающей точностью, словно живой. Его лепестки будто колыхались от дуновения невидимого ветра.

– Хоть что-нибудь возьму, – подумал Эол, пытаясь оторвать табличку, которая, к его радости, поддалась с лёгкостью.

Но, едва он выпрямился, держа её в руках, мир вокруг изменился.

Холодная вода уже подбиралась к его ботинкам. Он даже не заметил, как оказался по лодыжку в мутной жижице.

И тут он увидел их.

Львиные головы.

Каждый угол столешницы украшала искусно вырезанная морда могучего зверя. В его пасти висела виноградная гроздь, будто древний символ из забытых времён.

Но времени разглядывать не осталось.

Тонкий, но отчётливый голос, пробившийся сквозь гул стихии, заставил его замереть.

Нира.

Он вскинул голову и увидел её.

Младшая сестра, крошечная фигурка на фоне разбушевавшейся стихии, тонула в ревущем потоке.

Эол почувствовал, как внутри что-то оборвалось.

Река ревела.

Ливень стучал по земле.

А сердце билось с такой силой, что, казалось, сейчас разорвёт грудь.

Он бросил табличку в карман и рванулся вперёд.

Глава 7. Эхо прошлого

Наконечник копья дрожал, словно живой, упираясь в рёбра зверя двумя острыми крыльями у основания. Глухой, утробный рёв раздирал воздух, наполняя его зловонным смрадом гниющей плоти и звериного дыхания. Тин, вжавшийся спиной в узловатый ствол старого дуба, ощущал, как вибрация этого рева отдаётся в его груди, смешиваясь с собственным сбившимся дыханием.

Копьё – его единственная защита, последний бастион между жизнью и неминуемой гибелью – предательски скользило в окровавленных ладонях. Липкая кровь, чужая и своя, покрывала пальцы, стекая тонкими ручейками по древку. Мышцы ныли, налившись свинцовой тяжестью, но зверь не сдавался. Нет. Напротив, он наваливался всей своей чудовищной массой, злобно всхрапывая, утробно урча, вдавливая острие глубже в свою плоть, словно не замечая боли. Он напирал с каждым мгновением всё сильнее, сокращая расстояние между смертоносными клыками и грудью охотника.

Спина Тина впилась в кору дерева, дыхание сбивалось в рваные всхлипы. Жаркое дыхание кабана, насыщенное запахом перегнивающих трав и старой крови, било прямо в лицо, пробираясь в ноздри, вызывая дурноту. Огромные ноздри зверя раздувались, втягивая воздух, будто уже празднуя победу.

Позади, едва различимая среди высокой травы, неподвижно лежала Дана. Она почти не двигалась, лишь слабый, жалкий стон вырывался из её пересохших губ, теряясь в гуле битвы. Грубый удар лапы зверя отбросил её на камни ещё полчаса назад – или минуту? Время потеряло смысл. Тогда Тин не успел проверить, жива ли она. Сейчас он не мог позволить себе даже мельком взглянуть в её сторону.

И всё же…

Смутное, едва уловимое шевеление её пальцев пронзило сознание Тина острой вспышкой боли. Она жива. Но на долго ли?

Вокруг, как пророческие вестники смерти, кружили жирные мухи. Они уже предвкушали пир, потирая свои крохотные лапки, готовые сесть как на окровавленные щёки Тина, так и на колыхающуюся тушу их противника.

Оружие в руках юноши дрожало.

Руки слабели.

Глубокая рана на лбу пульсировала, щедро источая алую кровь, застилавшую взгляд мутной пеленой. Каждый раз, когда он пытался смахнуть её рукавом, кабан делал рывок вперёд, и острие его сохранившегося клыка приближалось к коже Тина ещё на несколько жалких сантиметров.

В этот миг охотник и добыча словно поменялись местами.

– Нет, не так… – простонал Тин, его голос утонул в гуле собственного сердцебиения.

В памяти вспыхнул образ отца.

Грубые, но тёплые ладони, уверенный голос, холодная сталь ножа, вложенного в детскую руку.

«Страх убьёт тебя раньше, чем клыки. Запомни это».

Тин в ярости выдохнул.

– Нет! Не этому меня учил отец!

Собрав всю силу, всю ярость, всю боль в один последний рывок, он с силой провернул копьё, заставив наконечник с хрустом ввинтиться глубже в бок зверя.

Раздался глухой скрежет металла о кость. А затем – надрывный, оглушающий визг.

Кабан взвыл, дёрнулся, и древко резко вырвалось из рук Тина. Зверь рванулся вперёд, но не рассчитал силу удара: его гигантский клык с хрустом сломался о дерево, отправив хозяина в слепую, яростную агонию.

Тин упал, земля приняла его, как сноп соломы, сброшенный с телеги. Боль пронеслась по телу, но времени на стон не было.

Дана.

Где она?

В глазах плыло, но он заставил себя вскочить и пополз по земле, нащупывая её дрожащими пальцами.

В это время кабан пришёл в себя.

Его колоссальное тело содрогалось, будто гигантская живая скала, охваченная огнём. Громадная голова металась из стороны в сторону, хлеща воздух горячим дыханием.

Лопнувшие от злости капилляры сделали его глаза алыми, как расплавленный металл в кузнечной печи.

И он видел Тина.

Жертва.

Обидчик.

Кровь зверя закипала от бешенства. Он попытался двинуться, наброситься, разорвать охотника на части, но переломанные рёбра подвели его.

Однако кабан не сдавался.

Хрипя, дёргаясь, отчаянно отталкиваясь задними лапами, он пополз вперёд, словно некая безликая, безграничная злоба, принявшая физическую форму.

Тин уже нашарил подсумок Даны. Его пальцы судорожно перебирали завязки, выискивая единственный предмет, который мог спасти их обоих.

Фляжка.

Холодное стекло наконец оказалось в его руке.

Ярко-красная жидкость внутри переливалась в солнечном свете, словно живой язык пламени.

Кабан уже был рядом.

Пасть захлопнулась в воздухе, не хватив всего пары мгновений, чтобы сомкнуться на плече юноши.

Тин размахнулся и метнул фляжку.

Хрупкое стекло пробило раскрывшуюся пасть, врезавшись в мягкие ткани.

А затем мир взорвался.

Грохот разнёсся по лесу, птицы взмыли в воздух, вспугнутые волной жара.

Разорванные куски плоти разлетелись по округе, окрашивая землю каплями алого. Запах крови смешался с удушливым смрадом палёной шерсти, наполняя лёгкие.

Голова кабана, искромсанная взрывом, с жутким звуком повалилась в сторону. Его массивное тело продолжало дёргаться в конвульсиях, но жизнь уже покидала его.

Тин не двигался.

Всё ещё задыхаясь, он смотрел, как тень смерти окончательно накрывает поверженного зверя.

Всё кончено.

Но радость не пришла.

Тьма вокруг сгущалась.

Сумерки опустились на лес, окрасив мир в глубокие, зловещие тона.

Смутное движение левее неподвижно лежащей Даны задело краем сознания Тина, но защитные механизмы его истерзанного тела не позволили задержаться в реальности. Веки опустились, а разум, будто затянутый вязкими щупальцами тьмы, провалился в мягкую, предательски тёплую черноту.

В этом мраке раздался голос.

Родной.

Глубокий, немного хриплый от времени, но всё такой же уверенный, каким Тин запомнил его с детства.

Отец.

Тепло голоса пробивалось сквозь густую пелену небытия, тянуло его обратно, как сильные руки, вытаскивающие из трясины. Слова были непонятны, расплывались, накладывались друг на друга, но одно чувство было ясно: тревога.

Голоса множились. Они становились всё громче, реальнее. В висках забилось пульсирующей болью, в ребрах что-то натужно скрипнуло. Веки дрожали, пальцы судорожно сжались, разрывая хрупкую оболочку сна.

Боль.

Не своя – чужая.

Но Тин ощущал её так, будто это его самого выжигало изнутри.

Приоткрыв глаза, он моргнул несколько раз, разгоняя туман в голове. Мир вернулся к нему рывком: запахи древесного масла, сырого полотна, землистого мха. Полумрак.

Он узнал это место.

Его скорлупа.

Но что-то было не так.

Она стала меньше, теснее, будто пространство внутри сузилось, вынуждая его делить воздух с чужими людьми.

Неспешно, будто выныривая из вязкого омута, он перевёл взгляд на окружавших его людей.

– Мы нашли его на берегу реки, недалеко от Соловьиного моста, который уже ушёл под воду, – раздался голос.

Говоривший был молод – года на два, может, три старше самого Тина. Чёрные, как смола, волосы падали на лоб, слегка заслоняя внимательный взгляд. В голосе сквозила усталость, но и облегчение тоже.

– Им несказанно повезло, – продолжил он, на этот раз обращаясь не к Тину, а к человеку, который осматривал Дану. – Хотя девочка оказалась на другом берегу. Её подобрала семья из близлежащей ночлежки… вроде Арлы. Да, отец?

Крепкий мужчина, склонившийся над Даной, не сразу ответил.

Лишь через мгновение, слегка кивнув, произнёс:

– Да, Арлы – хорошие люди. Они позаботятся о ней.

Тин, моргнув, заметил в дальнем углу ещё одного присутствующего.

Мальчишка, на вид не старше его самого.

Он сидел, обхватив колени руками, и что-то едва слышно бормотал себе под нос. Когда их взгляды встретились, мальчик тут же отвёл глаза, взял с земли ветку и принялся разглядывать её так, будто в этом была тайна мироздания.

– Со мной всё в порядке… – ответила Дана. – Позвольте я осмотрю брата?

– Он отдыхает, не беспокойся, – раздался голос того же молодого человека.

Но его старший спутник, тот, что осматривал Дану, резко повернул голову к Тину.

– Думаю, он и сам может сказать, как себя чувствует!

Голос был твёрдый, с металлическими нотами. Тин почувствовал похлопывание по плечу – сильное, уверенное, но не грубое.

Тин медленно попытался приподняться, но мышцы отозвались болью, будто натянутые до предела сухожилия вот-вот разорвутся.

Глаза привыкли к полумраку, и теперь он мог разглядеть пространство вокруг.

С потолка свисали склянки с мерцающими огоньками красного света. Их ровное свечение разливало по помещению мягкие тени, высвечивая лица присутствующих.

Но один силуэт заставил Тина напрячься.

В нескольких шагах от него, связанный, лежал мужчина в светло-коричневых одеждах.

Его облик был загадкой.

Руки – тёмные, словно обожжённые, испещрённые замысловатыми узорами, которые то и дело вздрагивали при дыхании.

На голове – мешок. Плотный, не пропускающий света.

Босые ноги неподвижно покоились на холодном полу.

Тин стиснул зубы.

Этот человек был здесь не случайно.

Его присутствие наполняло скорлупу тревожной, настороженной энергией.

Тин перевёл взгляд на того, кто говорил с ним.

Теперь, при свете, он различил черты юноши – и почти сразу понял.

Родственные связи.

Он был похож на крепкого мужчину, что осматривал Дану. Того, чья осанка даже в спокойствии оставалась напряжённой, а взгляд – пронзительным и твёрдым, как лезвие ножа.

Ниомир.

Это имя промелькнуло в разговоре.

И хотя у него было меньше шрамов, меньше морщин, чем у старшего, взгляд их был одинаков.

Непоколебимый.

Тин медленно осматривал собравшихся, нарастающее беспокойство холодными пальцами сжимало его грудь. Странники не выглядели как простые путники, застигнутые бурей.

Оружия у них было слишком много.

А ещё – связанный человек, распростёртый на полу, словно добыча, привезённая с дальних земель.

Но сильнее всего его насторожил плащ Ниомира.

Тяжёлая ткань с медными застёжками, выцветший, но крепкий – это был не просто дорожный плащ. На нём чётко выделялся выгравированный колос Клараколиса, знакомый до боли.

Тин нахмурился.

Эти люди пришли из Клараколиса.

Что им нужно так глубоко в Жёлтом лесу?

Он попытался придать лицу суровое выражение, но предательски урчавший живот мгновенно свёл его усилия на нет.

Из угла раздался смех.

Дана.

Смеялась слабо, едва слышно, но в её взгляде мелькнула искорка той самой девочки, что дразнила его в детстве.

Тин поморщился, но внутри стало чуть теплее.

Ниомир тоже улыбнулся, доставая из сумки небольшой свёрток и протягивая его Тину.