Изолиум. Книга первая

– Он правду говорит. Мы здесь хоть знаем, кто свой, а кто чужой. И если кто-то нападает на наших, защищаем быстро и сразу. Нам самим это тоже не в удовольствие. Но иначе не получится – все звереют, от голода с ума сходят.

Денис молчал, обдумывая услышанное. Город, который он знал, стал иным – жёстким, чужим, непонятным. Теперь каждая улица была не просто улицей, а отдельной территорией, где слова произносились осторожно, а взгляды и жесты значили больше любых документов и удостоверений.

– Ладно, – сказал Денис наконец, протягивая мешочек Рыжему. – Вот соль. Бери, только дай хлеб и отпусти.

Рыжий быстро взял мешочек и жестом приказал одному из своих принести хлеб.

– Вот и договорились, – сказал он мягче, глядя на Дениса с усталой улыбкой. – Ты правильно сделал, что не стал спорить. Жить так теперь придётся всем. Или принимаешь новый порядок, или тебя не станет. Мы не хотели такого, но другой жизни нам никто не оставил.

Когда Денис взял хлеб и отошёл, Рыжий обернулся к товарищам, хмуро произнёс:

– И этот – как все. Вначале брыкаются, потом понимают и принимают. Других вариантов уже нет. Пока мы здесь стоим, будет хоть видимость порядка. Уйдём – придут те, кто жалеть не станет. Так что стоим дальше и не спорим.

Денис шагал по улице, чувствуя в руках тепло свежего хлеба и одновременно горечь от вынужденного принятия таких правил. Бандиты стали властью, их слова – законом, а сопротивляться или даже спорить больше никто не пытался. Каждый понимал: наступило время, когда силы оказалось больше, чем правды, а грубая реальность заменила прежние идеалы и надежды.

Холод поселился на рынке возле дома Дениса с той же уверенностью, с какой когда-то разноцветные палатки выставляли товар при свете фонарей. Теперь вместо ламп и люминесцентных вывесок горели редкие костры в железных бочках, а лица у самодельных прилавков казались вырезанными из жёлтой бумаги – угловатыми, плоскими, с глазами, где пламя отражалось голодными искрами. Денис привычно оглядел рынок, прикидывая, где сегодня можно выменять спички или соль, когда заметил странное скопление людей в дальнем углу площади.

Толпа сбилась в плотный круг, словно грела друг друга теплом тел, хотя с первого взгляда было понятно: их объединяло нечто большее, чем желание согреться. В ядре этого человеческого клубка происходило что-то важное и неизвестное. Люди говорили вполголоса, но в шёпоте звучала та особая, почти лихорадочная нотка, возникавшая при столкновении с необъяснимым.

– Настоящее чудо, говорю вам, самое настоящее, – донеслось до Дениса.

– Ерунда, просто трюк какой-то, – отозвался кто-то другой, но даже в сомнении слышалась неуверенность.

Денис направился к толпе, движимый тем же первобытным любопытством, что заставляло людей замедлять шаг при виде аварии. По пути он обошёл продавщицу самогона, разливавшую товар в пузырьки из-под лекарств, и старика, сидевшего прямо на промёрзлой земле с разложенной перед собой коллекцией старых батареек – словно древний торговец сокровищами. Но сегодня на них никто не смотрел – всё внимание было приковано к фигуре в центре круга.

– Пропустите, хоть одним глазком, – попросил Денис, протискиваясь сквозь живую стену. Ему позволили проскользнуть дальше – не из вежливости, а из безразличия: взгляды собравшихся были прикованы к происходящему внутри.

В центре круга стоял худощавый мужчина в изодранном, но некогда хорошем пальто, на воротнике которого ещё держались остатки бобрового меха. Лицо с выступающими скулами напоминало маску шамана – напряжённое и сосредоточенное, с глубокими тенями под глазами. В руках он держал странный предмет – тонкую металлическую пластинку размером с кредитную карту. Рядом на ящике стояла маленькая настольная лампа – обыкновенная, с зелёным абажуром, как раньше стояли в каждом доме, офисе, библиотеке.

– Смотрите внимательно, – сказал мужчина, и его голос, на удивление сильный для столь истощённого тела, заставил толпу замереть. – Я ничего не прячу: никаких батарей, никаких проводов.

Он поднял лампу, показал простой электрический шнур, заканчивавшийся обычной вилкой, и аккуратно поставил её обратно. Денис заметил: руки мужчины дрожали не от холода или страха – скорее от возбуждения человека, державшего в ладонях нечто невероятное.

– Теперь, – мужчина поднял металлическую карточку так, чтобы всем было видно, – я прикладываю это к основанию лампы. Просто прикладываю – без щелчков, без кнопок, без всего.

Он коснулся карточкой основания, и произошло то, от чего все замерли, включая Дениса: лампа зажглась.

Свет – не тусклый и не мерцающий, а ровный, спокойный, тёплый – разлился вокруг, отражаясь в десятках пар широко распахнутых глаз. Этот свет был настолько невозможным, настолько абсурдно нормальным в их мире тьмы, что кто-то сзади всхлипнул. Женщина в вязаном платке опустилась на колени, словно перед иконой, а ребёнок лет пяти протянул руку к лампе, но мать удержала его, сжав запястье так сильно, что малыш вскрикнул.

Тишина стояла абсолютная, глубокая – такая бывает лишь после внезапного взрыва или при известии о смерти близкого. Потом толпа выдохнула – единым движением, полным изумления и недоверия.

– Как это… как… – начал кто-то, но не договорил.

Денис протиснулся ещё ближе, почти вплотную к мужчине с карточкой. Теперь он мог рассмотреть металлическую пластинку в деталях. Она выглядела простой, почти примитивной: тонкий лист металла с выбитыми символами «1 ЧАС». Значки казались грубыми, будто выбитыми вручную, но ровными и чёткими. По краям карточки тянулись странные символы, напоминавшие то ли иероглифы, то ли электрические схемы – Денис не разобрал.

– Можно… можно посмотреть? – осмелился спросить он.

Мужчина неохотно протянул карточку, держа её как редчайшую драгоценность. Когда Денис взял её, он ожидал ощутить тепло, вибрацию, хоть что-то необычное – но карточка оказалась просто холодным куском металла, лёгким и безжизненным. Лампа продолжала гореть.

– Что это? – спросил Денис, возвращая карточку. – Откуда она?

Мужчина отвёл взгляд, облизнул потрескавшиеся губы:

– Я купил её вчера в метро. У человека в чёрном пальто, с красной повязкой на рукаве. Отдал последнюю банку тушёнки. Он сказал: «Приложи к чему угодно с проводами». Я не поверил, конечно… но дома попробовал на фона…

Пожилая женщина рядом с Денисом поправила шаль и негромко произнесла, перебив говорившего:

– Они называются «карты силы». Мой внук вчера такую же видел на Таганке. Их там целую пачку какой-то человек продавал – за еду, за золото, за что угодно. Говорят, они по всему городу появились, как снег: то тут, то там.

– Чушь! – выкрикнул мужчина в потёртой куртке охранника. – Электричество не может вернуться просто так. Это или армейская разработка, или…

– Или что? – подхватил кто-то из толпы. – Инопланетяне прилетели, да?

Смешок пробежал по рядам, но быстро затих – слишком серьёзным казалось увиденное. Лампа продолжала гореть ровным, спокойным светом, опровергая все законы их нового мира.

Бывший учитель физики – Денис узнал его по характерной бородке и очкам с треснувшим стеклом – покачал головой:

– Это невозможно. Электроны не могут появиться из ниоткуда. Если эти карточки действительно генерируют электричество, в них должен быть источник энергии. Любой источник энергии имеет конечный заряд. А судя по размеру…

– Заткнись, профессор, – грубо оборвал его крепкий мужчина в камуфляже. – Где твоя наука была, когда всё погасло? Объяснила что-нибудь? Нет! Так что не объясняй нам, что возможно, а что нет.

Толпа загудела, разделившись на спорящих: одни кричали о научном объяснении, другие – о чуде; третьи подозрительно косились по сторонам, будто ожидая, что из-за угла выскочит отряд вооружённых людей и отберёт это сокровище.

– Я слышал, что это армейские запасы, – сказал тихий голос сбоку. – Часть какой-то секретной программы. Говорят, правительство знало, что электричество пропадёт, и готовилось.

– Брехня, – резко ответил другой. – Если бы правительство знало, нас бы эвакуировали, а не бросили подыхать в темноте.

– А может, это иностранный заговор? – предположил кто-то с заметным волнением. – Сначала они отключили электричество, а теперь вбрасывают эти карточки, чтобы контролировать нас, сделать зависимыми.

– От кого зависимыми? – возразила женщина с глубокими морщинами на лбу. – Их же никто не раздаёт – они просто… появляются.

Денис слушал, не вмешиваясь. В спорах и догадках не было смысла – важно было одно: карточка работала. Свет, который все считали потерянным, вернулся – пусть ненадолго, пусть крошечным островком в море тьмы.

– А сколько она работает? – спросил он у мужчины, всё ещё державшего карточку у основания лампы.

– Ровно час, – ответил тот. – Я засекал. Шестьдесят минут – потом свет гаснет. И карточка… становится просто металлом. Мёртвой.

– А эта? – Денис кивнул на горящую лампу.

– Ей осталось минут сорок, – мужчина взглянул на старые механические часы на запястье. – Я показываю её уже минут двадцать.

Женщина в стоптанных ботинках протиснулась вперёд:

– Продай, а? У меня ребёнок маленький, ему бы хоть немного света: он совсем боится темноты, не спит, кричит по ночам…

– Не продаётся, – отрезал мужчина, но в голосе мелькнула неуверенность.

– А за что продаётся? – резко спросил кто-то из задних рядов. – Сколько стоит?

– Я… я не знаю, – замялся он. – Не думал об этом.

– Полбуханки хлеба!

– Литр спирта!

– Две банки тушёнки и одеяло!

Предложения посыпались со всех сторон, превращаясь в перекрёстный огонь. Денис заметил, как менялось лицо мужчины с карточкой: сперва растерянное, затем расчётливое, после – жадное. Сорок минут света против настоящей еды… выбор казался очевидным.

Торг начался мгновенно, страстно и жестоко. Люди предлагали последнее, что у них было – от консервов до драгоценностей, от тёплых ботинок до запасов спичек. Никто уже не спрашивал, откуда взялись карточки и как они работают. Важно было одно: они давали власть. Власть над тьмой, душившей их больше года.

Неподалёку от основной толпы Денис заметил троих мужчин, стоявших чуть в стороне и внимательно наблюдавших за происходящим. Они не участвовали в торгах, не выкрикивали предположений – только смотрели, запоминали лица. Один из них, с рубленым профилем и шрамом на щеке, держал руку под курткой, и Денису показалось, что там прячется оружие. Эти люди понимали ценность происходящего лучше остальных: они видели не просто карточку, дающую свет, – они видели власть, контроль и новый порядок.

Пока толпа торговалась за сорок минут света, эти трое уже просчитывали будущее. Денис готов был поспорить, что не пройдёт и недели, как появится организованная торговля «картами силы». И стоить они будут не буханку хлеба – а жизни.

Но сейчас всех объединяло одно простое, почти детское чувство – благоговение перед светом. Лампа продолжала гореть на тёмном рынке, освещая грязные лица, потрескавшиеся губы, запавшие глаза. И в этом маленьком круге света люди вспоминали, каково это – видеть мир не в серых и чёрных тонах, а во всём спектре красок, которые дарит электрический свет.

– Мне кажется, – тихо сказал седой старик, опираясь на самодельную трость, – важно не то, откуда эти карточки, а то, что они вообще появились. Может, это знак.

– Знак чего? – скептически спросил кто-то.

– Что тьма не вечна, – просто ответил старик, и многие в толпе кивнули, словно услышав самую мудрую мысль за последние месяцы.

Денис смотрел на карточку, всё ещё прижатую к основанию лампы, и чувствовал, как внутри разгорается нечто похожее на надежду – крошечную, хрупкую и такую же ненадёжную, как этот свет. Но она была – впервые за долгие месяцы тьмы.

Бывший торговый центр «Европа» на Киевской, некогда сверкавший витринами и манивший запахом кофе, превратился в нечто среднее между базаром и тюремным двором. Прошло всего три дня с тех пор, как Денис увидел первую карточку на рынке возле дома, но мир уже изменился – резко и безвозвратно, словно кто-то перевернул песочные часы истории. Слухи о чудесных металлических пластинах распространялись быстрее, чем когда-то ходили электрички по кольцевой линии, и вот теперь у входа в торговый центр толпились люди с потрёпанными рюкзаками и тоской во взгляде, надеясь выменять последнее имущество на заветные минуты света.

Денис протискивался сквозь толпу, стараясь не задевать плечами хмурых мужчин, сжимавших в руках свёртки с ценностями, и женщин, нервно теребивших в карманах последние семейные реликвии. Воздух был пропитан запахами немытых тел, гниющих продуктов и тем особым, кисловатым ароматом, который возникает только в местах большого скопления отчаявшихся людей.

Внутри торгового центра, где раньше располагались бутики и кофейни, теперь раскинулся импровизированный рынок. Прилавки делали из всего, что попадалось под руку: перевёрнутые шкафы, двери, снятые с петель, старые ванны, наполненные разным хламом. Но главное отличие от рынков, к которым Денис привык за последний год, заключалось не в товарах, а в том, как на них смотрели. Если прежде взгляды были прикованы к еде, спичкам, свечам и тёплым вещам, то сейчас все взоры обращались к металлическим пластинкам, мелькавшим то тут, то там в руках продавцов и покупателей.

Первое, что отметил Денис, пробираясь вглубь рядов: никто больше не спрашивал о цене в рублях. Слово «деньги» вновь обрело смысл, но теперь относилось к другой валюте.

– Сколько за хлеб? – спросил мужчина у женщины, торговавшей из огромной корзины буханками, чёрными и тяжёлыми, как камни.

– Карта на пять минут, – отрезала та, даже не взглянув на протянутую пачку рублей. – Еду не беру, только карты.

– У меня нет карты, – растерянно ответил мужчина. Он расстегнул потрёпанный рюкзак и вытащил завернутый в тряпицу свёрток. – Но у меня есть вяленое мясо… сам готовил.

– Глухой? – женщина мельком глянула на свёрток; в её глазах не было ничего, кроме усталости. – Сказала же: только карты. Еду не беру. Иди менять свои припасы у входа, там скупщики…

Мужчина сгорбился и пошёл прочь, а Денис двинулся дальше, отмечая, как быстро обесценилось всё, что ещё недавно имело хоть какую-то ценность. Рубли, евро, доллары – всё превратилось в бесполезную бумагу. Миром правила новая валюта – время.

В центре зала Денис увидел столпотворение вокруг человека в тёмной куртке, сидевшего за маленьким столиком, на котором аккуратными стопками лежали карточки разного номинала: «5 МИНУТ», «10 МИНУТ», «30 МИНУТ», «1 ЧАС» и, как заметил Денис, несколько с надписью «1 ДЕНЬ».

– Меняю на еду, керосин, спички, – монотонно повторял человек, не поднимая глаз. – Консервы беру по двойной цене. Свежее не предлагать. Воду – только в запечатанных бутылках.

Перед ним выстроилась очередь из людей, готовых расстаться с последним ради нескольких минут электричества. Денис остановился, наблюдая за сделками. Женщина достала из потрёпанной сумки свёрток, развернула тряпицу. Внутри лежали три картофелины – маленькие, с глазками, явно последние из запасов. Она молча положила их перед менялой. Тот поднял одну, повертел в пальцах, понюхал, затем небрежно бросил обратно.

– «5 МИНУТ», – сказал он, выкладывая перед женщиной карточку.

– Может, хотя бы на десять? – тихо попросила она. – Это последняя еда в доме, дети второй день…

– У меня прейскурант, – оборвал её меняла. – Не нравится – иди к другим. «5 МИНУТ» – моё послед…

Женщина молча взяла карточку и поспешно отошла, словно боясь, что меняла передумает. Денис двинулся за ней, любопытство пересилило осторожность.

– Простите, – окликнул он её. – Можно спросить, зачем вам карточка?

Женщина обернулась, прижимая её к груди так, будто это было не железо, а живое существо.

– У меня сын, – сказала она после паузы. – У него астма. Ему нужен небулайзер. Без электричества… он просто задыхается. Последний приступ был такой сильный, что думала, не дотянем до утра.

Она разжала ладонь, показывая карточку, и Денис заметил, как дрожали её пальцы.

– Пять минут, – прошептала она. – Пять минут дыхания. Представляете? Мы всю жизнь дышали и не думали об этом, а теперь… пять минут за три картошки.

Не дожидаясь ответа, женщина быстро пошла к выходу, а Денис остался стоять, ощущая, как внутри нарастает тяжёлое, душное чувство – смесь жалости, страха и понимания, что это только начало.

Он двинулся дальше, пробираясь сквозь ряды. Рынок гудел, как улей: повсюду звучали разговоры о картах, их стоимости, их происхождении. Чем дальше продвигался Денис, тем отчётливее понимал: перед ним разворачивается начало новой экономики – дикой, жестокой, основанной на отчаянии.

В дальнем конце зала, там, где раньше был фонтан с декоративными рыбками, Денис заметил очередь у человека с металлической бочкой, над которой поднимался пар. Рядом стоял самодельный генератор, подключённый к электрическому кипятильнику, опущенному в бочку. К основанию кипятильника была прикреплена карта «1 ДЕНЬ», и Денис впервые увидел, как выглядит работающая техника в их мире темноты.

– Горячая вода! – кричал хозяин бочки. – Три минуты за кружку! Пять минут за полное ведро!

Люди выстраивались с кастрюлями, бидонами, любыми ёмкостями, готовы были отдать заветные минуты за горячую воду. Кто-то мыл волосы прямо там, у бочки, запрокинув голову и тихо постанывая от удовольствия, когда тёплая струя касалась кожи.

Денис подошёл ближе, разглядывая самодельную конструкцию. Хозяин, крепкий мужчина с татуировками на шее, заметил его интерес.

– Что, тоже хочешь горяченького? – спросил он с ухмылкой. – Три минуты за кружку, не торгуюсь.

– Нет, просто смотрю, – ответил Денис, кивая на генератор. – Откуда у тебя карта на целый день?

Мужчина прищурился, челюсть напряглась, а рука, лежавшая на краю бочки, сжалась в кулак.

– Не твоё дело, откуда, – процедил он сквозь зубы, наклоняясь ближе. От него пахло потом и металлом. – Карта моя, бизнес мой. Вопросы задавать будешь, когда платить начнёшь, – а потом вдруг повеселел. – Я тут за день столько карт соберу, что потом смогу покупать дневные. Понимаешь, как система работает? Вложил одну – получил двадцать. Это бизнес, дружище.

Денис отвернулся, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Разговор напомнил ему о временах, когда люди говорили о биткоинах, акциях, стартапах – о мире, казавшемся теперь далёким, как другая планета. Но суть оставалась прежней: одни наживались на нужде других. Разница лишь в том, что теперь речь шла не о комфорте или роскоши, а о базовых потребностях – тепле, свете, возможности дышать.

Продвигаясь дальше по рынку, Денис заметил в стороне необычную сцену. В углу, где раньше располагался магазин дорогой одежды, теперь стоял стол, за которым сидел человек в безупречно чистой рубашке и галстуке – зрелище настолько странное в их мире грязи и лохмотьев, что Денис не мог оторвать взгляд. Перед ним стояла семья: измождённый мужчина, женщина с потухшими глазами и мальчик лет двенадцати, жавшийся к матери, словно чувствуя опасность.

– Значит, так, – говорил человек в галстуке, записывая что-то в толстую бухгалтерскую книгу. – Вы берёте у нас карту «1 ЧАС» с обязательством вернуть через три дня карту «2 ЧАСА». Понятно?

– Да, – тихо ответил мужчина. – Только где же мы возьмём карту на два часа, когда и одночасовые днём с огнём…

– Это уже ваши проблемы, – перебил кредитор, постукивая ручкой по столу. – Можете купить две по тридцать минут или четыре по пятнадцать. Главное – вернуть положенное. Мы не благотворительный фонд.

– Мы понимаем, – пробормотала женщина, обнимая сына за плечи.

Денис подошёл ближе, делая вид, что рассматривает соседний прилавок с консервами. Теперь он видел: по бокам стола с кредитором стояли двое крепких мужчин с палками, привязанными к поясу. Охрана. И не просто охрана – средство устрашения.

– Теперь о гарантиях, – продолжал человек в галстуке, облизнув губы быстрым, почти змеиным движением. – Что вы можете предложить в обеспечение кредита?

Семья переглянулась. Мужчина развёл руками:

– У нас ничего нет… Кроме квартиры, но она…

– Квартиры нас не интересуют, – отмахнулся кредитор. – Бетонные коробки сейчас ничего не стоят. Нужны реальные гарантии. Рабочие руки, например.

Он посмотрел на мальчика; взгляд стал оценивающим, словно перед ним был не ребёнок, а товар на прилавке.

– Мальчик выглядит крепким, – заметил он. – Сколько ему?

– Тринадцать, – ответила женщина, инстинктивно прижимая сына крепче.

– Отлично. В случае невозврата долга мальчик отработает его. У нас всегда есть работа для крепких рук. Таскать воду, колоть дрова… не беспокойтесь, мы не звери, кормить будем.

Денис видел, как бледнели лица родителей. Мальчик смотрел на мать с недоумением: он явно не понимал, о чём речь, но чувствовал напряжение.

– Мы не можем… – начал было отец, но кредитор перебил:

– Тогда до свидания. Карту без гарантий не дадим. Следующий!

Он сделал жест, и один из охранников шагнул вперёд, намереваясь оттеснить семью.

– Нет, подождите! – воскликнула женщина. – Мы согласны. У нас нет выбора.

Денис видел, как в глазах мужа отразился ужас, смешанный с отчаянием. Мальчик всё ещё не понимал, но уже испуганно смотрел на родителей.

– Мам, что происходит? – спросил он. – Куда меня отдадут?

– Никуда, милый, – поспешила успокоить его женщина, но голос дрожал. – Мы просто берём карточку, чтобы запустить генератор. Помнишь дядю Колю? Его положили в ванну со льдом после ранения. Лёд растает, если не будет холодильника. Нам нужен холодильник всего на час.

– А потом мы обязательно вернём долг, – добавил мужчина, глядя не на сына, а на кредитора. – И никто никуда не пойдёт.

Кредитор улыбнулся тонко, понимающей улыбкой человека, который много раз слышал подобные обещания и знал им цену.

– Конечно-конечно, – кивнул он. – Все так говорят. И знаете, что удивительно? Примерно половина действительно возвращает. Вторая половина… – он сделал неопределённый жест. – Жизнь сложная штука. Но не беспокойтесь, у вас целых три дня.

Он вытащил из ящика карту с цифрами «1 ЧАС», взвесил её на ладони и положил перед мужчиной.

– Фамилия? – спросил, раскрыв книгу.

– Соловьёвы, – ответил мужчина.

– Имя мальчика?

– Олег.

– Адрес?

– Кутузовский проспект, дом 24, квартира 67.

Кредитор записал данные, затем протянул мужчине ручку:

– Распишитесь здесь. И здесь. И вот тут ещё.

Когда все формальности были соблюдены, кредитор захлопнул книгу и ещё раз напомнил:

– Три дня. Ровно через три дня жду вас здесь с двумя часами. Если не придёте – найдём сами. И тогда мальчик пойдёт с нами. Всего доброго.

Семья молча забрала карту и быстро направилась к выходу. Денис видел, как отец сжимал её в кулаке так, словно держал змею, готовую укусить. Мать шептала что-то сыну на ухо – наверно, успокаивала. А мальчик смотрел через плечо на стол кредитора, и в его взгляде было знакомое Денису по зеркалу выражение – понимание, что мир изменился навсегда и в нём больше нет безопасных мест.

Кредитор заметил взгляд Дениса и приветливо улыбнулся:

– Вам тоже нужна карта? У нас самые выгодные условия. Гарантирую.

Денис покачал головой и отошёл, чувствуя, как в кармане куртки холодит металл единственной карточки, выменянной вчера за половину запаса соли. Карта «5 МИНУТ» – маленькая, почти невесомая, но в новом мире она стоила дороже всей его прежней зарплаты.

По пути к выходу Денис ещё раз обошёл рынок. Теперь он видел не просто торговлю, а рождение новой социальной структуры. Люди больше не делились на бедных и богатых в прежнем смысле. Теперь были те, у кого есть карты, и те, у кого их нет. Те, кто мог купить время, и те, кто вынужден был его продавать – вместе со своим трудом, телом, детьми.

У дверей он заметил молодую женщину, шептавшуюся с двумя мужчинами в тёмной одежде. Денис не слышал слов, но по жестам, по наклону голов, по выражению лиц всё было ясно: она предлагала себя в обмен на карту. Судя по тому, как один из мужчин вынул из внутреннего кармана блеснувший металл, сделка состоялась. Женщина взяла карту, убрала за пазуху и послушно пошла следом к чёрному выходу.

Денис вышел из торгового центра, жадно глотая холодный воздух. Он чувствовал себя так, словно побывал на премьере спектакля о конце света – только спектакль оказался реальностью, а конец света – повседневностью.

Он потрогал карточку в кармане; пальцы скользнули по холодному металлу, ощупывая выбитые цифры «5 МИНУТ». Пять минут света. Пять минут тепла. Пять минут жизни в мире, где электричество снова стало чудом, а человеческое достоинство – разменной монетой.

Неделя изменила город сильнее, чем весь предыдущий год без электричества. Денис шагал по улицам, ставшим незнакомыми не из-за разрушений или мусора, а из-за преображения отношений между людьми. Если раньше все были примерно в одинаковом положении – голодные, мёрзлые, отчаявшиеся, – то теперь возникла новая иерархия, жёсткая и беспощадная, как закон природы. Карточки, дававшие электричество, разделили общество на хозяев и слуг: на тех, кто платил временем, и тех, кто его покупал, продавая чужим свою силу, тело и достоинство.